Грехи отцов наших и другие рассказы

Джеймс С. А. Кори

Когда мы видим что-то необыкновенное, то говорим, что это фантастика! Рассказы Джеймса Кори, вошедшие в сборник «Грехи отцов наших» фантастичны вдвойне. Во-первых, они являются частью знаменитой научно-фантастической серии «Пространство» (The Expanse), первая книга которой – «Пробуждение Левиафана» была номинирована на премию «Хьюго» за лучший роман. А во-вторых, они объединяют в себе классическую научную фантастику, сатиру и фэнтези поражая богатым разнообразием тем и образным языком, всем тем, что так ценят в произведениях Кори, поклонники его творчества. В сборник вошли рассказы: – Боги риска – Маслобойка – Палач станции Андерсон – Двигатель – Чужие собаки – Оберон – Пропасть выживания – Грехи отцов наших

Маслобойка

Бартон был маленький, тощий и смуглый. Носил безупречные костюмы, черные кудри и бородку тщательно расчесывал. В том, что он работал на криминал, виноват был не его характер, а мир. Будь у него другие возможности, более престижное образование, попадись ему пара влиятельных соседей по комнате в общежитии, выбился бы в первые ряды транспланетных корпораций с офисами на Луне и Марсе, на станции Церера или на Ганимеде. А так в его подчинении оказались несколько кварталов на затопленных окраинах Балтимора. Дюжина лейтенантов, пара сотен уличных громил, навострившихся ломать чужие ноги, кучка варщиков наркоты, хакеры по части подделки личности, грязные копы и торговцы оружием. И с тысячу профессиональных жертв: нарики, шлюхи, вандалы, бездомные дети и прочие обездоленные взирали на него как на Луну — образ власти и богатства в недостижимых высотах. Явление природы.

Беда Бартона была в том, что он родился там, где родился, и тогда, когда родился: в городе шрамов и порока, в век, когда пограничная линия в сознании населения пролегала между государственным базовым пособием и профессией, дававшей собственные деньги. Для него путь от незарегистрированных родов до какой ни на есть власти и положения был победой — большой и невидимой. Для принадлежавших ему мужчин и женщин его возвышение от самого дна было не обещанием, а доказательством небывалой силы, мифической, как полет чайки к луне. Сам Бартон никогда об этом не думал, но раз добился, чего добился, значит, мог. Кому не досталось его твердости, беспощадности и удачи, те заслужили все дерьмо, какое он им скармливал. И он не жалел выбившихся из ряда.

— М-м? И что? — спросил Бартон.

— Получил пулю, — ответил, глядя в стол, Оэстра. Обедавшие соседи по залу создавали белый шум, обеспечивая им подобие приватности.

— Получил. Пулю.

— Ага. Остин толковал, что деньги у него будут, дайте, мол, еще несколько дней. Тимми ему договорить не дал. Достал свой хренов обрез и… — Оэстра пальцами изобразил выстрел и без перехода пожал плечами — движение вышло сразу грозным и виноватым. Бартон, откинувшись назад, глянул на Эрика, словно спрашивая: «Не ты ли, песик, напрудил мне на ковер?»

Эрик привел Тимми, Эрик за него поручился, значит, он и в ответе, если что не так. А не так было очень многое. Эрик подался вперед, оперся на здоровый локоть, прикрывая страх натужной беззаботностью. Больная, левая рука у него была как у шестилетки, да еще с жуткими шрамами по суставам. Остались от полученных в детстве побоев. О них он Бартону не рассказывал и сейчас не стал вспоминать, хотя, когда речь шла о его жизни, этот факт приходилось принимать в расчет. Как и Тимми.

— Причина у него была, — сказал Эрик.

— Вот как? — Бартон с напускным долготерпением поднял бровь. — Это какая же?

У Эрика свело живот. Больная рука сжалась в крошечный кулачок. Жесткий взгляд Бартона напомнил, что при всех его познаниях и искусстве не он один умеет подделывать личные досье. И файлы с ДНК тоже. Бартон найдет на его место других. Эрик заменим. Бартон это и хотел ему внушить.

— Не знаю, — заговорил он. — Но я с Тимми знаком целую вечность, вот. Он без причин ничего не делает.

— Ну-у, — растянув это слово на два слога, отозвался Бартон, — если целую вечность, тогда, конечно, все в порядке.

— Ну, понимаешь, если он что сделал, значит, знал зачем.

Оэстра принялся почесывать плечо, скрывая под хмурой миной облегчение, что Бартон переключился на Эрика.

— Я его в кладовой оставил.

Бартон встал, отодвинув стул сгибом коленей. Официантка старалась не смотреть в сторону троих мужчин, которые направились через зал к двери, помеченной табличкой «Служебная». Бартон вышел первым, за ним Оэстра, последним прохромал Эрик. Официантка стала прибирать стол, только когда они скрылись.

Склад даже пустой вызывал бы клаустрофобию, а уставленный коробками делался еще теснее. Зеленые наклейки на бежевой биоразлагаемой упаковке сообщали о содержимом и предупреждали, если дешевые одноразовые датчики в пенопрокладках вынюхивали гниль или еще какую порчу. Стол на пятачке посередине был из прессованных опилок — клея больше, чем дерева. Тимми сидел за столом, так что светодиодка прямо над головой отбрасывала ему на глаза тень бровей. Парень едва прожил полтора десятка лет, но каштановые с рыжиной волосы уже отступали ото лба. Он был силен, высок ростом и как никто умел сохранять неподвижность. Когда трое вошли, он поднял взгляд, поровну разделив улыбку между другом детства, профессиональным громилой, чьих ожиданий не оправдал, и хорошо одетым мужчиной, который распоряжался всем, что было важно в его жизни.

— Привет, — сказал он всем сразу.

Эрик собирался подсесть к нему, увидел, что Оэстра с Бартоном остались стоять, и шагнул обратно. Тимми это заметил, но промолчал.

— Говорят, ты убил Остина, — начал Бартон.

— Угу. — Неизменная, ничего не значившая улыбка на губах Тимми не дрогнула.

Бартон отодвинул стул, сел напротив. Оэстра с Эриком старательно прятали взгляды друг от друга и от Бартона. Все смотрели на Тимми, а тот доверчиво ждал, что будет дальше.

— Не скажешь ли, зачем убил? — спросил Бартон.

— Ты велел, — ответил Тимми.

— Он был мне должен. Я велел получить с него сколько сумеете. Это была проверка, малыш. Тебя взяли в игру. И как это ты дошел от того, что я сказал, к тому, что ты сделал?

— Я получил что можно было, — ответил Тимми. Ни в голосе, ни в лице его Бартон не заметил страха и подумал, что имеет дело с недоумком. — Денег у него не было. Нечего взять. А то он бы тебе отдал. Он мог расплатиться, только научив других платить вовремя. Я этим с него и взял.

— Действительно?

— Ну!

— Ты уверен — убежден, — что Остин бы мне денег не вернул?

— Я даже гадать не хочу, с чего бы ему кто-то дал, — пояснил Тимми. — Если этот парень когда-нибудь и встречался с долларом, так тут же его вынюхивал, пропивал или вкалывал.

— Итак, ты все обдумал и пришел к выводу, что благоразумно и правильно будет превратить простой визит коллекторов в убийство?

Тимми чуть заметно повел подбородком.

— Чего тут долго думать? Вода мокрая. Небо наверху. С Остина мертвого проку больше, чем с живого. И так ясно.

Бартон молчал. Оэстра с Эриком на него не смотрели. Бартон потер ладони — шуршание кожи стало самым громким звуком в помещении. Тимми ждал, почесывая ляжку. В нем не было ни терпения, ни нетерпения. Эрика затошнило от уверенности, что старый друг и защитник сейчас у него на глазах станет покойником. Недоразвитая рука у него разжимала и сжимала пальцы, он с трудом запрещал себе сглатывать слюну. А когда Бартон улыбнулся, это заметил один Тимми и если понял, то не показал вида.

— Ты бы подождал здесь, малыш, — сказал Бартон.

— Лады, — отозвался Тимми, когда Бартон уже направлялся к двери.

Снаружи, в кафе, накатила суета обеденного времени. Кабинки и столики заполнялись, прибывающий народ мялся в дверях, косо поглядывая на официанток, на тех, кто успел занять места, и на пустующий столик, оставленный для Бартона и тех, кого тот соблаговолит привести с собой. Едва он уселся, подлетела, вопросительно подняв брови, официантка — словно клиенты только что пришли. Бартон отмахнулся. Ему чем-то нравилось сидеть за пустым столом на глазах у голодных людей. Весь его вид говорил: «Я могу забрать у вас все — или все оставить. Мое дело — лишить вас выбора». Эрик с Оэстрой сидели рядом.

— Этот парень, — нарочно протянул слова Бартон, — это что-то с чем-то.

— Да уж, — согласился Оэстра.

— Если берется, делает как надо, — подтвердил Эрик, — а он еще только учится.

Минуту Бартон молчал. Кто-то от входной двери сердито тыкал в их сторону пальцем, чего-то добиваясь от официантки. Та схватила незнакомца за руку и заставила опустить. Рассерженный мужчина вышел вон. Бартон посмотрел ему вслед. Если сам не знает, так и нечего ему здесь делать.

