Изгнание

Дикий Носок, 2019

Можно ли подружиться со снежным человеком? Или мы слишком разные, и поэтому обречены на страх и взаимную неприязнь? Альтернативная история о параллельном существовании и столкновении двух цивилизаций: людей и йети.

Экспедиция.

Стоя по колено в воде обмелевшей к концу лета реки в чем мать родила, Ефим мрачно тер двумя руками штаны. Несмотря на длительные усилия и стекавший струйкам по спине пот и от него, и от его одежды распространялся зловонный душок, привлекающий больших зеленых мух. Они стайкой кружили над головой, щекотали мосластую спину, норовя присесть то на хрящеватые оттопыренные уши, то на самый кончик длинного носа. Ефим в сердцах матерился, поёживался, отмахивался, но продолжал остервенело тереть штаны.

Ну вот и кончилась сладкая жизнь. И полугода не продержался. А как хорошо все начиналось! В кои-то веки он стал уважаемым человеком — смотрителем торга. Теперь его в городе знала каждая собака. А все, кто еще вчера Ефимкой кликал, выражали свое почтение Ефимию Петровичу кланяясь, а то и шапку снимая. Ну, конечно, кроме этих зловредных баб — рыбных торговок. Накаркали, язвы! Ефим аж сплюнул от досады. Теперь злорадствуют, небось, маракуши.

А иноземец — тоже хорош гусь. Надо же удумать такое? Пожаловаться правителю на слишком высокую стоимость места на торге. Конечно, Ефим завысил цену ровно вдвое. Так и товар у иноземца сплошь дорогой: золоченые чернильницы, украшенные самоцветами, зеркала в серебряных рамах, пуговицы и пряжки с впаянными золотыми нитями, вышитые жемчугом поясные сумки и прочее. Чай не обеднел бы.

Домиар немедленно смекнул насколько обманывает его Ефим против негласно разрешенных 10% сверху от цены места на торге и рассвирепел. Домой к Ефиму уже поздно вечером явились служители правителя. Да Ефим услыхал их кованые железом сапоги еще издали и утек через чердачное окно да по соседским крышам, как был босиком. Впотьмах откопал под мостками у мельницы заветный мешочек с монетами, на такой вот черный день давно припрятанный, да и подался садами и огородами, минуя хорошо освещенные городские улицы, на окраину города к золотарям.

Памятуя о позорной судьбе своего предшественника, Ефим не был бы сам собой, если бы заранее не позаботился о пути возможного бегства. По давно заведенному порядку работали золотари по ночам, вывозя бочки со зловонным содержимым за город под утро. В такой вот бочке, заполненной лишь на 2/3 и выехал из города Ефим, сидя по шею в нечистотах и задыхаясь от чудовищной вони, но оставаясь невидимым для бдительной городской стражи. За городом беглый смотритель рынка и корыстный золотарь расстались вполне довольные друг другом: золотарь — горстью блестящих монет, Ефим — тем, что выбрался из города живым, подальше от гнева всесильного правителя.

Все утро он просидел в речке, безуспешно пытаясь смыть с себя едкий запашок. Рубаха его уже сушилась, растянутая на прибрежных кустах. Живой то он живой. А вот что делать дальше? Вся жизнь псу под хвост. Снова у него ни кола, ни двора. И девки снова любить не будут. А он только приохотился к одной сдобной бабенке похаживать. Принимали его ласково, особенно с подарочками. Может, и женился бы. Эх, беда! Разве такой проныра, как Ефим, мог не провороваться? Конечно, нет. И Домиар прекрасно об этом знал. Они друг друга отлично понимали, ведь одного поля ягоды. Только правитель пожестче, а Ефим поизворотливее.

Неясный гул и грохот заставили Ефима поднять голову, вытаращить от ужаса глаза и, бросив злосчастные штаны, бежать в сторону берега. Благо, до него было всего несколько шагов. Стена грязно-бурой воды, гоня перед собой волну сжатого воздуха, пронеслась мимо ошеломленного мужика, расплескиваясь из русла, слизывая, как корова языком, все, до чего могла дотянуться на берегу: кусты, деревья, нерасторопных овец на водопое. Мимо него проплыла вывороченная с корнем сосна, по стволу которой носилась обезумевшая белка, туша коровы и фермерская телега колесами вверх. Почти высохшая рубаха Ефима уплыла вместе с кустами, на которых она и сушилась.

Положение было критическим. Теперь прикрыться можно было разве что лопухом.

