Загадка Красной Вдовы

Джон Диксон Карр (1935)

Золотой век детектива оставил немало звездных имен — А. Кристи, Г. К. Честертон, Г. Митчелл и др. В этой яркой плеяде Джон Диксон Карр (1906–1977) занимает самое почетное место. «Убийство в запертой комнате», где нет места бешеным погоням и перестрелкам, а круг подозреваемых максимально ограничен, — излюбленный сюжет автора. Карр вовлекает читателя в искусную игру, заманивая в сети ловко расставленных ловушек, ложных подсказок, обманных ходов и тонких намеков, и предлагает принять участие в решении хитроумной головоломки. Роман «Загадка Красной Вдовы», который был написан в 1930-е годы под псевдонимом Картер Диксон продолжает серию книг о великолепном сэре Генри Мерривейле — обаятельном, эксцентричном, взбалмошном толстяке, ставшем, по признанию критиков, одним из самых неординарных сыщиков в детективной литературе.

Дом палача

Мантлинг снова разразился громким смехом. На Терлейна он смотрел так, будто гостю предстояло стать объектом некоего эксперимента. Терлейн чувствовал, что его изучают, и ему это сильно не нравилось. Если бы не сэр Джордж, он решил бы, что его занесло в сумасшедший дом.

— Понятно, — сказал он, сделав над собой усилие. — Итак, это все-таки еще один Клуб самоубийц?

Выражение лица Мантлинга смягчилось, зубы блеснули в одобрительной ухмылке. Тяжело отдуваясь, он опустился на стул.

— Хорошо! Мне это нравится. Должен опять извиниться — такие уж манеры. Нет, это не еще один Клуб самоубийц. Это дурачество, так я вам скажу, шутовство. Но мне по вкусу. А теперь — к делу.

— Да уж пора бы, — проворчал сэр Джордж. — Послушайте…

— Подождите, — резко оборвал его Мантлинг. — Я сам расскажу. Мой брат Гай занимается историей нашей семьи и знает все в деталях. Может рассказать парочку жутковатых историй. Но глава семьи — я, и бал открывать мне.

Этот дом шесть поколений назад, в 1751 году, построил прапрадед моего отца. Еще до того, как мы получили титул и кое-какие деньги, которые можно назвать деньгами. Сюжет сегодняшней игры — комната в этом доме, та, к которой ведет коридор от столовой. Комната, дверь в которую заперта и запечатана шестидюймовыми шурупами с 1876 года — это год смерти моего деда. С тех пор туда никто не входил. Никто и не хотел. И никто бы не вошел, если бы не одно обстоятельство.

Комната Синей Бороды, да? Лично я всегда хотел попробовать. Даже пообещал себе, когда был ребенком. «Алан, мальчик мой, — сказал я себе, — когда старик отдаст богу душу и ты унаследуешь все это, войди в эту комнату и позаботься о том, чтобы не умереть там за два часа». Но старик и это предвидел! — Мантлинг кивнул и, одобрительно хмыкнув, хлопнул ладонью по столу. — Чертовски ловко! Внес в завещание одно условие — да, придерживался консервативных взглядов, уважал право первородства, — так вот, я получу все при условии, что никто не войдет в комнату, пока дом не будет снесен.

Ха! Разумеется, я сам себе не враг, да? Поэтому до сих пор и не трогал. Но что ж случилось? Старый Мейфэр уходит, и оно, может быть, к лучшему. Они сейчас скупают все хорошие участки, чтобы застроить их многоквартирными домами и кинотеатрами. Вы заметили? Для меня это место — белый слон. Оно никому не нравится, кроме Изабель и Гая, и я плачу такой налог на землю, что мог бы на эти деньги купить остров где-нибудь на пересечении торговых путей. «Крест билдинг девелопмент» предложили мне кругленькую сумму — двадцать тысяч за один только участок. И я взял. Сносить начнут через неделю, так что я могу открыть комнату Синей Бороды.

Он склонился над столом, ухватился за оба края, как будто хотел сдвинуть его вперед, и пристально посмотрел на Терлейна.