— Эрик, не думаю, что твоему другу можно зачесть испытательный срок. Этого мало. Рано еще.

Эрик кивнул, давясь желанием заступиться за друга и страхом спугнуть зыбкую снисходительность Бартона.

Молчание нарушил Оэстра:

— Поручить ему что-то еще?

В его голосе звучало взвешенное с точностью до грамма недоверие.

— Не ошибиться бы, — отозвался Бартон. — Надо подумать, чем его занять. Говоришь, он за тобой, маленьким, присматривал?

— Было дело, — сказал Эрик.

— Ну, так пусть и продолжает. На следующее дело бери Тимми личным телохранителем. Заодно проследишь, чтобы он не попал в беду. Ты, надеюсь, справишься с этим лучше Оэ, а? — посмеиваясь, добавил Бартон.

Оэстра рассмеялся вслед за ним, хоть и не слишком весело. Эрик выдавил только болезненную улыбку облегчения.

— Я ему скажу, — пообещал он. — Я этим займусь.

— Будь добр, — улыбнулся Бартон.

Переждав секундную неловкость, Эрик встал и с неуклюжей благодарностью по-птичьи кивнул. Бартон с Оэстрой смотрели, как он хромает обратно к складской двери. Оэстра вздохнул.

— Не понимаю, что ты возишься с этим убогим, — заметил лейтенант Бартона.

— Он не строевой, а документы хорошо стряпает, — ответил Бартон. — Мне нужен чистый человек, способный подчистить и мое имя.

— Я не про то, что он увечный. Я про другое. Право, с мальчишкой что-то неладно.

— По-моему, парень подает надежды.

— На что надежды?

— О том и речь, — сказал Бартон. — Ладно, давай договаривай. Что там еще?

Оэстра вздернул брови и подался вперед, опершись на локти. Ребятки, державшие на набережной игровые залы без лицензии, стали собирать меньше обычного. Один из борделей поразила вспышка устойчивого к антибиотикам сифилиса; у мальчишки из младших, пятилетнего, болезнь сказалась на глазах. Сосед Бартона с севера — земной филиал Локи Грейга — пострадал от наездов на фабрики наркоты. Бартон слушал, опустив веки. По отдельности все это мало значило, но в общей сложности превращалось в первые капли ливня. Оэстра это тоже понимал.

Ко времени, когда закончился обеденный час пик, кабинки и столики заполнились и опустели, повинуясь систоле и диастоле биения городского сердца, мысли Бартона переключились на множество других дел. Эрик с Тимми и смерть мелкого должника не забылись, но и не занимали особого места у него в голове. Он не зря был Бартоном: вещи, которые мелким личностям застилали горизонт, для него были лишь незначительными деталями. Он был — босс, человек широкого взгляда. Он, как сам Балтимор, выдержал не одну бурю.

Время не щадило этот город. По окраине тянулись руины затопленных зданий, спасать которые мешали запутанные права собственности, юрисдикция, законы и равнодушие, так что все они невозбранно достались морю. Движение за экологию города миновало пик десяток лет назад — когда развитие техники сделало реальностью мечту экологов о крупных самоподдерживающихся строениях. От мечты осталась семимильная двадцатиэтажная полимерная памятка разрушенных надежд, стеной протянувшаяся от городского диаметра до озера Монтебелло. По улицам раскинулась электрическая сеть, питающая и направляющая способный использовать ее транспорт. Воробьиный остров стоял в волнах, словно вдова, ждущая сгинувшего в море мужа, а Федерал-хилл хмурился на город через вонючее мелководье этаким императором опустевшей земли. Жилое пространство по всему городу считалось роскошью. Разрастающиеся семьи ютились в ветшающих квартирках, рассчитанных на половину от их числа. Люди, не зная, куда деваться из тесных комнат, проводили дни перед экранами терминалов, смотрели новости, драмы, порнуху, а питались текстурированным протеином с витаминизированным рисом — обычная диета базового пособия. Большинство если и ударялось в криминал, то вяло, без вдохновения: нелегально варили пиво, ребятишки воровали у соседей тряпье или портили им мебель, добывали металлолом из подземной инфраструктуры былого города. Балтимор был уменьшенной моделью Земли — мелкой, тесной и скучной. Горожане на жалком базовом застревали среди преград, выставленных классом, расой, случайностями, жестокой конкуренцией и скудностью ресурсов, и только самые упорные добивались профессии и живой валюты. Воля чикагской администрации просачивалась на улицы Балтимора медленно и трудно, а местные власти были хоть и слабее, зато ближе, так что точка равновесия между силами закона и беззакония приходилась чуть севернее Лэнсдауна.

Лидию время тоже не пощадило. Она принадлежала к зарегистрированным, но лишь очень малая и незначительная часть ее жизни попала в официальные досье. В них было ее имя — не Лидия, другое — и адрес, по которому она никогда не жила. А настоящим домом ей служили четыре комнаты на пятом этаже маленького экокупола над гаванью. Зарабатывала она, если по-настоящему, составляя инвентарные описи для одного из лейтенантов Бартона — Льева. Раньше она была его любовницей. Еще раньше — девкой в одной из его конюшен. Еще раньше тоже кем-то была, да забыла. Наедине с собой — а она часто оставалась одна — Лидия не переставала уверять себя, что ей посчастливилось. Она вырвалась с базового, у нее, пока работала, были подруги и наставницы, а отслужив свое, она оказалась в высших слоях городского дна. Многим-многим и близко не выпало такого счастья. Да, она постарела. Да, волосы стали седыми. Морщинки в уголках глаз, и на тыльной стороне ладоней проступают старческие пятна. Но и они, говорила она себе, — свидетельство ее успеха. Сколько ее подруг до таких не дожили. Не дождались. Ее жизнь, как лоскутное одеяло, была сшита из любви и насилия, и часто лоскуты накладывались друг на друга.

И все-таки у нее на окнах шелковые портьеры теплых тонов, на запястьях и лодыжках бубенчики по нынешней молодежной моде. Жизнь какая ни есть, а хороша.

Вечернее солнце повисло над крышами на западе, предосенний зной сгустил воздух. Лидия в кухонном уголке грела миску замороженного хумуса, когда дверь, звякнув, приоткрылась. Вошел Тимми, приветственно дернул подбородком. Она улыбнулась в ответ, шевельнула бровью. Он был один, как и всегда. Они никого не допускали до себя, когда бывали вместе. С той ночи, когда умерла его мать.

— Что, как прошло?

— Напортачил я вроде как, — сказал Тимми.

У Лидии сжалось сердце, но голос остался спокойным и легким:

— Как так?

— Бартон мне велел получить с парня, что можно. Теперь-то я вроде как понимаю, он только о деньгах говорил. Ну и вот. — Тимми, поглубже засунув руки в карманы, облокотился на кушетку. — Фигня вышла.

— Бартон сердит?

Тимми отвел глаза и пожал плечами. В этом движении она снова увидела его мальчиком, ребенком, малышом. Лидия работала с его матерью, они друг за другом приглядывали, когда залетали. Лидия присутствовала при рождении Тимми — среди стертого кафеля, под холодными лампами нелегальной клиники. Она, когда Льев впервые сдал Тимми клиенту, сварила мальчику суп, а пока он ел, наплела смешных побасенок про свой первый раз. Она вместе с ним выбирала музыку на похороны его матери и говорила, что та умерла как жила и пусть он себя не винит. Она никогда ни от чего не могла его защитить, зато помогала жить в жестоком мире, а он в ответ давал ей что-то, чего она не могла ни описать, ни назвать, но в чем нуждалась, как нарик в игле.

— Сильно рассердился? — осторожно спросила она.

— Да не так чтобы. Я теперь буду пока что прикрывать спину Эрику. Ему поручили там одно дельце, и босс хочет, чтобы все было тип-топ. Так что не так плохо.

— А ты? Ты сам как?

— А, в порядке, — отмахнулся Тимми. — Похоже, что-то подхватил. Может, грипп.

Лидия, бросив еду, вышла из кухни, потрогала ему лоб. Холодный.

— Жара нет, — сказала она.

— Может, и ничего, — кивнул он и стал через голову стаскивать рубаху. — Трясет малость, и на обратном пути голова пару раз закружилась. Ничего серьезного.

— А что с человеком, к которому посылал тебя Бартон?

— Я его застрелил.

— Убил? — переспросила Лидия, направляясь к себе в спальню. Сквозь желтые занавески сочился красноватый закат. У стены стоял платяной шкаф — серебряная отделка за годы почернела и выщербилась. Кроватью служил тот же двуспальный пеноматрас, на котором она когда-то работала, старые простыни протерлись и стали мягче ее кожи.

— Разрядил дробовик примерно в метре от его груди, — рассказывал, проходя за ней, Тимми. — В дыру бы твой кулак прошел. Так что, да, очень даже убил.

— А ты прежде кого-нибудь убивал? — спросила она, задирая подол выше бедер, выше пояса, выше головы.

Тимми хмуро расстегивал ремень.

— Не знаю. Бивал кое-кого крепко. Может, кто-то из тех и не дошел до дому, но я про таких не знаю. Наверняка то есть.

