О всех созданиях – мудрых и удивительных

Джеймс Хэрриот

В издании представлен третий сборник английского писателя и ветеринара Джеймса Хэрриота, имя которого сегодня известно читателям во всем мире, а его произведения переведены на десятки языков. В этой книге автор вновь обращается к смешным и бесконечно трогательным историям о своих четвероногих пациентах – мудрых и удивительных – и вспоминает о первых годах своей ветеринарной практики в Дарроуби, за которым проступают черты Тирска, где ныне находится всемирно известный музей Джеймса Хэрриота. В книгу вошли также рассказы о том, как после недолгой семейной жизни молодой ветеринар оказался в роли новоиспеченного летчика Королевских Военно-воздушных сил Великобритании и совершил свои первые самостоятельные полеты. На русском языке книга впервые была опубликована в 1985 году (в составе сборника «О всех созданиях – больших и малых»), с пропуском отдельных фрагментов и целых глав. В настоящем издании публикуется полный перевод с восстановленными купюрами.

Отрава

Тристан не пожал бы лавров ни на одном кулинарном конкурсе.

В Королевских ВВС мы питались лучше, чем большинство людей в воевавшей Британии, но и тамошний стол не шел ни в какое сравнение с тем, что мы ели в Дарроуби. Конечно, я был избалован — сначала миссис Холл, а потом Хелен. В Скелдейл-хаусе мы ели по-царски, за исключением редчайших случаев, как, например, в тот единственный раз, когда Тристан был временно возведен в повара.

Все началось как-то утром за завтраком (я тогда еще был не женат). Мы с Тристаном заняли наши места за обеденным столом красного дерева; влетел Зигфрид, невнятно поздоровался с нами и налил себе кофе. В какой-то странной рассеянности он намазал маслом ломтик жареного хлеба, подцепил вилкой кусочек жареной грудинки, начал задумчиво его пережевывать и вдруг хлопнул ладонью по столу с таким треском, что я подпрыгнул.

— Вот-вот! — крикнул он.

— Что «вот»? — осведомился я.

Зигфрид положил нож и вилку и назидательно погрозил мне пальцем.

— Довольно-таки глупо. Я сижу ломаю голову, как же быть, а выход — вот он.

— Да что случилось?

— Миссис Холл! — ответил он. — Она только что предупредила меня, что едет ухаживать за больной сестрой. Вернется примерно через неделю, и я все думал, кому пока поручить хозяйство.

— Понятно!

— И тут меня осенило! — Он отрезал кусок яичницы. — Этим займется Тристан.

— А? — Его брат удивленно оторвал взгляд от своей «Дейли миррор». — Я?

— Да, ты! Ты только и знаешь, что задницу просиживать. Можешь и поработать немножко. Тебе это будет полезно.

Тристан настороженно поглядел на брата.

— В каком смысле — поработать?

— Поддерживать в доме порядок, — ответил Зигфрид. — Я не требую ничего особенного: будешь заниматься уборкой и, конечно, готовить.

— Готовить?

— Вот именно. — Зигфрид сурово поглядел на него. — Ты ведь способен приготовить обед?

— Ну… э… да. Я могу приготовить сосиски с пюре.

— Ну вот и прекрасно. — Зигфрид удовлетворенно кивнул. — И никаких трудностей. Джеймс, будьте добры, передайте тушеные помидоры.

Я молча подал ему салатницу. Собственно, все это время я слушал вполуха и размышлял о своем. Перед самым завтраком мне позвонил Кен Биллингс, один из лучших наших клиентов, и его слова все еще отдавались у меня в голове: «Мистер Хэрриот, теленок, которого вы вчера смотрели, издох. Третий за неделю. Просто ум за разум заходит. Вы бы приехали сейчас, поглядели бы еще разок, какая может быть причина».

Я рассеянно допивал кофе. Не только у него ум за разум заходил. У троих отличных телят появились признаки острых желудочных болей. Я дал им лекарство, а они сдохли. Достаточно скверно! Но куда хуже было то, что я даже не представлял себе, почему так произошло.

Я вытер губы и торопливо встал.

— Зигфрид, я хотел бы начать с Биллингса. А потом побываю у тех, кого вы мне дали.