— А теперь я спрошу вас кое о чем. Вы слышали о моем отце. Как думаете, старик Мантлинг, с его девизом «Покупаю лучшее», был суеверным?

— Я не знал его лично…

— Тогда я вам скажу. — Мантлинг весело хохотнул. — Не был. Да, Джордж? — Он бросил короткий взгляд на баронета, и тот кивнул. — Человека более здравомыслящего я, пожалуй, и не знал. Но в эту историю он верил. А что же мой дед? Он заложил основы богатства нашей семьи, выжав кровь из половины трущоб Манчестера во время — как вы ее там называете? — промышленной революции. Так вот, он не только верил, но и сам умер в этой комнате. Вот почему мой отец ее запечатал. Я говорю это, чтобы вы поняли — никакой речи ни о проклятии, ни о каком злом духе и быть не может. В той комнате нет никакого зла. Но в ней была — и, возможно, есть — смерть. Еще стаканчик хереса?

В наступившей долгой паузе, передвигаясь поближе к графину, Терлейн переглянулся с сэром Джорджем. В тишине слышалось тяжелое дыхание Мантлинга.

— Какого рода смерть? — тихо спросил Терлейн.

Мантлинг фыркнул.

— От яда, друг мой. В этом сомнения нет. Один костоправ уверял, что от страха, но это полная чушь. Яд — может, в мебели или еще где-то. — Он говорил с напором, будто старался убедить себя, и так настойчиво предлагал выпить, словно размахивал кнутом. — Никакой охоты за призраками. Вопрос чисто научный. Яд — как в тех перстнях, которые можно увидеть в итальянских музеях. Сами знаете. Человек надевает его на палец, пожимает тебе руку, шип прокалывает кожу…

Он изобразил соответствующий жест.

— Да, но насколько я понимаю, — начал Терлейн, — большая часть историй об отравлениях эпохи Ренессанса не более чем выдумка или преувеличение. Да, anello della morte, о которых вы говорите, существуют, я сам видел несколько таких перстней в музее во Флоренции. Но…

— Это не выдумки, — вмешался сэр Джордж, — и не преувеличения. Просто в наше время принято так говорить, не имея тому никаких доказательств или, напротив, вопреки доказательствам. Современные историки признают злодейство лишь за теми, кто прежде был на хорошем счету, а благородством наделяют только тех, кто раньше объявлялся злодеем. Иного научного знания, кроме того, что рождают наши собственные грязные машины, они и допускать не желают… Помню, один такой умник торжественно заявлял, что Борджиа, например, использовали только белый мышьяк и только в малых дозах. Но пойдите и посмотрите на те экспонаты, которые реально существуют. Если они знали и применяли только белый мышьяк, то как же тогда работали перстни? Мышьяк не действует через кровь; укол перстнем или шипом шкатулки не более опасен, чем гран соли. К тому же anello della morte существовали задолго до Венеции. Из истории известно, что таким способом убил себя Ганнибал. И Демосфен тоже.

— Так что же тогда? — сердито спросил Мантлинг.

Сэр Джордж потер свой упрямый лоб:

— Я не ставлю под сомнение возможность существования сильного яда, действующего через систему кровообращения. Я лишь констатирую, что в той комнате его быть не могло. Вы сами говорили, что ваш отец…

— Я к этому подойду, — прервал его Мантлинг, которому определенно нравилось быть в центре внимания, — если только вы позволите мне продолжить. А теперь давайте посмотрим на всю историю с практической точки зрения. Этот дом, как я уже говорил, построил в 1751 году мой уважаемый предок Чарльз Бриксгем. Примерно сорок с чем-то лет никаких проблем с той комнатой не было. Говорят, старик использовал ее как кабинет. Так и есть! В 1793 году его сын Чарльз вернулся из Франции с женой-француженкой. Следом пришел фургон со всякой модной мебелью. Пологи для кроватей, всякие позолоченные резные финтифлюшки, шкафы, зеркала — чего там только не было. Ту комнату отдали ей. Но умер в ней он. Первым из всех. Нашли утром, с почерневшим лицом. По-моему, это было в 1803-м.