Смертоносная волна, между тем, продолжила свой бег, достигнув города. Игравшие на мелководье дети с визгом бросились врассыпную, но выбраться на спасительный берег успели не все. Прачки, стиравшие белье на обширных мостках у мельницы, оказались проворнее. Большие плетеные корзины с бельем оседлали волну, словно лошадь, и подпрыгивали вверх-вниз, пока не затонули под тяжестью мокрого белья. Обломки мостков продержались на плаву дольше.

Мельница устояла. Волна ударилась о нее, будто о волнолом и, выплеснувшись на берег, тихонько стекла обратно в русло, не солоно хлебавши. Старый мост выдержал, а у нового вода сорвала полотнище, сковырнув в воду телегу с арбузами, проезжавшую по мосту в тот момент. Арбузный водопад обрушился в реку. Полосато-зеленые шары шустро повыныривали и унеслись, подхваченные течением, в море. Вознице повезло меньше. Его бездыханное тело, ворочая по каменному дну, вода тоже утащила с собой.

Паника прокатывалась по городу по мере прохождения волны: визжали бабы, кричали дети, прохожие опрометью бежали с мостов и набережных. Натворив немало бед, мутный поток влился в море, взбаламутив изумрудно-прозрачную воду бухты и принеся с собой кучи мусора и тела погибших. И исчез, словно по волшебству, поглощенный невозмутимым спокойствием морских вод. Вода в реке вновь почти полностью иссякла. Когда через положенное время тела всплыли, удалось выловить в бухте полтора десятка погибших горожан. Ещё десяток человек пропали бесследно, пойдя на корм крабам. Погибшим сочли и Ефима.

Город притих, оплакивая мертвых и опасаясь повторения случившегося. Домиар отправил вверх по течению реки отряд служителей. Они рассредоточились вдоль русла на день пути и должны были предупредить горожан в случае появления ещё одной волны. Балаш, забыв про еду и сон, внимательно обследовал опоры мостов и набережные на предмет трещин и возможного разрушения. Боязливо оглядываясь и чутко прислушиваясь, мужчины чистили русло реки от обломков деревьев и раздутых туш животных. Плотники уже сколачивали из толстых бревен полотнище для нового моста. На закате, по обычаю, закурились на берегу моря дымки погребальных костров. Для тех, чьи тела не удалось найти, тоже зажигали погребальные костры, но небольшие, символические. На них сжигали вещи, принадлежавшие покойным.

«Значит, думаешь вода прорвала тот каменный обвал,» — задумчиво произнес Домиар. — «Но не разрушила его полностью, и в том ущелье сейчас снова набирается озеро, поэтому и воды в реке нет».

«Ты уверен?» — требовательно спросил он. — «Ты единственный, кто там был».

«Уверен,» — твердо ответил Балаш. Он валился с ног от усталости и с трудом держал глаза открытыми. Юноша не чаял, как скорее добраться до дома, упасть и уснуть. Сегодня не было ни тенистой беседки, ни чаши с вином, ни блюда со сладостями. Разговаривали на ногах, стоя посреди конюшенного двора.

«Ладно, иди. Зайди ко мне завтра к вечеру,» — отпустил Домиар юношу движением руки, словно потеряв к нему всякий интерес, и обдумывая уже что-то другое.

Следующим вечером Балаш застал в поместье правителя всеобщую суету: ржали только что подкованные лошади, грузились легкие повозки, бегали взмокшие служители, нагруженные мешками и ящиками. Беспрепятственно проникнув во внутренний двор, он наткнулся на Азара.

«А, друг, Домиар уже ждет тебя. Идем скорее,» — потащил он Балаша по затейливо мощеной камнями дорожке.

«Балаш, приветствую тебя,» — приветливо обратился к юноше правитель, едва тот вступил в уже знакомую, увитую виноградом беседку. Тяжелые грозди темно-пурпурных ягод свисали повсюду, распространяя аромат легкого летнего вина, солнца и вечерней прохлады.

