Мужчина мечты

Джулия Гарвуд, 1994

План пожилой леди Степлтон был хорош: ее любимой внучке Тейлор предстояло унаследовать огромное состояние бабушки… при условии переезда в США и венчания с Лукасом Россом, которому щедро уплачено за защиту «новобрачной» в путешествии через океан, к двум маленьким племянницам, которых она должна была опекать. По прибытии в Бостон им предстояло, конечно же, сразу аннулировать брак… Однако в Америке все сразу же пошло наперекосяк – оказалось, что обе девочки похищены. Тут уже «молодоженам» стало не до развода. Лукас и Тейлор немедленно устремляются в погоню за похитителями. В погоню, во время которой им предстоит не только пережить множество опасных и забавных приключений, но и полюбить друг друга…

Серия «Очарование» основана в 1996 году

Julie Garwood

PRINCE CHARMING

В оформлении обложки использована работа, предоставленная агентством Fort Ross Inc.

Печатается с разрешения литературных агентств Jane Rotrosen Agency LLC и Andrew Nurnberg.

© Julie Garwood, 1994

© Издание на русском языке AST Publishers, 2020

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

***

«Мама называла меня фантазеркой, воспитатели частной школы, где я училась, — хулиганкой, — рассказывает о себе Джулия Гарвуд. — Я выросла в большой семье. Сейчас у меня трое уже своих детей, и первый роман я начала писать, когда младший пошел в первый класс».

Сейчас ее перу принадлежит четырнадцать романов, и все они стали бестселлерами.

***

В одно мгновенье видеть вечность,

Огромный мир — в зерне песка,

В единой горсти — бесконечность,

И небо — в чашечке цветка.

Блейк У. «Изречения невинности»

Глава 1

Добродетель смела, а чистота бесстрашна!

Шекспир У. «Мера за меру»

Лондон, Англия, 1868 год

Стервятники собирались в вестибюле. В гостиной, столовой и библиотеке наверху уже было полно народу, а на изогнутой лестнице ждали своей очереди новые, одетые в черное хищники. Время от времени двое-трое из них одновременно кивали, с жадностью потягивая шампанское из своих бокалов. Они выжидали, осторожные и полные надежд, а еще мерзкие и отвратительные.

Родственники.

Немало здесь было и друзей графа Хейвенсмаунда, которые пришли выразить поддержку и сострадание по поводу вот-вот ожидаемой трагедии.

Праздник состоится позже.

Присутствующие недолго держали себя с достоинством, подобающим столь скорбному событию: вскоре алкоголь расслабил их, на лицах появились улыбки, тут и там уже слышался откровенный смех, перекрывая звон хрустальных бокалов.

При смерти основательница рода. Были две ложные тревоги за последний год, но многие полагали, что этот — третий — приступ все-таки совершит чудо; ну сколько можно обманывать всеобщие ожидания!

Леди Эстер Степлтон, древняя, по нынешним меркам, старуха: ей уже перевалило за шестьдесят, — всю жизнь только и делала, что копила, копила и копила, пора бы уж ей отправляться на тот свет, чтобы родственники могли наконец начать тратить. Это куда же годится: у одной из самых богатых женщин Англии единственный здравствующий сын едва ли не нищий. Неправильным считали это и сочувствующие ему кредиторы, о чем и заявляли громко всякий раз, когда граф мог их слышать. Ведь Малкольм все-таки не кто иной, как граф Хейвенсмаунд, и уж ему-то можно позволить тратить сколько пожелает и когда пожелает. Следовало, правда, учесть, что он не только мот, но еще и распутник, причем его предпочтения касаются в основном очень молоденьких девушек, но эти маленькие шалости вовсе не беспокоили ростовщиков — пожалуй, даже наоборот. Конечно, более респектабельные банкиры уже давно отказались давать деньги безнравственному графу, но уличные любители поживиться только рады были ублажить его. Каждый из них ссужал графа деньгами под огромные проценты, если требовалось выплатить очередной его карточный долг, не говоря уже о головокружительных суммах, которые приходилось выкладывать, чтобы заткнуть рот родителям соблазненных и брошенных молодых леди. Долги эти, безусловно, накапливались и составляли уже круглую сумму, но кредиторы терпеливо ждали в надежде совсем скоро получить не только долги, но и огромные проценты.

Ах как им это грело душу!

Томас, молодой помощник захворавшего дворецкого, вытолкал вон очередного кредитора, а потом с видимым удовольствием захлопнул дверь. Их наивность наводила на него тоску. Он не сомневался, что они и сами все прекрасно понимают, а ходят так, для порядка: вдруг повезет.

Томас жил в доме с двенадцати лет, и сейчас ему казалось, что за все эти годы ничего более позорного не видел. Его любимая хозяйка наверху отчаянно цепляется за жизнь, чтобы продержаться хоть немного: уладить все дела и дождаться любимую внучку Тейлор, которая должна приехать, чтобы сказать ей последнее «прости». А в это самое время внизу в полном разгаре светский прием, который устроил сын умирающей: сам ведет себя как настоящая скотина, каковой, в сущности, и является, и гости ему под стать. Джейн, его дочь, тут же, не скрывая своей радости: отец обещал ей значительную сумму из своего будущего состояния.

«Вот уж верно: каково семя, таковы и всходы», — подумал Томас. Отец и дочь — яблонька и яблочко что по характеру, что по аппетиту. Томас нисколько не переживал, что думает столь нелестно про родственников хозяйки: она думает точно так же. Не раз в разговоре леди Эстер называла Джейн гадюкой. Так это еще мягко сказано: сам Томас называл ее куда хуже. Она никогда не улыбалась, ее голова была полна злобных интриг. Знающие люди говорили, что Джейн — разрушительница: юные леди, которые только выходят в свет, ее побаиваются, и обходят стороной молодые джентльмены.

Однако на сей раз она зашла слишком далеко: посягнула на самое дорогое, что есть у леди Эстер, — попыталась уничтожить леди Тейлор.

— Ну ничего, — буркнул себе под нос Томас, — совсем скоро Джейн и ее распутному папаше придется обнародовать все свои мерзкие делишки.

Добродушная леди Эстер, слишком озабоченная собственными болезнями и семейными утратами, не замечала, что происходит вокруг. С того дня как старшая сестра Тейлор, Мариан, увезла своих малюток-близнецов в Бостон, леди Эстер начала угасать. Ей становилось все хуже, но не покорилась судьбе она лишь потому, как считал Томас, что непременно хотела при жизни увидеть, как малышка Тейлор, которую она воспитала будто собственную дочь, выйдет замуж и устроит свою судьбу.

Свадьба Тейлор была отложена по вине Джейн. Правда, это кошмарное событие имело и положительную сторону: у леди Эстер наконец открылись глаза. До этого безобразного случая она всегда ко всем проявляла снисходительность, но теперь просто жаждала мести.

Да где же Тейлор, ради всего святого? Томас молил Бога, чтобы она приехала поскорее, чтобы успеть подписать необходимые бумаги и проститься с бабушкой.

Еще несколько минут слуга нервно ходил взад-вперед, терзаясь тревожными мыслями, но затем был вынужден вернуться к своим обязанностям: провожать гостей, бесцеремонно рассевшихся на лестнице, в уже переполненную утреннюю гостиную в задней части дома. Он заранее отнес туда побольше напитков и закусок и, затолкав внутрь последних желающих, закрыл за ними двери и поспешил вернуться в вестибюль.

Шум с улицы заставил Томаса направиться к боковому окну и выглянуть наружу. Он сразу узнал верх черной кареты, которая, покачиваясь, замедляла ход в центре подъездной аллеи, и, облегченно вздохнув, произнес благодарственную молитву. Тейлор наконец приехала.

Томас заглянул в гостиную, убедился, что граф с дочерью все еще развлекают друзей, и поскорее закрыл двери. Если повезет, он сможет провести Тейлор через вестибюль и вверх по лестнице незаметно.

Тейлор тем временем пробиралась через толпу охотников за удачей, которые буквально осадили дом. Открыв ей дверь, Томас с удовольствием отметил, что она полностью игнорирует негодяев, старавшихся привлечь ее внимание. Некоторые из них буквально совали ей в руки свои визитные карточки, представляясь самыми лучшими в Англии советниками в области инвестиций, способными обеспечить ей тройную прибыль с капитала, который она скоро унаследует. И для этого от нее почти ничего требуется: лишь передать наследство им в управление.

Томасу было так противно смотреть на их ужимки, что хотелось вымести весь этот сброд грязной метлой, но ему пришлось сдержаться и, загородив собой Тейлор, открыть для нее дверь, гневно глядя через плечо на докучливых приставал.

— Мошенники — вот они кто, все до одного, если хотите знать мое мнение.

Тейлор согласно кивнула:

— Будь твоя воля, ты бы их разогнал, да, Томас?

Слуга улыбнулся:

— Сесил влепил бы мне затрещину, опустись я до их уровня. Дворецкий должен всегда помнить о чувстве собственного достоинства, миледи.

— На прошлой неделе я отправила Сесилу записку, но еще не получила ответа, поэтому начала волноваться.

— Не переживайте. Сесил хоть и стар, но еще крепок, кряжистый как дубленая кожа. Невзирая на свои болезни, он пришел проститься с леди Эстер. Кстати, она уже назначила ему пенсию. Вы знали об этом? Теперь он обеспечен наилучшим образом, леди Тейлор, так что не будет ни в чем нуждаться до конца своих дней.

— Почти тридцать лет он преданно служил этой семье, — напомнила Тейлор. — И хорошая пенсия — самое малое, что для него можно было сделать. А ты, Том, чем собираешься заняться? Не думаю, что дядя Малкольм позволит тебе здесь остаться.

— Ваша бабушка подумала и об этом. Ей хотелось, чтобы я присматривал за ее братом Эндрю. Мне придется переехать в Шотландию, но это не имеет значения: я готов хоть на край света отправиться ради леди Эстер. Она еще одарила меня наделом земли и назначила ежемесячное пособие… Впрочем, вы наверняка в курсе, это ведь ваша идея — вы всегда заботились о Томе, это уж точно, хоть я и постарше вас.