— Извините, что перебиваю, — внимательно вглядываясь в его лицо, сказал Терлейн. — Комната была спальней?

Он так и не понял, почему в этой части своего рассказа Мантлинг заговорил невнятно и сбивчиво, почему его лицо вдруг отяжелело и исказилось, веснушки на нем проступили отчетливее, а дыхание затруднилось.

— Спальней, — ответил Мантлинг, с видимым усилием и, словно отгоняя какую-то мысль, овладевая собой. — Там был большой стол и несколько стульев, — он бросил на гостя быстрый взгляд, — но комната использовалась как спальня. Да. Ха. А почему вы спрашиваете?

— Его жена пострадала?

— Нет. Она умерла годом раньше. От какой-то болезни, не от яда. Потом было еще три смерти. У второго Чарльза — того, что умер, — было двое детей, мальчик и девочка. Девочка умерла в той комнате накануне свадьбы, ей было лет восемнадцать-двадцать. Вот тогда и родилась легенда.

— Минуточку, — подал голос сэр Джордж. — В промежутке между двумя смертями комнатой пользовались?

— Нет. По какой-то прихоти… чудачеству… не знаю! Спросите Гая. Она была первой, кто спал там после смерти ее отца. Горничная — или кто-то еще — вошла в комнату меньше чем через два часа после нее и обнаружила ее мертвой. Вот с той поры и пошли разговоры про проклятие и прочую чушь. Комнату заперли и не открывали, пока сюда не прибыл какой-то француз, деловой партнер моего деда. Он-то и настоял на том, чтобы переночевать в ней. Ха! Французик даже до кровати не добрался. На следующее утро его нашли мертвым перед камином. Дату я запомнил, потому что в тот год была Франко-прусская война. 1870-й. Через шесть лет испытать комнату решил мой дед. Сказал, что у него есть теория. Но и он умер. Отец рассказывал, что они услышали его крики. Когда деда нашли, он уже был в конвульсиях и пытался что-то сказать. Но так ничего и не сказал.

Все это время Мантлинг расхаживал взад-вперед по комнате, но теперь остановился и резко повернулся.

— И вот теперь самая чертовщина. Моему отцу было тогда двадцать лет. Как человек здравомыслящий, он сделал то, к чему призывали еще моего дела: вызвать специалиста и проверить в комнате мебель, все эти чудные французские штучки. Да? Он связался с фирмой «Равель и К°», самой авторитетной в те времена. Старая компания, мебелью занимается с незапамятных времен. Старик Равель сам приехал из Парижа с двумя помощниками-экспертами. Они буквально разобрали все на кусочки, искали скрытые ловушки или иголки. Ничего не пропустили. Кое-что вынесли из комнаты и разрезали. Но…

— Ничего? — поднял брови сэр Джордж.

— Ничего. Потом старик приглашал и строителей, и архитекторов, и… кого только не приглашал. Скатали ковры, сняли люстру — ничего такого, что могло бы убить даже муху. Но это «ничего» убило четырех здоровых человек. Живых, крепких, как… как я. — Он расправил плечи и сердито блеснул глазами. — Но должно же быть какое-то объяснение. Может быть, это все мистификация. Я сам так думаю. Какой-то розыгрыш или что-то в этом роде. Разрази меня гром, люди так не умирают! И мы все выясним. Сегодня.

Теперь вы понимаете, что я задумал? Я собрал всех, кому это может быть интересно, и двоих посторонних. Мой младший брат, Гай, и тетушка. Джордж Анструзер, мой старый друг. Боб Карстерс, тоже мой старый друг, был со мной в джунглях, на таких людей можно положиться в любой ситуации — твердая и верная рука, независимо от того, есть у него скорострельная винтовка или нет. Проверено. Есть еще молодой Равель — по техническим вопросам. Родственник того Равеля, который приезжал сюда когда-то. Хоть и француз, но парень неплохой. Вот такая компания, люди здравомыслящие, как… как и я! — Он нахмурил песочного цвета брови, выпятил полные губы и снова принялся расхаживать под раскрашенной в туземные цвета стеной.