Лидия расстегнула крючки лифчика, уронила его на дешевый ковер. Тимми спустил брюки, протянул ботинки сквозь штанины. Белья он не носил, и возбужденный член качался в воздухе, словно сам по себе. На его лице не было желания, и особого огорчения тоже не замечалось.

— Тимми, — сказала Лидия, укладываясь на постель и выгибая бедра. — У тебя не грипп. Это стресс.

— Думаешь? — неподдельно удивился он. Кажется, эта мысль его насмешила. — А что, может быть. Ха!

Он стянул ей трусики к коленям, к щиколоткам.

— Бедный мой Тимми, — пробормотала она.

— А, ни фига, — сказал он, опускаясь на нее. — Я в порядке. Хорошо, что не заболел.

Для Лидии в сексе осталось мало тайн. Она сбилась со счета, скольких имела и сколько мужчин имели ее, и от каждого она чему-нибудь училась. Иногда мерзостям. Иногда чему-то прекрасному. Глубинным животным чутьем она понимала, что секс подобен музыке или языку. Он может выразить все что угодно. Любовь, да. И гнев, и горечь, и отчаяние. Сексом можно горевать, сексом можно отомстить. Он может быть оружием, кошмаром или утешением. Секс ничего не значит и потому может означать все.

То, что делали они с Тимми друг с другом, друг для друга, со своими телами, не обсуждалось. Она этого не стыдилась. Кто-то увидел бы здесь извращенную связь женщины с мальчиком-воспитанником, но это означало только, что другим не понять, каково быть ими, выживать в мире, в котором они жили. Они не были любовниками и никогда не будут. Ни суррогатной матери, ни инцеста с сыном. Просто Лидия и Тимми. То, чем они занимались, вписывалось в их искореженный, изломанный мир. Многим не выпадало и того.

После Тимми лежал рядом с ней, неглубоко, рефлекторно вздыхая. Тело его было приятно нежным и помятым. Желтизна в окнах сменилась сумерками, рокот воздушного движения звучал дальним громом — или городом за двумя хребтами. Наверное, транспорты уходили к орбитальным станциям. Или звено истребителей проводило учение в атмосфере. Если не смотреть, можно счесть этот шум чем захочется. Мысли ее ушли в сторону, к тому, что глодало Лидию после рассказа Тимми.

Бартон послал его вышибать долг. Тимми вместо этого убил человека, а Бартон его не выгнал. Две точки определяют прямую, три определяют игровое поле. Бартон не всегда находил применение мальчикам вроде Тимми, но иногда находил. Сейчас Тимми ему понадобился.

Лидия вздохнула.

Надвигалась маслобойка. Так это давным-давно назвал Льев. Во всей природе существуют ритмы, время роста и время спада. Они с Тимми, и Льев, и Бартон были млекопитающими, принадлежали к природе и подчинялись ее законам и капризам. Лидия пережила уже три, если не четыре подобные катастрофы. Достаточно, чтобы узнавать признаки. Белка перед суровой зимой запасает пищу, Бартон перед маслобойкой собирал склонных к насилию людей. Придет время, будет кровь, смерть, приговоры, может, на какое-то время даже введут комендантский час. Такие, как Тимми, будут умирать десятками, жертвовать собой ради чего-то, чего не знают и не понимают. Возможно, погибнет даже кое-кто из лейтенантов Бартона, как погиб во времена, когда она была любовницей Льева, Таннер Форд. А до него Стаси Ли. И Душегуб. История ее извращенного мира отзывалась именами мертвецов — материалом, пущенным в расход. Раз Бартон решил оставить Тимми, значит, ждет. А если Бартон ждет, то, уж верно, не зря.

Тимми дышал глубоко и ровно. Так дышат во сне, только у него глаза были открыты и неподвижно смотрели в пололок. Кожа у Лидии остыла, пот высох или почти высох. Над ними кружила муха — серая точка, мотающаяся по извилистой тропинке, увертываясь от несуществующих опасностей. Лидия отставила два пальца, отвела большой и прищелкнула языком, изобразив игрушечный звук выстрела. Насекомое невозмутимо продолжало полет — маленькая жестокая фантазия Лидии его не потревожила. Лидия обернулась к Тимми. Лицо его было пустым, ничего не выражало. Он не шевелился, и тело, даже согретое оргазмом, оставалось напряженным. Мальчик был некрасив. И мужчиной не станет красавцем.

«Когда-нибудь, — подумала она, — я его потеряю. Уйдет по какому-нибудь делу и не вернется. Я даже не узнаю, что с ним сталось». Она попробовала эту мысль кончиком языка, как пустоту на месте выбитого зуба. Стало больно, очень больно, но ведь еще ничего не случилось, так что как-нибудь перетерпит. Но готовиться лучше уже сейчас. Обдумать предстоящую потерю, чтобы быть готовой, когда придет время.

Тимми, не поворачивая головы, скосил на нее глаза. Лицо по-прежнему ничего не выражало. Лидия лениво улыбнулась ему.

— О чем задумался?

Он не ответил.

Катастрофа разразилась на четвертый день. Город без шума и с почти военной четкостью заключил контракт со «Звездной спиралью». Солдаты со всего земного шара прибывали мелкими группами и проходили инструктаж. План — покончить с криминальной сетью Балтимора — будет объявлен постфактум или хотя бы после первой волны. Администрация очень гордилась своим замыслом — захватить преступные элементы врасплох. Застав их в постели, безопасники могли покалечить организацию, лишить власти, восстановить в городе мир и порядок. Несколько нерассмотренных допущений так и остались без внимания, и власти раздавали броню и оружие для борьбы с уличными беспорядками в полной уверенности, что усиления никто не заметил.

На самом деле Лидия и Бартон знали — по опыту, а многие, многие другие чуяли нюхом. На улицах и в переулках, на крышах и за запертыми дверями стало неуютно. Город знал: что-то надвигается. Сюрпризом могли оказаться только детали.

Эрик ощущал опасность как зудящее место, которое нельзя почесать. Он сидел на раскрошившейся бетонной кромке тротуара, барабанил пальцами здоровой руки по колену. Вокруг кишела обычная сутолока пешеходов, велосипедов, широких голубых автобусов. Воздух вонял. Сточные трубы здесь, вблизи воды, часто протекали. Несколькими подъездами восточнее детишки завели какую-то сложную игру: связали в единую сеть гарнитуры и без видимого ритма выбрасывали и подтягивали руки и ноги. Тимми, стоя на тротуаре, щурился в небо. За спиной у них было оккупированное сквоттерами старое ферробетонное здание. Там, в запертой на замок комнатке, стоял включенный рабочий терминал Эрика, готовый, как только объявится клиентка, войти в сеть и вписать в нее новую личность от записи о рождении до ДНК-кода и подправленной истории. Если только она объявится. Она опаздывала на пятнадцать минут и, хотя парни, конечно, не могли этого знать, была уже задержана.

Тимми, крякнув, указал пальцем в небо. Эрик посмотрел. Далеко наверху в бескрайней как море синеве разгоралась звезда — сполох огня, выброшенный уходящим из атмосферы кораблем. Над горизонтом висел бледный полумесяц, сеть городских огней делила поле зрения пополам.

— Грузовик, — сказал Эрик. — Все, что не боится перегрузок, гоняют толкачами.

— Знаю, — отозвался Тимми.

— Тебе никогда туда не хотелось?

— Чего ради?

— Ну мало ли, — проговорил Эрик, высматривая клиентку. Он видел ее фото: высокая кореянка с синими волосами. Кем она была в прежней жизни, он не знал и знать не хотел. Бартон велел сделать из нее совсем другого человека. — Ну, нассать в окно, и пусть все думают, будто дождь пошел.

Тимми из вежливости хихикнул.

— Я бы, если бы мог, вот что сделал. — Эрик широко взмахнул здоровой рукой. Словно кадр очертил. — Убрался бы из колодца ко всем чертям. Там все равно, кто ты таков, лишь бы дело знал. Серьезно, там сейчас охренеть какой дикий запад. Хочешь в аризонский Томбстоун, ищи его на станции Церера. Так мне говорили.

— Чего же не улетишь? — спросил Тимми. В его тоне не было пренебрежения. Только сдержанное любопытство. Отчасти за это Эрик и любил Тимми. Его ничем всерьез не проймешь.

— Отсюда? Ничего не выйдет. Я от роду без регистрации.

— Мог бы признаться, — сказал Тимми. — Регистрируют в любое время.

— А потом тебя отслеживают, мониторят и оставляют подыхать на базовом, — докончил Эрик. — И на профобучение мне нипочем не попасть. Там очередь на восемь, а то и на десять лет. Пока дождусь, уже не подойду по возрасту.

— Ты бы мог сам сварганить, — заметил Тимми. — Соорудить себе новую личность и пропихнуть в начало списка.

— Может, и мог бы, — признал Эрик. — Если б мне дали пару лет вылизать все до блеска, как я делал для Бартона. Он-то с моими документами куда хочет попадет.

— Так что же ты не возьмешься? — снова спросил Тимми, эхом повторяя интонации первого вопроса.

