Темный рассвет

Джей Кристофф, 2019

В Итрее воцарился хаос. Мия Корвере убила кардинала Дуомо, а слухи о гибели консула Скаевы разлетаются по улицам Годсгрейва со скоростью лесного пожара. Но прямо под этими улицами, глубоко в древних костях города, скрыта тайна, которая навсегда изменит республику… Долгая дорога Мии к желанной цели – мести за убийство семьи – подходит к концу. Опасное путешествие юной убийцы приведет ее к эпичному финалу: в поисках истины ей придется спуститься в недра старинного метрополиса, пересечь Море Мечей, вернуться в библиотеку Тихой горы и добраться до мифической Короны Луны. Мия узнает правду о происхождении даркинов и о том, какая судьба ждет ее и весь мир. Но сможет ли она выжить, когда три солнца зайдут за горизонт… когда приблизится истинотьма?

Книга 2. Умирающий свет

Глава 10. Неверующие

Мия проснулась, подскочив как пружина, и чуть не свалилась с гамака.

Как и в предыдущие две перемены, бортовые иллюминаторы были закрыты ставнями. Каюту окутывал тот же полумрак, что царил здесь с тех пор, как они отплыли от Низов, легонько покачиваясь в открытом море. С «Магни» прошло почти три перемены, но тело Мии по-прежнему болело в таких местах, о существовании которых она даже не подозревала, и нуждалось как минимум в семи неночах здорового сна.

Нормального сна, если точнее.

Сны. Сны о крови и пламени. Сны о безграничной серости. Сны о ее родителях, или же о существах в их обличье. Сны о Фуриане, погибающем от ее руки. Сны о ее тени, становящейся темнее и темнее, пока Мия не тонет в ней, пока тень не поднимается вверх и через губы не проникает в ее легкие. Сны о том, как она лежит на спине и смотрит на ослепительные небеса, но кожа с ее ребер содрана, а по внутренностям, словно личинки по трупу, ползают крошечные людишки.

— СНОВА КОШМАР?

Услышав его голос, Мия затрепетала и тут же устыдилась. Незаметно покосилась на Эшлин, спящую в соседнем гамаке. Затем снова на мертвого юношу, сидевшего в углу с тех самых пор, как они отправились в путь по Морю Безмолвия. Его капюшон был откинут, ноги скрещены, на коленях — мечи из могильной кости, на них лежали черные руки.

Но, Богиня, как же он был красив. Это была уже не та мужественная, земная красота, что раньше, нет. Теперь это мрачная красота. Высеченная из алебастра и эбонита. Черные глаза, бледная кожа и голос столь низкий, что он отдавался у нее между ног. Королевская красота, облаченная в мантию из ночи и змей, с короной из сумрачных звезд на челе.

— Прости, я тебя разбудила?

— Я НЕ СПЛЮ, МИЯ.

Она часто заморгала.

— Вообще?

— ВООБЩЕ.

Мия убрала волосы с лица и, стараясь не шуметь, свесила ноги с гамака. Когда она выпрямилась, ее раны натянулись, перевязки зацепились за струпья, и девушка невольно сморщилась от боли. Она чувствовала на себе взгляд этих кромешно-черных глаз, наблюдавших за каждым ее движением. Мие до смерти хотелось покурить. Подышать свежим воздухом. Принять гребаную ванну. Они торчали тут уже две перемены, и обстановка понемногу начинала утомлять.

Йоннен превратился в сплошной клубок из ярости и негодования, и сдерживать его могло только неизменное присутствиее Эклипс. Надутый и угрюмый, он часами сидел в углу, отрывал завитки от собственной тени и швырял их в дальнюю стену: трюк, который он проделывал в некрополе, когда закрыл глаза Мие. Эклипс бегала за тенистым шариком, словно щенок, и Йоннен улыбался, но стоило ему поймать взгляд Мии, как улыбка испарялась.

Она чувствовала его злость. Его ненависть и недоумение.

Но не могла винить его.

Еще одним источником беспокойства были Эшлин с Триком — напряжение между ними казалось таким плотным, что его можно было нарезать и подать с так называемым «рагу», которое они ели каждый вечер на ужин. Между ними сгущались штормовые тучи, обещая грозу, которая затмит все солнца. И, по правде говоря, Мия понятия не имела, что с этим делать. Да, раньше она обсудила бы ситуацию с Триком. Но он изменился.

Увидев егопервые, она не знала толком, что чувствует. Радость и вину, блаженство и печаль? Но после нескольких перемен в его компании она поняла, что контуры егро натуры не изменились, просто заполнились немного другими красками. Теперь вокруг него ощущалась тьма — та же, которую Мия ощущала внутри себя. Манящая. И возможно, несмотря на Мистера Добряка в ее тени, пугающая.

Мия опустила голову, и реки ее длинных черных волос заструились, падая на лицо. На каюту туманной завесой опустилась тишина.

— Прости, — наконец пробормотала она.

Мертвый юноша наклонил голову, его дреды извивались, как сонные змеи.

— ЗА ЧТО?

Мия закусила губу, подбирая блеклые и жалкие слова, которые каким-то чудом должны были все исправить. Но люди — это загадка, которую она никогда не могла постичь. Ей всегда лучше удавалось резать вещи на кусочки, чем соединять их воедино.

— Я думала, что ты мертв.

— Я ЖЕ СКАЗАЛ, — ответил он. — ТАК И ЕСТЬ.

— Но… я думала, что уже никогда тебя не увижу. Что ты исчез навсегда.

— НЕ САМОЕ ГЛУПОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ОНА ТРИЖДЫ ПРОНЗИЛА МЕНЯ В СЕРДЦЕ И СТОЛКНУЛА С ГОРЫ.

Мия посмотрела через плечо на Эшлин. Та свернулась клубком, положив веснушчатую щеку на ладонь, ее длинные ресницы трепетали во сне.

Любовница.

Лгунья.

Убийца.

— Я сдержала свое обещание. Твой дед погиб с криками на устах.

Трик склонил голову.

— БЛАГОДАРЮ, БЛЕДНАЯ ДОЧЬ.

— Не надо… — Мия осеклась от комка в горле и покачала головой. — …Пожалуйста, не называй меня так.

Он повернулся к Эшлин. Затем прижал черную, залитую ночью руку к груди и поскреб ее, словно вспоминая ощущения от укола клинка.

— КСТАТИ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ОСРИКОМ?

— Его убил Адонай. Утопил в бассейне крови.

— ОН ТОЖЕ КРИЧАЛ?

Мия вспомнила брата Эшлин, исчезнувшего под алым потоком в ту перемену, когда люминаты захватили гору. Глаза, круглые от страха. Рот наполнен багровой жидкостью.

— Пытался, — наконец ответила она.

Трик кивнул.

— Наверное, ты считаешь меня бессердечной мандой, — вздохнула девушка.

— ТЫ ВСЕ РАВНО СОЧТЕШЬ ЭТО ЗА КОМПЛИМЕНТ.

Мия резко подняла голову, думая, что он разозлился. Но увидела, что его губы изгибаются в тонкой, сдержанной улыбке, и на щеке вырисовывается тень ямочки. На секунду это напомнило ей, каким он был раньше. И о том, что у них было прежде. Она всмотрелась в его бескровное лицо и чернильно-черные глаза, увидела прекрасного, сломленного юношу, и ее сердце налилось свинцом.

— ТЫ ЛЮБИШЬ ЕЕ? — спросил он.

Мия вновь взглянула на Эшлин. Вспомнила ее прикосновения, ее запах, ее вкус. Лицо, которое Эшлин показывала миру, — свирепое и суровое, — и нежность, которую проявляла только к Мие, лежа в ее объятиях. Она таяла, словно снежинка, у нее на губах. Была поэзией на ее языке. Мия и Эшлин были мрачным отражением друг друга; обе, ведомые возмездием, делали и желали то, о чем другие не осмелились бы мечтать.

