Пантера Людвига Опенгейма

Дмитрий Агалаков, 2011

Сотни лет живет в памяти жителей Крюгендорфа легенда о страшном черном звере, появляющемся лунными ночами на улицах города и забирающем души отъявленных грешников. И зверь тот – любимая пантера графа Людвига Опенгейма, сподвижника императора Фридриха, основавшего Крюгендорф и завещавшего его людям жить в праведности. Молодой амбициозный актер Давид Гедеон, прочитав однажды объявление на куске промокшей газеты, даже не предполагал, что пойдя в ученики к странному человеку – доктору огненной магии Огастиону Баратрану, ввяжется в поистине жуткую и опасную череду событий, приведших Давида к непростому выбору: умереть или стать сверхчеловеком!..

Памяти отца посвящаю

Все предусмотрено заранее: каждый день и каждый час.

Франсуа Мориак «Жизнь Иисуса»

Пролог

Незадолго до полуночи на окраине маленького немецкого городка остановилось четверо всадников в длинных плащах, при шпагах. В темном осеннем небе блестел диск луны. Белый свет очерчивал контур черного ворона, тенью замершего на плече у предводительницы отряда — молодой женщины. Ее смоляные волосы, убранные под широкий берет, открывали бледное, без единой кровинки лицо. Она цепко держала уздечку коня — пальцы ее рук поверх перчаток были тесно увиты перстнями.

— Мы подождем его здесь, Себастьян, — сказала всадница одному из спутников — тощему рыжеусому кавалеру. — Пора получить долг!

Себастьян, голову которого украшала фетровая шляпа с плюмажем, а правый глаз закрывала черная повязка, улыбнулся:

— В каком образе вы предстанете перед ним, моя госпожа?

Хищное и властное, лицо женщины было обращено к спящему городку.

— Что ты знаешь об этом местечке, Себастьян? — ответила она вопросом на вопрос.

— Только то, что родиться и умереть в таком захолустье — величайшее из наказаний, моя госпожа, — весело откликнулся одноглазый и рыжеусый слуга. — Лучше и вовсе не видеть белого света!

В изломе бровей всадницы звучала гроза, но это не помешало ей снисходительно улыбнуться.

— Мне известно куда больше. Тут столетиями живет легенда о страшном звере — большой черной кошке, которая наводила страх на глупых бюргеров. И вот это мне нравится! А тебе, мой старый друг? — вполоборота спросила она у ворона.

Выглядевшая древней, птица, на одной из лапок которой не было когтя, заерзала у нее на плече. Переступая с ноги на ногу, ворон раскатисто проговорил:

— Грррядет последняя жатва, моя госпожа!

— Как это верно, — усмехнулась женщина заученной фразе. — Лучше и не скажешь!..

У большого стола, заставленного носатыми ретортами, колбами и другими склянками, тесно переплетенными прозрачными трубками, суетился тощий седоволосый человек. Горевшие свечи в витой бронзе и масляные лампадки, разгонявшие ночной сумрак, потрескивая, помогали ему в работе. Кафтан пожилого человека, когда-то дорогой, нынче был затасканным, залатанным на рукавах, позолота с пряжек его стерлась, пуговицы облезли. Но как блестели глаза старика, когда он растворял порошки в жидкости, что тотчас превращались в шипящую пену!

Другие столы в этой комнате, с наглухо затворенными окнами, были завалены книгами — сотни закладок торчали из них, зачитанных и распухших. Книги покоились и на стеллажах у стен. Там же поднимались буфеты с лабораторной посудой. Едкий запах пропитал здесь каждый пятачок, каждую страницу.

— Кто тебя за дверью ждет? — бережно протирая большую колбу, напевал старый алхимик. — За тобой, как тень, идет? — Он поглядел на стекляшку через свет, прищурился. — Кто с тобою будет впредь? — Довольный, поставил колбу на стол. — Бог и дьявол, жизнь и смерть!

Внизу три раза громыхнул дверной молоток. Затем еще — три. И еще. Лицо алхимика расплылось в улыбке — он ждал этого стука. Он отыскал глазами самый небольшой подсвечник — на три свечи, взял его и, оглянувшись на стол за своей спиной, пошел к дверям…

Лишь этот стол казался необычным в данной обстановке — к нему, по ширине, с каждой стороны было прибито по длинной доске.

Алхимик осторожно спустился по ступеням, подошел к дверям и спросил:

— Кто?

— Я, хозяин, — торопливо ответил за дверью грубоватый голос. — Открывайте же!

Алхимик поставил подсвечник на полку. Вытащив из кармана старого кафтана ключ, отпер замок, затем отодвинул щеколду. На пороге стоял огромный детина с ношей — в мешке, перекинутом через его плечо, читалась фигура человека.

— Это то, что я просил? — едва дверь была заперта изнутри, поинтересовался алхимик.

Детина, по рябому лицу которого плавали отсветы трех свечей, кивнул:

— Да, хозяин. Ее мачеха сказала, что она — девственница!

— Идем же скорее, — просиял старый алхимик, и первый, держа в руке подсвечник, поспешил по скрипучей лестнице наверх.

Вместе они вошли в лабораторию. Старик тотчас запер и эту дверь.

— Да ты не придушил ее? — спросил он, с сомнением разглядывая неподвижную ношу.

— Нет, хозяин, — уверенно откликнулся слуга, но на всякий случай тряхнул мешок. — Мачеха напоила ее сонным отваром — сказала, проспит часа полтора. А часа полтора уже прошло, пока я на муле ехал от той деревни.

— А мачеха не проговорится? — нахмурившись, спросил у слуги алхимик.