— Разумеется, Джеймс, как считаете нужным. — Мой патрон одарил меня ласковой ослепительной улыбкой, положил шляпку гриба на кусочек хлеба и, смакуя, отправил в рот. Он не был гурманом, но завтракал всегда со вкусом.

Всю дорогу я думал, думал, думал… Чего еще я не сделал? Что упустил? В подобных неясных случаях естественнее всего предположить, что животное съело что-то вредное. Сколько часов я провел, бродя по пастбищам, проверяя, нет ли там ядовитых растений! Но телятам мистера Биллингса это не помогло бы: они даже не знали, что такое пастбище, им ведь еще не исполнилось и месяца.

Я провел вскрытие погибших животных, но обнаружил только гастроэнтерит неясного происхождения. Почки я отослал в лабораторию для проверки на свинец — и получил отрицательный ответ. У меня, как и у их владельца, действительно ум за разум заходил.

Мистер Биллингс ждал во дворе.

— Хорошо, что я вам позвонил! — торопливо сказал он. — Еще у одного началось.

Мы с ним кинулись в телятник, и я увидел именно то, чего ожидал и страшился: маленький теленок пытался брыкнуть себя в живот, ложился, вскакивал, иногда катался по подстилке. Типичная боль в желудке. Но отчего?

Я внимательно осмотрел его, как прежде тех, других. Температура нормальная, в легких чисто, только атония рубца и резко выраженная болевая чувствительность при пальпации живота.

Я укладывал термометр в футляр, когда теленок рухнул на пол и забился в судорогах. На губах у него выступила пена. Я поспешно сделал инъекции успокаивающих препаратов и магнезии кальция, но с ощущением полной безнадежности. Все это я уже испробовал раньше.

— Так что же это, черт подери? — спросил фермер, словно читая мои мысли.

Я пожал плечами:

— Острый гастрит, мистер Биллингс, но причины я не знаю. Хотя могу поклясться, что этот теленок проглотил какое-то едкое ядовитое вещество.

— Так я же ничего им не даю, кроме молока да горстки орехов. — Фермер уныло развел руками. — Неоткуда им что-нибудь вредное взять.

И еще раз я безнадежно начал осматривать телятник в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы объяснить гибель его обитателей. Жестянка из-под краски, лопнувший пакет химикалий для промывки овечьей шерсти — просто поразительно, на что только не натыкаешься в коровниках и конюшнях!

Но не у мистера Биллингса. Он был сама чистоплотность и аккуратность, особенно во всем, что касалось телят, и ни на подоконниках, ни на полках не было ничего лишнего, опасного или просто забытого. И ведра, в которых телятам давали молоко, каждый раз отмывались и начищались до блеска. Телята были слабостью мистера Биллингса. Двое его сыновей-подростков увлеченно работали на ферме, и он старался предоставить им побольше самостоятельности. Но телят всегда кормил сам.

«Выкармливать телят — это в скотоводстве самое главное, — говаривал он. — Тут все первый месяц решает: если хорошо пройдет, значит полдела сделано».

И опыта ему было не занимать. Его питомцы никогда не страдали обычными болезнями молодняка: ни гастроэнтеритов, ни пневмоний, ни рахита. Я всегда поражался его успехам, но как раз поэтому нынешняя катастрофа воспринималась еще тяжелее.

— Ну ладно, — сказал я на прощание с притворным оптимизмом. — Может быть, у этого обойдется. Утром позвоните мне.

Все время объезда настроение у меня оставалось мрачным, и за обедом мои мысли были так далеко, что я не сразу понял, почему на стол подает Тристан. Отъезд миссис Холл совершенно вылетел у меня из головы. Впрочем, сосиски с пюре оказались совсем недурны, а Тристан накладывал их щедрой рукой. Мы все трое очистили тарелки до блеска: утро для ветеринара — самое рабочее время, и к середине дня меня начинал терзать волчий голод.

До вечера я продолжал ломать голову над таинственной гибелью телят мистера Биллингса, а потому как-то не обратил внимания, что ужинаем мы снова сосисками с пюре.