— Ну и наконец, этот парень, Бендер…

— Кстати, — рассеянно вставил сэр Джордж, — кто такой Бендер?

— Что? Бендер? Ты его не знаешь? Такой мелкий, темнолицый, с мягкими, как у врача, манерами, с дамами ладит. — Он ухмыльнулся. — Да ты вроде бы с ним знаком…

— Знаком, да. Но я имею в виду другое. Что тебе о нем известно?

Мантлинг остановился и огляделся.

— Что мне о нем известно? Немного. Очередной протеже Изабель, художник или что-то вроде того. Приехал откуда-то из провинции. А что?

— Ничего. Просто интересно. Продолжай, излагай свой план.

— Хорошо. И в довершение двое посторонних. Одного надлежало выбрать наугад. Я велел Шортеру ровно в восемь подойти к двери, остановить первого — кххрр! — представительного прохожего и пригласить на обед. — Мантлинг кивнул Терлейну. — Вас. Второго постороннего выбрали с расчетом, и ему, разрази его гром, уже полагалось бы прийти. Я назову вам только его инициалы, этого будет достаточно. Слышали о Г. М.?

Джордж вскинул голову:

— Уж не сэра ли Генри Мерривейла ты имеешь в виду? Из военного министерства? Того самого…

— Того самого, который вычислил убийцу в Белом Монастыре. Большого медведя. Ворчуна. Лучшего игрока в покер, которого я когда-либо встречал, — довольным тоном продолжил Мантлинг. — Я знал его по клубу «Диоген». Он скоро будет. И если в этом деле что-то нечисто, он разберется.

Терлейн уже слышал это имя из двух источников. Первым был его друг Джон Гонт, отзывавшийся о Мерривейле почти с восхищением. Вторым — его бывший студент по фамилии Беннет, высказывавшийся о нем в высшей степени одобрительно.

— Когда он придет, — твердым голосом продолжал Мантлинг, — мы вчетвером войдем в комнату, о которой я говорил. Отопрем дверь, вывернем шурупы, все осмотрим. Там наверняка беспорядок — еще бы, столько лет оставалась под замком, — но это не важно. Потом мы все идем обедать. Я уже говорил, что эта комната находится в конце коридора, который идет от обеденного зала. После обеда мы все будем тянуть карты, чтобы определить того, кто проведет там два часа. Все, кроме троих. Двое посторонних не участвуют. И Изабель тоже.

Сэр Джордж с угрюмым видом перешел к кожаному креслу и сел.

— Послушай… Насчет карт. Это твоя идея? — недовольно спросил он.

Мантлинг бросил на него резкий взгляд:

— Здорово, да? Нет, идея не моя. А жаль. Я хотел бы остаться в этой комнате. Но старина Боб Карстерс предложил кое-что получше. «Послушай, дружище, — сказал он, — а почему не дать шанс каждому? За исключением Джудит». Это моя младшая сестра, — пояснил Мантлинг.

— Но почему за исключением Джудит? Ей уже тридцать один.

Мантлинг повернулся к сэру Джорджу, и Терлейн почувствовал, что он едва сдерживается, чтобы не заорать.

— С чего бы это вдруг такая дьявольская въедливость, а? Почему, почему, почему! Только это от тебя и слышу. Мы сделаем так, как я считаю нужным. Джудит сейчас в городе, отправилась поужинать с Арнольдом, и, когда вернется, все уже закончится… — Он вдруг осекся, поймав себя на слове, и обеими руками потянул полы пиджака. — Так или иначе, один из нас войдет туда. Тот, кто вытащит старшую карту. Мы останемся в обеденном зале. Через каждые пятнадцать минут будем окликать его, проверять, все ли в порядке. А теперь давай закончим с твоими «почему».

— Да, — сказал сэр Джордж, — однако ж и без них не обойтись. Не лишним будет спросить, почему кто-то пытался мошенничать с картами.

— Чепуха! Просто кто-то сбросил их со шкафа.