Тейлор улыбнулась. Это и правда была ее идея, но, вне всякого сомнения, бабушка и сама пришла бы к этой мысли, если бы ее не поглотили другие проблемы.

— Неужели, Том? — с улыбкой поддразнила его девушка. — Ну, может, всего на каких-нибудь два года.

— А все же старше, — возразил он без улыбки. — Ну-ка позвольте вашу шаль. Хорошо, что вы в белом — ведь именно так хотелось вашей бабушке. Прелестное платье, и если простите мне мою дерзость, то позволю себе заметить, что сегодня вы выглядите намного лучше, чем в прошлый раз.

Томас тут же пожалел о сказанном: не следовало напоминать ей об обстоятельствах их последней встречи. Разумеется, Тейлор не забыла того, что произошло тогда, однако напоминать ей об этом унижении было не по-джентльменски.

Надо признать, девушка действительно выглядела лучше, чем в тот ужасный день полтора месяца назад, когда леди Эстер позвала ее в гостиную и сообщила новость о ее женихе. Томас тогда стоял в комнате, прижавшись спиной к двери, как часовой, чтобы никто не посмел войти и помешать их разговору. Надо отдать должное Тейлор — не зарыдала и не потеряла самообладания: вела себя как истинная леди. Несмотря на сдержанность, было очевидно, что душевная рана, нанесенная ей, глубока. Рука, когда она поправляла волосы, дрожала, а лицо побелело, как только что выпавший снег. Наконец леди Эстер закончила читать грязное послание, которое получила, и голубые глаза Тейлор, такие ясные и лучистые, сразу стали безжизненными, как и голос, когда она произнесла:

— Спасибо, что сообщили, мадам. Я знаю, вам это было нелегко.

— Думаю, тебе лучше на время уехать из Лондона, Тейлор, пока весь этот шум не уляжется. Дядя Эндрю будет рад тебя видеть.

— Как пожелаете, мадам.

Тейлор извинилась и быстро вышла. У себя в спальне, вместе с прислугой она собрала вещи и меньше чем через час отправилась в бабушкино имение на севере Шотландии.

В отсутствие внучки леди Эстер не теряла времени: собрала своих поверенных и оформила должным образом завещание.

— Ваша бабушка будет счастлива видеть вас, леди Тейлор, — объявил Томас. — С тех пор как получила на днях это загадочное письмо, она пребывает в весьма дурном расположении духа и, я полагаю, рассчитывает, как нужно действовать.

Заметив визитные карточки, которые Тейлор все еще машинально сжимала в руке, он мягко их забрал, выбросил в корзину и пошел вместе с девушкой через вестибюль к лестнице, ведущей наверх.

— Как она, Томас? Ей не стало лучше?

Слуга видел, как ей страшно, и ему очень хотелось солгать, но он не посмел: Тейлор должна знать правду.

— Ей хуже, миледи, и на этот раз никакого облегчения ждать не приходится. Вам надо проститься с ней сейчас. Она больше всего обеспокоена состоянием своих дел. И мы не должны ее волновать, правда?

Тейлор кивнула:

— Разумеется.

К глазам подступили слезы, но усилием воли она сумела их сдержать. Бабушка расстроится, если заметит, что она плачет, да и слезами ничего не исправишь.

— Вы ведь помните о тех великих замыслах, что имеются у леди Эстер в отношении вас? Вы не передумали? Если бы она заподозрила, что вынуждает вас… — Томас не закончил фразу.

Тейлор с усилием улыбнулась:

— Я не передумала. Уж ты-то должен знать: я готова на все, лишь бы угодить бабушке. Перед смертью она хочет развязать все узелки, и раз я ее последний неразвязанный узелок, значит, просто обязана ей помочь. И от этого мне не уйти, Томас.

Из гостиной раздался хохот. Это буквально потрясло Тейлор. Обернувшись на шум, она увидела праздно сидевших в дальнем углу холла, неподалеку от лестницы, двух одетых в черное мужчин с бокалами шампанского в руках и только сейчас поняла, что в доме полно народу.

— Что все эти люди здесь делают?

Их пригласил ваш дядя, чтобы отпраздновать ожидаемое событие.

Тейлор его слова привели в ярость:

— У этого негодяя нет ни капли совести!

— Вы совершенно правы, миледи. Такое впечатление, что все хорошие качества унаследовал ваш батюшка — упокой Господь его душу! — в то время как Малкольм и его чадо…

Заметив, что Тейлор взялась за ручку двери гостиной, Томас замолчал на мгновение и сделал предостерегающий жест:

— Малкольм и Джейн там, миледи. Если они увидят вас, скандала не миновать. Я понимаю: вам хочется немедленно выставить всех вон, но на это нет времени: леди Эстер вас ждет.

Тейлор кивнула: конечно, он прав, встреча с бабушкой важнее, — вернулась к Томасу, и они поднялись по лестнице. Когда они оказались на площадке, девушка остановилась и неуверенно уточнила:

— Неужели ничего нельзя сделать? Ей ведь можно как-то помочь…

Томас покачал головой:

— Сердце леди Эстер износилось, и доктор Эллиот полагает, что теперь это только вопрос времени, о чем он и уведомил вашего дядю Малкольма. Поэтому все и собрались здесь сегодня. Когда ваша бабушка узнала об этом, устроила доктору такую взбучку, что, думаю, у него до сих пор звенит в ушах.

Тейлор улыбнулась, представив себе картину: бабушка отчитывает огромного толстого Эллиота, а тот дрожит как осиновый лист.

— Она потрясающая, правда?

— Это уж точно! — с чувством подтвердил Томас. — Кого угодно может заставить дрожать от ужаса. Мне самому то и дело приходилось себе напоминать, что я ее не боюсь.

— Да у тебя никогда не было причин бояться ее, — усмехнулась Тейлор.

Лицо Томаса расплылось в улыбке.

— Вы же сами меня убедили, что не надо бояться. Это когда мадам бушевала, после того как вы притащили меня в дом.

Тейлор кивнула в ответ:

— Как всегда, умела разнести все в пух и прах, не повышая голоса.

— Да, именно так. Она ведь всегда и во всем остается настоящей леди, — с гордостью заметил Томас. — Эллиот дрожал так, будто на него кричали. Надо было видеть его лицо, когда она пригрозила, что не оставит ему денег на новую лабораторию.

Они шагали по длинному коридору, и Тейлор спросила:

— Доктор сейчас у мадам?

— Нет, всю ночь был у ее постели, а недавно уехал переодеться. Обещал скоро вернуться: примерно через час, — так что у нас достаточно времени. Те, кого пригласила леди Эстер, сейчас в гостиной, примыкающей к ее покоям. Она приказала мне проводить их наверх по задней лестнице, чтобы никто не увидел, так что сэр Малкольм ни сном ни духом, а когда узнает, будет уже поздно.

— Мадам не изменила свое решение?

— Ни в коем случае! Если позволите, дам вам один совет: не показывайте леди Эстер своих слез, она очень расстроится.

— Нет-нет, моих слез она не увидит, — пообещала Тейлор.

Покои леди Эстер находились в конце коридора, и Тейлор не медля, как только Томас открыл перед ней дверь, вошла в спальню.

Внутри было темно, как ночью, и несколько секунд ей понадобилось, чтобы сориентироваться в темноте.

Спальня была такая огромная, что Тейлор, как и прежде, подумала, что здесь уместилась бы добрая половина Гайд-парка. Значительную площадь занимала кровать с четырьмя колоннами. Напротив располагались три кресла и два небольших приставных столика перед занавешенными окнами. Тейлор всегда так любила эту комнату! Будучи ребенком, она обожала прыгать на этой кровати, кувыркаться на толстых персидских коврах и поднимала такой шум, что могла и мертвого разбудить, — так, по крайней мере, говорила бабушка.

В этой комнате разрешалось все. Когда была в настроении, бабушка позволяла Тейлор наряжаться в свои прелестные шелковые платья и атласные туфли. Девочка надевала шляпу с широкими полями, украшенную целыми кустами цветов и перьев, вешала на шею множество драгоценностей, натягивала белые перчатки, которые доходили ей как раз до плеч, и, разодевшись в пух и прах, подавала бабушке чай. Потом они вместе, как истинные леди, чинно пили чай, и Тейлор придумывала невероятные истории о приемах, на которых будто бы побывала. Бабушка серьезно кивала, подыгрывая внучке, никогда не смеялась и, усердно обмахиваясь расписным веером, в нужный момент шептала: «Ну и ну! Надо же!» Порой леди Эстер даже изображала возмущение по поводу скандалов, которые выдумывала Тейлор. В большинстве таких историй непременно фигурировала цыганка, а то и две, и фрейлины. Случалось, выдумывала возмутительные истории и сама мадам.

Тейлор трепетно хранила все чудесные воспоминания, связанные с этой комнатой, и боготворила ее хозяйку.

— Вы сюда добирались целую вечность, юная леди, так что готова принять ваши извинения за то, что заставили меня ждать, — прозвучал в покоях скрипучий голос бабушки.

Тейлор направилась к кровати, но чуть не упала, споткнувшись о скамеечку для ног.

— Прошу прощения, мадам.

— Ты зря теряешь время, Тейлор. Садись, нам надо многое обсудить.

— Но я не вижу стульев, мадам.

— Зажги одну свечу, Джанет, но не больше! — приказала леди Эстер горничной. — И уходи. Я хочу побыть наедине с внучкой.

Тейлор наконец рассмотрела стулья, села на тот, что стоял в центре, расправила складки платья и сложила руки на коленях. В темноте и на таком расстоянии она не могла почти ничего различить, но все равно сидела прямо, напряженная как струна. Бабушка не переносила распущенности, а поскольку обладала кошачьим зрением — или так по крайней мере казалось Тейлор, — расслабляться было нельзя.

Свеча на столе у бабушкиной кровати стала маячком в этой темноте. Тейлор скорее почувствовала, а не увидела, как мимо нее прошла горничная, и, дождавшись, когда щелкнет дверь, громко спросила:

— Почему здесь так темно, мадам? Разве вам не хочется увидеть солнце?