«Гимруз, познакомься, это Балаш — смотритель дорог и мостов. Он тоже отправляется в экспедицию потому, что он единственный, кто видел обвал в ущелье своими глазами,» — представил он юношу чужеземцу, одетому в белую рубаху до пят и с куском ткани, обмотанным вокруг головы. Молодой человек с необычайно смуглой кожей и завораживающе-белоснежной улыбкой поднялся навстречу юноше и склонился в вежливом поклоне, сложив на груди руки, украшенные множеством массивных перстней с самоцветами. Маленький, сухонький старичок за его спиной (как оказалось впоследствии переводчик) тоже почтительно склонился. Ошарашенный новостью о неизвестной ему пока экспедиции, Балаш неловко повторил движения чужестранца и присел в углу на приготовленную подушку. Рядом устроился Азар. Юноше уже доводилось видеть на торге чужестранцев с диковинной формы кораблей, стоящих в порту. Все они были одеты одинаково — в длинные рубахи беленого полотна. Их причудливый наряд вызывал живейшее любопытство у торговок рыбой, до хрипоты споривших есть ли под рубахой штаны. Чтобы выяснить сей животрепещущий вопрос они даже посылали мальчишек спросить к портовым девкам. Но из-за давней взаимной неприязни между этими двумя языкастыми группировками: рыбными торговками и портовыми девками, выяснить ничего не удалось.

Между тем, Домиар продолжил прерванный их появлением разговор.

«Друг мой, что же это за вещество, способное рушить каменные стены и обращать в пыль дома? Вы добываете его в своей земле, как медь и олово? Или привозите из странствий?» — заинтересованно допытывался он у чужеземца.

«Наши мудрецы изготовляют его из многих составных частей по давнему рецепту, привезенному из далеких земель. Моему скудному уму не дано постичь это искусство,» — предупредил Гимруз дальнейшие расспросы Домиара. — «Но изрядное его количество я привез с собой и рад предложить Вам. Надеюсь, его хватит, чтобы решить проблему с водой. Конечно, для этого я тоже должен отправиться в путешествие. Но тяготы пути меня не пугают. Я любознателен и люблю осматривать новые земли».

Домиар был вовсе не в восторге от того, что чужестранец будет путешествовать по его владениям и совать нос куда не следует. Но приходилось соглашаться. Ибо не далее, как сегодня утром маленькая щепотка серого порошка, показав чудовищную силу, разорвала в клочья камень размером с коня. После столь впечатляющей демонстрации отказываться от любезной помощи чужеземца было неразумно. Глядишь, в пути удастся выведать у него и рецепт сей чудодейственной смертоносной смеси. С этой целью в дорогу отправлялся единственный, кому Домиар доверял — Азар.

Балаш был в смятении. Экспедиция была намечена уже на завтрашнее утро и, похоже, никого не пугает, что конечная её цель лежит в запретных землях. А как же йорг? Надо рассказать им о чудовище. Встретиться с ним — смерти подобно. Но и не ехать нельзя, без воды город погибнет.

Улучив момент, Балаш встрял в разговор: «Ведь это запретные земли, в тех горах живут йорги».

«Йорги? Кто это?» — немедленно заинтересовался чужеземец.

«Это чудовища из старинных легенд, которыми матери пугают непослушных детей,» — снисходительно пояснил Домиар. — «Едва ли они существуют на самом деле».

«Существуют, я видел одного в горах. Он разорвал и сожрал мою лошадь,» — упрямо продолжал Балаш. Это заявление произвело на Домиара такой же эффект, как разорванный на утренней демонстрации в клочья камень. Судя по воцарившейся тишине, и на всех прочих тоже.

«Ты видел йорга?» — враз посерьезнев, по слогам произнес он.

«Почему ты не сказал мне?» — обиженно спросил потрясенный Азар.

«Да сам не знаю,» — словно оправдываясь, ответил Балаш.

Правитель требовательно поднял руки, призывая всех замолчать. «Ты видел йорга,» — снова произнес он, отчетливо выговаривая каждое слово — «Ты уверен, что это был он, а не, например, медведь?»

«Уверен. Я читал о них в старинных рукописях в хранилище, и у меня есть рисунок».

«Да Вы полны сюрпризов, молодой человек,» — изучающе-пристально и в то же время недобро смотрел на юношу Домиар, словно впервые его видел. Точно также он рассматривал и рисунок, пока Балаш рассказывал все, что ему удалось узнать о йоргах за последнее время. Поднятый с постели хранитель рукописей охрипшим от волнения голосом сам читал присутствующим летопись о путешествии Нетуша, не позволяя никому и пальцем прикоснуться к драгоценной рукописи. Мало что в этой жизни уже могло удивить и озадачить Домиара. Но йорги? Такой противник будоражил его кровь, как взмыленную гончую раненый олень. Мгновенно исчезла затягивающая болотная скука, в которой он тонул последние годы, а острый изворотливый ум заработал азартно, как в молодости.