— Но сначала достал их из коробки. Нет-нет, мой друг. Такое объяснение не пройдет. Кто-то определенно хотел подтасовать карты так, чтобы не он вытянул старшую.

Мантлинг тяжело вздохнул:

— Так ты думаешь, что есть опасность?

— Я бы выслушал мнение Гонта. Но не беспокойся, — сэр Джордж с некоторым раздражением махнул рукой, — отступать я не намерен. Кстати, у комнаты есть какое-то название?

— Название?

— В больших домах комнатам обычно дают какое-то название, чтобы отличить одну от другой, — довольно путано объяснил Джордж. — Зная, как в доме называют комнату, становится ясно, с чем она ассоциируется и можем ли мы получить ключик к понимаю того, что с ней не так…

— Ее называют Вдовьей комнатой. Ну, помогло? Будь я проклят, если знаю почему. Разве что из-за ее смертоносного воздействия.

— Почему ты не говоришь правду? — раздался вдруг тихий голос. — Ты же все прекрасно знаешь.

Расстеленные в доме ковры приглушали шаги, так что кто угодно мог подойти сзади и его никто не услышал бы. Мантлинг, очевидно, привык к этому, потому что даже не пошевелился и лишь заморгал покрасневшими веками. Но Терлейн вздрогнул от неожиданности.

В дверном проеме стояла худощавая женщина с высоко поднятыми плечами. Определить ее возраст Терлейн затруднился бы, как, вероятно, и каждый, кто видел ее впервые. Ей можно было дать как на десять лет больше ее нынешних пятидесяти, так и на десять меньше. Тонкое, вытянутое лицо не было, однако, ни худым, ни угловатым. Как и у Мантлинга, нос у нее был с высокой горбинкой, но губы насмешливые; волосы были коротко подстрижены и отливали серебром. Терлейн подумал, что ее можно было бы назвать красивой или, по крайней мере, привлекательной, если бы не одна деталь. Ей бы стоило закрыть глаза. Они были бледно-голубыми, такими блеклыми, что радужка сливалась с белком, и возникало неприятное ощущение, что на вас в упор смотрит слепой. Голос у нее был мелодичный, даже слишком мелодичный, как у радиоведущей.

— Раз уж мы пригласили гостей, — продолжила она и приветливо кивнула Терлейну, — давай хотя бы будем с ними откровенны. Доктор Терлейн, не так ли? — Она подошла к нему и протянула руку — Ваше имя назвал мне Шортер. Я — Изабель Бриксгем. Покойный лорд Мантлинг был моим братом. Рада принять вас в моем… нашем доме. Добрый вечер, сэр Джордж.

— Любезная хозяйка, — хохотнул Мантлинг, и его широкая грудь как будто стала еще шире. — Ладно. Что вы хотите, Изабель?

Пропустив вопрос мимо ушей, она обернулась.

— Позвольте представить — мистер Бендер, наш очень хороший друг.

Впоследствии (хотя, возможно, это была всего лишь arrière-pensée^[1], которая ничего не значила) Терлейн всегда говорил, что именно тогда, в первый раз увидев Бендера, он явственно почувствовал ужас предстоящего и ощутил дыхание смерти. Объяснить этого он не мог. Во внешности самого Бендера не было ничего зловещего, ничего, что могло бы предвещать грядущую беду. Довольно бесцветный, он все же скорее располагал к себе, чем отталкивал. Невысокого роста, аккуратный, с редеющими волосами и серьезным спокойным лицом, в чертах которого угадывался острый ум. При этом в нем ощущалась нервозность или даже не нервозность, а какое-то недовольство или давняя обида. Он определенно чувствовал себя не в своей тарелке: катал языком по щеке и вымученно улыбался, руки его слегка дрожали.

Возможно, на воображение Терлейна подействовала едва заметная выпуклость пиджака в том месте, где был внутренний карман. Он решил, не оружие ли это, но потом заметил, что выпуклость слишком плоская. Фляжка? Для смелости? Нет, для фляжки мала. Да и вообще, что за мысли?

— Мы с мистером Бендером знакомы, — сказал сэр Джордж, окинув его внимательным взглядом. — Вид у вас усталый. Много работы сегодня?