— Нет, я не в таком виде, чтобы выставлять лицо на яркий свет. Я умираю, Тейлор, я знаю это, но суетиться не буду: это недостойно леди, — однако и легко сдаваться не собираюсь. Пускай смерть поищет меня в темноте, и если судьба будет милостива ко мне, то не найдет до тех пор, пока я не завершу все свои земные дела. При свете смерть меня обнаружит быстрее, а это не входит в мои планы. Боюсь, ты даже не представляешь, что тебе предстоит.

Неожиданная смена направления разговора застала Тейлор врасплох, но она быстро овладела собой:

— Позволю себе не согласиться с вами, мадам: вы сами научили меня быть готовой к любым случайностям.

Леди Эстер фыркнула:

— Я многого не учла в твоем обучении и воспитании. Ты ничего не знаешь о замужестве, не представляешь, как быть хорошей женой. Я не могу простить себе, что оказалась не способна обсуждать с тобой столь интимные вещи. Общество навязывает нам массу ненужных ограничений. Мы постоянно должны быть правильными и чопорными. Не знаю, как тебе удалось обойти все это, но в тебе столько любви и сострадания. Сейчас могу признаться: я рада, что не сумела подавить эти качества. Ты никогда не понимала, зачем нужно быть твердой. Но теперь уже слишком поздно меняться: ты безнадежная мечтательница, Тейлор, и твое увлечение романами и жалость ко всяким оборванцам лишнее тому доказательство.

Девушка улыбнулась:

— Их называют людьми гор. А мне казалось, что вы с удовольствием слушали, когда я читала о них.

— Я и не говорю, что эти сказки мне не нравились, — пробормотала леди Эстер. — Но речь сейчас не об этом.

— Да, мадам, — покорно согласилась Тейлор.

— Итак, дорогая, тебе придется все-таки спуститься с небес на землю.

— Непременно, мадам.

— Конечно, мне следовало потратить время и научить тебя, как сделать из мужчины доброго и заботливого мужа.

— Дядюшка Эндрю об этом позаботился: просветил обо всем, что мне следует знать.

Леди Эстер удивилась:

— Интересно, откуда моему брату это известно? Он столько лет жил отшельником у себя в Шотландии. Чтобы рассуждать на такие темы, надо состоять в браке. Забудь все, что он тебе говорил: Эндрю ничего не смыслит в семейной жизни.

Тейлор покачала головой:

— Не готова с вами согласиться, мадам: дядюшка Эндрю давал мне весьма разумные советы. А почему, кстати, он никогда не был женат?

— Может, потому, что никто не захотел связывать с ним жизнь, — предположила леди Эстер. — Единственное, что интересовало моего брата, — так это его лошади и скачки.

— И еще оружие, — напомнила Тейлор. — Он до сих пор там что-то изобретает.

— Ну да, ну да… — согласилась леди Эстер. — И все же мне очень любопытно: что он говорил тебе о семейной жизни?

— Если я хочу сделать из негодяя хорошего мужа, то должна относиться к нему как к лошади, которую собираюсь объезжать: то есть твердо, ни в коем случае не показывая, что боюсь, а ласку выдавать только мелкими порциями. Дядюшка Эндрю заверил, что через полгода такой дрессировки муж станет шелковым: будет меня ценить и носить на руках, относиться ко мне как к принцессе.

— А если нет?

Тейлор улыбнулась:

— В таком случае придется позаимствовать одно из дядюшкиных замечательных ружей и пристрелить его.

— Да, пару раз и мне хотелось застрелить твоего деда, — улыбнулась леди Эстер, но уже в следующую секунду настроение из веселого сделалось грустным и меланхоличным, голос дрогнул от волнения, когда она проговорила: — Боже милостивый, ведь ты еще почти ребенок! Как ты будешь управляться?

Тейлор поспешила успокоить ее:

— Все будет хорошо: хоть вы и считаете меня ребенком, но я уже повзрослела. Вы прекрасно меня воспитали, так что не стоит волноваться.

Леди Эстер громко вздохнула:

— Ладно, постараюсь. Ты так любила меня и так была предана мне все эти годы, а ведь я… я ни разу не говорила, что люблю тебя. Понимаешь?

— Да, мадам.

Какое-то мгновение обе молчали, затем леди Эстер заговорила о другом:

— До сих пор я не желала слышать, почему твоя сестра так рвалась из Англии. Сейчас я готова допустить, что просто боялась узнать правду: причиной побега Мариан явился мой сын. Это так? Что натворил Малкольм? Если у тебя есть желание, можешь рассказать.

Внутри у Тейлор все сжалось, и она глубоко вздохнула, прежде чем ответить:

— Нет, мадам: все это было так давно…

— Ты что, все еще боишься? У тебя голос дрожит.

— Нет, не боюсь.

— Ведь я тогда помогла Мариан и этому ее никчемному мужу уехать, не задавая лишних вопросов, разве не так?

— Так, мадам.

— Мне это было нелегко, ведь я хорошо понимала, что больше никогда с ней не увижусь. Конечно, я никогда не считалась с мнением Мариан, и правильно делала! Посмотри, какого мужа она себе выбрала: Джордж был лишь немногим лучше уличного попрошайки, да и не любил ее. Ему нужны были ее деньги. А поскольку она не хотела ничего слышать, я отреклась от них обоих, но сделала это просто от злости — теперь могу это признать.

— Джордж вовсе не был никчемным, мадам: просто не имел деловой хватки. Может, он и правда женился на сестре главным образом из-за денег, но ведь не бросил же, когда вы лишили ее наследства. Я думаю, он со временем полюбил Мариан, пусть и не так, как нам бы этого хотелось, и всегда был добр к ней. А судя по письмам, которые мы получали, он был к тому же замечательным отцом.

Леди Эстер кивнула:

— Да, мне тоже кажется, что он был им хорошим отцом, — неохотно согласилась она. — Именно ты убедила меня дать им денег, чтобы они могли спокойно покинуть Англию. Ты умеешь убеждать.

— Спасибо, мадам.

— А у самой Мариан не было желания рассказать мне, что же все-таки произошло? Боже мой, ее уже целых полтора года нет в живых, а я только сейчас решилась спросить тебя об этом.

— Нет, Мариан никогда ничего не сказала бы вам, — твердо проговорила Тейлор.

— Но тебе-то доверилась?

— Да, но только потому, что хотела защитить меня. — Тейлор пришлось сделать паузу, чтобы перевести дыхание и успокоиться. Но тема эта была для нее столь мучительной, что у нее задрожали руки. А ей совсем не хотелось, чтобы бабушка заметила, как она расстроена, поэтому, пытаясь скрыть дрожь в голосе, продолжила: — Вы дали ей понять, что любите ее, уже тем, что защитили, не требуя никаких объяснений. Вы помогли им с Джорджем уехать, они были счастливы в Бостоне, и я уверена, что скончалась она умиротворенной.

— А если бы я попросила тебя сейчас привезти ее дочерей домой, в Англию, были бы они в безопасности?

— Нет! — не раздумывая, ответила Тейлор и уже спокойнее добавила: — Девочки должны расти на родине своего отца — именно этого хотели Джордж и Мариан. «И ни в коем случае не под опекой Малкольма».

— Если бы девочек унесла холера, мы ведь уже были бы в курсе, правда?

— Думаю, да. Они живы и, слава богу, здоровы, — заявила Тейлор, стараясь, чтобы голос ее не выдал.

Как бы ей хотелось, чтобы это было правдой! Трагическую новость о смерти Джорджа сообщила в письме няня девочек, миссис Бартлсмит, и у нее не было уверенности, что причиной тому холера, поскольку врач отказался прийти в дом к покойному из боязни заразиться. Во время болезни няня не допускала детей к отцу: оберегала по мере своих сил. Господь еще раньше прибрал Мариан. Не может же он быть так немилостив, чтобы унести и двухгодовалых малюток. Об этом было страшно даже подумать.

— Я верю тебе, Тейлор, — устало проговорила леди Эстер.

— Спасибо, мадам.

— Разве я не оберегала тебя, пока ты росла и взрослела?

— О да! — с чувством признала Тейлор. — Все эти долгие годы вы защищали и опекали меня.

Несколько минут обе молчали, потом леди Эстер спросила:

— Готова ли ты уехать из Англии? Бостон на другом конце света.

— Да, мадам.

— Я хочу, чтобы обо мне вспоминали с любовью, поэтому рассказывай малюткам обо мне только хорошее, даже если тебе придется кое-что придумать.

— Разумеется, мадам.

Тейлор, изо всех сил стараясь не расплакаться, смотрела на свои руки и пыталась глубже дышать.

Леди Эстер, казалось, не замечая состояния внучки, еще раз подробно напомнила, что перевела в банк Бостона деньги. Когда она заканчивала свои наставления, голос ее совсем ослабел:

— Сэр Эллиот, как только вернется, объявит, что я опять чудом выкарабкалась. Может, он и глуп как пробка, но хорошо знает, чей хлеб ест. А ты поедешь на бал и будешь делать вид, что все прекрасно, как всегда: улыбаться, радоваться, что мне стало лучше, — и не уйдешь до тех пор, пока часы не пробьют полночь. Никто не должен заподозрить, что на рассвете ты уезжаешь, ни одна душа.

— Но, мадам, теперь, когда вы так больны, я надеялась побыть здесь с вами.

— Нет, ни в коем случае! — отрезала леди Эстер. — Ты должна уехать из Англии, пока я еще жива, а компанию мне составит Эндрю, так что не переживай: одна не останусь. Малкольм и остальные узнают о твоем отъезде, когда будешь уже в открытом море. И не пытайся возражать: просто дай мне умереть спокойно.

— Да, мадам, — со слезами в голосе выдавила Тейлор.

— Ты что, плачешь?

— Нет, мадам.

— Не выношу слез.

— Да, мадам.

Леди Эстер удовлетворенно вздохнула:

— Я приложила массу усилий, чтобы отыскать такого, как надо. Ты ведь это знаешь, да? Ну конечно, знаешь. Так вот, есть еще один документ, который нужно подписать и заверить: последнее дело, за которым я должна проследить лично, — а потом можно и на покой.

— Я не хочу, чтобы вы умирали.