О чем-то восхитительном.

О чем-то ужасном.

— Всё…

–…СЛОЖНО?

Мия медленно кивнула.

— Но такова жизнь, верно?

С губ Трика сорвался невеселый смешок.

— ПОГОВОРИМ, КОГДА ПОПРОБУЕШЬ УМЕРЕТЬ.

— Пожалуй, воздержусь, если это будет зависеть от меня.

— СМЕРТЬ — ЕДИНСТВЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ, КОТОРОЕ МЫ ВСЕ СДЕРЖИВАЕМ. РАНО ИЛИ ПОЗДНО.

— Я предпочту «поздно», если ты не возражаешь.

Они встретились глазами. Черными с черными.

— ОТНЮДЬ.

Их беседу внезапно прервал звон тяжелого колокола, и они дружно посмотрела наверх, где находилась палуба «Девы». Мия услышала приглушенные крики, топот сапог по дощатому полу, нотки смутной тревоги. Эшлин подскочила в гамаке, проснувшись от шума, и потерла лицо запястьем.

— Что такое? — сонно пробубнила она.

Мия встала и, прищурившись, посмотрела на балки над их головами.

— Не знаю, что, но вряд ли что-то хорошее.

Снова звон колокола. Затем череда приглушенных и поражающих воображение ругательств. Мия медленно подошла к иллюминатору и открыла деревянные ставни, впуская нестерпимое пламя истиносвета. Йоннен поднял голову с гамака и, прищурившись, сонно окинул каюту взглядом. Мистер Добряк выругался со своего местечка над дверью.

Мия часто заморгала от ослепительного света. Как только глаза Эшлин привыкли, она присоединилась к ней у иллюминатора. Над холмиками волн за стеклом Мия увидела на горизонте очертания парусов, прошитых золотой нитью.

— Это итрейский военный корабль… — пробормотала Эшлин.

Мия подняла взгляд.

— Похоже, наш экипаж не в восторге от этой встречи.

–…Напротив, как по мне, голосят они очень восторженно…

–…О, браво, ты репетировала свои искрометные комментарии?..

–…Мне не нужно репетировать, киса. Некоторым из нас остроумие дано от природы…

Эшлин опустила голову в бочку с чистой водой, чтобы окончательно проснуться, и наскоро заплела волосы в неровную косичку.

— Я поднимусь наверх и пообщаюсь с капитаном.

— Иди с ней, брат Трик, — сказала Мия. — Я останусь с Йонненом.

Мертвый юноша медленно поднялся. Глядя на Эшлин бездонными глазами, он спрятал клинки из могильной кости под мантией и накинул капюшон.

— ПОСЛЕ ВАС, СЕСТРА.

Эш натянула ботинки, в которых ходила со времен арены Годсгрейва, и прикрепила короткий меч к ноге. Надев сестринскую мантию и чепец, направилась к двери.

— Будь осторожна, ладно? — сказала вдогонку Мия.

Эш усмехнулась, наклонилась и поцеловала ее в губы.

— Ты же знаешь поговорку. Что меня не убивает, тому лучше уебывать со всех ног.

И, взмахнув белой мантией, ваанианка скользнула за дверь.

Мия старалась не смотреть на Трика, когда он выходил из каюты вслед за Эшлин.

— Что ж, — вздохнул Клауд Корлеоне. — Как сказала моя дражайшая учительница донна Элиза в год, когда мне исполнилось шестнадцать: «Отымейте меня нежно, а затем оттрахайте как следует».

Трехглазый Каэль свесился с вороньего гнезда.

— Они подают нам сигнал, капитан!

— Да, я вижу! — крикнул тот, взмахнув подзорной трубой. — Большое спасибо!

— Эти сраные императорские говноеды нас догоняют, — проворчал Большой Джон, становясь у перил рядом с ним.

Клауд помахал подзорной трубой у него перед носом.

— Эта штука работает, знаешь ли.

— Капитан? — раздался голос.

Клауд оглянулся и увидел на палубе Ее Не-Такое-Уж-И-Святейшество с двухметровым сторожевым псом, маячившим у монашки за спиной. Несмотря на истиносвет, вокруг внезапно похолодало и по коже пробежала дрожь.

— Вам лучше спуститься в каюту, сестра. Там безопаснее.

— Значит, наверху не безопасно?

— Я бы не…

Сестра выхватила из руки Клауда подзорную трубу и, прижав ее к глазу, посмотрела на горизонт.

— Это не обычный итрейский флот, — заметила она. — Корабль люминатов.

— Вы очень наблюдательны, сестра.

— И, похоже, они вооружены аркимическими пушками.

— И снова да, моя труба хорошо работает, спасибо.

Монахиня опустила ее и взглянула на капитана.

— Что им нужно?

Клауд показал на красную дымку, которую корабль выпустил в небо.

— Чтобы мы остановились.

— ЗАЧЕМ? — спросил ее телохранитель.

Капитан уставился на него.

–…Слушай, как тебе удается так менять голос?

Монахиня вернула Клауду подзорную трубу.

— И часто люминаты останавливают корабли посреди океана без какой-либо видимой причины?

— Ну-у, — Клауд начал шаркать ногой по палубе. — Обычно нет.

Монахиня и ее охранник встревоженно переглянулись.

Большой Джон пробубнил уголком рта:

— Может, это Антолини дал им наводку?

— Он бы так со мной не поступил, правда?

— Ты отымел его жену, капитан.

— Только потому, что она вежливо об этом попросила.

— Этот педофил Флавий поклялся убить тебя при следующей встрече, — размышлял маленький человек, потягивая трубку из кости драка. — Может, он проявил изобретательность?

— Я всего-то должен ему немного денег. Это не повод стучать на меня люминатам.

— Ты должен ему целое состояние. И тоже отымел его жену.

Клауд Корлеоне вскинул бровь.

— Тебе что, больше нечем заняться?

Большой Джон посмотрел на суматоху, царившую на центральной и носовой частях палубы, и на мачтах наверху. А затем пожал плечами и показал все свои серебряные зубы.

— Да не особо.

— По-прежнему нагоняют, капитан! — крикнул Каэль.

Клауд поднял подзорную трубу.

— Четыре гребаные Дочери, эта хрень работает!

— Капитан, — начала монахиня. — Боюсь, я вынуждена настаивать…

— Простите, сестра, — перебил пират. — Но мы не будем останавливаться.

–…Нет?

— Это военный корабль люминатов, капитан, — возразил Большой Джон. — Не уверен, что «Дева» сможет от него оторваться.

— О, в тебе так мало веры. Отдай приказ.

— Да, да, — вздохнул маленький человек.

Большой Джон отвернулся от перил и проревел матросам:

— Эй, вы, спермохлебы разьебанные! Мы сматываемся! Поднимайте паруса до предела! Если у вас есть тряпка для подтирания или обконченный платок, я хочу, чтобы они были привязаны к мачте, вперед, вперед!

— Капитан… — начала монахиня.

— Не волнуйтесь, сестра, — заявил Клауд. — Я знаю океан и свой корабль. Мы плывем по быстрому потоку, а неночные ветра вот-вот начнут целовать наши паруса, прямо как я жену дона Антолини.

Капитан поднял позорную трубу и слегка улыбнулся.

— Эти богопоклонники и пальцем к нам не притронутся.

Первый пушечный снаряд упал в тридцати метрах от носа корабля. Второй — в шести метрах от кормы, обуглив краску. А третий пролетел так близко, что Клауд мог бы им побриться.

Военный корабль люминатов плыл параллельно «Деве», сверкая золотыми нитями на парусах. Капитан увидел его название, написанное жирным курсивом на носу судна.

«Верующий».

