Похитители тел

Джек Финней, 1955

«Похитители тел» – знаменитая книга, оказавшая влияние на творчество многих писателей и кинематографистов. Тема вторжения недружественного разума из иных миров всегда волновала людей, и в литературе представлена очень щедро: «Кукушата Мидвича» Джона Уиндема, «Кукловоды» Роберта Хайнлайна, «Томминокеры» Стивена Кинга… Последний даже посвятил этому роману целую главу в своем, повествующем о развитии англо-американского хоррора, сборнике «Пляска смерти». Однако в романе Финнея было что-то особенное, что-то такое, что подвигло голливудских кинематографистов к экранизации – и, начиная с 1956 года, экранизации эти продолжаются до сих пор, причем с каждым новым фильмом сюжет приобретает все более мрачные, сюрреалистические краски.

Глава четвертая

Зеленый каркасный дом Джека стоит на склоне холма. Встроенный в фундамент гараж был открыт. Джек попросил меня заехать туда, включил свет, закрыл двери и провел нас в смежное помещение. Подвал был как подвал: древнее корыто для стирки, стиральная машина, лошадка-качалка, кипы газет, банки из-под краски, штабель картонных коробок. Джек прошел к другой двери и задержался, взявшись за ручку. Я знал, что у него там хороший, хотя и не новый бильярд; он говорил, что часто гоняет шары в одиночестве, — это помогает ему сочинять.

— Приготовьтесь, — сказал он Бекки, посмотрел на жену, открыл дверь и зажег свет.

Лампы в бильярдных всегда яркие и висят низко, чтобы не светить в глаза игрокам. Эта, под четырехугольным абажуром, освещала только стол, оставляя в тени всю комнату. Бекки ахнула в полумраке: на зеленом столе под лампой в 150 ватт лежало что-то, прикрытое прорезиненным чехлом, — определенно труп.

— Вперед, — сказал мне Джек. — Сними чехол.

Раздраженный и напуганный — писатель явно пересолил с загадками, — я сдернул тяжелую ткань. На зеленом сукне лежало обнаженное тело. Мужчина, пять футов десять дюймов примерно — рост лежащего человека определить не так просто. Белый, очень бледный при ярком свете. Это выглядело постановочно и в то же время реально до ужаса. Вес небольшой, около 140 фунтов, но упитанность в норме и мускулатура хорошо развита. Возраст определить опять-таки трудно — во всяком случае, не старик. При виде его голубых, очень ясных глаз, глядящих прямо на мощную лампу, мои собственные глаза заслезились. Ни ран, ни других очевидных причин смерти. Я обнял Бекки за плечи и сказал Джеку:

— Ну-с?

— Посмотри как следует, — невозмутимо ответил он. — Ничего странного не заметил?

Мое раздражение усилилось. В этом мертвеце действительно было что-то странное, но я не мог понять, что, и сильно из-за этого злился.

— Брось, Джек. Я вижу, что он мертвый, ничего больше. Кончай туман нагонять, говори, в чем дело.

— Пожалуйста, Майлс, не сердись. Я просто не хочу влиять на тебя и навязывать свои впечатления. Если я прав, то хочу, чтобы ты это сам увидел, а если мне примерещилось, то так и скажи. Присмотрись к нему хорошенько.

Я медленно обошел вокруг стола, рассматривая покойника под разным углом. Остальные посторонились, уступив мне дорогу.

— Ладно, — примирительно сказал я в итоге, — тебе не мерещится, Джек. А если мерещится, то и мне видится то же самое. Для начала, такое тело, живое или мертвое, не часто увидишь. Такими бывают туберкулезники, которые чуть ли не всю жизнь провели в санаториях. Все прочие люди, кроме них, с годами неизбежно приобретают шрамы и другие отметины, но он-то далеко не туберкулезник. Это здоровый мускулистый мужчина, который никогда не играл в футбол и хоккей, не падал с лестницы, не сломал ни единой кости. Не пользовался, так сказать, своим телом. Ты это имел в виду?