— То же самое, а? — буркнул Зигфрид, но съел свою порцию и вышел из-за стола, не сказав больше ни слова.

Следующий день начался скверно. Когда я спустился в столовую, завтрак еще не был подан, и Зигфрид нетерпеливо расхаживал по комнате.

— Где завтрак, черт побери? — взорвался он. — И где, черт побери, Тристан? — Он ринулся в коридор, и через несколько секунд из кухни донеслись крики: — Тристан! Тристан!

Я знал, что он напрасно тратит время и энергию: его брат частенько вставал поздно. Просто сегодня это было особенно заметно.

Мой патрон яростным галопом промчался назад по коридору, и я стиснул зубы, ожидая очередного скандала, едва он вытащит младшего брата из постели. Но по обыкновению, хозяином положения оказался Тристан. Только Зигфрид кинулся вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, как на верхней площадке показался виновник всех этих треволнений, невозмутимо завязывавший галстук. Просто колдовство какое-то! Он почти никогда не вставал вовремя, но захватить его под одеялом удавалось очень редко.

— Извините, ребята, — прожурчал он. — Боюсь, я немножко проспал.

— Очень мило! — возопил Зигфрид. — Но где завтрак? Я же поручил тебе вести дом!

Тристан был само раскаяние.

— От всего сердца прошу прощения. Но я вчера допоздна чистил картошку.

Лицо Зигфрида налилось кровью.

— Как бы не так! — рявкнул он. — Ты взялся за нее, только когда «Гуртовщики» закрылись!

— Ну и что же? — Тристан сглотнул, и на его лице появилось знакомое мне выражение оскорбленного достоинства. — Да, у меня вчера к вечеру пересохло в горле. Наверное, потому, что я без конца подметал и вытирал пыль.

Зигфрид ничего не ответил. Метнув в брата испепеляющий взгляд, он повернулся ко мне.

— Придется обойтись хлебом с джемом. Идемте на кухню, Джеймс…

Его перебил пронзительный телефонный звонок. Я взял трубку, прижал ее к уху, и Зигфрид остановился как вкопанный, — наверное, такое у меня стало лицо.

— Что случилось, Джеймс? — спросил он, когда я отошел от телефона. — У вас такой вид, словно вас лошадь лягнула в солнечное сплетение.

— Вот именно. — Я кивнул. — Вчерашний теленок у Биллингса издыхает, и уже заболел новый. Вы не могли бы съездить со мной туда, Зигфрид?

Зигфрид стоял и смотрел через перегородку на теленка. Теленок, казалось, никак не мог найти себе места: он вскакивал, ложился, брыкался, словно отгоняя невидимую боль, вертел крупом из стороны в сторону. А потом упал на бок и задергал всеми четырьмя ногами.

— Джеймс, — негромко сказал мой патрон, — он отравился.

— Я и сам так думаю. Но каким образом?

Мистер Биллингс не выдержал.

— Напрасно вы это говорите, мистер Фарнон. Мы все тут пересмотрели, и не один раз. Нечем им было травиться.

— Ну, посмотрим заново.

Зигфрид обошел телятник, как уже обходил его я, и вернулся. Его лицо ничего не выражало.

— У кого вы покупаете орехи? — буркнул он, разламывая аккуратный кубик между пальцами.

Мистер Биллингс развел руками.

— У Райдерсов. Лучшие. Уж они-то тут ни при чем!

Зигфрид промолчал. Райдерсы славились тщательностью изготовления кормов. Он выслушал нашего пациента с помощью стетоскопа, измерил ему температуру, потыкал пальцами в волосатую брюшную стенку, невозмутимо вглядываясь в мордочку, чтобы проверить реакцию. Затем он проделал все это с моим вчерашним больным, чьи стекленеющие глаза и похолодевшие конечности неумолимо говорили об ожидающей его судьбе. Потом Зигфрид сделал обоим телятам те же инъекции, какие делал я, и мы уехали.

Сначала он молчал, но когда мы проехали около полумили, он внезапно ударил ладонью по рулевому колесу.

— Это какой-то минеральный яд, Джеймс. Тут сомнений никаких нет. Но черт меня побери, если я понимаю, как он попадает к ним в желудок!