Пушки готовились выпустить очередной залп аркимического огня — три предыдущих были предупреждением, и Клауду не нравились его шансы с четвертым. Кроме того, учитывая, что «Дева» прятала в своих трюмах, одного смачного поцелуя от «Верующего» будет более чем достаточно.

— Все прекратили работу! — сплюнул капитан. — Поднимите белый флаг.

— Стойте, никчемные долбоящеры! — заревел Большой Джон со шканцев. — Все замерли!

— О да, — пробормотала сестра Эшлин, стоя у перил. — Хорошо вы знаете океан и свой корабль, капитан…

— Забавно, — Клауд повернулся к ней, — мое первое впечатление о вас было весьма благосклонным, но, должен сказать, чем больше я вас узнаю, тем меньше вы мне нравитесь.

Ее телохранитель скрестил руки на груди и фыркнул.

— НАМ С ТОБОЙ НАДО БУДЕТ КАК-НИБУДЬ ВЫПИТЬ…

«Дева» заплыла слишком далеко в океан, чтобы бросать якорь, и потому, когда паруса собрали и корабль развернули, пиратам оставалось только ждать, пока «Верующий» пришвартуется к ним. Чем ближе подплывал огромный военный корабль, тем ниже падало сердце Клауда, стремясь к самым пяткам. По бокам судно было оснащено аркимическими пушками из мастерских Железной Коллегии, а на палубе толпились итрейские пехотинцы в кольчуге и кожаной броне с тремя солнцами на груди. При них были короткие мечи и легкие деревянные щиты, идеально подходящие для ближнего боя на палубе вражеского корабля. А еще они как минимум вдвое превосходили числом экипаж «Девы».

На корме Клауд заметил полудюжину люминатов в броне из могильной кости, с кроваво-алыми плащами и плюмажами, развевающимися на морском бризе. Ими командовал высокий центурион с заостренной бородкой и пронзительными серыми глазами. У него был вид парня, который остро нуждался в профессиональной дрочке.^[12]

— Проклятые богопоклонники, — проворчал капитан.

— Ага, — поддакнул Большой Джон, становясь рядом. — Чтоб их утопила Леди Трелен.

— Все будет нормально, — пробубнил Клауд больше себе, чем своему старшему помощнику. — Она хорошо спрятана. Им придется разобрать корпус на части, чтобы найти ее.

— Если только они не знают, где искать.

Клауд посмотрел на своего помощника расширившимися от изумления глазами.

— Они бы не стали?..

Маленький человек подкурил свою трубку кремневым коробком и задумчиво выдохнул дым.

— Я же говорил, не надо было пёхаться с женой Антолини, капитан.

— А я говорил, что она вежливо попросила. — Клауд понизил голос. — Очень вежливо, чтоб ты знал.

— Думаешь, эти люминаты будут такими же обходительными? — Большой Джон фыркнул, наблюдая, как они готовятся взойти на борт. — Поскольку они явно намерены отыметь нас, даже не сомневайся.

Клауд скривился, когда в перила «Девы» впились дреки и на пол посыпались щепки. Экипаж «Верующего» сбросил вдоль корпуса тяжелые мешки, набитые сеном, чтобы смягчить удар при столкновении. «Деву» подтащили ближе механическими лебедками, и два корабля наконец встали бок о бок. Тросы натянули, от захватчиков выставили трап.

Центурион Дрочер злобно посмотрел на пиратов с юта «Верующего».

— Я — центурион Овидий Вариний Фалько, вторая центурия, третья когорта легиона люминатов, — крикнул он. — По приказу императора Скаевы я уполномочен взойти на ваше судно и осмотреть его на предмет контрабанды. Ваше сотрудничество…

— Да-да, перелазьте уже, ребята. — Клауд сверкнул фирменной улыбкой, обеспечившей его четырьмя бастардами, и, сняв треуголку, низко поклонился. — Нам нечего скрывать! Только сперва вытрите ноги, лады?

А затем пробормотал, слегка обернувшись:

— Вам лучше укрыться у себя в каюте, сестра. Ситуация может…

Клауд посмотрел на Большого Джона и перевел взгляд на пустое место, где еще несколько секунд назад стояли монахиня с ее телохранителем.

–…Куда, ради бездны, они подевались?

Глава 11. Поджог

Люминаты рассредоточились по «Деве», как блохи по волосатой груди лиизианской бабули.

Корабль оцепили для тщательного обыска; центурион Фалько определенно не впервые имел дело с контрабандистами и с легкостью нашел все три фальшивых тайника Клауда. К счастью, несмотря на теории заговора Большого Джона, незваные гости и близко не подошли к тому, чтобы найти настоящий, и тайный груз капитана остался в целости и сохранности. Но, сопровождая Фалько при обыске и максимально вежливо отвечая на все вопросы, Клауд пришел к поистине тревожному выводу.

На самом деле богопоклонников интересовала совсем не контрабанда — они искали людей. А зная, что из девушки, которая пряталась в трюме, вероятно, такая же монахиня, как из него священник, пират опасался, что скоро его потревоженное сердце начнет вытекать из обуви.

— И это единственные пассажиры? — спросил Фалько.

— Да, — ответил Клауд, занеся кулак, чтобы постучать в дверь каюты. — Обычно мы не перевозим людей.

— Где и когда они сели на борт?

— В Годсгрейве. Пару перемен назад. Купили проезд до самого Ашкаха.

Центурион быстро кивнул, и Клауд постучал.

— Сестра? — пропел он. — Вы одеты? Тут слуги Священного Света хотят задать вам пару вопросов.

— Войдите, — раздалось в ответ.

Клауд открыл дверь и обнаружил, что ваанианка уже вежливо стоит сбоку от косяка, чинно сложив перед собой руки, словно кающаяся грешница.

— Простите, сестра… — начал Клауд.

— Отойди в сторону, плебей, — перебил его Фалько, проталкиваясь в каюту.

Центурион снял свой шлем с плюмажем, пригладил влажную копну волос и почтительно поклонился монахине. Его серые, как сталь, глаза покосились на телохранителя в углу, и челюсти Фалько напряглись. Тот не произнес ни слова.

— Простите, милостивая сестра. Я — центурион Овидий Вариний Фалько, командующий военным кораблем «Верующий». По приказу императора Юлия Скаевы я обязан обыскать это судно и, следовательно, вашу каюту.

Девушка, опустила глаза в пол, убедительно демонстрируя свою скромность, и коротко кивнула.

— Извинения излишни, центурион. Прошу, продолжайте свой обыск.

Тот кивнул своим людям. Четыре пехотинца прошли внутрь, уважительно потупив взгляды. Очевидно, в каюте монахини им было так же уютно, как настоящей монахине было бы уютно в прибрежной бойцовской яме. Стараясь не слишком грубо вторгаться в ее личное пространство, они принялись осматривать сундуки, бочки, стучать по полу и стенам в надежде найти тайник. Фалько, со своей стороны, присматривал за громилой в углу, но тот оставался неподвижным.

Клауд молча наблюдал за происходящим, в животе у него трепетали бабочки. Он слышал, как пехотинцы обыскивали другие каюты — судя по звуку, уже не так осторожно. Капитан обхватил себя руками и крепко сжал челюсти.

«Тут холоднее, чем в трусиках у монахини…»

— Извините, сестра, — внезапно подал голос Фалько. — Признаться, мне очень странно обнаружить вас в такой… разношерстной компании.

— Не могу вас винить, бравый центурион, — ответила та, по-прежнему глядя в пол.

— Можно поинтересоваться, что вы делаете на борту этого судна?

— Можно, достопочтенный центурион. — Девушка пригладила свою широкую мантию, которая раздувалась на ветру из открытого иллюминатора. — Но, как я уже сообщила нашему славному капитану, моя задача требует предельной секретности. Мать-настоятельница велела мне ни с кем ее не обсуждать, даже с нашими братьями Света. Честью клянусь и смиренно молю о вашем прощении, но я должна хранить молчание.

