1. книги
  2. Современные любовные романы
  3. Дженнифер Хартманн

Лотос

Дженнифер Хартманн (2021)
Обложка книги

Для всего мира он был маленьким мальчиком, пропавшим без вести четвертого июля. Для меня он был всем. Когда Оливер исчез, мое сердце раскололось. Я не знала, как продолжать жить дальше. Но прошло более двадцати лет, я научилась справляться с невыносимым чувством пустоты в душе, и все пошло своим чередом. Меньше всего я ожидала, что спустя столько лет вновь увижу своего друга детства, который пропал так давно. Но вот он здесь и стоит прямо передо мной. Истерзанный судьбой и переживший страшные испытания. Его зовут Оливер Линч. И это его история. Наша история.

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Лотос» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 3

Оливер

— Ты хочешь что-нибудь?

Я смотрю прямо перед собой, не моргая и с трудом улавливая слова, слетающие с губ человека, который называет себя моим братом. А именно моим сводным братом, связанным со мной узами брака родителей. И теперь он был вынужден приютить меня и помочь собрать воедино осколки моей разбитой реальности.

Вытянув ноги перед собой, я сижу под окном, спиной к стене, в моей старой детской спальне. Я ее не помню. Я не узнаю наклейки на потолке или потрескавшуюся голубую краску. Пахнет затхло и странно.

Мой взгляд останавливается на треснувшей двери шкафа напротив, и я подумываю о том, чтобы заползти внутрь и спрятаться в маленьком темном пространстве. Эта мысль приносит мне спокойствие, и я закрываю глаза, возвращаясь в заточение знакомой тюрьмы.

— У меня есть замороженный ужин и газировка. Ты голоден?

Голос Гейба нарушает мое уединение, и я заставляю себя снова открыть глаза. Он мнется в дверном проеме, — прямо напротив меня.

Не знаю, из чего состоит замороженный ужин, но мне все равно — я не голоден.

Я не отвечаю.

Гейб продолжает водить носком ботинка по пушистому ковру, прислонившись плечом к дверному косяку. Он вздыхает, почесывая затылок.

— Что ж, если ты проголодаешься, кухня дальше по коридору направо. Это и твой дом тоже, так что не стесняйся исследовать его и не чувствуй себя стесненно. Я помогу со всем, что тебе понадобится.

Я вновь переключаю свое внимание на Гейба. Достаточно сложно пытаться не паниковать, когда мой сводный брат разговаривает со мной с расстояния в несколько метров. Он навещал меня несколько раз за последние несколько недель, когда меня мучили и кололи, когда за мной ухаживало множество незнакомцев и когда меня допрашивали до тех пор, пока мне не показалось, что мои мозги вот-вот полезут из ушей. В итоге все решили, что я не представляю опасности ни для себя, ни для общества, поэтому меня выпустили обратно в мир — мир, который, как я думал, был разрушен и заражен. Меня отправили восвояси с минимальным представлением о том, как работает современная цивилизация. Просто дали крошечную бумажную карточку с подробной информацией о психологе, к которому я не собираюсь обращаться в ближайшее время.

Теперь я полностью завишу от незнакомца, который пронзает меня своими беспокойством и жалостью… Точно так же, как я зависел от Брэдфорда.

Тем не менее я не могу подобрать подходящих слов, поэтому просто киваю и продолжаю пялиться в стену.

Я испытываю облегчение, когда Гейб медленно выходит из комнаты, оставляя меня одного. Я привык быть один. Меня это устраивает.

Мои мысли снова возвращаются к Брэдфорду, и я не могу не задаться вопросом, жив ли он еще. Там было так много крови. Я попытался объяснить полицейским, которые допрашивали меня, то, где я жил, но мой подземный дом оказалось сложно описать. Бетонный пол с темно-зеленым ковром. Темно-бордовый спальный мешок. Маленький телевизор для видеокассет. Стопки книг и комиксов, шкаф с закусками и скоропортящимися товарами, а также художественные принадлежности, которыми меня снабдил Брэдфорд. Это было маленькое убежище — скромное жилище, в котором было все необходимое.

Все, что, как я думал, мне было необходимо.

Представители власти смотрели на меня как на сумасшедшего, когда я пытался дать им ответы. Я рассказал им о стеблях кукурузы, еноте с мудрыми глазами и маленьком деревянном домике, в котором находилась моя камера. Но мои ответы были непонятными, а описания расплывчатыми. Как можно точно обрисовать что-то, если им не с чем это сравнить?

