Самая темная ночь

Дженнифер Робсон, 2021

Осень 1943 года. Жизнь итальянских евреев, таких как семья Антонины Мацин, становится все более опасной. Когда нацистская Германия оккупирует большую часть ее любимой родины, а над ней самой неотвратимо повисает угроза тюремного заключения и депортации, у Нины появляется только один шанс выжить – оставить Венецию и своих родителей, чтобы спрятаться в деревне, вместе с едва знакомым мужчиной. Нико Джерарди учился на священника, пока обстоятельства не заставили его покинуть семинарию, чтобы управлять семейной фермой. Как человек с высокими моральными принципами он просто не смог остаться в стороне, когда нацисты стали угрожать жизням ни в чем не повинных людей. Чтобы помочь Нине он убеждает ее притвориться его невестой. Теперь им обоим предстоит изображать счастливую пару, так, чтобы об опасном секрете не догадался никто. Но сельская жизнь нелегка для городской девушки, мечтающей стать врачом, а провинциальные соседи Нико с опаской относятся к этой мягкой и образованной, но совсем незнакомой женщине. И, хуже всего, их недоверие разделяет местный нацистский чиновник, знакомый Нико по семинарии, имеющий к нему давние счеты. Чем больше он узнает о Нине, тем больше растут его подозрения, а вместе с ними и решимость отомстить…

Глава 7

Нико взял Нину за руку и повел со двора, но даже когда они вышли на дорогу, исчезнув из виду, он ее не отпустил. Возможно, ему тоже нужна была поддержка, какое-то утешение после неловкого возвращения домой и ее дурацкой ошибки — фактически признания в знакомстве с отцом Бернарди.

— Поверить не могу, что сморозила такую глупость… — пробормотала Нина.

Но Никколо беспечно отмахнулся:

— Мой отец даже внимания не обратил. Можешь не волноваться на этот счет.

Дом приходского священника, жилище отца Бернарди, стоял всего в нескольких метрах от церкви — скромный, покрытый штукатуркой, с оконными ящиками для цветов, в которых переплелись длинные стебли герани. Священник сам открыл дверь, когда молодые люди постучали, и впустил их в чистенькую прихожую, где пахло полированной мебелью, ладаном и едва заметно крепким кофе.

Отец Бернарди повел их в свой кабинет и дальше, мимо заваленного книгами и бумагами рабочего стола к диванчику у окна. Диванчик тоже был завален книгами; мужчины расчистили его, и хозяин, без особого успеха попытавшись придать валикам и подушкам, продавленным стопками увесистых томов, округлый вид, наконец усадил гостей.

— У меня осталось немного кофе. Сейчас попрошу дражайшую синьору Вендрамин приготовить его для нас.

— Что вы, не стоит, отче, — покачал головой Нико. — Мы ненадолго — должны вернуться к ужину. Может, в другой раз.

— Что ж, ладно, — проговорил священник, устраиваясь в кресле. — Ну, как у вас дела? — поинтересовался он. — Как добрались?

— Долго добирались, — коротко ответила Нина. Она была рада встрече со старым папиным другом, но у нее не нашлось душевных и физических сил на светские любезности. — Когда мы виделись с вами в Венеции в прошлом году, вы уже знали?

— О желании твоего отца найти для тебя укрытие? Тогда еще не знал. Он написал мне в минувшем месяце, попросил подыскать тебе безопасное место, где можно переждать войну.

— Почему только мне? А как же они с мамой?

— Я спрашивал его об этом, и не один раз. Он считает, что переезд пагубно скажется на здоровье твоей матушки и станет для нее слишком сильным душевным потрясением.

— А меня, значит, избавить от душевного потрясения он не захотел, — буркнула Нина.

— Просто он знает, что ты достаточно сильная девочка, чтобы это выдержать, — сказал отец Бернарди, и в тоне его звучало желание скорее успокоить ее, чем осудить. — И ты непременно выдержишь. Не забывай, что здесь ты среди друзей.

— Мне ничего неизвестно о деревенской жизни. Я не знаю, как здесь готовить еду, убираться и вообще делать что-то полезное.

— Научишься. Нико тебе поможет.

Молодой человек кивнул.

— Моя сестра была не слишком дружелюбна в день нашего приезда. Прости, — добавил он.

— Мне кажется, нехорошо ее обманывать, — покачала головой Нина. — Ее и вашего отца.

— Мы с отцом Бернарди обсуждали, можно ли им все рассказать. И очень хотели это сделать. Но пришли к выводу, что лучше держать твою историю в тайне от всех.

— Вы им не верите? — спросила она, внезапно занервничав.