Фалько кивнул, его серые глаза заблестели.

— Разумеется, сестра.

Пехотинцы закончили обыск и повернулись к центуриону.

— Мальчишки здесь нет, — доложил один, хоть и без надобности.

Центурион снова окинул пронзительным взглядом каюту. Но, пусть и не без доли любопытства, довольно кивнул и поклонился монахине.

— Простите за наше вторжение, достопочтенная сестра. Да направит Цана вашу руку.

Монахиня с терпеливой улыбкой показала три пальца.

— Да благословит и сохранит вас Аа, центурион.

— Видите? — Клауд улыбнулся от уха до уха, оседая от облегчения. — Все пристойно и законно, да, ребята? Любезные джентльмены, позвольте проводит вас на выход.

Фалько развернулся на каблуках, его люди уже направились к двери. Но тут мужчина резко остановился, и желудок Клауда сделал маленький кувырок. На лбу центуриона появилась небольшая морщинка, когда он взглянул на ноги девушки.

Серые глаза сверкнули в тусклом свете каюты.

— Моя сестра вышла замуж за сапожника, — внезапно заявил он.

Ваанианка наклонила голову.

— Что, простите?

— Да, — кивнул мужчина. — За сапожника. Четыре года назад.

— Я… — монахиня ошеломленно заморгала. — Я… очень за нее рада.

— А я нет, — Фалько нахмурился. — Мой зять тупее свинячьего дерьма. Но он хороший сапожник. С ним даже подписали договор эдиторы Годсгрейва. Каждый страж, который работает на арене, носит его обувку.

Центурион показал на заляпанные кровью носки кожаных ботинок, выглядывающих из-под священного облачения девушки.

— Вот такую.

В эту секунду произошло сразу несколько вещей, одна немного удивительнее другой. Во-первых, ваанианка заорала что есть мочи: «МИЯ!» в открытый иллюминатор. Что, учитывая обстоятельства, Клауд счел несколько странным.

Во-вторых, она достала нож из рукава и короткий меч, который прятала хрен знает где. Нож полетел в горло ближайшего пехотинца, и мужчина упал на спину в фонтане алых брызг, а девушка, осклабившись в свирепой гримасе, замахнулась на центуриона.

В-третьих, здоровяк в углу откинул капюшон, являя бледное, как у трупа, лицо, глаза демона, и дреды… хрен его знает, что там с этими дредами, но Клауд мог поклясться, что они шевелились по собственной воле. Парень потянулся в складки мантии к двух бугоркам, подозрительно напоминавшим рукоятки мечей, которые действительно оказались мечами.

Из могильной кости.

И последнее — и, вероятно, самое странное, — когда девушка прицелилась для удара, метя в наглую шею центуриона Овидия Вариния Фалько из второй центурии, третьей когорты, из-под ее широкой мантии, неистово вопя, выскочила тень в форме кота, за которой последовал весьма встревоженный девятилетний мальчишка с кляпом во рту и связанными запястьями.

К удару, по крайней мере, Фалько был готов: он вытащил солнцестальный меч из ножен, произнося молитву Аа. Лезвие загорелось ярким пламенем и блокировало удар девушки, опалив ее клинок. Та снова закричала «МИЯ!», а три оставшихся в живых пехотинца с ревом обнажили короткие мечи. Клауд от души выругался и, не успел он моргнуть глазом, как каюта погрузилась в хаос.

Пехотинцы были хорошо обучены и определенно умели сражаться в ограниченном пространстве. Но как только они вознамерились атаковать ваанианку, здоровяк нанес удар. Его клинок из могильной кости разрезáл кольчугу, как бритва шелк. Он отсек одному из пехотинцев руку от плеча. Через всю каюту брызнула кровь, и мужчина с воплем упал.

Увы, но громила не отличался ловкостью — он казался сверхсильным, но медленным. Второй пехотинец атаковал в ответ и глубоко ранил громилу в руку. Прошептав молитву Аа, третий шагнул вперед и пронзил здоровяка прямо в живот.

Но тот не упал. Даже не вздрогнул. Он схватил черной рукой запястье пехотинца и притянул его к себе, нанизываясь на клинок. Второй рукой он сдавил ему горло. А затем со звуком, похожим на треск отсыревших веток, свернул мужчине шею.

Сестра Эшлин и Фалько скрестили мечи, центурион теснил девушку своей пламенной солнцесталью. Но когда он занес меч, где-то снаружи прогремел взрыв, разбив иллюминаторы. Осколки полетели во все стороны, и в каюту просочился горький смрад аркимического огня. Фалько и Клауд одновременно пришли к выводу, что взрыв, судя по звуку, произошел на борту «Верующего», и на секунду повернули головы в сторону корабля. Для монахини этой секунды было более чем достаточно.

Кончик ее меча коснулся горла мужчины и перерезал ему трахею. Центурион упал на спину, истекая кровью. Мальчишка на полу пялился круглыми от ужаса глазами на умирающее тело. Создание из теней, напоминавшее кота, металось по каюте, шипя и вопя, а ходячий мертвец прижал последнего пехотинца к стене и душил его голыми руками. И тут Клауд Корлеоне учуял самый кошмарный запах, какой только может представить себе капитан на борту собственного корабля.

Пожар.

И посему поступил так, как любой другой разумный человек на его месте.

— В жопу это все, — сказал он.

И помчался по коридору.

Выбежав на палубу, он на мгновение растерялся от яркого света и вонючего дыма. По палубе «Девы», под зычные крики Большого Джона, бегали туда-сюда члены экипажа.

— Перережьте гребаные тросы! Скидывайте дреки, гниломудые кретины! Поливайте гребаные паруса! Оттолкните нас от их корабля, вы, раззявы недотраханные! Толкайте!

«Верующий» был объят пламенем — как паруса корабля, так и корпус его горели. От взорванной кормы валил черный дым. Сильно накренившееся судно быстро заливала вода. Горящие матросы и пехотинцы прыгали в море, обычный и аркимический огонь пожирал дерево, на палубе царила паника. Наблюдая за сим и пытаясь понять, что же произошло на пострадавшем военном корабле, Клауд Корлеоне чуть не уронил челюсть на пол от удивления.

— Четыре Дочери…

Сперва он решил, что это просто игра света и дыма. Но, прищурившись, он осознал, что посреди пламени и пепла он видит…

«Девушку?»

Она двигалась как песня, кружа и увиливая. Бледная кожа, сощуренные глаза и длинные волосы — черные, как вороново крыло. В одной ее руке был зажат меч из могильной кости, в другой — украденный щит. Кожу окрашивали алые брызги. Под внимательным взглядом Корлеоне девушка перебежала на корму к одному из люминатов. Мужчина выругался и поднял солнцестальный клинок. По лестнице взлетела волчица, созданная из теней, и, раззявив пасть, зарычала. Клауд отпрянул, когда осознал, что понимает ее речь.

–…Бегите!.. — ревела она холодным, как зима, голосом. — …Бегите, глупцы!..

Девушка подняла руку, и люминат со вскриком попятился, прижав ладони к глазам и будто ослепнув. Она отрезала ему кисть и, когда люминат упал, откинула щит и подхватила его пылающий меч с досок палубы. И пока тенистая волчица выла от жажды кровопролития, пока девица вилась среди испуганной толпы, сверкая клинками, что-то в ней показалось Клауду знакомым. Что-то напомнило ему запах крови и песка, вкус губ миловидной дамы, крики букмекера, назвавшего его самоуверенным идиотом, когда он поставил весь свой выигрыш на…

— Бездна и кровь, — выдохнул капитан.