Когда один из детективов, мужчина с отталкивающими усами, посмотрел на меня, его взгляд показался мне снисходительным. Он обращался со мной так, словно я был хрупким, незрелым ребенком и говорил медленно, используя самые элементарные слова. Он даже делал рисунки на белой бумаге, пытаясь достучаться до меня, заставить все понять.

Но я и так понял. Я понимал его слова, вопросы и отчаянную потребность в ответах.

Чего я не понимал, так это — почему.

Почему мне лгали?

Почему я провел столько лет в изоляции и с ложным чувством страха?

Почему именно я?

Наверное, я никогда этого не узнаю. Брэдфорд, скорее всего, уже умер от потери крови, а он был моей единственной надеждой на объяснения.

Мои колени подтягиваются к груди, а носки скользят по ковру. Он мягкий и приятный — ощущение, которое я никогда раньше не испытывал. Или, во всяком случае, которое я не помню.

И тогда я думаю о той девушке в окне — о ее волосах, солнечных и мягких, как ковровое покрытие. Она сказала, что ее зовут Сид, и от нее знакомо пахло… Но как это возможно? Как она может быть моей Сид?

Моя Сид — выдумка.

Моя Сид была воображаемой подругой, которую я сам придумал, когда меня одолело одиночество.

Я создал ее с помощью грифеля карандаша и собственного воображения.

Королева Лотоса.

Я качаю головой, ошеломленный и трещащий по швам. Это слишком. Всего слишком много. Я не знаю, как жить в таком огромном, переполненном и шумном мире. Я не могу понять, что реально, что действительно существовало до того, как Брэдфорд спрятал меня под землей и напичкал ложью. Я не могу отличить воспоминание, мечту и небылицу.

Я доверял Брэдфорду. Я думал, он был моим опекуном. Моим защитником.

Моим героем.

Я чувствую себя преданным самым ужасным образом.

Прислонив голову к стене, я пытаюсь выровнять прерывистое дыхание и забыться. Я возвращаюсь в свою пещеру и сажусь по-турецки на зеленый ковер, жую крекеры, держа в руке только что заточенный карандаш. В моем разуме оживают краски, приключения и таинственные злодеи, которых нужно победить.

Мне больше по душе монстры, которых я создаю сам.

Я предпочитаю их, потому что в битве с ними всегда побеждаю.

* * *

— Там плохо, Оливер. Очень плохо.

Я жую злаковый батончик, наблюдая, как человек по имени Брэдфорд спускается по металлическим ступенькам, одетый в странный желтый костюм. Похоже, он сделан из пластика и застежек-молний. Он выглядит так, словно собирается выпрашивать сладости, но Хэллоуин еще не наступил. Я здесь всего около недели… Кажется. Может быть, мне стоит начать подсчитывать дни на бетонной стене рядом с буквами моего имени?

Брэдфорд глубоко вздыхает.

— Произошла ядерная атака. Воздух снаружи токсичен.

Я не уверен, что означает «ядерный», но звучит это не очень хорошо.

— Но вы сказали, что я скоро смогу вернуться домой. Вы сказали, что нужно лишь переждать пару дней. Значит, пока что я все равно не могу пойти домой?

О, нет. Мама, должно быть, так беспокоится обо мне.

— Я боюсь, что ты еще очень долго не сможешь вернуться домой, Оливер. Там небезопасно.

Моя нижняя губа дрожит.

— Как долго? Все лето?

Брэдфорд осторожно приближается: его лицо скрыто за странной маской,из-за нее его дыхание кажется странным и забавным.

— Снаружи идет война. Выживших почти нет.

— Выживших?

— Они мертвы, Оливер. Большая часть населения была уничтожена… Кроме тех, кто готовился к этому,объясняет он.Как мы.

Я еле его понимаю, смысл слов доходит до меня тяжело и медленно.

— Когда воздух станет лучше?

— Я не знаю… Может быть, никогда.Он снимает маску и массирует подбородок.Я спас тебе жизнь, малыш. У меня было предчувствие, что этот день приближается. Я был в этом уверен.

Я сглатываю.

Может быть, никогда.

— Я не хочу жить здесь вечно, мистер…Вырывается всхлип, взволнованная мольба.Может, я смогу задержать дыхание на улице и добраться до дома?

