Птичий отель

Джойс Мэйнард (2023)

Новый роман известной американской писательницы Джойс Мэйнард, которую критики называют ведущим голосом своего поколения. История о любви и способности любящих совершать невозможное. Талантливая художница Ирен, пережив трагедию, оказывается в небольшой деревушке в Центральной Америке, где останавливается в красивом, но ветшающем отеле «Йорона» на берегу озера у подножия вулкана. Ирен предстоит потерять себя, чтобы обрести надежду и подарить ее другим постояльцам отеля. «Бесспорная королева психологического портрета». — Le Monde. «Роман о выносливости, мужестве, исцелении и спасении, о человеческой щедрости — блестящих, неожиданных способах, которыми мы спасаем друг друга каждый день». — Дженин Камминс, автор бестселлера № 1 по версии New York Times «Американская грязь».

10. Каменное яйцо

Через пять минут мы уже стояли у массивных деревянных ворот с резной вывеской «Йорона»^[66]. К деревянному столбу был привинчен старинный звонок.

Ворота распахнулись, и передо мной возникла женщина. Несмотря на серьезное выражение лица, она не показалась мне недружелюбной. Обменявшись парой фраз с Уолтером, она сунула ему в руку несколько монет, давая понять, что на этом его миссия закончена.

Я подумала, что надо бы спросить, есть ли тут свободные комнаты и дорогие ли, но почему-то воздержалась. Женщина поискала глазами чемодан и, не обнаружив оного, не выказала удивления.

— Надо бы спуститься, пока совсем не стемнело, — сказала она.

Ступеньки были каменными, и их было не меньше сотни.

— Меня зовут Лейла, — сказала женщина. Определенно, она была американкой.

— Ирен, — представилась я, едва не выпалив свое прежнее имя Джоан.

Трудно было угадать возраст Лейлы. Где-то около шестидесяти. Но с таким же успехом ей могло быть и все семьдесят пять. Она была очень худа. Совершенно белые волосы. Натруженные руки, какие бывают только у тех, кто десятками лет занимается физическим трудом. Но лицо ее, хоть и изборожденное морщинами, было овеяно каким-то волшебным сиянием. Сразу подумалось: уж не растет ли в ее саду какое-нибудь магическое растение, которое она добавляет в мазь, обращающую вспять процесс старения.

Лейла легко спускалась, а я совсем измаялась. По обе стороны от ступенек тянулись густые заросли растений, которые я могла видеть разве что на страницах специальных книг или в ботаническом саду.

Покидая свою квартирку в Сан-Франциско безо всякой надежды на будущее, я не прихватила с собой карандаши, и теперь с удивлением подумала, что мне их очень не хватает. Я бы с радостью нарисовала этот дикий волшебный сад.

Растения ниспадали друг на друга каскадом: над головой, пробивая шатер из плюща, свисали бананы, орхидеи томно льнули к деревьям. В одном месте мне попалcя на глаза островок бамбуковых зарослей, чуть дальше стояла в полный рост каменная обезьянка. Еще дальше я увидела массивное каменное яйцо. Что за странный выбор для камнереза?

— У нас тут живет человек по имени Отто, занимается каменными скульптурами, — объяснила Лейла. — За долгие годы я много чего у него купила. И вот однажды он заявился с этим яйцом. Оно весит фунтов двести^[67], не меньше, и тем не менее он умудрился обойтись без посторонней помощи, притащив его сюда.

— Он хотел, чтобы вы купили его? — поинтересовалась я.

— Нет, он хотел занять денег, чтобы доехать на автобусе до Сан-Фелипе^[68] и найти покупателя для своего творения, — сказала Лейла. — Билет туда и обратно стоил тридцать гарса^[69]. Восемь часов в пути. И тогда я поинтересовалась, сколько он хочет выручить за это яйцо. И он сказал, сотню гарса. Это примерно около десяти долларов.

— И вы его купили.

Лейла излагала свою историю сухо, без малейшей доли сентиментальности.

— Мне просто не хотелось, чтобы он мотался в такую даль, — сказала она.

Когда мы закончили длинный спуск, я увидела дом, вернее, в основном его тростниковую крышу и свет в окнах. А чуть дальше в прощальных лучах закатного солнца сияло озеро.

— Сейчас Мария покормит вас ужином, — сказала Лейла, должно быть, имея в виду кухарку. — Надеюсь, вы любите дорадо.

Она пояснила, что рыбу поймал местный рыбак Паблито. Он гарпунист.

— За ужином будут другие постояльцы? — спросила я.

— Нет, только вы, — ответила Лейла.

Мы подошли ко входу.

Лейла открыла передо мной дверь — синюю, с резными птицами и деревянной ручкой в виде рыбы.

Какой же я увидела в тот день «Йорону»? Наверное, раем, возникшим из ниоткуда в самые черные для меня времена.

Отель был похож на дом из сказки. Повсюду на глаза попадались какие-нибудь необыкновенные плоды творчества Лейлы или местных искусников. Каменные обезьянки, ягуары, яйца, превращенные в беседки заросли плюща вперемешку с цветами невероятно буйных расцветок. Через гладкие круглые камни перекатывались искусственные ручейки, вода в которых в зависимости от угла падения света казалась то аквамариновой, то синей. Были тут высеченная в изножье горы скамья и шезлонг из цельного куска дерева. В окружении пяти разновидности орхидей, растущих прямо из ствола дерева, с ветки свисала лодочка с разноцветными подушками. Над головой красовался нарост, превращенный в сову.