«Верующий» покачнулся от очередного взрыва, дерево треснуло, мачты рухнули. Клауд догадался, что кто-то поджег их хранилище аркимических боеприпасов, и теперь судно разрушалось изнутри. Солдаты и матросы прыгали в море или отчаянно пытались перелезть на «Деву», лишь для того, чтобы упасть в волны при активном содействии его соленых, исполняющих приказы Большого Джона. Клауд осоловело наблюдал, как девчонка перерезает бакштаги, крепившие бизань-мачту; как меч из могильной кости рассекает толстые, пропитанные смолой веревки, словно они сделаны из паутины. Она низко пригнулась, и мачта, подталкиваемая ветром, с оглушительным треском упала в сторону «Девы». Девушка забралась на нее и легко побежала по дереву, словно кошка, а затем, скривившись, с разбегу прыгнула над разверзающейся между «Верующим» и «Девой» пропастью.

Прыжок не вполне удался. Ее клинок из могильной кости вылетел из руки и упал на палубу под ноги Клауду, а девушка врезалась в кормовые перила, и ее солнцестальный меч свалился в горящее море. Она чуть было не последовала за ним, но каким-то чудом удержалась, впившись ногтями в древесину и побелевшими костяшками пальцев схватившись за тяжелый шкив. Скользкими от крови ладонями ей удалось подтянуться, перекинуть ногу через перила и плюхнуться на палубу, кашляя и давясь слюной.

— Отымейте меня нежно, — пробормотал Клауд, — а затем оттрахайте как следует.

Убрав мокрую от крови прядь с губ, девушка подняла взгляд на Корлеоне. Капитан держал в руках ее меч из могильной кости, его рукоять была липкой и алой. Тень девушки исказилась, и на палубе между ними возникла волчица, внушившая такой страх люминатам и их людям, — загривок вздыблен, рычание доносится будто из-под пола.

–…Не подходи…

От ее голоса и взгляда девчонки в животе Клауда похолодело. Казалось, что страх — это живое существо, сочащееся из тьмы у ее ног и переходящее к нему. Капитан услышал шаги на лестнице позади. Почувствовал уже знакомый озноб. Внизу собиралась его команда с дубинками и клинками наготове — слегка опьяненная резней и, возможно, жаждавшая продолжения. Большой Джон держал их в узде, но хватит одного слова, чтобы все началось сначала.

— Мия? — услышал Клауд за своей спиной.

— Все нормально, Эш, — ответила девушка, не сводя с него глаз.

— Ты Ворона, — сказал он дрожащим голосом. — Сокол Коллегии Рема. Кровавая красавица. Спасительница Стормвотча.

Клауд облизнул губы. Заставил себя успокоиться.

— Ты та девчонка, что убила великого кардинала Франческо Дуомо.

Она все так же смотрела на него. Ее лицо омрачали шрам и рабское клеймо, а также кровь и копоть. Под глазами — черными, как истинотьма — темнели круги.

— Да, — просто ответила она.

Осторожно, чтобы никого не спугнуть, Клауд Корлеоне опустил меч на палубу — ласково, словно новорожденного младенца. А затем, наклонившись к девушке, одарил ее улыбкой, наградившей его четырьмя бастардами, и протянул дрожащую руку.

— Добро пожаловать на борт «Кровавой Девы»!

Глава 12. Истина

Более неловкой обстановки, в которой прошел этот ужин, Мия припомнить не могла.

Они расположились в капитанской каюте. Клауд Корлеоне восседал во главе стола, одетый в роскошную, но чересчур открытую черную рубашку из бархата. Рядом с ним сидел Большой Джон, подложив под себя горку подушек. Мистер Добряк обвился вокруг плеч хозяйки, занявшей место на другом конце стола, а Эклипс свернулась на полу у ее ног. Эшлин сидела слева, Трик справа, последним в компании компанию был Йоннен, которого усадили напротив Большого Джона.

Эш избавилась от священного облачения и переоделась в черные кожаные штаны и красную бархатную рубашку. Трик по-прежнему был в темной мантии, но капюшон предпочел не накидывать, открыв для всеобщего обозрения свое прекрасное бледное лицо, черные глаза и дреды, покачивающиеся на ветру, который дул только на него. Мия все еще была в кожаной гладиатской юбке и сандалиях, но капитан со всей любезностью одолжил ей одну из своих черных шелковых рубашек взамен запятнанной кровью туники. Она быстро поняла, что мерзавец любил одежду с глубоким вырезом, и старалась сильно не наклоняться, чтобы ее незваные гостьи не устроили неожиданный визит.

Море шуршало за бортом, от качки «Девы» на волнах звенела посуда. Сквозь витражные окна лился солнечный свет, за ними простиралось во всей своей лазурной красе Море Безмолвия.

А вот безмолвие, царившее за столом, не радовало.

Капитан закатил целый пир, явно желая произвести впечатление на Мию, хотя она пока не понимала зачем. После первого испуга он довольно быстро свыкся с мыслью, что она даркин, и легко вошел в роль обаятельного хозяина. Пока им подавали закуски, Клауд болтал без умолку, в основном о своем корабле и путешествиях, и выпаливал остроты с такой быстротой, будто пил саму ртуть. Но вскоре стало очевидно, что большая часть публики не в настроении выслушивать истории Очаровательного Ублюдка. Светская беседа Корлеоне пошла на спад и затихла вовсе. Когда у них собирали тарелки перед подачей второго блюда, за столом воцарилась неловкая тишина.

Клауд Корлеоне прочистил горло.

— Кто-нибудь хочет еще вина?

— Нет, — ответила Эшлин, глядя на Трика.

— Нет, — ответил Трик, испепеляя взглядом Эшлин.

— Вашу мать, конечно да! — воскликнула Мия, размахивая бокалом.

Это был уже третий. Вино дорогое, винтажное, темное и дымное на языке. И хоть она предпочитала золотое вино — Албари, если оно было, хотя, по правде, сгодился бы почти любой виски, — Мие хватало воспитания не спрашивать капитана, припасено ли оно в закромах. Красным вином тоже вполне можно упиться, а после долгих перемен в тесной компании в той каюте все были на взводе. Посему именно упиться она и планировала.

— Итак, — попытался Корлеоне закинуть очередную удочку. — Откуда вы все знаете друг друга?

Тишина.

Долгая, как годы.

— Мы учились вместе, — наконец ответила Мия.

— Правда? — капитан заинтригованно улыбнулся. — В общественном учреждении, Железной Коллегии или…

–…Это была школа для начинающих ассасинов, управляемая культом убийц…

— А-а-а, — Клауд посмотрел на кота из теней и кивнул. — Значит, частные преподаватели.

— НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАС СТАЛИ ПРОФЕССИОНАЛАМИ В ЭТОМ ДЕЛЕ, — подал голос Трик, глядя на Эш. — В СМЫСЛЕ, В УБИЙСТВЕ.

— Ничего удивительного, — парировала она. — Ведь ради этого мы и учились.

— НОЖ В РУКЕ ДРУГА ИМЕЕТ СВОЙСТВО УДИВЛЯТЬ.

— И зря, если этот друг считает себя важнее семьи.

— Э-э-э… — протянул Корлеоне.

Мия осушила бокал.

— Еще вина, пожалуйста.

Капитан исполнил просьбу, а мальчишка с кухни принес основное блюдо и начал накладывать еду на тарелки. Ужин был что надо, особенно, если учесть, что они находились на корабле — подали жареного ягненка с розмарином и относительно свежие овощи. Несмотря на напряженную обстановку, у Мии потекли слюнки. Когда Корлеоне начал разрезать ягненка, мясо почти отваливалось от кости.

— Я видел, как ты одолела ту шелкопрядицу на играх в Уайткипе, — произнес Большой Джон с набитым ртом. — И выиграл херову кучу денег. Просто охренительное выступление, барышня.

— Четыре Дочери, Большой Джон! — Клауд нахмурился. — Следи за языком за столом, ладно?