— Нет!ощетинивается он.Ты не можешь пойти домой. Это опасно. С этого момента ты будешь жить здесь, внизу, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе было как можно комфортнее. Мой собственный бункер находится прямо по соседству, и в нем есть кухня. Я принесу тебе свежей еды, когда смогу.

Я действительно скучаю по яичнице с беконом.

Брэдфорд мерит шагами бетонный пол.

— Я буду часто отсутствовать. Когда мои запасы еды кончатся, мне нужно будет найти еще. Это может занять несколько дней опасного пути.

— Вы можете принести мне книги? Я учусь читать, да и здесь очень скучно.

Все, что у меня есть,это шкаф с закусками, два ведра, фонарик и спальный мешок.

Он кивает.

— Хорошо. У меня в бункере много книг и игр. Здесь, внизу, есть электричество, так что я установлю телевизор и освещение получше.

Мое сердце пропускает удар от новых перспектив.

Брэдфорд делает паузу, чтобы посмотреть в мою сторону, его темные глаза смягчаются, в них мелькает грусть.

— Все будет хорошо, малыш. Здесь ты в безопасности.

Он надевает маску и поднимается по лестнице, снова оставляя меня совсем одного.

В безопасности.

Может, я и в безопасности, но я не чувствую себя счастливым. Я хочу вернуться домой.

Надеюсь, это продлится недолго, потому что я скучаю по своей семье.

Я скучаю по солнечному свету.

По ней.

Три часа спустя Гейб возвращается в спальню с тарелкой разогретой еды и находит меня уставившимся в стену, на том же самом месте, где он меня оставил.

* * *

Прошел день, а я все еще не вышел из своего убежища под окном. Мой мочевой пузырь, кажется, вот-вот лопнет, а в горле пересохло, но найти в себе силы сдвинуться с места я не могу. Гейб приходил и уходил, его попытки завязать разговор и проявить гостеприимство постоянно проваливаются. Я не пытаюсь быть грубым или неблагодарным — я просто потерян.

Когда я, наконец, набираюсь сил, чтобы подняться на ноги, то, пошатываясь, бреду в ванную, ненадолго останавливаясь, чтобы взглянуть на отдыхающего в гостиной Гейба. Он растянулся на диване, прикрыв глаза тыльной стороной руки. На дальней стене мерцает телевизор: установленный экран намного больше, ярче и четче, чем тот, что был у меня в подземелье. Я прищуриваюсь, глядя на него, ошеломленный реалистичными изображениями. Телевизор похож на тот, что я видел в спальне Брэдфорда, а также в больнице.

Гейб не слышит моих шагов в коридоре, так как он спит с торчащими из ушей проводами, сквозь которые просачивается приглушенный шум. Музыка, скорее всего.

Я отрываю взгляд от экрана и направляюсь в ванную. Я почти не помню туалетов, да и мое жилище ничем подобным не было оборудовано. Забытые воспоминания возникли у меня в голове, когда я впервые увидел туалет в больнице.

Резкие вспышки воскресили в памяти раковину цвета слоновой кости, украшенную разноцветными зубными щетками, а также занавеску для душа в цветочек. Дальше возник образ маленькой девочки с косичками, стоящей под струями душа в заляпанной грязью одежде. Она кричала мне, чтобы я поскорее уменьшил температуру.

В моем подземелье были только ведра, которые Брэдфорд регулярно мыл и менял — одно для отходов, а другое для купания. Душ, с которым меня познакомили в больнице, поначалу был неудобным — жесткие струи впивались в мою кожу, как колючая проволока. Но вскоре стало приятно, я будто пережил катарсис. И теперь я понимаю, что это лишь одна из многих вещей, которых мне не хватало.

Я качаю головой и сглатываю. Затем включаю свет и тут же морщусь от неприятного давящего ощущения в глазах, которое доставляют флуоресцентные лампы. Все такое яркое в этом новом мире.

Пока я осматриваюсь вокруг, все больше разрозненных видений проносится через меня, заставляя мои колени дрожать. Раковина цвета слоновой кости все еще там, сколотая и потускневшая. Цветочная занавеска для душа была заменена на серую и чистую, а маленькая девочка давно ушла, но я до сих пор слышу ее смех, эхом отдающийся в моих ушах.

Я справляю нужду, затем смотрю в зеркало, прежде чем выйти.

Я двадцать два года обходился без зеркала. Не имея отражения. Не имея представления о своей внешности. Не имея ни малейшего понятия о цвете своих глаз, форме лица или изгибе рта.