— Наверное, не так уж мне хочется. Да и работа у меня есть, скажешь, нет? Где же эта зараза, а? — спросил Эрик, не замечая, что, по обыкновению, желая сменить тему, перешел на сплошные вопросы. И бессознательно сжал кулак на больной руке.

Тимми кивнул, прищурился, высматривая на улице запропавшую клиентку.

Они чуть не всю жизнь прожили так, на улице. Проституция и эксплуатация незаконных детей объясняли бо́льшую часть незарегистрированных рождений в этом городе. Никто не знал, сколько таких мужчин и женщин болтались на окраинах балтиморской жизни, сколько из них так и умирали, не попав в огромные базы данных ООН. Эрик мог припомнить около сотни таких — замешавшихся среди законных граждан, подобно членам тайного общества. Они собирались в обреченных на снос или захваченных зданиях, создавали теневой рынок экономики и выжимали из своей странной анонимности все возможное. Эрик, разглядывая изрытый ямами асфальт улицы, прямо сейчас насчитал бы на нем троих или четверых знакомых, которые оставались призраками для огромной мировой машины. Включая его и Тимми — полдюжины таких дышали одним воздухом под золотыми следами орбитальных транспортов. Внизу оставались заполненные гнилой водой канавы, черные плевки жвачки и вара на мостовой, запах мочи и плесени и вокруг всего этого — океан. Эрик смотрел в небо с тоской, которой не желал признавать даже перед самим собой.

Он хорошо себя знал, знал, чего хочет, чем недоволен, и успел с этим примириться. Черная пустота, в которой заслуги значили больше, чем место в списке бюрократа, где бордели получали лицензию, а проститутки организовались в профсоюз, где свобода означала корабль с экипажем и работой, позволяющей расплатиться за пищу и воздух… в ней была берущая за сердце романтика. На Церере, на Тихо, на Марсе медицинские технологии отрастили бы ему изувеченную руку, выправили бы укороченную ногу. Те же технологии существовали в каких-нибудь восьми милях от этой заплеванной мостовой, но на пути к ним стоял тройной барьер: отсутствие регистрации, очередь на базовое медобслуживание и способность Эрика держаться вопреки увечью. В сравнении с этим космос казался ближе. Там он мог бы стать самим собой. Эта мысль была для него манящей, властной, пугающей, как для подростка — обещание секса. Эрик тысячу раз решал попытаться, сделать себе выездные документы и сбросить цепи Земли, Балтимора, привычной жизни. И тысячу один раз откладывал на потом.

— Поднимайся, — сказал Тимми.

— Видишь ее? — спросил Эрик.

— Не-а. Вставай.

Эрик поерзал, нахмурился. Тимми смотрел на восток с легким любопытством случайного зеваки, наблюдающего за чужой бедой. Эрик встал. На перекрестке через квартал от них затормозили два бронированных фургона. Их борта украшали четырехконечные звезды. Из машин выскакивали мужчины или женщины — не разобрать под защитным снаряжением. Рот наполнился металлическим привкусом страха. Тимми, опустив сильную руку ему на плечо, мягко, но уверенно подтолкнул на другую сторону улицы. На перекрестке к северу остановились еще два фургона.

— Что за хрень? — спросил Эрик тонким, зазвеневшим в его собственных ушах голосом.

Тимми уже подводил его к приземистой пятиэтажке напротив. Эрик уперся.

— Мой терминал. И архив, надо за ними вернуться.

Низкий, нечеловеческий голос расколол воздух; слова, сконструированные в звуковой лаборатории, звучали отчетливо, ясно и устрашающе. «Проверка службы безопасности. Оставайтесь на месте, держите руки на виду, пока персонал службы не отпустит вас после проверки. Проверка службы безопасности…» На перекрестке люди в полицейских доспехах уже допрашивали трех мужчин. Один — тощий сердитый человечек с обстриженными почти наголо черными волосами и темной кожей — что-то выкрикнул, и безопасники заставили его опуститься на колени. Биометрия — сканирование отпечатков пальцев, радужки, экспресс-тест на ДНК — заняла несколько секунд, и все это время мужчина простоял, растопырив руки, со стянутыми за спину локтями.

— По-моему, отработал ты со своим терминалом, — сказал Тимми. — По-моему, у тебя его больше нет.

Эрик застыл, застряв между звериным порывом к бегству и желанием спрятать улики. Толстые пальцы Тимми сжали его здоровое плечо. На лице большого парня возникла легкая озабоченность.

— Уходим, пока и тебя не взяли с ним заодно. Прошлое поручение Бартона я вроде как пролюбил. Позволь не запороть второе дело — не попадайся.

«Проверка службы безопасности. Оставайтесь на месте, держите руки на виду, пока персонал службы не отпустит вас после проверки…»

Эрик проглотил слюну и кивнул. Говорить он не мог. Тимми развернул его к дверям дома и подтолкнул.

На улице медленно сближались две группы безопасников — переходили от человека к человеку, от двери к двери, с этажа на этаж. До конца операции им предстояло идентифицировать триста сорок три человека и задержать четверых, помеченных в базе данных на розыск. Трое лиц без регистрации будут установлены, введены в систему и задержаны для расследования. Двоим незарегистрированным, отказавшимся назвать имя, присвоят условные имена. Операция, охватившая три квартала, выявит нелицензированную клинику с тремя детьми в ужасающем состоянии, семь фунтов психоактивных веществ класса S, восемьдесят два случая незаконной деятельности и интерфейс с выходом в сеть и доступом к архиву, выданный синеволосой задержанной в расчете на более легкий приговор. Все это займет десять часов и еще не кончится, когда Тимми с Эриком вынырнут из не отмеченного на плане служебного тоннеля, соединившего пятиэтажку с заброшенной насосной станцией на побережье.

Они держались вместе: Эрик глубоко засунул в карман усохшую руку, Тимми сохранял свою неизменную дружелюбную мину. Эрик беззвучно плакал. Над ними уходил транспортный корабль, его золотой выхлоп уже скрылся, оставив в небе лишь струйку дыма.

— Я покойник, — сказал Эрик. — Бартон меня прихлопнет на хрен. У них мой терминал. В нем всё.

— Ты погоди, — остановил его Тимми. — Как это: «всё»? И на Бартона?..

— Нет. Что я, дурак? На Бартона я ничего не сохранял. Но я его не вымыл после ввода данных. Хотел отмыть, когда закончим. У них останется ДНК. Вот гадство, могли быть и отпечатки. Не знаю.

— Ну и что? — пожал плечами Тимми. — Тебя же нет в системе.

— Теперь есть, — сказал Эрик. — Стоит им взять меня за что угодно, тут же высветится связь с этим драным терминалом. Они поймут, чем я занимался. И начнут задавать вопросы.

— Ты им ничего не скажешь, — едва ли не виновато проговорил Тимми.

— До этого не дойдет. Бартон узнает, что у них моя ДНК, а от меня дорожка к нему. Я теперь ниточка, парень. Я покойник.

По всему городу захлопывались ловушки.

На севере шестьдесят бронированных безопасников блокировали перекрестки и закрыли станции метро. Поквартирные обыски приближались к семиэтажному офисному зданию, контролировавшемуся Локой Грейга. Местные попрятались кто куда: в ванные, в подвалы и забитые сажей кирпичные дымоходы. Лишь бы укрытие обладало достаточной плотностью, чтобы отразить инфракрасные сканеры, эхолокаторы и датчики сердцебиения, которыми снабжали группы «Звездной спирали». Сигнал сети пропал. Люди «Звездной спирали» продвигались плотным строем, вынужденные полагаться на собственные глаза, а не на технику, и походили в своих доспехах на огромных сверчков. Заблокировав периметр здания, они установили мониторинг, отслеживая вибрацию голосов на оконных стеклах. Волна стрекозок — крошечных разведочных дронов — ворвалась внутрь, и на миг можно было поверить, что до применения силы не дойдет. Но тут все маленькие дешевые роботы «Звездной спирали» разом осыпались наземь, сбитые контрмерами Локи Грейга, а дом расцвел дульными вспышками. До заката погибли семнадцать людей Локи Грейга, среди них Эдуард Хопкинс и Тона Дзурбан, считавшиеся земными координаторами действовавшего в Поясе синдиката. Столб поднявшегося над зданием дыма на несколько часов затмил свет и к утру оставил в воздухе серую муть.

В это время на западе, где муниципальная юрисдикция без видимого перехода сменялась региональной, закрылся склад, которым владела сложная сеть подставных фирм. Безопасники, используя эскадру бронированных автобусов и тактику, предназначенную против атаки зарином, очистили все в радиусе трех кварталов. Ворвавшись незадолго до полуночи в опустевшие складские помещения, они обнаружили десять тысяч незарегистрированных штурмовых винтовок, полмиллиона нетрассирующих патронов, семьдесят ящиков гранат и компьютерный зал, по щиколотку заваленный оплавленными платами. Следов человеческого присутствия на складе не обнаружилось и владельца установить не удалось.