Фруктовая роща могла похвастаться лимонными и гранатовыми деревьями, папайей и пикообразным имбирем с красными вспышками цветов. Стрелиция королевская, бугенвиллея, гардения, белла-де-ноче^[70] с таким неповторимым ароматом, что ее можно было узнать и с закрытыми глазами. Я в жизни не видела места прекрасней. В него было вложено столько любви!

Однако нельзя было не заметить царивший здесь упадок. Подпорные стенки крошились, ступени, по которым мы спускались сюда, шатались под ногами, а перила во многих местах сгнили. Розовые кусты забивали сорняки, прудик зарос ряской, а ветер доносил запах гнилых фруктов из компоста. За домом накопилась целая гора пустых винных бутылок, а рядом были свалены разбитые тарелки, нуждающиеся в починке стулья, к которым никто так и не приложил руку. Краска на входной двери шелушилась, да и сама дверь ужасно скрипела. У входа в галерею стояла витражная лампа, собранная из стеклянных и фарфоровых осколков с вкраплением камушков, ракушек и бусин. Такая лампа могла бы создать на полу радужный островок света, но она не горела из-за сломанного патрона.

— Мы давно не занимались тут ремонтом, — сказала Лейла, проводив меня в галерею. — Когда я была моложе, легче было за всем следить.

Высокий потолок, пыльные панорамные окна, из которых открывался вид на озеро. По центру с потолка свисало тележное колесо с десятком маленьких лампочек, словно из времен Томаса Эдисона, — причем часть из них не работала.

Вдоль дальней стены, для любования видами, красовалась огромная тахта из цельного массива (даже непонятно, как такое пролезло в двери), заваленная подушками в домотканых чехлах стародавних времен. Сразу же вспомнилась вышитая думка с открытки Шагала, которая висела у меня на стене в Сан-Франциско. Ковры тоже были ручной работы — с изображениями птиц и диких животных, а сквозь прорехи проглядывал пол.

Длинный стол из цельной столешницы на ветвистых ножках, повсюду много книг, у дальней стены полыхает камин (несмотря на теплый день, вечером было весьма прохладно). По стенам развешены картины, изображающие женщин, цветы белокрыльника и птиц. И еще было полотно, рассказывающее обо всех природных катаклизмах, которые только можно вообразить. Я подошла ближе и вгляделась. В углу фигурки людей уносил бурлящий поток — это было наводнение. В другом углу красная лава извергающегося вулкана лилась на вжавшихся друг в друга несчастных селян в этнической одежде с вышивкой, которая была на пассажирах лодки, когда я переплывала с ними озеро. Еще один фрагмент картины изображал землетрясение: разверзается земля, женщины и дети летят в бездонную расщелину, а вместе с ними и рой пчел, и свора обезумевших от страха собак, и сломанный тук-тук. Из водной громады выглядывает шпиль церкви, тонет выброшенный из лодки рыбак, лошадь в страхе спрыгивает с горного хребта, сбросив своего ездока, и тот летит вниз, кувыркаясь в воздухе.

Я бы и дальше рассматривала картину, но Лейла жестом позвала меня, и я двинулась по длинному коридору с чередой дверей, украшенных резными символами майя.

Моя комната находилась в конце коридора.

— Вы остановитесь тут, — сказала мне хозяйка. Я коснулась круглой ручки, но не обыкновенной, а на удивление изысканной — из какого-то темного дерева и изображающей ягуара. Ручка была теплой и гладкой на ощупь. Сколько же постояльцев касались ее на протяжении долгих лет существования этого отеля? Почему-то вспомнился Даниэль, строгавший свою извечную деревяшку возле костра.

Открыть дверь оказалось не так просто. Она была очень и очень тяжелой. И вот она со скрипом отворилась, словно прошло много времени с тех пор, как кто-то переступал порог этой комнаты.

Внутри стояла небольшая кровать под домотканым белым покрывалом, которое, как и другие предметы в доме, истерлось от времени, и кое-где сквозь прорехи проглядывало одеяло.

Здесь тоже горел камин. (Откуда хозяйка могла знать, что я приеду?) На каминной полке горели свечи. В воздухе витал аромат незнакомых цветов, и он обладал такой притягательной силой и одновременно был столь резок, что хотелось сделать глубокий вдох, прежде чем спрятаться от него. Окно без занавесок было распахнуто, с улицы доносился плеск озерной воды. Волны лизали каменное основание большого дворика-патио под увитым плющом решетчатым навесом, с которого густым занавесом свисали нефритового оттенка цветы, излучающие средь окутавшей нас темноты какое-то тихое, волшебное сияние.

— Вы, наверное, захотите переодеться, — сказала Лейла, догадавшись, что, если я заявилась без какого-либо багажа, с этим надо что-то делать. — Сейчас, минуту. — Она выскользнула в темный коридор.

Лейла вернулась с перекинутым через руку длинным платьем в синих тонах (которые я любила в те времена, когда мне это было небезразлично) и сочетающейся по цвету шалью.

— Увидимся за ужином, — сказала она и удалилась.

Скинув джинсы и футболку и вытащив из волос заколку, я подошла к зеркалу. Запомни этот момент, — сказала я себе. — К тому времени, когда все закончится, — правда непонятно, чем именно, — ты уже будешь совсем другим человеком.

Не так уж и плохо.

Зайдя в душ, я долго стояла под струями воды, смывая с себя грязь.

Примечания

66

Плакальщица (от исп. La Llorona).

67

Примерно около ста килограммов.

68

Сан-Фелипе — город в Чили.

69

От исп. garza («цапля»). Здесь — мифическая денежная единица.

70

От исп. Bella-de-noche — цветы «ночная красавица», типовой вид рода мирабилис семейства никтагиновых.