— Блядь, — он закусил губу. — Прошу прощения.

— Что, снова?!

— Блядь! Простите. Вот дерьмо… БЛЯДЬ…

— Да все нормально, — сказала Мия, откидываясь на спинку стула и наслаждаясь головокружением. — Я действительно была охренительна. Надеюсь, ты потратил свою херову кучу на что-то стоящее.

Маленький человек улыбнулся всеми своими серебряными зубами и поднял бокал.

— А ты мне нравишься.

Мия тоже подняла свой и осушила его одним глотком.

— Что насчет вас, юный дон? — спросил Клауд, поворачиваясь к Йоннену, чтобы сменить тему. — Ты, случайно, не увлекаешься кораблями?

— Не разговаривай со мной, кретин, — буркнул мальчик, размазывая еду по тарелке.

— Йоннен! — строго окликнула мальчика Мия. — Не груби.

— Я не буду поддерживать бессмысленную болтовню с этим нарушающим законы разбойником, Царетворец, — огрызнулся он. — Более того, когда я вернусь к отцу, то позабочусь, чтобы этого негодяя повесили.

— Что ж… — губы Корлеоне поджались ниточкой. — Я…

— Не обращай на него внимания, — отмахнулась Мия. — Он просто маленький испорченный засранец.

— Я — сын императора! — визгливо прокричал мальчик.

— Это не спасет тебя от порки. Так что следи за своими гребаными манерами!

Брат с сестрой схлестнулись взглядами в молчаливом споре о том, чья воля сильнее.

— Э-э… Еще вина? — предложил Большой Джон.

— Да, пожалуйста, — Мия протянула бокал.

Когда все приступили к еде, а Мия — еще и к выпивке, за столом наступила уже менее неловкая тишина. Последние восемь месяцев Мия кормилась разными сомнительными помоечными бульонами, которые готовили в Коллегии Рема, — это был первый нормальный ужин на ее памяти за долгое время. Мия уплетала за обе щеки, запивая большую порцию вином. Ягненок вышел вкусным, острым, идеально приправленным, овощи были хрустящими и сладкими. Даже Йоннен, казалось, наслаждался едой.

— Вам не нравится, дон Трик? — спросил Корлеоне. — Я могу приказать коку подать что-нибудь другое.

— МЕРТВЫЕ НЕ НУЖДАЮТСЯ В ЕДЕ, КАПИТАН.

— Но все равно усаживаются за стол, — пробубнила Эшлин с полным ртом.

–…ЧТО, ПРОСТИ?

— Передай соль, карлик, — потребовал Йоннен.

— Так! — Мия стукнула кулаком по столу. — Он не карлик, а маленький человек!

— Нет, это я маленький человек, — парировал мальчишка с самодовольной ухмылкой, тыча в Большого Джона вилкой. — А он — карлик. И завтра я стану выше.

— Так, блядь, с меня хватит. — Мия встала. — Отправляйся в каюту!

— Что ты сказала? Я — сын…

— Да мне насрать, чей ты сын! Ты гость за этим столом и должен вести себя подобающе. Хочешь, чтобы к тебе относились с уважением, братец? Для начала прояви его к другим. Поскольку уважение нужно заслужить, а не требовать как гребаную данность. — Мия подалась вперед и сердито на него посмотрела. — Иди. К себе. В каюту!

Мальчик уставился на сестру. Прищурился. Тени вокруг него задрожали и заплясали, как кнуты, отражая ярость в его глазах. Посуда на столе начала позвякивать.

–…Мия? — окликнула Эш.

–…Мия?..

В мгновение ока тени вытянулись и заострились, словно ножи, целясь ей в горло. Мия нахмурилась и, сцепив челюсти, выдернула тьму из хватки брата одной силой мысли. Он был в ярости, да. Но она была старше. Сильнее. И гораздо, гораздо злее. Взять тени под контроль было все равно что вырвать игрушку из рук ребенка. И, качнув головой и подавив брата своей волей, она вернула теням обычную форму.

— Я буду улыбаться, когда тебя повесят, Царетворец, — прошипел он.

— Возьми номерок и встань в очередь, братец. А тем временем тащи свой зад обратно в каюту, пока я не выперла тебя.

Губы мальчика задрожали от осознания поражения. Щеки раскраснелись от злости. И, не промолвив больше ни слова, он вылетел из каюты, хлопнув за собой дверью.

— Эклипс, можешь присмотреть за ним? — пробормотала Мия.

–…Как только может незрячий…

Тенистая волчица выползла из-под стула Мии и исчезла из виду. Девушка села на место, положила локти на стол, и спрятала лицо в ладонях.

— Маленький человек? — сказал Большой Джон в последовавшей тишине.

— Извини, — Мия помахала рукой. — Если тебя это оскорбило.

Тот наклонился и захлопал ресничками.

— Донна, вы выйдете за меня?

— В очередь, маленький человек, — улыбнулась Эшлин, сжимая руку Мии.

— ТОЛЬКО НЕ ПОВОРАЧИВАЙСЯ К НЕЙ СПИНОЙ, — сказал Трик. — ЭШЛИН НЕ ЛЮБИТ КОНКУРЕНЦИИ.

— Черная гребаная Мать! — Эш вонзила вилку в стол, три перемены в напряжении наконец взяли свое. — Тебе обязательно подкалывать меня при каждой возможности?

— ЛЮБОПЫТНЫЙ ВЫБОР СЛОВ, УЧИТЫВАЯ, ЧТО ТЫ СО МНОЙ СДЕЛАЛА.

— Это называется ирония, Трикки, — процедила она. — Старый сатирический прием. Я-то считала тебя экспертом по драме, с учетом того, как ты переигрываешь.

— ПЕРЕИГРЫВАЮ?

— Да, ты немного перегибаешь, тебе не кажется?

— ТЫ УБИЛА МЕНЯ! — проревел Трик, вставая со стула.

— Я сделала то, что было необходимо! — Эшлин тоже поднялась. — Ты сам сказал, что Красная Церковь сбилась с пути! Что ж, я пыталась ее свергнуть, и начала это делать раньше, чем кто-либо из вас! Мне жаль, что тебя пришлось убрать, но это правда! И я напала на тебя как друг, если ты забыл. Спереди, а не с гребаной спины. Я не могу этого исправить, так какого хрена ты от меня хочешь?!

— НАМЕК НА СОЖАЛЕНИЕ? КРУПИЦУ РАСКАЯНИЯ? ЧТОБЫ ТЫ ХОТЬ НЕМНОГО ПОНЯЛА, ЧЕГО ЛИШИЛА МЕНЯ?

— Раскаяние для слабаков, Трикки. А сожаление — для трусов.

— ТЫ ЖЕ ПУСТЫШКА, ВЕРНО? НИ КАПЛИ СОВЕСТИ ИЛИ…

— Ой, в бездну все это.

Эш оттолкнула тарелку и направилась к двери.

— Эшлин… — начала Мия.

— Нет, пошло оно все на хрен, — сплюнула девушка. — И он в том числе. Я не собираюсь сидеть здесь и терпеть это дерьмо из-за того, что каждый из нас делал. Все мы лжецы. Все убийцы. Бездна и кровь, ты стал полноправным Клинком Красной Церкви, Трик! В отличие от Мии ты прошел испытания. Так что не строй из себя гребаную жертву, когда убитые тобой тоже в могиле!

Эшлин ушла, и дверь хлопнула во второй раз.

В каюте воцарилось молчание. Мия вертела бокал с вином в руках и водила пальцем по его краю. Слова Эшлин эхом отдавались в голове вместе с воспоминанием о последнем испытании Церкви. О том, как ее позвали к Достопочтенной Матери Друзилле. Всего одно простое задание отделяло ее от крещения.