Пункты досмотра на эвакуированном вокзале, в космопорту и доках выявили семьдесят человек с фальшивыми аккаунтами. Все самостоятельные или мелкие сошки из крупных организаций. С первого захода силы безопасности и не рассчитывали взять кого-то из верхушки. Более могущественная и снабженная хорошими связями добыча либо благоразумно воздержалась от передвижений в период операции, либо имела чистые документы. Расчет был на то, что среди мелких громил и исполнителей найдутся один-двое, с отчаяния и по глупости согласные вывести на крупную дичь. На стоящую добычу. Так что, не зная Бартона ни по имени, ни по описанию и точной роли в криминальной экосистеме Балтимора, охотились как раз за ним. И за другими, стоящими еще выше. В городе, кроме Золотой Ветви, присутствовала Организация Баййо, Тамара Слайдан контролировала несколько кварталов севернее экокупола, а Баазен Тагничзен владел районом вдвое больше бартоновского — хотя не таким выгодным — в жилом комплексе «Долина Патапаско». Представителям закона хватало забот с организованной и неорганизованной преступностью, а такой крепкой и частой сети, чтобы в нее нельзя было проскользнуть, на свете не бывает.

Бартон в такие времена, когда не знал, скомпрометирован он или нет, не лез на рожон. У него имелось полдюжины квартир и складов, подходящих под временный штаб, и он менял места пребывания в случайном порядке. Он был уверен, что кто-то из его людей попадется. И кто-то из попавшихся расплатится за мягкий приговор толикой информации. Он этого ожидал и приготовил планы, как укрыться от разоблачения, не позволить пришить себе дело и жестоко, раз и навсегда покарать тех, кто пошел на сделку. Все знали, что пойманному благоразумнее продать безопасникам собственных подчиненных, чем Бартона. Опасность грозила скорее мелкой рыбешке. Дерьмо, как водится от начала времен, стекает вниз. Отчасти потому-то случившееся с Льевом оказалось такой неудачей для всех.

Льев Андрополус работал на Бартона двадцать лет — с тех пор, как перебрался в Балтимор из Парижа. Он был крепкий мужчина, грудные мышцы выступали даже над круглым животом, и ему редко приходилось доказывать свою силу. Его аппетит к женщинам был темой для анекдотов, хотя в присутствии Льева шутники чаще прикусывали языки, но рассказывали и о его обыкновении устраивать давних любовниц на хлебные места в организации. Будучи лейтенантом Бартона, он заправлял тремя круглосуточными борделями, небольшой сетью наркоторговли, специализирующейся на дешевых наркотиках и психоактивных веществах, и нелицензированным медучреждением, наращивавшим численность незарегистрированного населения. Обычно он вел дела из маленькой бетонной постройки у самой воды, но, когда заработала маслобойка, перебрался в квартиру любовницы в Пратте. Женщина по имени Кэти была такой же смуглокожей и полногубой, как Лидия двадцать лет назад. Льев был человеком привычки и постоянства во вкусах. У дверей он поцеловал ее на прощанье, после чего ушел на север, а она на юг. Поцелуй был мимолетным и приобрел значение только задним числом, как многие прощальные поцелуи.

На улицах было полно народу: душно и тесно. Все пронизывал запах соли и гниющей рыбы от подступающей Атлантики — как всегда в жаркие дни. Личный транспорт был под запретом, и среди полуденной толкотни медлительными слонами пробирались громоздкие автобусы. Нищий потянул Льева за рукав и тут же попятился от его мрачной гримасы. Визг летучих дронов должен был затеряться в какофонии городского шума, но что-то привлекло внимание Льева, вздыбив волоски на его широком загривке. Он запнулся на ходу.

Прошедшая по толпе рябь сверху напоминала гладь тихого озера, потревоженную полудюжиной нацелившихся на одну муху рыб. Льев уловил лишь ощущение ужаса, всплеск бесполезного адреналина и возмущенные крики горожан, которых распихивали вооруженные безопасники. Вокруг него как по волшебству образовался пузырь пустого пространства. Льев видел теперь и грязь на асфальте, по которому ступал. Человек в униформе «Звездной спирали» двумя руками поднял пистолет, нацелив ствол в грудь Льеву. В центр тяжести. Как по учебнику. За прозрачным щитком шлема виднелось молодое лицо, испуганное и сосредоточенное. Льев внутренне усмехнулся не без жалости. Он раскинул руки как на кресте, а глазеющая толпа выбросила из себя еще пять безопасников.

— Льев Андрополус! — выкрикнул мальчишка. — Вы арестованы за рэкет, работорговлю и убийство! Вы не обязаны отвечать на вопросы без присутствия своего адвоката или представителя союза!

Мелкие брызги слюны точками испещрили лицевой щиток изнутри. Круглые глаза мальчишки едва не лезли на лоб от страха. Льев вздохнул.

— Спроси меня, — медленно, подчеркивая каждый звук, проговорил он, — понимаю ли я.

— Что? — вскрикнул парень.

— Ты огласил обвинения и предупредил о правах. А теперь спроси, понял ли я.

— Вы меня поняли? — рявкнул мальчишка, и Льев кивнул в ответ.

— Хорошо. Так-то лучше. А теперь отвали.

Тюремный фургон взвыл сиреной, раздвигая толпу, но еще прежде, чем Льев оказался в надежной стальной клетке, весть о его аресте уже разошлась по округе. К тому времени как машина снова тронулась с места, направляясь к ближайшему тактическому центру в северной части города, Бартон уже просмотрел запись ареста. Кэти, сидевшая с младшим братом в лапшичной, приняла новость на ручной терминал и расплакалась. По сети подручных и подопечных Льева разбегался страх. Все понимали, что теперь будет и чего не будет. Льева доставят в камеру, обработают и допросят. Если он будет молчать, его передадут государственным властям, свяжут и отправят в заключение, вероятнее всего, в Северную Африку или в Австралию. Но скорее он заключит сделку, будет капля за каплей сливать свою сеть в обмен на милосердие: имена и номера удостоверений своих сутенеров — за право отбывать срок в Северной Америке или Азии; способы отмывки денег — за персональную камеру; имя врача, обслуживавшего клинику, — за доступ к библиотеке.

Его будут спрашивать, на кого он работал, но этого он не скажет.

Для прочих лейтенантов Бартона его арест осложнял будущее, но упрощал настоящее. Один из их числа пропал без возврата. Когда минует худшее и маленькое королевство Бартона вернется к подобию нормы, задачи Льева придется разделить между ними, или ввести в дело нового человека из уголовной знати, или совместить то и другое. Предстояли долгие недели торговли и борьбы, но это потом. Потом. А сейчас эти соображения уступали более насущным проблемам: как укрыться от безопасников, сохранить связи и очень доходчиво внушить всем своим шестеркам, что сбывать информацию за милость — очень, очень неудачная мысль.

В подвальной лаборатории на углу Лексингтонской и Грин в водоочистную систему слили восемьдесят галлонов реагентов для синтеза алкалоидов. Из недавно отремонтированного дома на Бойер-стрит тихо пропали две слишком разговорчивые проститутки, а дом закрылся. Тело Майкла «Бэтмана» Чандури обнаружили на закате в его двухкомнатной квартирке, и, хотя совершенно очевидно, что скончался он медленной и насильственной смертью, соседям нечего было ответить на вопросы безопасников. Солнце еще не село, когда лейтенанты Бартона — Сирано, Оэстра, Симонсон, Крошка Коль и Тряпичник — по-лисьи забились в норы, чтобы переждать худшее, и каждый надеялся, что остальным — не всем, конечно, но хоть кому-то — это удастся. Один или двое, а может быть, и трое лелеяли собственные планы: способы подставить соперников по организации Бартона. Но об этих планах они говорили только с теми, кому готовы были доверить жизнь.

Эрик в нелицензированном кафе-баре на крыше с видом на забитую людьми улицу ссутулился над панелью для выхода в сеть — хозяева прикрутили ее к столику. Он старался скрывать панику, гадал, прослышал ли Бартон о захвате терминала, и надеялся, что Тимми скоро вернется из того места, куда сломя голову кинулся, узнав об аресте Льева. Черный кофе горчил, и Эрик не знал, отчего у него во рту медный привкус — от паршивых зерен или от непреходящего страха. Он смотрел новости в пассивном режиме — боялся, что поисковый запрос отследят, — видел, как кругом захлопывается капкан за капканом, и с каждым разом его кишки все крепче стягивало в узел.

Лидия, услышав о Льеве, первым делом взялась за косметику и укладку длинных, простреленных сединой волос. Она сидела перед зеркальцем в спальне, втирала основу телесного цвета, скрывая морщинки на коже. Губы сделала полнее, темнее и ярче, чем были даны ей от природы. Черная подводка для глаз, румяна цвета ржавчины. Опасность опасностью, но она не спешила. Опыт всей жизни связал в ее сознании сексуальную привлекательность со страхом и фатализмом. Отметь она такие связи в других, сочла бы их нездоровыми. Она высоко подобрала волосы и заколола так, чтобы ниспадали на плечи в стиле, который нравился Льеву во времена, когда тот выдернул ее из трудового населения борделя и сделал своей собственностью. В этом ей виделось последнее проявление верности — так обряжают покойника.