— Именно, — кивнул Джек. — Что еще скажешь?

— Ты как, Бекки? — Я посмотрел на нее через стол.

— Нормально, — сказала она, прикусив губу.

— Теперь лицо. — Я посмотрел на него еще раз — белое, абсолютно спокойное, с фарфоровыми глазами. — Я не сказал бы, что оно детское. Костяк вполне сформирован, это лицо взрослого человека, только… незавершенное, что ли. — Я не мог найти нужного слова.

— Видел когда-нибудь, как чеканят медали? — прервал меня Джек.

— Нет, а что?

— Для этого нужны два штампа. Первый, чтобы только форму придать, и второй, для тонкой отделки.

Я не понимал, к чему это он.

— Это потому, что мелкие детали на металлической пластине не отпечатываются. Сначала надо сделать черновой вариант. — Джек посмотрел на нас с Бекки — следуем ли мы за его мыслью.

— И что? — с легким нетерпением спросил я.

— На медали обычно изображается чье-то лицо. То, что мы сейчас видим, — типичный черновой вариант. Рот, нос, глаза, кожа, кости — всё как будто на месте, недостает только деталей, мелких линий, характера. Неужели не видите? Это заготовка, которой нужен финишный штамп!

Он был прав. Раньше я никогда таких лиц не видел. Не скажешь даже, что оно рыхлое — это действительно заготовка, недолицо какое-то. Жизненный опыт на нем не отпечатался, вот что.

— Кто он вообще такой?

— Не знаю. Тут под лестницей есть фанерный шкафчик со всяким хламом: тряпье в коробках, перегоревший утюг, пылесос, лампы разные. И старые книги. Я полез за одним справочником, смотрю — мертвец лежит на коробках. Перепугался до смерти, выскочил, как кот из собачьей будки, шишку себе набил. — Джек потрогал макушку. — Потом вытащил его, думал, вдруг еще жив. Когда наступает окоченение, Майлс?

— Часов через восемь-десять.

— Потрогай-ка его. — Джек торжествовал так, словно великое открытие сделал.

Я приподнял запястье мертвой руки. Она была гибкая и даже не слишком холодная.

— Никакого окоченения, так?

— Да, но в некоторых условиях… — На самом деле я не знал, что и думать.

— Можешь перевернуть его, если хочешь, но на спине и затылке ран тоже нет. Непонятно, с чего он умер.

По закону мне не полагалось осматривать трупы. Я снова прикрыл мертвеца чехлом и сказал:

— Может, поднимемся наверх?

— Да, пойдемте. — Джек пропустил нас вперед и потушил свет в бильярдной.

Наверху Теодора, предложив нам сесть, зажгла лампы, ушла на кухню и вернулась уже без фартука. Она села в кресло, мы с Бекки на диван, Джек устроился на качалке. Почти вся передняя стена у них в гостиной стеклянная, и за ней открывается вид на городские огни внизу. Красивая комната.

— Выпьете что-нибудь? — спросил Джек.

— Нет, спасибо, — сказал я.

Теодора и Бекки тоже не захотели.

— Мы обратились к тебе, Майлс, — продолжал Джек, — не только как к доктору, но и как к человеку, трезво оценивающему факты. Даже если они не такие, какими должны быть. Ты не из тех, кто будет доказывать, что черное — это белое, только потому, что тебе так удобнее. Мы в этом убедились на собственном опыте.

Я промолчал.

— Можешь сказать еще что-нибудь о теле внизу? — спросил Джек.

Я помолчал еще немного, теребя пуговицу, и наконец решился.

— Да, могу. В этом нет никакого смысла, но я дорого дал бы за возможность сделать его вскрытие. Знаете, что я, как мне кажется, обнаружил бы в нем? — Я обвел взглядом всех троих — они ждали продолжения. — Я не нашел бы причины смерти. Всё у него внутри окажется в столь же идеальном состоянии, как и снаружи. Все органы в рабочем порядке, запускай хоть сейчас.