Возня с телятами заняла много времени, и мы сразу поехали в Скелдейл-хаус обедать. Как и я, Зигфрид был поглощен загадкой телят мистера Биллингса и даже не поморщился, когда Тристан поставил перед ним дымящуюся тарелку сосисок с пюре. Но затем он погрузил вилку в пюре и словно очнулся.

— Господи! — воскликнул он. — Опять то же самое?

Тристан умиротворяюще улыбнулся:

— Ну да! Мистер Джонсон заверил меня, что сегодняшняя партия сосисок на редкость удачна. Высший сорт, сказал он.

— Ах так? — Старший брат смерил его угрюмым взглядом. — По-моему, от вчерашних их не отличить. Ужинали сосисками, обедаем сосисками… — Его голос стал громовым, но затем снова понизился. — А, да что там! — пробормотал он и начал вяло ковырять сосиску. Мысль о телятах явно парализовала его силы, и я прекрасно понимал, как он себя чувствует.

Но мой патрон никогда не падал духом надолго, и, когда мы встретились вечером, к нему уже полностью вернулись обычная энергия и оптимизм.

— Признаюсь вам, Джеймс, визит к Биллингсу меня совсем было доконал, — сказал он. — Но с тех пор я посмотрел кое-каких моих пациентов, и все они быстро идут на поправку. Удивительно бодряще это действует. Разрешите, я вам налью?

Он достал бутылку из шкафчика над каминной полкой, налил джин в две стопочки и благодушно посмотрел на брата, который занимался уборкой гостиной.

Тристан усердствовал вовсю: елозил щеткой по ковру, расправлял подушки, обмахивал тряпкой все, что подвертывалось под руку. Он вздыхал и покряхтывал — ну прямо верная старая служанка. Для довершения иллюзии ему не хватало только чепчика и передничка с оборками.

Мы допили джин, и Зигфрид погрузился в «Ветеринари рикорд», а из кухни повеяло аппетитными запахами. Около семи Тристан просунул голову в дверь.

— Ужин на столе!

Мой патрон отложил газету, встал и с наслаждением потянулся.

— Отлично. Очень есть хочется.

Я пошел за ним в столовую и чуть было не натолкнулся на него — так внезапно он остановился, ошеломленно глядя на супницу в центре стола.

— Что, опять чертовы сосиски с пюре? — взвыл он.

Тристан помялся.

— Ну… да. Это же очень вкусно.

— Вкусно! Мне эта дрянь уже по ночам снится. Неужели ты не можешь приготовить что-нибудь еще?

— Но я же тебя предупреждал! — Тристан сделал обиженное лицо. — Я же тебя предупреждал, что умею готовить сосиски и пюре.

— Да, предупреждал! — рявкнул его брат. — Но ты не сказал, что умеешь готовить только сосиски и пюре!

Тристан неопределенно пошевелил рукой, и Зигфрид бессильно опустился на стул.

— Ну ладно, — вздохнул он. — Накладывай, и да сжалится над нами Господь!

После первого же глотка Зигфрид прижал руку к животу и испустил тихий стон:

— Нет, это отрава! После недели на такой диете я уже никогда не стану прежним!

Следующий день начался весьма эффектно. Я только что встал с кровати и протягивал руку к халату, когда дом потряс оглушительный взрыв. По коридорам и комнатам, дребезжа стеклами, промчался ураганный ветер, после чего наступила зловещая тишина.

Я выскочил на площадку и столкнулся там с Зигфридом. Он посмотрел на меня выпученными глазами и кинулся вниз.

В кухне на полу среди хаоса кастрюль, тарелок, битых яиц и кусочков грудинки лицом вверх лежал Тристан.

— Что тут происходит? — рявкнул Зигфрид.

Тристан посмотрел на него снизу вверх с легким интересом.

— Право, не знаю. Я затапливал плиту, и вдруг что-то ухнуло.

— Затапливал плиту?..

— Ну да. Я каждое утро мучаюсь. Никакой тяги. По-моему, надо прочистить дымоход. В таких старых домах…

— Это мы знаем! — перебил Зигфрид. — Но что произошло, черт подери?