Мия услышала шаркающие шаги в тенях. Увидела двух Десниц в черном, которые тащили упирающегося человека. Юношу. Едва-едва подростка. Распахнутые глаза. Зареванные щеки. Связанный и с кляпом во рту. Десницы приволокли его в центр круга света и поставили на колени перед Мией.

Девушка посмотрела на Достопочтенную Мать. На эту милую улыбку матроны. На эти мудрые добрые глаза с морщинками, разбегающимися из их уголков.

— Убей этого мальчишку, — приказала женщина.

Несмотря на всю свою браваду, Мия провалила испытание. Отказалась забирать жизнь невинного. Цепляясь за те ошметки нравственности, которые у нее оставались. Но Трик присутствовал на пиру в честь посвящения, когда Эшлин предательски вломилась в Церковь.

И, само собой, это значит, что он не провалил задание.

Она посмотрела на безочажного двеймерца. В его бездонные глаза.

Увидела его жертв, парящих во тьме. И его руки — не черные, а алые.

— ПОЙДУ ПОДЫШУ СВЕЖИМ ВОЗДУХОМ, — сказал он.

— Ты же не нуждаешься в воздухе, — возразила Мия.

— ТЕМ НЕ МЕНЕЕ.

— Трик…

Дверь за ним тихо закрылась.

Большой Джон и Корлеоне переглянулись.

–…Еще вина? — предложил капитан.

Мия глубоко вдохнула и выдохнула.

— Ай, в жопу все, почему бы и нет.

Подхватив бутылку, она откинулась на спинку стула и закинула ноги на край полированного стола, делая долгий, медленный глоток прямо из горла.

— У тебя… любопытные спутники, Ворона, — заметил капитан.

— Мия, — поправила его она, вытирая губы. — Меня зовут Мия.

— Я Клауд.

— Это твое настоящее имя? — с подозрением спросила она, щурясь.

— Нет, — он улыбнулся. — Его ты не узнаешь.

— А что ты мне дашь, если я его угадаю?

Он обвел рукой каюту.

— Все, что вы видите, донна Мия.

Девушка потерла глаза, лицо и вновь вздохнула. Голова казалась ей слишком тяжелой для шеи. Язык — слишком большим для рта.

— Можешь высадить нас в Уайткипе. Если вернешь хоть какую-то долю от тех двух сотен священников, я буду очень благодарна. Столько, сколько посчитаешь справедливым.

— В смысле, вытурить вас с «Девы»? — пират нахмурился. — С чего бы мне это делать?

— Ну, давай посмотрим, — Мия начала перечислять, загибая пальцы. — Я проникла на твой корабль с двумя демонами и мертвым юношей. Мы с братом даркины, а еще он похищенный сын императора, и его маленький зад, вероятно, ищет весь итрейский легион. Я вовлекла тебя и всю твою команду в убийство нескольких люминатов, экипажа их корабля, и в уничтожение самого корабля. — Она откинула голову, допила остатки на дне бутылки и уронила ее на пол. — А еще я выпила все твое гребаное вино.

Девушка икнула. Облизнула губы.

— Но вино хорошее…

— Моего брата звали Никколино, — вдруг сказал Корлеоне.

— Чудес-с-сное имя, — с трудом выговорила Мия.

По незаметному сигналу Большой Джон спрыгнул со стула и тихо вышел из каюты. Мия осталась одна с разбойником, не считая кота из теней, по-прежнему обвивающего ее плечи.

Корлеоне медленно встал, подошел к дубовому шкафчику и достал еще одну бутылку очень хорошего красного вина. Срезав восковую печать острым ножом, он наполнил бокал Мии и вернулся к своему месту, прижимая к груди выпивку.

— Никко был на два года старше меня, — продолжил он, делая глоток. — Мы жили в Годсгрейве. В Малом Лиизе. Он, я и мама. Отца отправили в Философский Камень, когда мы были совсем маленькими. Он умер во время «Снижения».

Тут Мия слегка прищурилась.

— Моя мать тоже умерла в Камне.

— Как тесен мир.

— Выпьем за это.

Мия хлебнула из бокала, стараясь не думать о ночи, когда погибла Алинне Корвере.

— Мама была очень набожной, — продолжил Корлеоне, выпив из бутылки. — Богобоязненной дочерью Аа. Мы ходили в церковь каждую перемену. «Мальчики, если вы в него не верите, почему он должен верить в вас?»

Корлеоне снова медленно отпил из горла.

— Мой брат хорошо пел. Его голос мог бы пристыдить даже лирохвоста. Потому епископ из нашего прихода взял его в хор. Заметь, это было двадцать лет назад. Мне было двенадцать. Никко — четырнадцать. Мой брат репетировал каждую перемену. — Клауд усмехнулся и покачал головой. — Его пение сводило меня с ума. Но мама так им гордилась, что проплакала всю его первую мессу. Рыдала как гребаное дитя. А затем Никко перестал петь. Будто его голос просто… украли. Он сказал маме, что больше не хочет петь в хоре. Не хочет ходить в церковь. Но она ответила, что с его стороны было бы стыдно тратить попусту такой дар от Аа. «Если ты не веришь в него, почему он должен верить в тебя, Никко?» И она заставила его вернуться.

Капитан сделал еще один глоток и закинул ноги на стол.

— Одной неночью он вернулся с репетиции в слезах. Бедняга весь дрожал. Я спросил, что случилось, но он отказывался говорить. А затем я увидел кровь. Кровь на его простыне. Я побежал за мамой. Кричал: «У Никко идет кровь, у Никко идет кровь!» Она прибежала к нему и спросила, что не случилось. И он ответил, что епископ сделал ему больно. Заставил его…

Корлеоне покачал головой, его взгляд затуманился.

— Она ему не поверила. Обвинила его во вранье. А затем ударила.

— Черная Мать… — прошептала Мия.

— Она просто не могла в это поверить, понимаешь? Нечто подобное… просто не укладывалось у нее в голове. Но это ужасно, донна Мия, когда тот, кто должен любить тебя больше всех на свете, оставляет тебя на съедение волкам.

Мия повесила голову.

— Да уж.

— Спустя четыре перемены Никко спрыгнул с Моста Нарушенных Обещаний. С кирпичами в рубашке. Его нашли в воде только через неделю. Епископ пришел на его похороны. Прочитал мессу над его могилой. Обнял мою мать и сказал, что все будет хорошо. Что Всевидящий любит ее. Что все это — часть его замысла. А затем повернулся ко мне, взял за плечо и спросил, люблю ли я петь.

Мия попыталась что-то сказать. Но потеряла дар речи.

Корлеоне взглянул Мие в глаза.

— Этого епископа звали Франческо Дуомо.

Сердце девушки ухнуло вниз. Рот наполнился желчью, ресницы увлажнились от слез. Мия знала, что Дуомо заслуживал смерти, которой она одарила его на арене, но, Богиня, она даже не догадывалась насколько.

Корлеоне медленно встал, обошел стол и, по-прежнему глядя ей в глаза, положил перед ней знакомый мешочек с монетами.

— Так что можешь оставаться на гребаном корабле, сколько душе угодно.

Глава 13. Заговор

Меркурио сидел в кабинете летописца Элиуса, уткнувшись носом в «КНИГИ». Отныне он мысленно называл их именно так. «КНИГИ». Прописными буквами. Жирным, нешуточным шрифтом. Кавычки, возможно, подчеркивание — он пока не решил. Но в чем он был уверен, так это в следующем: называть их «какими-то книгами» или «Какими-то книгами», или даже «КАКИМИ-ТО КНИГАМИ», все равно что отрицать, во всех смыслах, то, чем они являлись на самом деле.

Потрясающими книгами.

Невероятными книгами.

Взрывающими мозг, охренительными книгами.

«КНИГАМИ».