Я дал им свыкнуться с этим и добавил еще кое-что. Чувствовал я себя, как полный дурак, но в своей правоте был уверен на сто процентов.

— Это еще не всё. Думаю, в желудке у него ничего не будет. Ни крошки пищи, переваренной или нет. Пусто, как у новорожденного младенца, и в кишечнике то же самое. А почему? — Я снова обвел взглядом аудиторию. — Потому, что тот субъект внизу вообще не умирал. Оттого и причину смерти определить невозможно. Мало того: он никогда и не жил. Вот так. — Я снова сел на диван. — Довольны теперь?

— Да-а. — Джек выразительно кивнул. — В моей безумной голове зародилась та же идея — я просто хотел, чтобы кто-то меня поддержал.

— А ты, Бекки, что скажешь?

— Я в полном шоке… и, пожалуй, все-таки выпью. Бурбон с содовой, если можно.

Мы все улыбнулись. Джек привстал было, но Теодора сказала:

— Я сама. Всем то же самое?

Мы сказали, что да.

Теодора раздала нам стаканы, и Джек сказал:

— Мы с Теодорой тоже так думаем. Я ей ничего не говорил, между прочим. Показал покойника и предоставил самой судить, как и тебе, Майлс. Это она сравнила его с незаконченной медалью: мы видели в Вашингтоне, как их делают. Мы весь день толковали об этом и решили тебе позвонить.

— Никому больше не говорили?

— Нет.

— А полицию почему не вызвали?

— Сам не знаю. Вот ты вызвал бы?

— Нет.

— Почему же?

— Сам не знаю. Не хочется, — усмехнулся я.

— Вот то-то. — Джек поболтал кубики льда в стакане и медленно произнес: — По-моему, это не полицейское дело. Все мы понимаем, что это не просто труп. Тут что-то страшное… а что, непонятно. Я почему-то уверен, что мы можем сделать только одно, единственно правильное, а если ошибемся и угадаем неверно, случится нечто ужасное.

— Что же тут можно сделать? — спросил я.

— Не знаю. Меня разбирает позвонить президенту Соединенных Штатов, поднять по тревоге армию, ФБР, морпехов, кавалерию… вроде того. — Он юмористически покрутил головой и сразу же посерьезнел. — Мне надо, чтобы какой-нибудь правильный человек — все равно кто — осознал, как это важно, и поступил правильно, не совершив ни одной ошибки. Вся штука в том, что любой, кому я откроюсь, может оказаться неправильным и наломать дров. Полиция исключается сразу. — Тут Джек понял, что повторяется, и замолчал.

— У меня такое же чувство, — подтвердил я. — Как будто от наших действий зависит судьба всего мира. — Когда в медицине встречается трудный случай, ответ иногда приходит сам собой, ниоткуда — подсознание, скорее всего, срабатывает. — Джек, — спросил я, — какой у тебя рост?

— Пять-десять.

— Это точно?

— Да, а что?

— А в том внизу, по-твоему, сколько?

— Столько же.

— Теперь скажи, сколько весишь.

— Один стоун сорок фунтов. Как и он. Это ты точно определил, но в остальном мы как-то не очень похожи.

— Есть у вас штемпельная подушечка?

— Не помню. Есть? — спросил Джек жену.

— А что это?

— Чернильная подушка. Для штампов.

— Кажется, была где-то. — Теодора принесла подушечку, Джек достал из другого ящика лист бумаги.

Я смочил подушку чернилами, прижал к ней все пять пальцев Джека и сделал на бумаге хорошие, четкие оттиски. Потом кивнул на дверь в бильярдную и спросил:

— Вы с нами, девочки?

Девочки явно не хотели туда идти, но не хотели и одни оставаться.

— Да, идем, — сказала наконец Бекки, и Теодора тоже пошла.