Тристан приподнялся на локте и сел. Даже в эту минуту, среди мусора на полу, с перепачканной физиономией, он сохранял невозмутимое достоинство.

— Ну, я решил принять меры. — (Его деятельный ум вечно выискивал новые способы сохранения энергии.) Намочил кусок ваты эфиром и бросил в плиту.

— Эфиром?

— Ну да. Он же легко воспламеняется, верно?

— Воспламеняется! — Глаза Зигфрида вылезли на лоб. — Он хуже динамита! Еще счастье, что ты не взорвал весь дом!

Тристан поднялся на ноги и отряхнул брюки.

— Ну ничего. Сейчас займусь завтраком.

— Не надо! — Зигфрид испустил долгий судорожный вздох, подошел к хлебнице, достал булку и начал ее кромсать. — Вон он, на полу, твой завтрак. А к тому времени, когда ты все это уберешь, мы уже уедем. Обойдетесь хлебом всухомятку, Джеймс?

Мы уехали вместе. Зигфрид попросил Кена Биллингса отложить кормление телят до нашего приезда, чтобы мы могли при этом присутствовать.

Ничего хорошего нас там не ждало. Оба теленка сдохли, и на лице фермера было написано глубокое отчаяние.

Зигфрид стиснул зубы, но тут же сделал рукой приглашающий жест.

— Начинайте, мистер Биллингс. Я хочу поглядеть, как они едят.

Орехи подсыпались в кормушку все время, но мы внимательно смотрели, как фермер разлил молоко по ведрам и как телята принялись пить. Бедняга-фермер явно уже смирился с неизбежным и не возлагал на эту затею Зигфрида никаких надежд.

Собственно, и я тоже. Но Зигфрид бродил по телятнику, как леопард, словно готовясь к решительному броску. Он нагибался над телятами, и они поворачивали к нему белые от молока мордочки, но дать ответ на загадку могли не больше, чем я.

Мой взгляд скользнул по длинному ряду станков. В них еще оставалось тридцать с лишним телят, и меня охватило жуткое предчувствие, что таинственная эпидемия скосит их всех. И тут Зигфрид ткнул пальцем в ведро.

— А это что?

Мы с фермером нагнулись и увидели, что в молоке плавает черный кружок.

— Грязюка какая-то, — буркнул мистер Биллингс. — Сейчас вытащу. — И он протянул руку к ведру.

— Нет, позвольте мне! — Зигфрид осторожно выловил черный кружок, стряхнул молоко с пальцев и принялся внимательно рассматривать свою находку.

— Это не просто грязюка, — пробормотал он. — Поглядите, он вдавлен, словно чашечка. — Большим и указательным пальцем он потер край кружка. — Я вам скажу, что это. Это струп. Но откуда?

Он оглядел шею и голову теленка, потрогал один из роговых бугорков и вдруг замер.

— Видите ранку? Теперь понятно, откуда этот струп. — Он примерил черную шапочку, и она плотно прилегла к бугорку.

Фермер пожал плечами:

— Это-то понятно. Я недели две назад их всех обезрожил.

— А как, мистер Биллингс? — мягко спросил Зигфрид.

— Тут мне одну новинку продали: просто мажешь на бугорки — и дело с концом. Куда проще, чем с квасцами возиться.

— А бутылку вы сохранили?

— Угу. Она в доме. Сейчас принесу.

Когда он вернулся, Зигфрид прочел этикетку и протянул бутылку мне.

— Треххлористая сурьма, Джим. Теперь все понятно.

— Но… чего вы нашли-то? — с недоумением спросил фермер.

Зигфрид сочувственно поглядел на него.

— Сурьма — смертельный яд, мистер Биллингс. Да, рога она выжжет, можете не сомневаться. Но если попадет в корм, то…

Фермер широко раскрыл глаза.

— Понятно! А когда они суют голову в ведро, эти штуки туда и сваливаются!

— Вот именно, — согласился Зигфрид. — Или они сдирают струп о стенку ведра. Но давайте займемся остальными.

Мы обошли всех телят, удаляя смертоносные корочки и выскребая бугорки, и когда наконец уехали, то твердо знали, что мучительный, хотя и краткий эпизод с телятами Биллингса остался позади.