Но по крайней мере у меня было имя. Я даже вырезал его на бетонной стене, чтобы никогда не забыть.

Я моргаю, рассматривая свое отражение, — оно отвечает мне тем же. Самозванец. Незнакомый мужчина с радужками цвета корицы и каштановыми волосами, спадающими на лоб беспорядочными волнами. Его челюсть покрыта щетиной, которая с каждым днем становится все гуще. У него бледная от недостатка солнечного света кожа, а также длинные густые ресницы и четко очерченные скулы. Взгляд его пуст и отстранен, — и его не замаскировать даже танцующими золотыми искорками.

Мои пальцы сжимают край фарфоровой раковины, когда я делаю глубокий вдох и отвожу взгляд.

И когда я, наконец, отхожу и открываю дверь, то вижу ее.

Девушка из окна — та, что приходила ко мне и представилась Сид. Она здесь, в доме моего брата… Ну, и в моем доме. Она стоит прямо передо мной с широко раскрытыми сапфировыми глазами, скрытыми за очками в темной оправе. С носом, похожим на пуговку, и пухлыми губами. Девушка приоткрывает рот, чтобы заговорить со мной:

— Привет.

Между моими бровями пролегает складка, когда я смотрю на стопку одежды, которую она сжимает в своих руках. Ее волосы струятся по плечам бело-золотыми потоками, и она склоняет голову набок, изучая меня. Либо со смущением, либо с беспокойством. Я не уверен. И то, и другое было бы приемлемо.

Голос подводит меня, и я продолжаю молчать.

— Мой отец оставил несколько коробок со старой одеждой на чердаке. Я думаю, у вас с ним примерно один размер. Она лучше, чем тряпки Гейба… Возьми их до того момента, пока ты не сможешь купить свои собственные вещи, — говорит она мне, прикусив нижнюю губу и протягивая стопку штанов и рубашек на пуговицах.

Прежде чем я успеваю как-то отреагировать, Гейб выходит из гостиной, зевая и почесывая свои взъерошенные волосы.

— Тебя не учили стучаться?

Его слова звучат грубо, когда он обращается к Сидни, но его взгляд мягок, а улыбка сияет. Похоже, ее не смутила его прямолинейность.

— Учили тогда же, когда и тебя. То есть никогда, — язвит она, стреляя глазами в Гейба, затем обратно в меня. — Я просто занесла кое-какую одежду для Оливера.

Кажется, они хорошие друзья. Интересно, на что это похоже? Я смотрю вниз на свои ноги, стиснув зубы. Не знаю, что стоит сказать.

Гейб подходит к ней и тянется за одеждой, кивая в знак благодарности.

— Здорово. Нам надо будет съездить и за новыми вещами. Как ты думаешь, Оливер больше похож на парня из Aeropostale или чего-то более стильного, к примеру из Express[5]?

Мои глаза метаются между ними. Я пытаюсь найти в своей голове место для этих незнакомых слов, но безуспешно, так как там и без того творится настоящий беспорядок.

Я совершенно ничего не понимаю.

— Мы успеем выяснить, что ему нравится, но пока этого должно хватить.

Она улыбается мне, и в выражении ее лица есть что-то теплое и притягательное. Оно немного несимметричное и украшено ямочками. Очаровательное. Я ловлю себя на том, что пристально смотрю на ее губы. Она замечает этот взгляд, поэтому неловко прочищает горло и поворачивает голову обратно к Гейбу.

— Что ж, я могу…

Ее слова обрываются, когда я ухожу.

Сидни замолкает на полуслове, и я чувствую их взгляды на своей спине, пока бреду по коридору в спальню. Я чувствую себя не в своей тарелке, стоя между двумя людьми, с которыми должен был расти. Я не могу выносить их жалостливые взгляды и неловкие реакции на мое молчание. Этому я предпочту привычное одиночество.

Я еле дотаскиваю себя до кровати с темно-синими пледами и двумя подушками. Она скрипит, когда я сажусь. Я не уверен, понравится ли мне спать на ней. И подумываю о том, чтобы стянуть одеяла на пол рядом с кроватью и представить, что я снова в том подвале свернулся калачиком на твердой земле.

Я все больше к этому склоняюсь, когда слышу неуверенные шаги. Она дает знать о своем присутствии.

Легкое покашливание пронизывает тишину.

— Привет, Оливер. Могу я войти?