— Не всегда бывает так, как нам хочется, юная леди. Помните об этом.

— Да, мадам.

— Вели Томасу привести сюда джентльменов, которых он спрятал в маленькой гостиной, а потом приходи сюда подписать бумагу, и я ее заверю.

Тейлор встала:

— Вы не передумаете?

— Нет, — ответила леди Эстер. — А ты?

В ее резком, отнюдь не шутливом тоне слышался вызов, и Тейлор, заставив себя улыбнуться, отозвалась с такой же твердостью:

— Нет, не передумаю.

— Тогда поторопись: время идет, а оно, видишь ли, мой враг.

Тейлор направилась к двери, соединившей спальню и соседнюю маленькую гостиную, но на полпути вдруг остановилась.

— Мадам, пока Томас никого не привел, я… можно мне… Нам ведь не удастся больше остаться наедине…

Больше она ничего не сказала, но в этом и не было нужды: бабушка сама прекрасно поняла, о чем просит внучка.

В комнате раздался громкий вздох.

— Ну, если без этого нельзя… Говори, Тейлор, — проворчала старуха.

— Я люблю вас, мадам, всем сердцем люблю.

Он не мог поверить, что сделал это. Проклятье! Чуть было не сорвал все дело. Он с отвращением тряхнул головой. Кем же надо быть, чтобы заставить одного брата купить свободу другому? Настоящим ублюдком, вот кем, сукиным сыном!

Лукас Майкл Росс отогнал прочь эти мысли: что сделано, то сделано. Мальчик свободен и готов начать новую жизнь. Это главное. А этот сукин сын, наследник семейного состояния, в итоге свое получит. Что до Лукаса, то ему наплевать, сгниет или будет процветать в Лондоне его старший сводный братец.

Но гнев его не проходил. Лукас прислонился к колонне неподалеку от ниши и наблюдал, как по мраморному полу великолепного бального зала перед ним кружатся пары. Рядом с ним стояли друзья его брата, Моррис и Хемптон, титулованные особы, правда, вспомнить, какие именно титулы они носили, он не мог. Молодые люди были увлечены горячим спором о достоинствах и недостатках капитализма в Америке и о том, почему он все равно обречен на неудачу. Лукас делал вид, что ему интересно, изредка поддакивал, а в основном игнорировал и этих двоих, и их спор.

Это был его последний вечер в Англии, и хотелось поскорее его закончить. Лукас не чувствовал привязанности к этой унылой холодной стране и не мог понять тех, кто решил здесь обосноваться. После Америки, диких просторов, почти не тронутых цивилизацией, Лукас не мог представить, чтобы добровольно выбрал Англию. Он находил, что большинство ее жителей такие же напыщенные и вычурные, как их государственные деятели и памятники. У него вызывала отвращение толпа, бесконечные дымящие трубы, серо-черный смог, безвкусица женщин и чопорность мужчин. В Лондоне он всегда чувствовал себя как в тюрьме или в клетке. Ему вдруг вспомнился танцующий медведь, которого он однажды в детстве видел на сельской ярмарке в окрестностях Цинциннати. Зверя нарядили в мужские шаровары, и он танцевал на задних лапах вокруг своего хозяина, который направлял его, дергая за длинную тяжелую цепь, надежно закрепленную на шее.

Мужчины и женщины, кружившиеся в танце, напоминали Лукасу того дрессированного медведя. Их движения были резки, неестественны и, конечно, отрепетированы. Платья на женщинах различались только по цвету, совершенно одинаковые по стилю и покрою. Мужчины, на его взгляд, выглядели столь же нелепо, все как на подбор облаченные в торжественно черное, как в униформу. Черт побери, у них даже ботинки были одинаковые! Нормы и правила общества, полного условностей, в котором они жили, были их цепями, и Лукас вдруг почувствовал, что ему даже немного жаль их. Никогда им не узнать ни настоящих приключений, ни свободы, ни открытых просторов. Они поживут, потом умрут, но так и не поймут, что потеряли.

— Отчего вы так сморщились, Лукас? — поинтересовался Моррис, старший из двух англичан, и внимательно уставился на него в ожидании ответа.

Лукас кивком показал на танцующих и проговорил со своим мягким протяжным кентуккийским выговором, который так забавлял собеседников:

— Я вот думаю, что среди них нет ни одной белой вороны.

Моррис в замешательстве покачал головой: было очевидно, что он не понял смысла этого замечания, — и более проницательный Хемптон пояснил:

— Это он о танцующих.

— Ну и?.. — все еще не дошло до Морриса.

— Ты разве сам не замечаешь, как похожи одна на другую женщины? У всех волосы завязаны тугим узлом на затылке, и почти у каждой из этого узла торчат во все стороны дурацкие перья. Да и платья не различить. А все эти хитроумные проволочные каркасы у них под юбками, чтобы задницы выглядели более привлекательно… Да и мужчины тоже не лучше: все как на подбор…

Хемптон повернулся к Лукасу:

— Воспитание и образование совсем лишили нас индивидуальности.

— Но Лукас тоже одет официально, как и мы, — выпалил Моррис с таким видом, будто эта мысль только что пришла ему в голову.

Этот низкорослый коренастый мужчина с редеющими волосами и в очках с толстыми стеклами имел свое твердое мнение по любому вопросу и был убежден, что его исключительная миссия — служить адвокатом самого дьявола и оспаривать любую точку зрения, которую выскажет его лучший друг.

— Туалеты, против которых ты вдруг ополчился, идеально подходят для балов, Хемптон. А в чем бы ты хотел видеть джентльменов — в сапогах и кожаных штанах?

— А что? Было бы весьма оригинально, — огрызнулся тот и, прежде чем Моррис сообразил, что ответить, повернулся к Лукасу и переменил тему: — Вам, наверное, хочется поскорее вернуться в свою долину?

— Да, — охотно подтвердил Лукас и впервые за весь вечер улыбнулся.

— Значит, вы завершили все свои дела?

— Да, почти все.

— Вы разве не завтра уезжаете?

— Завтра.

— И когда же собираетесь закончить то, что не успели, если у вас осталось так мало времени? — удивился Хемптон.

Лукас пожал плечами:

— Осталось всего одно небольшое дело, так что успею.

— Вы забираете Келси с собой? — поинтересовался Хемптон.

— Именно из-за него я и приезжал в Лондон. Мальчик уже в дороге: вместе с братьями направляется в Бостон. Они выехали позавчера.

Келси — самый младший из троих сводных братьев Лукаса. Двое старших, Джордан и Дуглас, были уже вполне закаленными переселенцами и обрабатывали свою землю в долине. В последний приезд Лукаса в Англию Келси был еще слишком мал, и пришлось оставить его с гувернерами еще на два года. Сейчас ему почти двенадцать. Интеллектуально мальчик очень развит: уж об этом Лукас позаботился, — а вот эмоционально — благодаря этому сукину сыну, наследнику семейного состояния, — совершенно заброшен.

Теперь уже не имело значения, готов ли Келси к суровой жизни на природе: мальчик просто умрет, если не покинет Англию.

— Жаль, что Джордан и Дуглас не остались на сегодняшний вечер, — заметил Моррис. — Им бы понравилось — здесь полно их друзей.

— Они сами изъявили желание уехать вместе с Келси, — объяснил Лукас.

А еще они были полны решимости как можно скорее вывезти мальчика из Англии. Едва наследник подписал все необходимые бумаги об опекунстве, они сразу отправились в путь, опасаясь, что он передумает или запросит еще бо́льшую сумму в обмен на собственного брата.

В Лукасе опять начала закипать злоба. Черт побери, как же ему самому не терпелось поскорее уехать из Англии! Во время войны с Югом он попал в тюремную камеру размером не больше чулана. С тех пор у него появилась боязнь замкнутого пространства и стало казаться, что он сойдет с ума, если не выберется оттуда. На том, однако, мучения его не прекратились, и жизнь поставила его перед новым ужасным испытанием, о котором он даже не мог подумать без того, чтобы его не прошиб холодный пот. Да, война здорово изменила его. Он не мог больше выносить тесных помещений. У него перехватывало горло и становилось трудно дышать. И вот сейчас это чувство опять начинало расти. В его глазах Лондон быстро превращался в тюрьму, и он не мог думать ни о чем другом, кроме как поскорее выбраться на свободу.

Лукас достал карманные часы и щелкнул крышкой: до полуночи осталось двадцать минут, совсем немного — надо потерпеть, раз обещал.

— Как жаль, что я не могу поехать с вами! — неожиданно выпалил Хемптон.

Моррис сквозь толстые очки покосился на приятеля как на умалишенного:

— Ты шутишь? А как же масса обязательств. Или для тебя титул и земли ничего не значат? Не могу поверить, что ты это серьезно. Никто в здравом уме ни за что не променяет Англию с ее богатыми возможностями и перспективами на другую страну.

Морриса, как видно, сильно задело столь пренебрежительное отношение к родине, и он принялся стыдить Хемптона, но Лукас больше не прислушивался, поскольку заметил в другом конце зала этого сукина сына, наследника. Уильям Меррит-третий, законный первый сын, был старше Лукаса, незаконнорожденного, на три года. Их отец приезжал в Америку еще совсем молодым и там вскружил голову юной невинной деревенской девушке. Он клялся ей в вечной любви, заманил наконец в постель, а потом решил сообщить, что дома, в Англии, его дожидаются жена и сын. И вот теперь этот самый сын стал точной копией своего родителя, то есть сущим дьяволом, который заботился лишь о собственных желаниях и удовольствиях. Преданность роду и семейные ценности не имели для него никакого значения, но поскольку он обладал всеми преимуществами первого сына, ему по наследству перешли земли, титул и все имеющиеся средства. Его отец не побеспокоился о том, чтобы обеспечить других своих законных сыновей, а первенец не собирался с ними делиться. Джордана, Дугласа и Келси просто вышвырнули на улицу.