Зигфрид положил локти на рулевое колесо и вел машину, подпирая подбородок ладонями. Это была его обычная поза, когда он погружался в задумчивость, но я никак не мог к ней привыкнуть.

— Джеймс, — сказал он, — я никогда ничего подобного не видел. Тема для статьи.

Он был прав: теперь, изложив эту историю тридцать пять лет спустя, я сообразил, что ничего подобного с тех пор не случалось.

В Скелдейл-хаусе мы расстались. Тристан, явно стараясь загладить утреннее происшествие, орудовал шваброй в коридоре с рвением матроса парусного флота. Но едва Зигфрид уехал, как в доме воцарился полный покой, и, когда, собрав все необходимое для предстоящих визитов, я заглянул в гостиную, Тристан возлежал там в своем любимом кресле.

Я вошел и с удивлением увидел на углях в камине кастрюлю с сосисками.

— Что это? — спросил я.

Тристан закурил сигарету, развернул «Дейли миррор» и положил ноги на соседнее кресло.

— Готовлю обед, старина.

— Здесь?!

— Вот именно, Джим. Хватит с меня этой раскаленной плиты. И на кухне даже присесть толком негде. Не говоря уж о расстоянии до нее.

Я смерил взглядом разлегшегося повара.

— О том, что в меню, спрашивать смысла нет?

— Ни малейшего, дружище. — Тристан оторвался от газеты и одарил меня ангельской улыбкой.

Я уже собрался уйти, но в недоумении остановился.

— А где картошка?

— В камине.

— В камине?

— Ну да. Я положил ее печься в золу. Вкус удивительный!

— Ты уверен?

— Ну еще бы, Джим. Вот погоди, ты оценишь мое поварское искусство!

Я вернулся почти в час. В гостиной Тристана не было, но там висел сизый чад, и в ноздри мне ударил запах, словно от костра, на котором жгут палый лист.

Тристана я нашел на кухне. От его светской невозмутимости не осталось и следа: он безнадежно тыкал ножом в угольно-черные шарики. Я уставился на него.

— Что это такое?

— Картошка, Джим, чтоб ее черт побрал! Я немножко вздремнул — и вот полюбуйся!

Он брезгливо разрезал обуглившийся клубень. В самом центре я различил беловатый кружок — единственную предположительно съедобную часть некогда большой картофелины.

— Н-да, Тристан! И что же ты намерен делать?

Он бросил на меня панический взгляд.

— Выковыряю середку и сделаю пюре. А что еще мне остается?!

Смотреть на это было выше моих сил. Я ушел к себе, умылся, а потом спустился в столовую. Зигфрид уже сидел за столом, и я сразу заметил, что он все еще смакует утренний успех. Он весело кивнул мне.

— Джеймс, а Кен Биллингс подсунул нам хорошую задачку! Приятно, что мы с ней разобрались.

Но улыбка замерла у него на губах. В столовую вошел Тристан и поставил перед нами две супницы. Из одной выглядывали неизбежные сосиски, а в другой покоилась непонятная сероватая масса с многочисленными черными вкраплениями разной величины.

— Во имя всего святого, — зловеще-спокойно осведомился Зигфрид. — Что? Это? Такое?

— Ну… э… картофель… — Тристан откашлялся. — Боюсь, он немножко пригорел.

Мой патрон промолчал. С грозной невозмутимостью он положил себе на тарелку ложку пятнистой смеси, подцепил немного на вилку и начал жевать. Раза два, когда у него на зубах хрустели особенно твердые кусочки угля, он поморщился. Затем закрыл глаза и проглотил. Секунду он сидел неподвижно, потом обеими руками ухватился за живот, застонал и вскочил на ноги.

— Довольно! — загремел он. — Я готов лечить отравленных животных на фермах, но не желаю, чтобы меня пичкали отравой в моем собственном доме! — Он направился к двери, бросив через плечо: — Пойду пообедаю в «Гуртовщиках».

В этот момент его снова передернуло. Он опять прижал ладони к животу и обернулся.

— Вот теперь я понимаю, что испытывали эти несчастные телята!