За последние несколько перемен хмурые складки на лбу старика стали неотъемлемой чертой его лица — настолько, что ему было даже больно менять выражение. Светло-голубые глаза внимательно изучали страницу, каждый абзац, каждое предложение, каждое слово; крючковатый, испачканный в токсинах указательный палец следовал за движением взгляда по строкам.

Меркурио как раз подходил к концу второго тома, его сердце быстрее забилось в груди.

Издав последний вздох, он пал. Непобедимого победили.

Мию словно ударили молотком по позвоночнику. Кровь потекла быстрее по жилам, по коже поползли мурашки, каждый нерв воспламенился. Она упала на колени, волосы развевались вокруг нее на призрачном ветру, ее тень царапала безумные, неровные каракули на полу: Мистер Добряк, Эклипс и тысяча других силуэтов вырисовывались среди линий, которые та выводила на камне. Голод внутри Мии был утолен, тоска прошла, пустота внезапно и яростно заполнилась. Отсечение. Пробуждение. Причастие, выведенное алой и черной красками. И, подняв лицо к небу, на секунду, всего на один миг, она увидела ее. Не бесконечное поле ослепительного голубого, а бездонную черноту. Черную, целостную и прекрасную.

Усеянную крошечными звездами.

Мия увидела сияющий бледный шар, нависший над ней в небесах. Почти как солнце, но не красное, не голубое, не золотое и не опаляющее свирепым жаром. Шар был призрачно-белым и отбрасывал светлое сияние и длинные тени к ее ногам.

«Многие были одним»

— Ворона! Ворона! Ворона! Ворона!

«И станут снова».

Меркурио откинулся на спинку стула и затянулся сигариллой.

— От этой херни с ума сойти можно, — пророкотал он.

— Требует некой мыслительной гибкости, да?

Летописец Элиус с головой ушел в работу, обтягивая ветхие и потрепанные библиотечные книги новыми обложками из кожи ручной выделки. Время от времени делая паузы, чтобы затянуться собственной сигариллой и выдохнуть облачко дыма с клубничным ароматом, он ловко орудовал иглой из блестящей могильной кости. Из-за того, что оба они нещадно дымили, воздух в кабинете можно было хоть ножом резать, а в пепельнице на резном столе из красного дерева набралась горка бездыханных окурков.

— Гибкости? — фыркнул Меркурио. — Гибкость нужна циркачам и дорогим куртизанкам, Элиус. А тут нужно что-то совсем иное.

— И многих дорогих куртизанок ты знал? — поинтересовался летописец.

Меркурио пожал плечами.

— Было дело, в молодые годы.

— Есть какие-нибудь хорошие истории? А то давненько у меня никого не было…

— Если хочешь дешевой похабщины, — Меркурио вздохнул и постучал пальцем по первой из «КНИГ», — то непристойности начинаются в первой книге, страница триста пятьдесят пять.

— О, я знаю, — летописец хихикнул. — Глава двадцать вторая.

Меркурио хмуро покосился на Элиуса.

— Ты ее читал?

— А ты нет?

— Зубы гребаной Пасти, нет! — Меркурио чуть не поперхнулся дымом от ужаса. — Она же мне как… Я не хочу думать о том, как она приобщалась к… этому.

Старик развалился в кресле и яростно затянулся сигариллой. Последние несколько перемен он изо всех сил пытался смириться с существованием «КНИГ», но это давалось ему с трудом. Чтобы не вызвать подозрения у Друзиллы и Десниц, которых она приставила тенью ходить за ним по Тихой горе, визиты в библиотеку Леди Священного Убийства были краткими — парочка сигарилл со старым летописцем, болтовня по душам, и пора на выход. Меркурио не осмеливался забрать «КНИГИ» из читальни — его комнату могли в любой момент обыскать, — поэтому он был вынужден читать их урывками. Ему только сейчас удалось добраться до конца второй части.

Было до ужаса странно читать о подвигах Мии и ее размышлениях, но страннее всего — о его собственной роли в ее истории. Изучать эти страницы было все равно что смотреть на свое отражение в черном зеркале, но не лицом к лицу, а так, словно он подпирал стекло плечом. Читая о себе, он почти чувствовал, как кто-то выглядывает из-за его спины.

— Слушай, как, ради бездны, это вообще возможно? — спросил Меркурио, поворачиваясь лицом к Элиусу. — Как эти книги могут существовать? Они рассказывают историю, которая еще не закончена. И на них мое имя, хотя я никогда не писал эту хрень.

— Именно. — Элиус кивнул на читальню за черными каменными стенами его кабинета. — Для этого и существует это место. Библиотека мертвых. Книг, которые сожгли. Или забыли с течением веков. Или книг, которым даже не дали шанса пожить. Они не существуют. И поэтому находятся здесь.

Летописец пожал худыми плечами и выдохнул дым.

— Забавное старое местечко.

На читальню Черной Матери опустилась тишина, нарушаемая лишь дальним ревом одного рассерженного книжного червя во мраке.

— Ты перечитывал вступление? — тихо поинтересовался Элиус. — Внимательно?

— Да, — буркнул Меркурио.

— Гм-м-м.

— Слушай, это ни хрена не значит.

Элиус наклонил голову, в его молочно-голубых глазах читалась жалость. Он перевернул страницы с алым обрезом к началу первой «КНИГИ» и зачитал вслух:

— «Примите к сведению, что страницы в ваших руках повествуют о девушке, которая дирижирует убийством, как маэстро — оркестром. О девушке, которая разделалась с «долго и счастливо», как пила — с кожей. Сама она уже мертва — слова, ради которых грешники и праведники отдали бы последнее, лишь бы их услышать. Республика пошла прахом. От ее руки рухнул на дно…»

— Да-да, я все это читал, — прорычал Меркурио. — Это ничего не значит.

— Это — ее история, — ласково ответил Элиус. — И так она заканчивается. «Республика пошла прахом». Это хороший конец, Меркурио. Лучше, чем многие.

— Ей восемнадцать! Она пока не заслуживает никакого конца!

— С каких пор «заслуга» имеет к этому какое-либо отношение?

Старик подкурил сигариллу крючковатыми пальцами, добавив еще одно облако серого дыма к мареву в кабинете.

— Ладно, тогда где гребаная третья часть?

— А?

— Я почти закончил вторую, — Меркурио постучал по черному волку на обложке. — И в обеих частях упоминается третья. Рождение. Жизнь. И смерть. Так где она?

Элиус пожал плечами.

— Откуда ж мне знать.

— Разве ты ее не искал?

Летописец часто заморгал.

— Зачем?

— Чтобы мы узнали, чем все закончится! Как она умрет!

— И какой от этого прок? — Элиус нахмурился.

Меркурио театрально вздохнул, встал и, опираясь на трость, зашагал по комнате.

— Если мы узнаем, к чему все идет, то, возможно, поможем ей избежать конца, о котором в этой, — его трость с глухим стуком ударила по первой «КНИГЕ», — говорится.

— Кто сказал, что ты можешь что-либо изменить?

— Ну, а кто сказал, что нет? — огрызнулся старик.

— Ты действительно хочешь узнать будущее? По мне, так это настоящее проклятье. Лучше плакать по тому, что могло бы случиться, чем по тому, что, как ты знаешь, неминуемо произойдет.

— Мы ничего не знаем!

— Мы знаем, что все истории когда-нибудь заканчиваются, мелюзга. Включая ее.

— Еще рано, — Меркурио покачал головой. — Я не позволю.

Элиус прислонился к столу и выдохнул серый дым с клубничным ароматом в миазмы над своей головой. Меркурио запустил дрожащую руку в волосы.

— Читать обо всем этом… Это кажется неправильным. Кажется…

— Слишком грандиозным? — подсказал Элиус.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

12

Всего два медных бедняка в обычном прибрежном борделе, включая эль, если трактирщик расщедрится.

Заботьтесь о себе, дорогие друзья. Заботьтесь.