Джордан первым отыскал Лукаса и попросил о помощи: хотел приехать в Америку и начать новую жизнь. Лукас не испытывал желания впутываться в это дело: Джордан и его братья были ему совсем чужими, так же как и мир благополучия и роскоши, в котором они привыкли жить, — но оттолкнуть Джордана не сумел, даже не задумываясь почему. А потом приехал Дуглас, и Лукасу было уже слишком поздно что-либо менять. Потом, съездив в Англию, он увидел, как обращаются с Келси, и понял, что просто обязан освободить из этих пут и самого младшего брата.

И это стоило Лукасу цены, которую придется заплатить, — собственной свободы.

Вальс закончился громким крещендо как раз в тот самый момент, когда Моррис завершил нравоучения. Музыканты поднялись и церемонно раскланялись под гром оваций, внезапно аплодисменты оборвались.

Пары, все еще толпившиеся в центре зала, повернулись в сторону входа, среди гостей воцарилось молчание, и Лукас, заинтригованный поведением толпы, тоже обернулся. В этот момент Моррис слегка толкнул его локтем:

— В Англии не все столь ужасно. Взгляните-ка, Лукас: вот вам доказательство.

Это было сказано с таким восторгом, что Лукас вовсе не удивился бы, увидев у входа в зал саму королеву английскую.

— Хемптон, подвинься, а то ему за тобой не видно, — приказал Моррис.

— Да Лукас на целую голову выше многих в этом зале, — пробормотал Хемптон. — Он и так все увидит. А еще я не могу ни на секунду оторвать взгляд от этого прекрасного создания и уж тем более никуда не собираюсь двигаться. Боже милосердный, она явилась! Да, смелости ей не занимать, этого у нее не отнимешь.

— Вот вам и белая ворона, Лукас, — объявил Моррис с гордостью.

Молодая леди, о которой шла речь, стояла на верхней ступеньке лестницы, что вела вниз, в бальный зал. Англичане вовсе не преувеличили: она действительно была прекрасна. Даже целомудренное ярко-синее платье с присборенным воротом, умеренно открытое и не слишком плотно облегающее фигуру, не могло скрыть плавных линий ее тела и белоснежной кожи.

Красавица была совершенно одна, и, судя по едва заметной улыбке на губах, ее ничуть не беспокоил переполох, вызванный ее появлением. Похоже, не беспокоило леди и то, что туалет ее уже несколько устарел: юбка не стояла колом, и под ней явно отсутствовало хитроумное проволочное сооружение. Волосы не были уложены на затылке в тугой узел, а свободно спадали мягкими золотистыми волнами на нежные плечи.

Она была совершенно не похожа на других дам в бальном зале, и, возможно, именно это приковало к ней восторженное внимание всех присутствующих. Она была свежим дуновением совершенства.

Такое прелестное зрелище не могло оставить Лукаса равнодушным. Он инстинктивно зажмурился и тут же открыл глаза, но она никуда не исчезла. Он не видел, какого цвета у нее глаза, но был уверен, что голубые… светло-голубые.

Он вдруг почувствовал, что ему трудно дышать: грудь словно тисками сдавило, а сердце пустилось вскачь. Черт побери, ни дать ни взять юнец, молокосос. Позорище!

— Она и в самом деле белая ворона, — согласился Хемптон. — Посмотрите-ка на маркиза, вон там, в дальнем углу зала: я могу поклясться, что даже на таком расстоянии читаю желание в его глазах. Мне кажется, его молодая жена тоже это заметила. Вы только полюбуйтесь, как она на него уставилась. Боже, это просто восхитительно! Я очень надеюсь, что этот злодей наконец получит по заслугам. О, простите меня, Лукас! Мне не следовало в столь неуважительном тоне отзываться о вашем сводном брате.

— Я не считаю его родственником, — возразил Лукас. — Он всех нас оставил без гроша. И вы правы, Хемптон: справедливость непременно восторжествует.

Хемптон посмотрел на него с любопытством:

— Вы меня заинтриговали: что же вы знаете такое, чего мы не знаем?

— Может, он уже наслышан о том унижении, — вмешался Моррис и, не дожидаясь, подтвердит это Лукас или опровергнет, поспешил описать ситуацию, на тот случай, если он все-таки незнаком с ней во всех подробностях: — Это прелестное создание в синем с пленительной улыбкой на губах когда-то было помолвлено с вашим сводным братом — впрочем, я уверен, что уж об этом-то вы знаете. Все было гладко, пока он ухаживал за ней, а она, такая юная и чистая, безусловно, находила его весьма привлекательным, но потом, за две недели до свадьбы, он сбежал с ее кузиной, Джейн. На торжество уже было приглашено больше пятисот человек, и, конечно, всем пришлось сообщить, что свадьба отменяется. Это событие должно было стать гвоздем сезона. Можете себе представить, какой резонанс вызвала его отмена, да еще буквально через несколько дней после объявления! Позор!

— Видите, как Джейн теперь жмется к Уильяму? — хмыкнул Хемптон. — Но ведь это просто смешно. Уильям даже не пытается скрыть свои похотливые мысли. Я не удивлюсь, если он уже раскаивается. Джейн всего лишь бледная тень того, что он упустил, так ведь?

Но Лукасу было не до смеха.

— Уильям просто идиот.

Хемптон кивнул в знак согласия:

— Я презираю Уильяма Меррита. Он проходимец и плут. Он не только одурачил моего отца, но еще и унизил, всем об этом рассказав.

— А как Уильям поступил со своими братьями! — вставил Моррис.

— Ведь он едва не погубил Джордана и Дугласа, верно? — добавил Хемптон.

— Да, именно так, — кивнул Моррис. — Но сейчас он за все расплатится и никогда в жизни не будет счастлив. Джейн такая же мразь, как и он сам: вот уж парочка так парочка. По слухам, она беременна, и мне заранее жаль этого младенца.

— Так они особенно и не скрывали свою связь, даже когда он был помолвлен, — сказал Хемптон. — Но Джейн еще пожалеет. Она-то думает, что Уильям унаследует огромное состояние.

— А разве нет? — удивился Лукас.

Хемптон отрицательно покачал головой:

— Об этом скоро станет известно всем. Он не богаче нищего. Этот недоумок играл на бирже и потерял все до последнего фунта. Его земля теперь принадлежит не ему — банкирам. Вероятно, он рассчитывает на то, что Джейн получит солидное состояние, когда умрет старая леди Степлтон. Она долго болела, но, как я понял, опять чудом поправилась.

Вновь зазвучала музыка, и толпа переключилась на танцы. Леди Тейлор, грациозно придерживая подол платья, сошла вниз по ступенькам. Лукас, не в силах оторвать от нее глаз, сделал шаг в ее сторону, остановился и опять посмотрел на карманные часы: еще десять минут. Всего каких-то десять минут — и он свободен.

Лукас с удовлетворением вздохнул и улыбнулся. Улыбалась и Тейлор, в точности исполняя волю бабушки. Едва переступив порог зала, она, приказала себе улыбаться, и, бог свидетель, никто ни словом, ни делом не сотрет улыбку с ее лица.

Она будет веселиться вместе с остальными, как бы это ни было похоже на агонию, и не поддастся отчаянию. Ей надо думать о будущем: в ней нуждаются осиротевшие крохи.

Все свободные джентльмены наперегонки бросились к ней, но Тейлор не обратила на них внимания и окинула взглядом зал в поисках своего кавалера. Первыми увидела кузину Джейн с Уильямом, но тут же отвела глаза в сторону. Сердце забилось чаще: господи, что делать, если они вдруг подойдут к ней? Что им сказать? Тейлор почему-то не подумала, что увидит их здесь: так переживала за бабушку, что ей это и в голову не пришло, других забот хватало. Как ни странно, днем ей стало лучше, и Тейлор, когда уходила от нее, была полна надежды, что и на этот раз все обойдется.

Какой-то пылкий юноша, которого она точно где-то встречала, только не могла вспомнить где и когда, принялся умолять ее подарить ему танец, но Тейлор вежливо ему отказала. Ее вдруг привлек чей-то высокий пронзительный смех. Обернувшись, Тейлор увидела коварное лицо Джейн, а потом заметила, что какая-то юная леди бросилась к выходу. Тейлор узнала ее: Кэтрин, младшая дочь сэра Коннана, лет пятнадцати от роду, не старше.

Замужество не изменило характера кузины, и Кэтрин только что стала ее очередной жертвой. Тейлор, глядя на расстроенное лицо девушки, подумала, как низко пали ее родственники: получать огромное наслаждение от жестокости. Ее буквально выворачивало наизнанку, но в теперешнем душевном состоянии она просто не знала, как с этим бороться, и остро ощущала собственную беспомощность и бесполезность. Она и раньше понимала, что не вписывается в высший слой великосветского общества Англии, и, возможно, поэтому всегда витала в облаках и зачитывалась дешевыми романами. Да, она была мечтательницей, как справедливо укоряла ее бабушка, но вовсе не считала, что это так уж плохо. Действительность подчас бывала настолько отвратительна, что одно лишь и спасало: умение отвлечься и помечтать, убежать от реальности.

Больше всего на свете Тейлор любила романтические произведения. К сожалению, единственными героями, которых она знала, были удалые персонажи Даниель Бун^[1] и Дэви Крокетт^[2]. Их давно уже не было в живых, но романтические легенды, которые окружали их жизни, до сих пор завораживали писателей и читателей.

Леди Эстер говорила, что внучке пора спуститься на землю, поскольку считала, что героев больше не осталось.

Печальные размышления Тейлор были прерваны резким толчком, от которого она едва устояла на ногах. Юная леди Кэтрин неслась к лестнице в состоянии такого отчаяния, что не замечала ничего вокруг.

Тейлор остановила обезумевшую девушку:

— Стойте, Кэтрин!

— Прошу вас, не задерживайте меня! — взмолилась бедняжка.

По лицу ее бежали слезы, но Тейлор не собиралась отпускать ее.

— Успокойтесь, не надо никуда убегать: потом будет еще труднее показаться людям. Вы не должны позволять Джейн так с вами обращаться.

— Вы просто ничего не знаете! — простонала Кэтрин. — Она сказала… она всем говорит, что я…

Тейлор легонько сжала ее руку, чтобы девушка успокоилась:

— Не обращайте на нее внимания. Если вы покажете всем, что вам безразлична и она сама, и то, что она говорит, никто и никогда ей не поверит.

