На буксире

Дергений, 2020

Говорят, что мир сошел с ума… А если он никогда и не был нормальным? Да и что это значит – быть нормальным? Повесть-исповедь, повесть-признание, предельно откровенная и порой шокирующая история обычного человека, попавшего в необычные обстоятельства. Перед читателем раскрывается обнаженная правда жизни, рассказанная без прикрас и утайки, без лишней скромности и ложного стыда. Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Вспоминая этих чудаков, я отвлекся от повествования о моем папе, которое начал до того, как речь зашла о них. Наследственность или что-то другое (вероятно наркотики) сыграло роль, я не знаю, но к тому моменту, как мне исполнилось десять, рассудок его помутился окончательно, и если до этого все его выходки воспринимались скорее как причуды, то в один момент стало ясно, что это однозначный диагноз. Но в чем ему надо отдать должное, так это в наличии безупречного вкуса, который он не то что не утратил, но даже чрезвычайно развил, кажется, чтобы завершить свою жизнь феерично. Но об этом немного позже.

Ему было восемнадцать, когда они с моей мамой решили сделать ребенка. По правде говоря, «они решили» — громко сказано, потому как в таком возрасте обычно решают не люди, а их органы, обстоятельства и отсутствие всяческого соображения насчет возможных последствий, когда желание заполнить пустоту внутри затмевает все, а в результате появляются детишки вроде меня. Не исключено, что занимались они этим под воздействием крепких напитков или чего-нибудь другого, потому что в результате получился именно я.

Мама моя, насколько мне известно (отчасти из ее собственных рассказов, отчасти по моим наблюдениям), не отличалась примерным поведением, и потому на деле вполне могло оказаться, что моим отцом мог быть не мой папаша, а какой-нибудь другой красавец из маминого окружения или случайный кавалер на одну ночь. Впрочем, сам я склонен думать, что отцом моим был все же тот, кого я называю отцом, потому что в некоторых моментах мы с ним схожи, особенно, и я с трепетом это отмечаю, способностью видеть мир немного иначе.

Уж не знаю, насколько моя мать была привлекательной в тот период, когда юные поклонники по очереди трудились с ней над тем, что в итоге удалось сделать моему папе, но в более поздние времена она казалась мне женщиной от природы красивой, но потрепанной многочисленными связями, и потому внешность ее, лишенная необходимых для привлекательности признаков чистоты, была скорее даже отталкивающей. Судить о красоте по фотографиям, на которых, надо сказать, она была красива, полагаю, гораздо меньше смысла, чем по рассказам и собственным выводам — ввиду того, что красота на картине и красота в жизни есть вещи разные, далеко не всегда соответствующие друг другу. Вообще, ребенку сложно оценивать родителей, прежде всего из-за неизбежной привязанности к ним и особого отношения, даже независимо от поведения и истинных чувств самих родителей. Но с годами такая способность все же развивается, и теперь, кажется, я могу смотреть на своих родных достаточно отстраненно. Не исключено, что, говоря об этих скорее отталкивающих признаках богатого, как это называют, опыта во внешности моей матери, я выдаю желаемое за действительное, приписывая ей черты, навеянные собственным воображением, но со мной это часто бывает. Порой я смотрю на людей, пусть молодых и красивых, и, кажется, вижу все количественное разнообразие их интимной жизни. Возможно, все это чушь собачья и имеет так же мало отношения к действительности, как мир моего папы в последний год его жизни, но здесь я почему-то верю в истинность своих ощущений.

При виде Маши в моем воображении не возникал ее образ в связях с многочисленными партнерами, и хотя она намекала на кое-какое разнообразие в личной жизни, которое вполне могло быть на самом деле, я в это почему-то не верил. Я больше верил в скрытое и скрываемое одиночество, а еще — в многочисленные попытки, в подавляющем большинстве безуспешные, это одиночество разбавить. Такие люди, все неприятности которых заключаются в слабой способности притягивать, но склонности притягиваться, похожи на маятники, вечно колеблющиеся, но колебания эти скрывающие.

Другое дело — личности вроде моей мамы. Ей даже не надо было прилагать усилий, чтобы поклонники появлялись стремительно и вроде бы ниоткуда, через самое короткое время готовые на самые нелепые безумства. И если начинались отношения сами собой, скорее по воле природы, то их продолжительность целиком и полностью зависела от ее решения, пусть и предсказуемого. Связи ее были короткими и разрывались без колебаний, несмотря на все непостоянство, неудовлетворенность и даже страдания.