— Верим, — ответил отец Бернарди. — Никто из них ни за что на свете не выдаст тебя. Но проблема в том, что сохранить такую тайну в семье, где есть маленькие дети, просто невозможно. Они же всё слышат, знаешь ли, а Карло ходит в школу, и, если ты еще не заметила, он очень словоохотливый юноша. Достаточно одного неосторожного слова, оброненного, к примеру, за ужином, чтобы погубить всех нас. К тому же школьный учитель Карло — известный доносчик, обо всем докладывает фашистам.

— Я согласен с отцом Бернарди, — сказал Никколо. — Лучше, чтобы правду знали только мы трое.

И он, и священник говорили так спокойно и взвешенно, будто для них это было обыденное дело — прятать людей, и оно не грозило им тюрьмой или чем-то похуже.

— Почему ты это делаешь? — спросила Нина, повернувшись к Нико. — Мой папа дружит с отцом Бернарди, а не с тобой, и тем не менее ты ради меня так рискуешь. Ради чужого человека.

— Как я мог не предложить тебе помощь? Кем бы я был после этого? А чужой ты оставалась для меня ровно до того момента, пока мы не познакомились.

— Многие бы отказались мне помогать.

— Я не в ответе за решения других людей и могу делать лишь то, что сам считаю правильным. И я верю, что у нас все получится. Меццо-Чель — тихое местечко. Тут никто не станет тебя искать.

— Да, у нас ты в безопасности, — кивнул отец Бернарди. — Но я вынужден кое о чем тебя попросить, Нина, и выполнить эту просьбу тебе, вероятно, будет нелегко. Видишь ли, боюсь, пока ты здесь, тебе придется посещать мессу.

Ну разумеется… Ей надо было это предвидеть: даже самые благородные христиане считают, что оказывают евреям большую услугу, приобщая их к своей религии.

— Вы просите меня принять вашу веру?

К ее удовлетворению, на лице священника отразился неподдельный ужас:

— О Боже, нет, конечно же нет! Я бы никогда не попросил тебя ни о чем подобном. Тебе нужно лишь показываться в церкви время от времени. Мысли и убеждения — твое личное дело. Господь мне свидетель, я говорю искренне.

И Нина ему поверила. У нее не было причин для сомнений, но почему же тогда пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать слезы?..

— Нам пора возвращаться, — сказал Нико. Если он и заметил ее замешательство, не стал упоминать об этом вслух, чтобы окончательно не смутить девушку. — Мы не хотим огорчить мою сестру опозданием на ужин.

— Конечно, конечно, — закивал отец Бернарди. — Стало быть, увидимся с вами в воскресенье.

Они уже подходили к двери, когда Нина решилась задать священнику последний вопрос:

— У вас нет весточки от моих родителей?

— Как только будут новости от них, я сразу сообщу тебе. Обещаю.

Через несколько минут они уже были на ферме, но Альдо, все так же сидевший на скамейке под оливой, вместо того чтобы сразу позвать их в дом, сказал, что стол еще не накрыт.

— Можешь пока показать жене окрестности, — предложил он.

— С удовольствием посмотрю, — кивнула Нина, и не потому, что хотела отсрочить момент возвращения на кухню под ледяной взгляд Розы. Ей действительно было любопытно побольше узнать о том месте, где ей предстояло гостить до возвращения к родителям.

— Твоя семья всегда здесь жила? — спросила она Нико, когда они отправились на прогулку.

— Насколько я знаю, да. Этот дом построил мой прапрадед на месте другого, поменьше.

— Такого, как у твоей тети Элизы?

— Да. Я всегда подозревал, что прапрадед неожиданно разбогател, поэтому и дом у нас такой здоровенный, и некоторые архитектурные детали очень даже изысканные.

— А что на верхнем этаже? Еще спальни?

Нико покачал головой:

— Там у нас зернохранилище. Лестница на третий этаж идет по внешней стене здания, ты ее увидишь через минуту. А это загоны для скота. Вон там у нас пара молочных коров, в соседнем стойле быки, дальше клетки с кроликами. И еще есть куры, несколько дюжин. Днем они путаются у всех под ногами, а вечером мы запираем их в курятнике.

Они остановились у пустого загончика, и Нина вопросительно посмотрела на Нико.

— Отец на прошлой неделе отвез свинью к дяде на ферму. Мы откармливаем свиней на убой, а когда подходит время, братья с отцом едут к нему.

— А ты нет?

— Нет. У меня для этого слишком слабые нервы. Я даже курице шею свернуть не могу, когда Роза просит, а при виде крови у меня голова кружится.

Нина не удержалась и хихикнула:

— У такого взрослого парня?