Кэтрин, достав платок из рукава платья, вытерла лицо и прошептала:

— Это было такое унижение! Не знаю, чем я провинилась, чтобы так на меня напуститься.

— Вы молоды и очень хороши собой, — улыбнулась Тейлор. — Вот она и злобствует. Не следовало с ней слишком сближаться — в этом ваша ошибка. Но ничего, вы переживете, как пережила я. Уверяю вас, Джейн уже подыскивает новую жертву, чтобы кого-то сделать несчастным. Собственная жестокость добавляет ее жизни красок. По-моему, это отвратительно.

Кэтрин с усилием улыбнулась:

— О да, леди Тейлор, вы совершенно правы. Кстати, она только что заявила, что вот эти сапфиры, которые сейчас на вас, должны принадлежать ей.

— Вот как?

Кэтрин кивнула:

— Она утверждает, что леди Эстер совсем рехнулась и…

— Меня не интересует, что говорит Джейн! — резко перебила ее Тейлор.

Кэтрин смутилась и, опустив голову, прошептала:

— Она наблюдает за нами.

Тейлор даже не повернула головы: ничего, еще немного, и она вырвется из этого кошмара!

— Кэтрин, могу ли я попросить вас об одной услуге…

— Все, что угодно! — с жаром пообещала девушка.

— Наденьте эти сапфиры.

— Простите?

Тейлор расстегнула ожерелье, вынула из ушей серьги и протянула Кэтрин.

Недоумение на ее лице так позабавило, что Тейлор не сдержала улыбки.

— Вы шутите! Да они наверняка стоят целое состояние! Джейн сойдет с ума, если увидит их на мне.

— Это будет достойная месть ей? — Тейлор усмехнулась, и смех Кэтрин эхом прокатился по залу.

Он был таким чистым, искренним и радостным, что у Тейлор поднялось настроение, она помогла девушке надеть драгоценности и назидательно проговорила:

— Никогда, ни при каких условиях не допускайте, чтобы богатство стало для вас более значимым, чем уважение к себе и чувство собственного достоинства, иначе неминуемо станете такой же, как Джейн. Ведь вы же этого не хотите?

— Боже милостивый, ни за что на свете! — выпалила Кэтрин. — Обещаю, что не поставлю свою жизнь в зависимость от богатства. По крайней мере, постараюсь, чтобы не оно решало мою судьбу. О, я чувствую себя настоящей принцессой в этом ожерелье! Это нормально — так чувствовать себя?

— Ну конечно, — усмехнулась Тейлор. — Я рада, что оно вам нравится.

— Я попрошу отца спрятать ваши сапфиры в надежном месте, а утром сама их вам доставлю.

Тейлор покачала головой:

— Нет-нет, вы не поняли: я их вам дарю. Мне вообще больше такие драгоценности не понадобятся.

У Кэтрин подкосились ноги:

— Но… как же…

Щедрость Тейлор настолько ее поразила, что девушка неожиданно разрыдалась.

— Я вовсе не хотела, чтобы вы плакали, — стала успокаивать ее Тейлор. — Вы прекрасны, Кэтрин, как в сапфирах, так и без них. Утрите слезы, а я пока присмотрю вам партнера для танца.

На глаза попался молодой Милтон Томпсон, и Тейлор направилась к нему, а через минуту они с Кэтрин уже кружились в танце.

Девушка сияла от счастья, хихикала и кокетничала — в общем, опять стала самой собой, прелестной пятнадцатилетней девочкой.

Тейлор была удовлетворена, хотя и ненадолго. Так где же ее кавалер? Решив обойти зал, держась подальше от кузины, Тейлор продолжала улыбаться. Если сейчас никого не увидит, то просто-напросто уйдет. Как элегантно явилась, обратив на себя внимание всего зала, так элегантно и уйдет. Она и так слишком много улыбалась сегодняшним вечером, и бабушка не узнает, что пробыла она здесь всего пятнадцать-двадцать минут. Мадам наверняка одобрила бы ее действия.

Уйти далеко, однако, ей не дали: дорогу преградили три приятельницы-доброжелательницы — Элисон, Дженнифер и Констанс. Все они учились когда-то в школе благородных девиц и с тех пор были неразлучны. Элисон, будучи на год старше остальных, считала себя наиболее опытной, воспитанной и утонченной.

Она и подвела всю компанию к Тейлор.

— Тейлор, дорогуша, выглядишь прекрасно! — поприветствовала Элисон, высокая, немного неуклюжая шатенка с карими глазами. — Я, безусловно, просто меркну рядом с тобой.

Тейлор улыбнулась: подруга всех называла дорогушами, явно полагая, что это делает ее светской дамой до мозга костей.

— Только не ты: все меркнут рядом с тобой, — возразила Тейлор, зная, что именно это Элисон и хотела услышать.

— Тебе нравится мое новое платье? Отец отдал за него целое состояние: твердо решил выдать меня замуж в этом сезоне, даже если это его разорит.

Забавная откровенность Элисон немного отвлекла Тейлор.

— Уверена, любой будет счастлив познакомиться с тобой.

— Единственный, кто меня интересует, даже не смотрит в мою сторону, — призналась Элисон.

— Она чего только не делала, чтобы привлечь его внимание, — вставила Дженнифер и, заправив выпавшую из прически черную прядку за ухо, добавила: — Можно, конечно, попробовать упасть перед ним в обморок…

— А если не поймает? — возразила Констанс. — Оставь в покое свои волосы, Дженнифер: уже всю прическу испортила, — и надень очки, а то, оттого что щуришься, вокруг глаз будут морщинки.

Дженнифер не обратила внимания на замечания Констанс и продолжила:

— Правда, отца Элисон хватит удар, если этот джентльмен начнет за ней ухлестывать.

Констанс так энергично кивнула, что ее короткий непослушный локон аж подскочил:

— Да, он самый настоящий шалопай.

— Дорогуша, он взрослый мужчина, — упрекнула ее Элисон.

— К тому же с темной репутацией, — добавила Констанс. — Тейлор, а это розовое платье меня не бледнит? Дженнифер говорит, что к моим рыжим волосам и веснушкам не подходят никакие оттенки розового, но мне так понравилась эта ткань…

— Ты прелестна в нем, — ответила Тейлор.

— У него и правда небезупречная репутация, — согласилась Элисон. — Но как раз в нем меня это больше всего и привлекает.

— Мелинда говорила, что он каждую ночь проводит с новой женщиной, — не унималась Констанс. — Представляете? Он может заполучить любую — вот такой он…

— Обольстительный? — предложила Элисон как вариант.

Констанс покраснела.

— Должна признаться, есть в нем какая-то грубая привлекательность. Он такой… огромный. А глаза у него совершенно необыкновенные — темно-карие, почти черные.

— Так о ком мы все-таки говорим? — спросила Тейлор, заинтригованная.

— Мы пока не знаем его имя, но он сейчас здесь и не уйдет до тех пор, пока нас не представят друг другу, — пояснила Элисон, обмахивая лицо веером. — Есть в нем что-то греховно-эротическое… Заявляю: стоит на него взглянуть, у меня сердце екает.

Тейлор вдруг заметила, что Дженнифер смотрит на нее как-то странно: неужели с состраданием?

— Что-нибудь случилось, Джен?

— О, Тейлор, ты такая смелая: пришла сюда, не испугалась!

Элисон шлепнула подругу по плечу кончиком веера:

— Ради бога, что ты несешь? Мы же договорились не упоминать об этом!

— Но раз уж напомнили… Тейлор, как ты?

— Честно говоря…

Больше она сказать ничего не успела; Дженнифер прервала ее зловещим шепотом:

— По слухам, Джейн ждет от него ребенка. Он за тобой ухаживал, а с ней спал.

— Тебе обязательно было это говорить? — рассердилась Элисон.

— Она имеет право знать, — парировала Дженнифер.

— Но мы тогда не знали, — вмешалась Констанс, — а то обязательно сказали бы тебе, Тейлор. Мы бы не допустили, чтобы ты вышла замуж за такого негодяя.

— Мне совсем не хочется…

И опять ее перебила Дженнифер, не дав закончить мысль:

— Он, кстати, здесь. Я видела, как Джейн вцепилась в него, как только Тейлор вошла, и до сих пор не отпускает. За свои грехи Уильям Меррит заслуживает виселицы.

— Не хочу о нем говорить, — удалось наконец вставить Тейлор.

— Ну разумеется, — согласилась Элисон. — Запомни мои слова, дорогуша: придет время, и ты поймешь, как тебе повезло.

— Мы будем с тобой, — пообещала Констанс. — А если кому-нибудь придет в голову что-нибудь ляпнуть, быстро поставлю на место.

— Спасибо, — поблагодарила Тейлор, — но я вовсе не кисейная барышня, так что не стоит волноваться: в обиду себя не дам.

— Ты все еще не остыла к нему? — с сочувствием спросила Дженнифер.

— Остыла, причем…

— Ну конечно, не остыла: только теперь она его ненавидит! — категорично заявила Констанс.

— Нет, это вовсе не… — опять попыталась объяснить Тейлор.

— От любви до ненависти один шаг, — встряла Дженнифер. — Мне кажется, после такого можно возненавидеть всех мужчин вообще, а не только Уильяма Меррита.

— Никогда не считала, что ненависть способна…

— Ты просто обязана его ненавидеть! — заявила Констанс.

Тейлор решила, что, раз не получается ничего объяснить, лучше сменить тему, и выпалила, прежде чем ее успели перебить:

— Я каждой из вас написала письмо, в котором поделилась очень важной новостью.

— Это зачем еще? — удивилась Элисон.

— Новостью? Какой новостью? — сгорала от любопытства Констанс.

Но Тейлор только покачала головой:

— Придется подождать до завтра: ближе к вечеру вы получите письма.

— А нельзя поделиться этой новостью сейчас? — попросила Дженнифер.

— К чему такая таинственность? — присоединилась к подруге Констанс.

— Никаких тайн. Просто иногда легче написать то, что хочешь сказать, чем…

— Давай-ка выкладывай все, Тейлор, — потребовала Элисон.