Сбросив с плеч халат, она натянула простую удобную одежду. Кроссовки. Дорожная сумка — неприметный синий рюкзачок с запасом лекарств на три месяца, двумя сменами одежды, четырьмя протеиновыми батончиками, двумя коробками патронов, бутылкой воды и тремя тысячами долларов на дюжине кредитных чипов. Рюкзачок она вытащила с верхней полки шкафа и, не проверяя содержимого, уселась перед окном на улицу. Она накинула на волосы желтый шарф, замотала шею и связала его узлом на груди, устроив ироническое подобие хиджаба. И замерла на месте: ступни параллельно, щиколотки и колени сведены. «Достойно», — подумалось ей. Она молча ждала, кто первым откроет ее дверь: группа безопасников или Тимми. Темнота или же свет.

Прошел без малого час. Позвоночник болел, но она упивалась болью, сохраняя неподвижность лица. От улыбки, как и от гримасы, потрескалась бы косметика.

В коридоре прозвучали шаги, кто-то откашлялся. В открывшуюся дверь шагнул Тимми. Он скользнул взглядом по ее плечу, поднял глаза на лицо. Мотнул головой в сторону коридора, словно говоря: «Не пора ли идти?» Лидия встала, на ходу надела рюкзачок и в последний раз покинула жилье. Она прожила в этой комнате чуть не десять лет. Ожерелье, подаренное Льевом в ту ночь, когда он сказал, что уходит к другой, но о ней позаботится, висело на крючке в ванной. В шкафу стояла дешевая керамическая чашка: восьмилетний Тимми разрисовал ее глазурью ко дню, который ошибочно считал днем рождения Лидии. Незаконченное вязание, оставленное пропавшей двадцать лет назад соседкой по комнате, лежало в полиэтиленовом пакете под кроватью и пахло пылью.

Лидия не обернулась.

— Мое животное — змея, — вымолвила она, уходя с Тимми на юг. Они шли бок о бок, но не прикасались друг к другу. — Я сбрасываю кожу. Просто позволяю ей сползать.

— Это хорошо, — сказал Тимми. — Нам прямо. У меня там кое-что приготовлено.

Участок набережной у нового порта был чище других. Здесь суда и плавучие дома отдыхали в чистых доках из гибкой керамики, а остовы затопленных зданий срезали и оттащили подальше. С каждой милей в сторону порта развалины становились все менее живописными, очарование завоеванного города уступало место подлинным обломкам его прошлого. На асфальте нанесло маленькие песчаные пляжи, серый песок окружил и толстые бетонные опоры, снизу позеленевшие от водорослей, а сверху выбеленные птичьим пометом. Густая, как суп, вода пахла гнилью, в ней расплывались трупики оставшихся после отлива медуз.

Лодка у Тимми была маленькая. Белая краска кое-где шелушилась — там, где под ней металл отскребли не дочиста. Лидия села на носу, подобрав ноги и гордо вздернув подбородок. Импульсный мотор ниже ватерлинии тихонько гудел. Плеск воды в кильватерной струе был громче. Солнце склонялось к закату, город отбрасывал на волны свои тени. На воде были и другие лодки, большей частью с детьми. На базовом нет лучшего занятия, как сумерничать на воде, прежде чем разбрестись по домам.

Тимми держал вдоль берега, потом свернул на восток, в океан. Луна уже села, но огни города указывали дорогу. Острова, принадлежавшие городу, вместе с ним обращались в руины. Тимми правил на маленький островок, горбиком выступавший из воды на длину пары городских кварталов. На нем еще уцелели несколько ветхих стен. Лодка коснулась твердого берега, и Тимми, промочив штанины доверху, выскочил, чтобы втянуть ее подальше. Металл скрежетнул о рассыпающийся бетонный настил.

Тимми вывел Лидию к укрытому в развалинах небольшому лагерю. Желтый спальник из спаскомплекта лежал, уже раскатанный, на пеноматрасе. Над ним примостилась светодиодка, шнур тянулся по грязной стене к окну с солнечной батареей. Походная химическая печурка стояла на выброшенных морем досках, положенных на два шлакоблока, а рядом с ней — маленький автономный холодильник. За дверным проемом виднелись еще две пустые комнаты. Если здесь и была когда-нибудь кухня или туалет, их засыпало обломками. Снаружи светился город, полный суеты и насилия, но представлявшийся прекрасным и мирным даже с такого небольшого расстояния. Вой сирен и раздраженные окрики безопасников, мистически преображенные полетом над волнами, звучали здесь музыкой.

Тимми стянул промокшие штаны, откопал под спальником сухие.

— Так вот ты где прячешься, — сказала Лидия, погладив ладонью выщербленное временем оконное стекло. — Когда не со мной, ты здесь?

— Здесь никто не достает, — объяснил Тимми. — Ну, ты понимаешь. Не по второму разу.

Она кивнула, столько же себе, сколько ему. Тимми оглядел комнату и потер ладонью высокий лоб.

— Не так уютно, как у тебя, — сказал он. — Зато безопасно. Временно.

— Да, — согласилась она. — Временно.

— Даже если Льев им про тебя не скажет, это еще не все. Тебе нужно новое имя. Новые документы.

Лидия отвела глаза от города, обхватила правой рукой левое плечо, словно прикрывая себя. Ее взгляд метнулся к пустому проему и вернулся обратно.

— Где Эрик?

— А, свидание не состоялось, — проговорил Тимми, привалившись к стене.

Лидия не переставала удивляться его внешности. Тело, словно кричавшее о невинности и уязвимости, тоже было оружием.

— Расскажи, — попросила она, и он заговорил. Рассказал все, медленно и подробно, словно боялся упустить что-то, что ей нужно. Что ей интересно. Низкий рокот у причала звучал непрерывным раскатом грома, а в ночном небе расцвел выхлоп ракетных дюз. Корабль еще не вышел на орбиту, а Тимми уже закончил.

— И где он теперь? — спросила она.

— В кафе-баре. Знаешь, на углу Франклина и Сент-Пола. На верхушке старой высотки. Я его туда отвел. У них там панели на поминутной оплате, и, раз он остался без своего, я так и решил. Надо сказать, он вроде как сбрендил. Насчет ДНК. Не представляю, чтобы это хорошо кончилось. Если он прав начет Бартона…

Лидия качнула головой — жест остался почти незаметным в свете единственной лампочки.

— По-моему, ты его телохранитель. Тебя приставили его охранять.

— Я и охранял, — сказал Тимми. — Но теперь работе конец. Бартон же не говорил, что я в сортир должен с ним таскаться до конца жизни, так? Кончили работу, и хватит.

— Я думала, ты ему друг.

— Друг, — сказал Тимми. — Но, понимаешь ли… ты.

— Обо мне не волнуйся. Что бы мне ни выпало, я это тысячу раз заслужила. Не спорь со мной! Не перебивай. Бартон просил тебя охранять Эрика, потому что Эрик для него большая ценность. Может, то дело, на которое он тебя нанял, и закончено, но в городе дальше будет хуже, а Эрик по-прежнему дорого стоит.

— Это понятно, — кивнул Тимми. — Только раз они взяли Льева…

— У меня это не первая маслобойка, милый мальчик. Я эти дела знаю. — Она повернулась к окну, указала на золотистые огни города. — Льев не единственный. Будут и другие. Много или мало, но некоторых своих Бартон отдаст безопасникам или смерти. И те, кто останется, сделаются для него важнее. Он из тех, кто ценит умение выживать. И верность ценит. Что он подумает, милый мой, узнав, что ты бросил Эрика, чтобы вытащить меня?

— Работа была закончена, — ответил Тимми, как ей показалось, с обидой.

— Этого мало, — сказала она. — Теперь не то, что раньше. Ты теперь не просто паренек, с которым Эрик сидит в барах. И даже не мамин сынок. Это в прошлом и больше не вернется. Ты теперь мужчина, который работает на Бартона.

Он молчал. Далеко над ними погас выхлоп транспортного корабля. Лидия подошла к Тимми вплотную, опустила ладони на плечи. Он не смотрел ей в глаза. Это хороший признак, решила она. Значит, она сумела до него достучаться.

— Мир меняется, и не в твоих силах этому помешать. Тот ты, который больше не нужен, должен будет уйти. Потому что если ты переживешь эти времена — просто переживешь, не более того, — ты станешь больше значить для Бартона. Этого тебе не избежать. Выбирать ты можешь только что ты будешь для него значить. Человека, на которого можно положиться — или на которого нельзя?

Тимми шумно потянул носом и выдохнул. Взгляд его стал твердым, глаза — непрозрачными.

— Пожалуй что я снова напортачил.

— Это еще не известно, — успокоила его Лидия. — Может, еще не поздно исправить ошибку, а? Ступай, найди своего друга. Можешь привести его сюда.

Тимми вскинул голову. Лидия нежно погладила его плечи, начиная от основания шеи до бугров мышц — и обратно. Это движение она повторяла с его раннего детства, оно кое-что значило на их тайном языке. От потери, от принесенной жертвы у нее ныло сердце. «Мир тебя меняет», — подумалось ей. Не сама ли она только что это сказала?

— Сюда? Ты уверена?

— Ничего, — сказала она. — Это же временно.

— Ну, ладно, — протянул он. Ей стало чуточку жалко, что он так быстро уступил, но обида тут же прошла. — Я оставлю тебе хорошую лодку.

— Хорошую лодку?