Все мое тело напрягается от очередного взаимодействия с людьми. Я сжимаю в кулаке покрывало, мой взгляд устремляется на Сидни, которая стоит в дверном проеме.

Она не ждет моего ответа и делает шаг вперед, приближаясь к моей кровати. И я наблюдаю, как она садится слева, тепло ее тела окутывает меня. Инстинкты подсказывают мне отвести взгляд, но я ловлю себя на том, что впитываю каждое ее движение, заинтригованный этой девушкой. Я замечаю каждый взмах ресниц, дрожь и непредсказуемое выражение лица. Я наблюдаю за тем, как ее ноги раскачиваются взад-вперед, пока она неуверенно проводит ладонями по бедрам. Наши глаза встречаются.

И тогда я вижу ее.

Представляю, как ее солнечные косички подскакивают, когда она прыгает через скакалку на лужайке перед домом. Я слышу, как ее смех смешивается с летним ветерком.

«Последний, кто придет в парк,тухлое яйцо!»

Мое горло сжимается.

Сидни удерживает мой взгляд, что-то происходит между нами, что-то похожее на вчерашнюю связь через высокое окно.

— Я понимаю, ты, наверное, меня не помнишь, — говорит она. Ее глаза пленительного голубого оттенка умоляюще смотрят на меня. Они даже мерцают. — Но я помню тебя.

Я не выдерживаю и отвожу взгляд, делаю неровный вдох, так как изо всех сил стараюсь не отстраниться.

— Ты дергал меня за косички, говоря, что я похожа на Анжелику из «Ох уж эти детки!». Мы лепили лепешки из грязи на моей подъездной дорожке после ливня. Наши семьи сидели у камина и жарили зефир, в то время как ты, я, Гейб и Клем соревновались друг с другом в самых страшных историях о привидениях. Мы играли в «телефон» от окна к окну, мы устанавливали ларьки с лимонадом на краю дороги и тратили заработанные деньги у мороженщика. И мы ловили светлячков в стеклянные банки. — Сидни прерывается, чтобы взять себя в руки, ее глаза наполнены слезами. — Я помню о тебе все, Оливер. Ты был настоящим. Твоя жизнь до того, что с тобой случилось, была реальной.

Сидни прикасается своей рукой к моей, и я инстинктивно одергиваюсь.

Я не привык к прикосновениям людей. Брэдфорд никогда не прикасался ко мне. Врачам в больнице пришлось напоить меня успокоительными, потому что чужие руки, пальцы и лица были так близко ко мне, что я начинал паниковать. Я пытался бороться и сбежать.

Я не эксперт в человеческих эмоциях, но выражение глаз Сидни подсказывает мне, что я обидел ее. Внутри меня все скручивается от чувства вины.

— Мне жаль, — тихо шепчет она, медленно отползая подальше и обхватывая себя руками, будто закутываясь в чужие объятия. Сидни колеблется, прежде чем подняться на ноги. — Еще слишком рано. Прости…

Как только она предпринимает попытку сбежать, слова срываются с моих губ, удивляя нас обоих.

— Я помню маленькую девочку, — говорю я, мой голос хриплый и измученный. Я даже не узнаю его. Я наблюдаю, как Сидни останавливается и поворачивается ко мне лицом. Ее глаза — трепещущее море благоговейного страха и удивления. — Это была ты?

Она кивает, заправляя за ухо золотистую прядь волос — медленно и робко. Я не могу определить: у нее на лице отражена боль или радость. Ее голос дрожит, когда вопрос доносится до меня с другого конца комнаты:

— Ты помнишь меня?

— Я считал, что придумал тебя.

Беспокойство Сидни, кажется, рассеивается от моих слов, и ее тело расслабляется, на лице расцветает улыбка.

— Я всегда была здесь.

Я замираю. Мои зубы стучат от нервов, а в груди все сдавливает. Какая-то часть меня хочет оторвать взгляд от глаз этой девушки, потому что я вижу в ее радужках больше жизни и энергии, чем мне доводилось чувствовать за последние двадцать два года. Я завидую этим эмоциям. Я хочу протянуть руку и прикоснуться к ним… Украсть часть для себя.

Но я не двигаюсь. Наконец я опускаю подбородок на грудь и последнее, что я слышу, — ее удаляющиеся шаги.

Сидни ушла, но оставила после себя маленькую искорку.

Полагаю, она всегда так делала.

Примечания

5

Aeropostale и Express — бренды одежды.

Вам также может быть интересно

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я