— Ты просто не имеешь права оставлять нас в подвешенном состоянии, — подхватила Констанс. — Вообще-то письма обычно пишут, когда уезжают.

Тейлор уже пожалела, что сказала о письмах, и заметила:

— Это сюрприз.

— Нет-нет, ты просто обязана сказать нам, — потребовала Элисон. — Ты не уйдешь из этого зала, пока не скажешь. Я ведь не засну, если не узнаю.

Тейлор опять покачала головой, но по лицу Элисон было видно, что она все равно не отстанет, и тут ей на помощь неожиданно пришла Констанс. Заметив среди танцующих леди Кэтрин, она узнала сапфировое ожерелье у нее на шее и тут же повернулась к подруге с вопросами.

Тейлор стала объяснять, почему подарила девушке драгоценности, а Лукас тем временем с другого конца зала наблюдал за ней.

Его буквально зажали в кольцо джентльмены и наперебой задавали вопросы о жизни в Америке. Кое-что его забавляло, а что-то раздражало, но всех до одного интересовали индейцы: как много их убил Лукас? Правда ли, что они едят людей? Он терпеливо отвечал на не самые глупые вопросы, но то и дело поглядывал на часы. Его не особенно волновало, тактично это или нет: с наступлением полуночи он покинет зал. Осталось всего несколько минут отвечать на вопросы. Он как раз рассказывал о своем ранчо, окруженном горами (индейские племена сиу и апрасаки выделили им с братьями участки земли), когда заметил, что этот сукин сын, наследник семейного состояния, оттолкнул руку жены и направился к Тейлор, но она пошла за ним следом.

Тейлор тоже заметила его и, похоже, была готова бежать. Лукас видел, как она наклонилась, чуть приподняла край платья, потом опустила и выпрямилась: видимо, все же передумала.

Нет, никто не должен заметить ее паники, даже лучшие подруги, поклялась себе Тейлор и опять заставила себя улыбнуться. «Это унижение». Она знала: именно так все говорят про ее несостоявшуюся свадьбу. И сейчас все они ждут, что она будет вести себя униженно. Ну так вот: видит бог, она не доставит им такого удовольствия.

Элисон без умолку что-то говорила, но Тейлор не слушала, однако, чтобы не обижать подругу, делала вид, что ей очень интересно: кивала, когда-то останавливалась перевести дух, и все время улыбалась.

Они были совсем близко. Уильям пробирался между танцующими парами, а Джейн цеплялась за него, изо всех сил стараясь не отстать.

Тейлор, возможно, и справилась бы с паникой, если бы не видела выражения лица своей кузины. Джейн была в ярости, и это не предвещало ничего хорошего.

Тейлор по-настоящему испугалась, и ее благородного намерения твердо выдержать все до конца хватило не больше чем на пару минут. Разумеется, придется бежать: изображать вежливость по отношению к своей кузине не входило в ее планы. Кузине и кузену, поправила она себя: ее бывший жених теперь приходится ей родственником.

Лукас, заметив панику в ее глазах, прервал свой рассказ об индейцах на середине фразы и торопливо выбрался из толпы окружавших его мужчин. Моррис и Хемптон поспешили за ним следом.

— Тейлор, боже мой, что с тобой? — испугалась Элисон, потрясенная видом подруги.

— Она задыхается! — Констанс озабоченно наморщила лоб и склонилась к Тейлор, стараясь понять, что происходит.

— Но почему? — удивилась и Дженнифер.

Тейлор глубоко несколько раз вздохнула, пытаясь успокоиться, и заметила:

— Я думаю, мне пора уходить.

— Но ты ведь только что пришла, — возразила Дженнифер.

— Да, но…

— Боже милостивый, он идет сюда! — шепнула Элисон в смятении и принялась нервно поправлять рукава своего платья.

Констанс украдкой взглянула через ее плечо и чуть не задохнулась от волнения, а потом обернулась к Тейлор и прошептала:

— О, кажется, ты дождалась. Хоть матушка и заявила, что он самый большой грешник, в умении восхитительно говорить, лениво растягивая слова, ему не откажешь.

— А тебе это откуда известно? — язвительно поинтересовалась Дженнифер.

— Я слышала, как он говорил с Хемптоном, — пояснила Констанс.

— Так ты подслушивала! — гневно обвинила ее Дженнифер.

— И что с того? — весело пожала плечами Констанс.

Тейлор оглянулась определить расстояние до выхода. От свободы ее отделяло добрых тридцать футов, и если бы удалось быстро добраться до лестницы, она сумела бы…

— Тейлор, да ты просто обязана поговорить с ним! — заявила Элисон.

— Да вы что, все с ума посходили? Я не собираюсь с ним разговаривать. С чего вы взяли, что в Уильяме Меррите есть хоть что-то привлекательное? — едва ли не выкрикнула Тейлор.

Подруги дружно обернулись и едва ли не хором удивленно проговорили:

— Уильям? А кто говорит об Уильяме Меррите?

— Ты что, намерена улизнуть? — спросила Элисон.

— О боже, Уильям тоже идет сюда, — прошептала Дженнифер. — Теперь понятно, почему Тейлор хочет сбежать.

— Вовсе нет, — возразила та, и пусть это была неприкрытая ложь, но она скорее сойдет в могилу, чем признается в собственной трусости. — Просто не желаю участвовать в этом фарсе. И если вы позволите, то я…

Констанс схватила ее за руку, не давая уйти, и прошипела:

— Ты не можешь взять и удрать! Ты этим вызовешь только жалость, что недопустимо.

— Кто-нибудь обязательно должен нас познакомить, — раздался голос Элисон.

— Может, Моррис? — предложила Дженнифер, чуть отступив, чтобы Элисон не задела ее веером, которым размахивала перед лицом, и добавила: — Ну разве он не красавчик?

Испустив долгий протяжный вздох, Элисон кивнула в знак согласия:

— Мужчину так не называют, дорогуша. Господи, а какой он огромный! Я просто лишаюсь чувств, едва взглянув на него.

Тейлор тем временем все пыталась высвободить руку из хватки Констанс, и когда наконец ей это удалось и она уже хотела спасаться бегством, ее взгляд упал на того, о ком говорили все это время подружки.

Девушка застыла, будто вдруг разучилась дышать, голова закружилась, перед глазами все поплыло. Таких привлекательных мужчин ей никогда не приходилось видеть. Это был поджарый, мускулистый, широкоплечий гигант с очень темными, почти черными волосами и загорелым лицом. Он явно много времени проводил на солнце: об этом говорили и лучики морщинок в уголках его невероятных темно-шоколадных, с золотистыми искорками глаз.

Он казался таким серьезным, что вряд ли кому-то захотелось бы встретиться с ним ночью в темном переулке. Боже, что же теперь делать!

Тейлор быстро выхватила у Элисон веер, и прежде чем та успела возразить, начала яростно им обмахиваться. Господи, как вдруг сделалось жарко!

Если вдруг она упадет без сознания прямо у его ног, это будет сущий скандал. Он, возможно, просто перешагнет через нее и направится к выходу. Надо привести в порядок мысли и сохранить хладнокровие, решила Тейлор и почувствовала, как вспыхнуло лицо. Смешно, честное слово! Ну из-за чего приходить в смущение? Просто здесь жарко, жарко как в аду…

Великан, который идет сейчас в их сторону, — это тот самый, с ужасной репутацией? Боже, она надеялась, что нет. Как только сможет рассуждать здраво, она непременно спросит у Констанс, за что он так не нравится ее матушке. Ну почему она упустила большую часть разговора? Констанс вроде бы говорила, что каждую ночь он проводит с новой женщиной. Надо уточнить у Констанс много еще чего: Тейлор вдруг поняла, что хочет знать об этом таинственном незнакомце буквально все.

Боже милостивый, но пока ей не до вопросов. О боже, на тебя вся надежда, ведь она теряет разум: мысли ее путаются, и тому виной, возможно, он. Он не отрывает от нее глаз, и взгляд его выводит из равновесия, все в ней переворачивает. Неудивительно, что она потрясена тоже и к тому же ведет себя неподобающе, уставившись на него, подумала Тейлор, и наверняка стоит открыв рот. Понадеявшись, что это не так, на всякий случай она прикрыла было лицо веером, но вдруг Элисон резко выхватила его. Для Тейлор это было все равно что лишиться платья: она на мгновение почувствовала себя голой и беззащитной — тотчас распрямила плечи, улыбнулась и, собрав все силы, заставила себя вспомнить, как подобает держаться настоящей леди.

Да, он, безусловно, красив: от одного лишь взгляда на него перехватывает дыхание, а сердце пускается вскачь.

Тейлор понимала, почему так странно реагирует на незнакомца: в нем воплотилось все, о чем она мечтала: он так напоминал ей любимых героев-горцев.

Он как будто сошел со страниц одного из тех грошовых романов, которых она прочитала такое количество, что стала воспринимать их героев как своих родственников из прошлого. Но ведь в этом не было особого вреда. Наверняка никто больше не рисовал в своем воображении американских переселенцев такими, как она. В ранней юности Тейлор постоянно в мечтах представляла себе, какой могла бы быть ее жизнь, если бы она вышла замуж за такого любителя приключений. Рассказывали, что индейцы, или дикари, как их чаще называли в книжках, убивали человека, снимали с него скальп и оставляли его у себя в качестве трофея в доказательство собственной доблести. Ее герои из книжек сотни раз сражались с индейцами, однако не погибли, а, напротив, сдружились с дикарями.

Боже, подумала Тейлор, этот мужчина наверняка без труда одним только взглядом может снять скальп со всех индейцев: он у него такой пронзительный, что волосы становятся дыбом. Он не только дьявольски красив, но еще кажется, будто воздух вокруг него дышит угрозой и силой. Вряд ли его можно испугать, сломить или одолеть. Сама его внешность словно предупреждала: то, что ему принадлежит, он не отдаст.

Она сразу подумала о детях: уж их-то он мог защитить. Разве не это самое главное? А его репутация ее волновать не должна, как и странная реакция на него ее собственного тела. Для того, что ей было необходимо, он подходил идеально.

У Тейлор невольно вырвался вздох, и подруги эхом повторили его, тоже завороженные незнакомцем.