— Ну да, смейся. Мне за свою слабость приходится расплачиваться — пока отец с братьями разбираются со свиньями, я тут остаюсь один на хозяйстве. — Нико вдруг повернулся к ней, нахмурившись, будто ему в голову пришла внезапная мысль. — Мы почти всё готовим на свином сале. Ты ведь не возражаешь?

— Как-нибудь переживу. Но от свинины все-таки предпочла бы воздержаться.

— Не бойся, мясо у нас на столе бывает в основном куриное, да и то очень мало, на один зубок.

Они прошли мимо дремавшего в стойле Красавчика, который смешно прядал ушами при каждом всхрапе. Нико нагнулся погладить проходившего рядом кота.

— Этот парень у нас почти домашний, но от других котов лучше держись подальше — те все дикие.

Они прошли под сеновалом, таким низким, что Никколо пришлось наклонить голову, и вернулись вдоль дальней стены хлева к дому с тыльной стороны. Здесь, как он и говорил, ступеньки круто поднимались к верхнему этажу, а в метре перед ними была наполовину утопленная в земле дверь.

— Это вход в винный погреб, — пояснил Нико, проследив взгляд девушки. — Понятия не имею, почему его сделали на задворках. Можно было бы и в доме устроить.

Они завернули за угол, и взору открылись поля.

— Отсюда видно всю ферму, — принялся рассказывать Нико. — На самом верху, там, где склон круто забирает вверх, у нас растут оливковые деревья и несколько фруктовых — яблони, сливы, абрикосы. У подножия холма мы косим траву, чтобы заготовить сено для скота. А там, где земля почти плоская, у нас большие поля. Яровую пшеницу собрали в июне, теперь взялись за кукурузу, она созрела на позапрошлой неделе. Когда стебли подсохнут, их тоже скосим и будем засевать озимые. Еще у нас вон там виноградник, а за ним овощные грядки.

— И вы сами здесь управляетесь — ты с отцом и братьями-сестрами?

— По большей части — да. Наши дядья и кузены помогают с обмолотом пшеницы и кукурузы, со сбором винограда. А мы помогаем им. Работы на ферме много, но живется здесь хорошо. Если, конечно, умеешь обходиться без элементарных вещей, от которых никто вот так запросто не отказался бы.

— Например, без горячей воды и мягкой постели?

— Ну да. И если готов вставать каждый день до рассвета, чтобы подоить коров и задать корм всем животным, а потом работать в поте лица до темноты.

— Ты не жалеешь о том, что вернулся домой после смерти старшего брата?

— Ничуть не жалею. И никогда не жалел. Поначалу было ужасно тяжело, потому что мы все хотели, чтобы он снова был с нами, живой и здоровый. Но теперь я даже представить себе не могу, что когда-нибудь снова покину ферму.

— Когда вы с отцом говорили о Марко, упомянули еще одного человека…

— Лука был лучшим другом Марко и женихом Розы. Они с Марко погибли в один день весной сорок первого года при осаде Тобрука. Меня не было дома, когда сюда долетела эта весть. Папа даже не сообщил мне, что парни записались добровольцами. Думаю, он понимал, что иначе я сразу примчусь домой. А когда стало известно, что их обоих убили, все горевали так, что ты и представить себе не можешь. Все, кроме Розы. Она не уронила ни слезинки, продолжала заниматься обыденными делами, как будто ничего не случилось… и с тех пор ни разу не упомянула о Луке. Словно он и не жил никогда.

«Как это возможно? — подумала Нина. — Любить человека, скорбеть о нем, каждое утро просыпаться, осознавая в очередной раз, что его нет и не будет рядом, и при этом никогда больше не произносить его имени? Как Розе удалось просто вычеркнуть мужчину, которого она любила, из своей жизни?»

— Нико! Нина! Никонина! Нико-никонина! Ужинать пора! — заорал Карло, примчавшийся с раскинутыми, как крылья аэроплана, руками, и сорвался на восторженный визг, когда брат подхватил его и закружил в воздухе.

— Слышишь, Нина? Ужин готов. А знаешь, что будет, если мы не поспешим к столу? Скажи-ка ей, Карло.

— Маттео и Пауло, два проглота, слопают всё подчистую!

— Точно! Так что летим обратно стремительно. Представь себе, что ты — «Пиппо». Посмотрим, сможет ли Нина нас догнать. Внимание… старт!^[17]

Нина, не желавшая остаться в одиночестве, тоже помчалась во все лопатки. Никогда в жизни она так быстро не бегала, но все же отстала. Нико, заметив это, обернулся на бегу и, взяв ее за руку, потянул за собой, а когда она споткнулась, подхватил на руки и бежал так до самой двери в кухню. Так и закончилась эта гонка.

Примечания

17

«Пиппо» — мифический самолет-призрак, о котором ходили легенды на севере Италии во время Второй мировой войны.