— Наверно. — Голос у Бендера был приятный, но бесцветный, невыразительный. Он попытался улыбнуться. — Знаете, работа бывает тяжелая, но мне нравится. И мисс Бриксгем меня поддерживает.

— Да, поддерживает, — добродушно сказал сэр Джордж, хотя выражение его лица говорило о другом. — И все же не перетруждайтесь. Рассчитываете скоро представить?

— Очень скоро, как мы надеемся, — негромко сказала мисс Бриксгем. — Но давайте не будем об этом сейчас.

В комнате повисло странное, зловещее молчание, и только Мантлинг, похоже, ничего не заметил; сунув руки в карманы, он продолжал нетерпеливо расхаживать, словно желая заполнить собой комнату. Остановившись возле одной из дубовых полок, он поправил бронзовую фигурку всадника. Взгляд его упал на два перекрещенных дротика с широкими наконечниками. Он уж было протянул к ним руку, но остановился при звуке мелодичного голоса мисс Бриксгем.

— Я много раз просила тебя, Алан, не прикасаться к отравленному оружию. — Она произнесла это таким спокойным и ровным тоном, будто продолжала предыдущее предложение. — Я также предупредила слуг, чтобы они не делали этого.

Мантлинг тут же обернулся с потемневшим от гнева лицом.

— А я много раз просил вас не болтать чепухи, — проревел он и, передразнивая ее тон, продолжал: — Если вы отдали такое распоряжение, то я отдам другое, противоположное. И позвольте еще раз спросить, что вам здесь нужно? Мой отец не допускал женщин в свой кабинет. Я тоже этого не позволяю. Вам ясно? Кроме того, хотя это к делу и не относится, вам совершенно не о чем беспокоиться. Арнольд уже проверил все эти стрелы. Они не отравлены.

— Стрелы, но не остальные твои безделушки, — холодно указала мисс Бриксгем.

— Эти? — Он постучал костяшками пальцев по наконечнику дротика.

— Пусть так. И раз уж ты спрашиваешь, что мне здесь нужно, я скажу. Первое. Почему ты сидишь с гостями здесь, а не в гостиной? Второе. Боюсь, мне придется настоять — как старшему и, возможно, более рассудительному члену семьи — на своем участии в этой дурацкой игре.

Пока мисс Бриксгем говорила, у Терлейна возникло ощущение, что у нее как будто два лица. Одно — лишь частично — они видели, когда она поворачивалась к племяннику; другое, с приятной улыбкой, когда смотрела на остальных.

— Да, если ты настаиваешь на том, чтобы тянуть карты, я определенно должна в этом участвовать. И кстати, Алан, почему ты не был откровенен?

— Откровенен?

— Почему ты не рассказал гостям всю историю? Ну, например, о том, что ты знаешь, как называется эта комната. Почему?

Большое лицо Мантлинга и покрасневшие веки как будто съежились. Тугие колечки волос блеснули в свете лампы.

— Может быть, потому, — медленно произнес он, — что своими предками я горжусь не более, чем ныне живущими родственниками.

Мисс Бриксгем повернулась к гостям. Приятная улыбка и мягкая поза странным образом контрастировали с бледными голубыми глазами, взгляд которых обратился к Терлейну, снова смутив профессора.

— В таком случае, джентльмены, — продолжала она, — я скажу вам, что во времена Регентства наш дом называли — полагаю, в шутку и с легкой руки самого принца-регента — Домом Палача. Что же касается Вдовьей комнаты, то Алан сказал вам не все. — Она поиграла нитью бус, изящным движением намотав их на запястье. — Поначалу комната называлась La Chambre de la Veuve Rouge. То есть Красная Вдова. Или гильотина.

Французские слова в ее исполнении прозвучали особенно мелодично, и она снова улыбнулась.

Терлейн вздрогнул — стук в дверь прозвучал особенно резко в наступившей тишине.

— Сэр Генри Мерривейл, ваша светлость, — объявил Шортер.

Примечания

1

Задняя мысль (фр.).