Джек включил свет над столом. Абажур качнулся, я хотел поправить его и сделал только хуже из-за дрожи в руках. Амплитуда его колебаний от края стола до головы мертвеца бросала тени на лоб и создавала впечатление, что труп шевелится. Не глядя на лицо незнакомца, я прижал к подушечке пальцы его правой руки, один за другим, и оттистул их на бумаге прямо под отпечатками Джека.

У Бекки вырвался стон — думаю, мы все почувствовали то же, что и она. Одно дело строить теории, что этот человек никогда не жил, и совсем другое — получить наглядное доказательство. Это затрагивает какие-то первобытные глубины в твоем мозгу. Никаких папиллярных линий на его пальцах не было: мы видели перед собой пять густо-черных кружков. Сбившись в кружок, мы рассмотрели вблизи эти пальцы, с которых я вытер чернила: гладкие, как щечка младенца.

— Джек, — пролепетала Теодора, — меня сейчас вырвет.

Он обхватил ее и повел наверх.

— Вы верно определили, — сказал я им, вернувшись в гостиную. — Это действительно заготовка, не получившая финишной обработки.

— И что теперь делать? — спросил Джек. — Есть идеи?

— Могу предложить кое-что… но если не захотите, никто вас не упрекнет. Уж точно не я.

— Говори, мы слушаем.

Я подался вперед, упершись локтями в колени, и сказал Теодоре:

— Если сочтешь, что это тебе не по силам, лучше не надо. Вот что я предлагаю, Джек: оставьте его на столе. Ты ляжешь спать — я тебе дам снотворное, — но Теодора спать не должна. Каждый час она будет спускаться и смотреть на… на тело. Если заметишь хоть малейшую перемену, тут же беги наверх и буди Джека. Выходите оба из дома и приезжайте ко мне.

— Лучше откажись, если думаешь, что не сможешь, — сказал Джек жене.

Она потупилась, посмотрела на нас с Джеком и спросила:

— А как это может выглядеть? Перемена?

Мы промолчали, и она задала новый вопрос:

— Но Джек проснется? Я смогу его разбудить?

— Дашь пощечину, и проснется. Если станет невмоготу, буди его в любом случае. Остаток ночи можете провести у меня.

Теодора снова вперила взгляд в ковер на полу и наконец сказала:

— Думаю, что выдержу, если смогу разбудить его, когда захочу.

— А почему бы нам не остаться с ними? — спросила Бекки.

— Думаю, что не стоит. Мне кажется, в доме должны остаться только те, кто здесь живет постоянно, иначе ничего не получится. Не знаю, откуда у меня такая уверенность — просто чутье. Думаю, здесь должны остаться только Джек с Теодорой.

Джек посмотрел на Теодору и сказал:

— Ладно, попробуем.

Мы поговорили еще немного, глядя на городские огни, но всё уже было сказано. Около полуночи, когда почти все огни погасли, Белайсеки поехали с нами в город забрать машину. Высадив их на парковке, я повторил Теодоре инструкции: чуть что будить Джека и сматываться. В саквояже у меня был секонал, и я дал его Джеку, наказав принять только одну таблетку. Мы попрощались — Джек улыбнулся при этом, Теодора даже и не пыталась — и разъехались в разные стороны.

— Тут есть связь, правда, Майлс? — сказала Бекки на пути к ее дому. — Между этим… и Вилмой?

Я покосился на нее — она смотрела прямо перед собой — и бросил небрежно:

— Ты думаешь?

— Да, — просто сказала она. — Были ведь и другие случаи?

— Было несколько. — Глядя на дорогу, я поглядывал и на Бекки.

Она молчала до самого дома и только тогда сказала, все так же глядя прямо перед собой:

— Я хотела сказать тебе об этом после кино. Со вчерашнего утра у меня появилось чувство… что мой отец совсем не отец! — Выпалив это единым духом, она с ужасом посмотрела на темную веранду своего дома, закрыла лицо руками и разрыдалась.