Уильям и Лукас прошли через зал с разных сторон, но оказались рядом с Тейлор почти одновременно: их отделяли друг от друга какие-нибудь три фута, — Уильям — слева, а Лукас — справа.

— Тейлор, нам надо поговорить, наедине, — жестко заявил Меррит.

— Ты никуда не пойдешь с ней один! — оборвала его подоспевшая Джейн.

Тейлор, не обращая на парочку никакого внимания, не отрываясь смотрела на джентльмена, который лишил ее способности мыслить здраво, стараясь не выказывать страха.

— Вы гораздо выше, чем я думала, — донесся до нее собственный голос, а следом — его, бархатный:

— А вы куда прелестнее, чем мне показалось издалека.

Констанс права: он действительно лениво растягивал слова, — и это было завораживающе.

Неожиданно они оказались в центре хаоса: все, похоже, заговорили одновременно: Констанс и Дженнифер требовали сообщить, почему Тейлор скрывала от них столь интересное знакомство; Элисон умоляла, чтобы ее представили незнакомцу; Уильям спорил с женой, а Хемптон и Моррис громко выясняли, когда Тейлор могла познакомиться с американцем и возможно ли такое вообще. Всем было известно, что последние месяцы она жила в Шотландии: приходила в себя после того унижения, — а когда ее срочно вызвали в Лондон, не отходила от постели умирающей леди Эстер. Стало быть, познакомиться с Лукасом у нее времени не было.

Тейлор не могла вникнуть в суть всех этих разговоров, но неожиданно для себя вдруг почувствовала необыкновенное облегчение: тяжесть в груди прошла. Цепи, приковывавшие ее к Англии и долгу, были разорваны, она ощутила свободу, поскольку знала, что, покинув этот бальный зал, оставит позади ограничения и обязанности, связанные со строгим английским обществом, а еще знала, что никогда не вернется назад. Ей не придется видеться с дядюшкой, смотреть ему в глаза и делать при этом вид, что не знает про низость, которую он совершил, не надо будет с ним говорить. А еще ей не придется мириться с присутствием Джейн и терпеть ее жестокость, хотя, разумеется, это мелочь по сравнению с грехами дядюшки. Она забудет, что такое чувствовать стыд и унижение.

До свободы оставалось всего несколько шагов, и неожиданно для себя Тейлор с нетерпением выпалила:

— Думаю, уже полночь, сэр!

— Да, и мы можем идти, — Лукас быстро кивнул.

— Идти? Куда это ты собралась, Тейлор? — требовательно воскликнула Констанс.

— Она что, уходит с ним? — возмутилась Дженнифер, махнув рукой в сторону Лукаса. — Но это же недопустимо! Что люди подумают?

— Так где и когда вы успели познакомиться? — спросил Хемптон.

— Этого не могло быть! — упрямо повторил Моррис.

— Ты никуда с ним не пойдешь! — жестко заявил Уильям, так, чтобы его услышали. От ярости у него на шее даже жилы вздулись, а лицо покрылось омерзительными красными пятнами. — Нам нужно переговорить наедине, я требую, а этот подлец…

Элисон перебила его:

— Успокойся же, Уильям! Тейлор, дорогуша, представь меня, пожалуйста, этому джентльмену.

Только Меррит вовсе не собирался успокаиваться: преградив Тейлор дорогу, он хотел было схватить ее за руку, но услышал спокойный властный голос:

— Я бы на вашем месте не стал этого делать.

Это было сказано не очень громко и достаточно мягким тоном, но угроза прозвучала в нем настолько ясно, что Уильям стремительно отступил назад. Скорее всего, это произошло инстинктивно, подумала Тейлор, но все равно весьма красноречиво: Меррит боялся этого человека.

— Не отпускай ее, Уильям, — резко бросила Джейн, — я пойду приведу отца: он знает, что делать. — И, гневно взглянув на Лукаса, добавила: — Вот его-то вы не запугаете: он опекун Тейлор.

Лукас обратил на ее слова внимания не больше, чем на писк комара: никак не отреагировал на замечание и даже не подумал взглянуть в ее сторону.

Тейлор решила последовать его примеру и буркнула, даже не повернув головы в сторону:

— Твой отец мне не опекун.

— Так скоро будет, — заявила Джейн с вызовом. — Когда старая леди умрет, отец будет держать тебя взаперти, чтобы не совершила очередную глупость и опять не опозорила нас. Всем известно, что ты нуждаешься в опеке.

Первыми на выручку Тейлор поспешили Моррис и Хемптон.

— Это ты сейчас сама себя позоришь, Джейн Меррит! — воскликнул Хемптон и уже тише добавил: — Тебе не приходило в голову, почему вы с муженьком не получили ни одного приглашения в этом сезоне? Да вас просто вычеркнули из всех списков!

— Вы и здесь-то сегодня лишь потому, что приглашения были разосланы по меньшей мере за неделю до вашего побега. Но на сей раз ты сама себе подписала приговор! — рявкнул Моррис. — Вела себя с женихом Тейлор как распутница!.. А теперь признайся: ты действительно ждешь ребенка от Уильяма или придумала это, чтобы заманить его в сети?

— Как ты смеешь оскорблять меня? — завопила Джейн и принялась трясти мужа за плечо, чтобы обратил наконец на нее внимание: — Уильям, ты что, не собираешься защищать мою честь?

Но муж никак не реагировал на ее слова: все его внимание было приковано к Тейлор.

— Леди Тейлор не совершила ничего предосудительного, зато ты, Джейн, достойна презрения. Да, именно так! — гневно проговорил Моррис. — Вы с Уильямом стоите друг друга, и, бог даст, оба получите то, чего заслуживаете.

Словесная перепалка вскоре перешла в скандал, а потом в ход пошли и руки. Тейлор даже не пыталась уследить, кто кому и какие наносит оскорбления. Элисон снова стала тянуть ее за рукав, а Констанс усердно тыкала в плечо сзади, умоляя повернуться к ней и объяснить, что происходит. Дженнифер взяла на себя роль миротворца и попыталась убедить противников не кричать, и не привлекать к себе внимание.

Тейлор, совершенно вымотанная, повернулась было к Уильяму, чтобы сказать, что никуда с ним не пойдет, но, прежде чем успела открыть рот, Элисон в очередной раз дернула ее за рукав, требуя внимания, да и Констанс не собиралась оставлять ее в покое.

Голова у Тейлор закружилась, и, взглянув на своего кавалера, чтобы понять, как он реагирует на весь этот хаос, она очень поразилась, увидев всего лишь скуку на его лице. Ее удивило, как можно оставаться таким безразличным к клевете и оскорблениям, которые буквально извергал Уильям, обвиняя его во всех смертных грехах. Лукас же спокойно полез в карман, достал часы и проверил время.

И тут Уильям назвал Лукаса ублюдком. Элисон, Дженнифер и Констанс в ужасе хором громко ахнули, и Тейлор приготовилась к тому, что ее кавалер наконец начнет защищать себя, но прежде чем поняла, что он не собирается ничего предпринимать, прошло не меньше минуты. Когда Уильям повторил это мерзкое оскорбление, Тейлор пришла в ярость. Резко развернувшись, она выхватила веер из рук Элисон и принялась хлестать Уильяма по лицу, а потом вежливо вернула веер подруге и поблагодарила.

Элисон смотрела на нее открыв рот. Тейлор терпеть не могла учинять скандалы, потому что это недостойно леди, но наступило время, когда пришлось забыть о правильном поведении.

Уильям не сразу понял, что Тейлор перешла границы дозволенного, и потребовал:

— Ты должна выслушать меня, и тогда поймешь, что я говорю правду. Он ведь не кто-нибудь, а…

Тейлор опять вырвала у Элисон веер и выкрикнула:

— Еще хоть одно слово клеветы, и, я клянусь, ты у меня останешься без глаз.

— Тейлор, что это на тебя нашло? — в ужасе прошептала Элисон.

Девушка вернула веер подруге и обратила взгляд на своего кавалера:

— Не могли бы мы сейчас же уйти, сэр?

В голосе ее звучало отчаяние, но ей было все равно.

— Да, разумеется. Уже заполночь, — улыбнулся в ответ Лукас.

У нее вырвался протяжный вздох. Лукас кивнул на прощание Моррису и Хемптону и направился к двери, а проходя мимо Тейлор, не останавливаясь, взял ее за руку и повел за собой. Она не противилась: повернулась и покорно пошла за ним, — и, о боже, с улыбкой!

— А она будет с вами в безопасности? — спросил им вслед Хемптон.

Лукаса не оскорбил этот вопрос: в голосе джентльмена слышалось искреннее беспокойство и он решил, что вопрос вполне законный, учитывая еще, что англичанин в самом деле его почти не знает. Он обернулся и ответил:

— Да, в полной безопасности.

Тут же вперед выскочила Элисон и взмолилась:

— Тейлор, пока ты не ушла, представь меня, пожалуйста, этому джентльмену.

— Конечно, я познакомлю вас, — с готовностью отозвалась подруга. — Это…

И тут она осознала, что не может вспомнить его имя! Ее охватила паника, она не знала, то ли смеяться, то ли плакать. Может, Джейн права: она и впрямь сумасшедшая и нуждается в опеке? Она так и осталась с открытым ртом, но не произнесла ни звука: слова застряли у нее в горле.

— Ну? — поторопила ее Элисон, подбоченившись. — Так кто же он?

— Да, — быстро присоединилась к ней Констанс. — Кто?

Тейлор взглянула на своего кавалера в надежде, что тот придет ей на помощь, но и он не произнес ни слова: просто смотрел на нее с высоты своего роста и ждал, как она справиться с ситуацией.

Тейлор чувствовала себя полной идиоткой: это же надо — забыть имя! Глубоко вздохнув: пусть она и не могла вспомнить, как его зовут, зато знала, кто он такой, — она выпалила:

— Это мой муж.

Примечания

1

Даниель Бун — американский первопоселенец и охотник, народный герой, командир ополченцев во время Войны за независимость США (1775–1781). — Здесь и далее примеч. ред.

2

Дэви Крокетт — американский путешественник, офицер и политик, герой множества легенд.