— Ту, в которой мы приплыли.

Дверь закрылась. Серый сумрак, сходивший здесь за темноту, поглотил Тимми, а минут через пять она услышала плеск — наверное, по волнам шел ялик. А может, ей померещилось. Она забилась в теплые, вонючие синтетические объятия спального мешка, уставилась в потолок и стала ждать, вернется он или нет.

По всему Балтимору продолжалась война между законом и рыцарями удачи, но большая часть горожан сохраняла нейтралитет. Нелицензированные кафе наполнялись клиентами, ищущими вкусного обеда в пределах базового пособия, а потом и молодежью, либо безденежной, либо склонной зарядиться амфетаминами перед нисхождением в ночные клубы радж-музыки на перегороженных облавами улицах. А иногда появлялись и родители, возвращающиеся с настоящей работы и с гордостью тратящие реальные деньги на черствый кексик, а кредиты — на полулегальные детсады в гостиной у соседки. Очень немногие стояли целиком за закон или целиком против, так что для этих людей катастрофа «маслобойки» выглядела либо неприятностью, которую надо обойти или перетерпеть, либо волнующей новостью. Событие делалось только увлекательней от того, что для кого-то оно было вопросом жизни и смерти.

Эрик, сидя перед чужой панелью, на которой быстро прокручивались новости, острее других чувствовал расстояние, разделявшее его с соседями. Ни тучная женщина, варившая кофе, ни худой мужчина у дальней стены, рассылавший романтические сообщения, не замечали его ужаса, не знали, что в его жизни заканчивается целая глава. Для других посетителей Эрик выглядел просто склонившимся над экраном калекой. Докукой или поводом для шуток, но в любом случае никто бы и не заметил, никому и дела бы не было, исчезни он вовсе.

Тимми вернулся после полуночи — его широкая дружелюбная улыбка смягчила застывший в глазах холодок. Если не присматриваться, всякий счел бы его безобидным, а кто же стал бы к нему присматриваться? Он придвинул к столу с панелью сваренный из стальных трубок стул и сел рядом с Эриком. Шли местные новости. Показывали бледную женщину с татуировкой Ассоциации Внешних Планет: рассеченным кругом посередине груди — и со слезинками Локи Грейга на щеках — роняя кровь из носа и из разбитого глаза, она отбивалась от двоих в форме «Звездной спирали», почти не похожих на людей в своей тяжеловесной броне.

Эрик, скрывая облегчение при виде вернувшегося Тимми, улыбнулся.

— У Локи, — заговорил он, кивнув на экран, — ночка тоже выдалась не из лучших.

— По всей округе такое, — отозвался Тимми.

— Да, правда? А про Бартона… что-нибудь слышно?

— Нет. Да я и не выспрашивал, — пожал плечами Тимми. — Ты хочешь еще здесь потусоваться или можно идти?

— Не знаю, куда мне идти. — В голосе Эрика прорезался тонкий плач скрипичной струны.

— Зато я знаю, — сказал Тимми.

— Ты заготовил норку? Господи, да ты же затем и уходил, да? Искал надежную крышу?

— Вроде того. Ну ты как, готов?

— Мне бы зайти куда. Раздобыть панельку.

Тимми, насупившись, кивнул на стол. «У тебя перед носом», — сказал его взгляд. Эрик ткнул пальцем в винты, крепившие машинку к деревянной столешнице. Лицо Тимми замкнулось, он встал.

— Эй, — позвал Эрик. — Ты куда… Тимми? Ты что?..

Варившая кофе толстуха подняла глаза на плечистого парня. Она хозяйничала в этом баре три года и достаточно насмотрелась, чтобы распознать неприятности.

— Эй, — едва ли не извиняющимся тоном заговорил парень… нет, скорее рослый мальчик. — Такое дело. Не думай, что я мерзавец какой, но эта штука мне нужна.

— Можете пользоваться здесь, если заплатите за кофе. Или по расценкам, указанным на боку, — сказала женщина, скрестив руки на груди.

Большой мальчик кивнул, свел брови. Достал облупленную, в пятнах, кредитку черного рынка и сунул чип ей в руку.

— Что за черт, Джонни? — удивилась хозяйка, моргая на высвеченную крошечным дисплеем сумму. — Сколько же тебе нужно кофе?

Мальчик уже вернулся к столику, за которым целый день просидел калека с младенческой рукой. После удара кулаком по столешнице к нему обернулись все посетители. С третьего удара дерево треснуло. Костяшки пальцев у здоровяка были в крови, а калека беспокойно ерзал, глядя на разбитый в щепки стол. Мальчик потянул маленькую панель — стол заскрипел. Винты с кусочками дерева так и остались висеть в гнездах. Парень, роняя капли крови с руки, сунул машинку под мышку и кивнул калеке.

— Что еще тебе нужно? — спросил Тимми.

Эрик с трудом сдержал улыбку.

— Ничего. Думаю, теперь обойдусь.

— Ну и хорошо. Пошли.

Тимми обернулся к женщине, помахал ей распухающей на глазах рукой:

— Спасибочки.

Она не ответила, спрятала кредитку в карман фартука и заковыляла за шваброй. Когда она вернулась, парни уже скрылись на ведущей на улицу лестнице.

— Невероятно! — заговорил Эрик. — Как это ты? То есть черт возьми! Там все остолбенели, а ты был само безумие и сила, друг. Ты видел? Видел, как все на тебя таращились?

— Ты сказал, тебе нужна панель, — напомнил Тимми.

— Да ну тебя. Это было что-то! Есть чем хвастаться.

— Столы сдачи не дают, — заметил Тимми. — Идем. У меня лодка.

Эрика от возбуждения пробило на болтовню, но о том, как он боялся, что Тимми не вернется, калека умолчал. Зато всю дорогу трещал о программе новостей — пересказывал события, как сказки о привидениях. Силы безопасности взяли под наблюдение порты, поезда, транспорт на орбиту и на Луну. За день восемнадцать человек убиты, наверное, втрое больше задержано. Новость разошлась по всей планете и дальше. Одна дама с Марса рассказывала об истории полицейских государств Земли. Здорово, верно? Они аж на Марсе толкуют о здешних, балтиморских делах! Все о них говорят.

Тимми слушал, вставлял слово-другое, но, главное, шел, до самой набережной, а потом греб. Керамические весла окунались в темную воду и выныривали из нее. Эрик барабанил пальцами по краденой панели — ему не терпелось заново подключить ее к сети и посмотреть, что еще случилось и переменилось со времени их ухода из кафе. Он в общем и целом сознавал, что обманывает себя, притворяясь, будто связь с миром его защитит, но лишь в общем и целом.

На берегу Тимми вытащил лодку и зашагал к развалинам, в которых горел свет. У химической печурки сидела старуха, помешивала что-то в жестянке. Запах чая боролся с соленым запахом моря и вонью гниющих медуз. Женщина подняла голову. Лицо походило на маску. Совершенство грима скрывало живые черты.

— Я нашла твой чай, — сказала она. — Надеюсь, ты не против?

— Не-а, — на ходу отозвался Тимми. — Давай сюда, Эрик. Устрою тебе выход в сеть.

Сквозь пустой проем они вышли в маленькую комнатушку. Здесь было еще неуютнее, чем в той, со старухой. Голый пол, пятна клея, оставшиеся от коврового покрытия. На стенах наросла плесень, черная, ветвящаяся кустами. Тимми поставил панель на пол. На костяшках у него уже запеклись темные струпья.

— Сумеешь здесь поймать сигнал? — спросил он.

— Наверное. Может, утром придется поискать способ подключить питание помощнее.

— А, да, что-нибудь придумаем. Тогда это твоя комната, лады? Твоя. А та ее. — Тимми ткнул большим пальцем в освещенный проем. — Ее. Если пригласит, входи, но как попросит выйти, выйдешь, договорились?

— Конечно. Обязательно. Господи, Тимми, твой дом — твои правила, так? Только, кроме шуток, она кто? Твоя мама?

Тимми словно не расслышал.

— Я сейчас вздремну, а утром можно будет сплавать за едой. И узнать, что там у него.

У Эрика похолодело в животе.

— Ты хочешь говорить с Бартоном?

— Конечно, если найду его, — сказал Тимми. — У него должен быть план, так?

— Верно, — признал Эрик. — Конечно.

Он открыл панель, прогнал варианты подключения и подсоединился к сети. Сигнал был не то чтобы сильный, но и не такой уж плохой. Ему полдюжины раз приходилось работать в подвалах, где обычно все гораздо хуже. Эрик открыл новости — по-прежнему в пассивном режиме. Кроме экрана, в комнате не было никакого освещения. Эрик замерз, но не жаловался. Тимми встал, потянулся, с горестной рассеянностью оглядел разбитые костяшки и повернулся к двери, за которой был свет и старуха.

— Слушай, мы ведь друзья? — спросил Эрик.

Тимми снова повернулся к нему.

— Ясное дело.

— Мы с тобой всегда друг за другом приглядывали, так?

Тимми пожал плечами.

— Не всегда, но когда могли — ясное дело.

— Не говори ему, где я, а?