На следующее утро тронулись в путь. Полсотни хорошо вооруженных всадников гарцевали на холеных лошадях, за ними резво катили несколько легких повозок с припасами и ехал чужеземец с небольшой свитой и несколькими навьюченными лошадьми. Ради путешествия все они сменили свои традиционные наряды на вполне обычные штаны и рубахи, только замотанные вокруг головы куски ткани оставили. Гимруз сверкал ослепительной улыбкой и не менее ослепительным блеском самоцветов в перстнях, вполне довольный началом путешествия. Азар крутился вокруг него, не отходя ни на шаг. Тонконогая черногривая кобылка Кениши нервно фыркала в таком столпотворении. Балаш пристроился позади свиты чужеземца, то и дело озадаченно поглядывая на девушку. Она то что здесь делает? Замыкала обоз длинная, массивная телега на мощных деревянных колесах, которую тянули четыре тяжеловоза. Гружена она была мотками толстых корабельных веревок и сыромятных ремней.

Двигались ни шатко, ни валко. Задолго до заката разбили лагерь, развели костры, стали жарить мясо, варить похлебку и пить вино. «Словно не на войну идем, а на игрища какие,» — раздраженно думал Балаш. Он был всерьез обеспокоен. Юноше казалось, что его спутники недооценивают опасность затеянного предприятия. Балашу было невдомек, что возвращение в город реки было вовсе не единственной целью их путешествия. Секрет чудодейственного, взрывающего камни серого порошка не давал покоя Домиару. Потому и заливался соловьем Азар, увиваясь вокруг гостя. Подливал тому вина и развлекал остроумной беседой. Потому и посматривала на чужестранца благосклонно высокомерная красавица Кениша, позволяла целовать свои изящные тонкие пальчики, оставаясь недоступной, но манящей, словно сияющая звезда на небе.

В сумерках неожиданно появилась Умила. Просто пришла и села к костру, мимоходом отвесив тяжелую оплеуху стражнику, попытавшемуся её остановить. Тот упал на землю под дружное ржание присутствующих и обиженно засопел, потирая щеку.

«Я поеду с Вами,» — спокойно заявила она, снимая дорожную суму и усаживаясь рядом с юношей. В суматохе предыдущего вечера Балаш не успел предупредить её, что уезжает и чувствовал себя виноватым. За последние недели между молодыми людьми сложилось что-то теплое, нежное, доверительное, мягкое и пушистое, словно только что проклюнувшийся цыпленок, чему Балаш и названия то не знал, но очень боялся спугнуть и потерять. Сейчас Умила была сердита: медово-карие глаза метали молнии, ноздри раздувались, движения были резкими. Балаш искренне посочувствовал стражнику, попавшему ей под горячую руку. Зато Гимруз был в восторге от новой спутницы. Восторженно цокая языком и сияя улыбкой, он угощал Умилу вином и лучшими кусками мяса, называл «амазонкой севера» и всячески выражал свое восхищение, к явному неудовольствию детей Домиара.

Уже позже, укладываясь спать прямо под звездным небом и укрывая девушку своим плащом, Балаш шепотом спросил: «Зачем, Умила? Там опасно». Но отговаривать и не пытался. Бесполезно. «Как ты не понимаешь? Я хочу их увидеть. Не могу упустить такой шанс. Ведь они, наверное, и правда мои предки,» — с жаром ответила Умила. Балаш уже сто раз раскаялся в том, что рассказал ей о «девочке, сошедшей с гор: то ли йорге, то ли человеке».

Ефим присоединился к экспедиции не по собственной воле. Он бездарно и нелепо погорел на собственном любопытстве. Подобравшись поближе, посмотреть, что это за обоз движется вдоль реки, он был замечен, с улюлюканьем пойман конными стражниками и привезен в лагерь, свисая поперек крупа коня, как куль с мукой. Вид он имел самый непрезентабельный. Те щедрые на прорехи обноски, которые Ефим упер у какого-то фермера, годились разве что на половые тряпки, босые ноги покрылись коркой грязи, свисающие сосульками волосы закрывали заросшее седой щетиной лицо.

«Ба, друг мой, да ты вовсе не покойник!» — глумясь, приветствовал его появление Азар. — «Вот радость то. Думаю, правитель тоже будет счастлив узнать эту новость. Везти тебя назад нам не с руки. Поэтому придется тебе попутешествовать до Радужных гор». Понурого, горестно вздыхающего, проворовавшегося бывшего смотрителя городского торга усадили на последнюю телегу, связав покрепче руки. Устроившаяся рядом Умила снисходительно посматривала на недотепу.