Рейды служб безопасности, как и вспышки чумы, подчиняются естественным ритмам. Пик, за ним спад. Как бы ужасны они ни были на взлете, но навечно не затягиваются. Бартон, как и все его лейтенанты, об этом знал и соответственно строил планы. Он перебирался из одного надежного укрытия в другое, играл в наперстки с силами безопасности. В первую ночь, которую Эрик с Лидией провели каждый в своей комнате островных развалин, Бартон спал на чердаке склада с женщиной по имени Эди. Утром он переместился в хранилище на задах медклиники, запер дверь и взломал неотслеживаемое соединение, чтобы сравнительно безопасно поговорить со своими. Крошка Коль навесила замки на свои публичные дома, оборвала связи, зарыла месячный запас наркотиков и автобусом уехала к матери в Вермонт — переждать, пока не остынет. Оэстра был еще в городе — как и Бартон, менял укрытия. Тряпичник и Сирано исчезли, но беспокойство о них Бартон считал преждевременным. Во всяком случае, в новости они не попали. В отличие от Льева и Симонсона.

Были и другие, косвенные, но убедительные свидетельства хода этой маленькой войны. Уже в первое утро катастрофы безопасники смели людей Льева для допросов. Одних задерживали. Других отпускали. Бартону неоткуда было знать, кто из них вступил в сделку со следствием, а кому просто повезло проскользнуть сквозь ячейки сети. Это вряд ли было важно. Вся ветвь бизнеса скомпрометирована и должна отсохнуть. Но спрос на незаконные наркотики, дешевый товар, внеочередные медицинские процедуры и анонимный секс не исчезнет и не насытится, а значит, в главном маленькой империи Бартона ничто не грозило. Это навсегда. Вопрос, как утолить голод городского дна, — вопрос техники, а Бартон умел быть гибким.

Имелось, конечно, искушение ответить ударом на удар, и кое-кто в эти дни ему поддался. Пятеро рядовых Локи Грейга оставили бомбу у подстанции «Звездной спирали». Взрыв ранил двух контрактников и повредил здание, а всех пятерых «храбрецов» установили и задержали. Тамара Слайдан, которая могла бы быть умнее, организовала уличные волнения, и затянувшийся на два дня бунт кончился тем, что половина ее людей попали в больницу или за решетку, восемнадцать местных предприятий разграбили или подожгли, а ее клиентская база навсегда прониклась к ней неприязнью. Бартон ее понимал. Он сам был не лишен страстей. Конечно, когда ему причиняли вред, ему хотелось ответить тем же. На ум приходили фразы типа «сравнять счет» или «кровь за кровь», но он умел разобраться с такими мыслями. «Сравнять счет» — это об игре, а тут не игра. «Кровь за кровь» звучит так, будто новым насилием можно сгладить старое зло, а это невозможно. Бартон выучил самый жестокий урок — принимать удары, мириться с ущербом, а давать сдачи предоставлять другим. Скоро, очень скоро огромная, всепоглощающая мощь рейда разобьется на ручейки мелких схваток. Ему выгодно, чтобы такие схватки касались Локи Грейга и Тамары Слайдан, а не его людей. Как только в коллективном сознании «Звездной спирали» четко обозначится враг, а Бартон и его организация останутся на периферии их внимания, буря пройдет, и он сможет заново разворачивать втянувшиеся щупальца своего бизнеса.

А пока он перебирался с места на место. Сообщал своим людям, что направляется в одно убежище, а объявлялся в другом. Он оценил свои привычки беспощадным взглядом хищника и прикончил все, создававшие слабые места. Всё, что связывало его с накатанными путями, делало его уязвимым, а он по мере возможности стремился к неуязвимости. Он проходил все это не в первый раз. Научился.

И потому Тимми пришлось искать его почти неделю. Досада Бартона уравновесилась некоторым самодовольством.

Офис размещался в небеленых кирпичных стенах, по пяти экранам показывали новости. Раздвижная деревянная дверь стояла полуоткрытой, сквозь нее виднелся тюфяк, на котором провел эту ночь Бартон. Оэстра, хозяин убежища, сидел на окне, глядя на улицу. Автоматический дробовик у него на коленях не привлекал особого внимания. На улице трое охранников обыскали Тимми и ничего не нашли. Они обнаружили бы следящее устройство даже у него в желудке, и тогда вместо дружелюбного, с любопытством разглядывающего трубы на стенах паренька окровавленный кусок человечины шлепнулся бы в канаву.

— Ты ведь Тимми, да? — разыгрывая неуверенность, начал Бартон. Пусть мальчик порадуется, что его хоть так запомнили.

— Да, шеф, я самый.

Его открытость и дружелюбие раздражали. Бартон бросил взгляд на Оэстру, но лейтенант только щурился в ярком дневном свете. Бартон лениво почесал ляжку, прошуршал ногтями по ткани штанины.

— У тебя ко мне дело?

Тимми немного сник.

— Только новости. В смысле я ничего не принес. Ни посылки, ничего такого.

— Ну и ладно, — кивнул Бартон. — А что за новость, Малютка?

Тимми усмехнулся, оценив иронию клички, затем посерьезнел и приступил к докладу. Бартон подался вперед, ловя каждое слово, едва оно слетало с губ мальчика. Оэстра, рискнув оглянуться, увидел поющую птаху перед изготовившимся к прыжку котом. Мальчик выкладывал подробности без особого порядка. Эрик в надежном месте, еду Тимми ему приносит, работа с подделкой личности сорвалась из-за рейда. Собственный терминал Эрика пропал, но нашлась замена, у полиции теперь, возможно, есть образец его ДНК. Оэстра вздохнул про себя и снова отвернулся к окну. По улице тащились полдюжины юнцов, еще не приговоривших своих друзей к смерти.

— Он в этом уверен? — спросил Бартон.

— Не-а, — отозвался Тимми. — Мы же не стали задерживаться, чтобы посмотреть, как они найдут терминал. Я решил, так будет лучше, понимаешь? Убраться подальше.

— Понятно.

— Эрик хотел его забрать. Железку то есть.

— Это было бы ошибкой, — заметил Бартон. — Если бы безопасникам кроме машинки достался человек… ну, это было бы нехорошо.

— Вот и я так подумал, — сказал Тимми.

Бартон, скрипнув кожаной обивкой кресла, сел прямо. За его спиной, в спальне, Сильвия включила душ. Сильвия или Сара. Что-то в этом роде. Оэстра добавил ее как приложение к постели.

— Где это надежное место?

— Тут мне лучше промолчать, — ответил Тимми.

— Даже мне не скажешь?

У мальчишки хватило ума смутиться.

— Ага, никому. Ты же знаешь, как оно.

— С ним кто-то есть?

— Да, у меня там друг.

— Охранник?

— Не то чтобы. Просто друг.

Бартон кивнул в глубокой задумчивости.

— Но он в безопасности?

— Кругом вода. Станут подбираться — у него лодка и с десяток приличных укрытий. В смысле на сто процентов нигде не бывает.

— А ты его защищаешь.

— Моя работа, — пожав плечами, улыбнулся Тимми.

Бартон не сумел бы точно указать, чем его так заинтересовал мальчишка. За прошедшие годы он видел сотни таких — приходили, работали, пропадали, гибли, или их сдавали безопасникам, или они обретали Бога и билет из города. Но у Бартона был нюх на таланты, и что-то в Тимми наводило на размышления о возможностях парня. Может быть, непринужденная логика, приведшая его к убийству Остина. Или его мертвые глаза.

Бартон встал, поднял палец. Тимми врос в кресло, как хорошо обученная собака, готовая услышать команду. Сильвия — или как ее там — запела в ванной. Плеск воды по фаянсу скрыл щелчок дверцы ружейного сейфа, из которого Бартон достал пистолет и магазин к нему. Вернувшись в комнату, он увидел, что Тимми даже ноги не переставил. Бартон показал ему пистолет.

— Знаешь, что это?

— Десятимиллиметровый полуавтомат, — ответил Тимми. И протянул было руку к пистолету, но тут же перевел взгляд на Бартона, спрашивая позволения. Бартон кивнул и улыбнулся ему. Тимми взял оружие.

— Разбираешься?

Тимми передернул плечами.

— Имел дело. Этот… на ощупь липкий.

— Покрыт пленкой пищеварительных ферментов, — пояснил Бартон. — Кожу почти не разъедают, а отпечатков на них не остается, и все следы разрушают. Никаких ДНК.

— Круто, — одобрил Тимми и хотел вернуть пистолет.

Бартон кинул ему на колени магазин.

— С пластиковыми наконечниками. Внутренние органы в клочья, но брони не пробьют, — сказал он. — Все же получше твоего самодельного дробовичка, а?

— Верно.

— Ты зарядить сумеешь?

Тимми взвесил пистолет на одной ладони, магазин на другой. Свел руки вместе, проверил, нет ли патрона в стволе, пощелкал предохранителем. Не то чтобы отработанные движения профессионала, но Бартону годился и талантливый дилетант. Тимми с пустой, ничего не выражающей улыбкой поднял взгляд.

— Новая работа? — спросил он.

— Новая работа, — подтвердил Бартон. — Я знаю, вы с Эриком вместе росли. Тебе это не помешает?

Конец ознакомительного фрагмента.