— Что вы, хозяин! Да ее в землю живьем закопают, узнай, что она продала падчерицу живодерам!

— И то правда, — кивнул старик. — Да и десять золотых станут верной печатью на устах любого мошенника! А ее мачеха, думаю, та еще дрянь! — Он похлопал рукой по мешку. — Ну, покажи, покажи мне ее! Да не здесь же, болван! — Алхимик подтолкнул верзилу. — Неси ее на стол! Беда с тобой! Ох, беда!

Детина пересек лабораторию и осторожно положил ношу на тот самый стол, к которому по ширине были прибиты две доски. Вытащил из-за пояса нож и, аккуратно зацепив широким лезвием материал, распорол его на ладонь. Затем, отложив оружие, запустил в разрез пальцы — и мешковина с сухим треском широко пошла в стороны…

Улыбаясь, старик смотрел на лицо спящей девушки — простоватое, совсем юное.

— Не будем терять времени понапрасну! — сказал он, и глаза его зловеще блеснули. — Начнем! — Он направился к столу с колбами, бросив через плечо: — Привяжи ее к доскам, да покрепче! И раздень — только до пояса!

Во сне девушка тихонько застонала.

— Спит, деточка, спит, — выдернув из-под нее распоротую мешковину, с вожделением засопел рябой верзила.

— И рот завяжи! — расставляя колбы на рабочем столе, бросил слуге старик. — Хорошенько завяжи — неровен час проснется!

Слуга взялся за дело. Все тем же ножом распорол кофту и нательную рубашку девушки, вытянул и выбросил лохмотья в сторону. То и дело цепляя взглядом созревшую грудь, подмышки девушки с нежными волосками, привязал руки вдоль одной из досок. Задрав юбку, широко друг от друга, по щиколоткам, прикрутил ноги несчастной к другой доске. Нашел тряпку и крепко завязал ей рот.

Девушка сонно замотала головой. Верзила не удержался и провел неуклюжей рукой от ее живота до груди — полной и белой.

— Я все вижу! — окрикнул его старик. — Оглянувшись, он потряс указательным пальцем: — Мне нужна девственница, девственница! Ты понял, олух?

— Ага, — сглотнув слюну, проговорил верзила. — А она хороша — яблочко наливное!

— Эх ты, садовод, — старик уже вновь колдовал над своими пробирками. — Это так, зеленый плод дикой яблони — пнул и пошел дальше. Ну да тебе этого не понять, — мелко рассмеялся он. (Но верзила его и не слушал — он пожирал глазами юную пленницу.) — Что ты знаешь о настоящих плодах? — занятый своим делом, рассуждал старик. — Душистых персиках, роскошных смоковницах, райских яблочках! — С колбой в руке, той самой, которую совсем недавно с таким усердием протирал, алхимик обернулся к слуге. — Я же сказал, не лапай ее! Мне нужна чистота, болван, горняя чистота! Иначе все пойдет прахом! Пожалуй, пора начинать, пока ты совсем не спятил! — Алхимик оторвался от занятия, подошел к столу. — К слову, она и впрямь мила…

В эту минуту девушка открыла глаза. В первые мгновения она еще думала, что это — кошмар, и сейчас она проснется и стряхнет наваждение. Но сон не проходил. На нее смотрели двое — ухмыляющийся старик и уродливое животное. Затем она рывком подняла голову и увидела, что обнажена. Ужас охватил ее. Но и шевельнуться она не могла — члены ее оказались скованы. Она дернулась, выгнулась, но все напрасно. И крика, уже разрывавшего ее грудь, тоже не было. Кричать могли только глаза. Лишь приглушенный стон отчаяния — эхом ужаса наполнившего сердце жертвы — коснулся слуха алхимика и его слуги.

— Тсс! — приставил сухой палец к губам старик. — Тихо, милая, тихо! Не скажу, что ты у своих друзей, но все же веди себя скромно и не заставляй нас причинять тебе лишнюю боль.

Рябой верзила жадно улыбнулся, а старик, вернувшись к столу, уставился на целый ряд колб и реторт, наполненных разноцветными жидкостями.

— О, великие умы прошлых столетий! — с пафосом воскликнул алхимик. — Каждого из них подводила маленькая ошибка, но она стоила им смерти и бесславия! — Осторожно, то и дело задерживая дыхание, он переливал содержимое этих сосудов в колбу, что так заботливо готовил для действа. — Аполлинарий Лартейский забыл присовокупить сушеную печень летучей мыши! — Старик прищуривал глаза, а в большой колбе, соединяясь, шипели таинственная вещества. — Теофраст Априон из Галанта не добавил слез младенца. — Цепкие руки старика сухими клешнями брали одну за другой колбочки. — Араб Абрахам Караим ал Адеш забыл о крови девственницы! — Старик обернулся на слугу, следившего за священнодействием. — А я ничего не пропущу!

Вылив последнюю колбочку в большой сосуд, проследив, как укладывается пена, старик взял со стола ланцет и с двумя приборами подошел к столу, на котором, распятая, лежала девушка.

— Ничего не забуду! — глядя в ее глаза, повторил он. — Не будь я Гермурдом Крауном-младшим! — Испуганный взгляд девушки не отпускал кончика хирургического ланцета — так и летал за ним, куда бы не повело руку старика. Алхимик заметил это и улыбнулся. — Верно, это для тебя, наше маленькое зеленое яблочко! Начнем же?

Он бережно поставил на соседний стол большую колбу и склонился над запястьем девушки, где под нежной кожей синели венки. Сзади него, горой, придвинулся его слуга.

— Не дыши мне в затылок! — прошипел старик, и рябой верзила отступил. — Тупица!

Он цепко схватил девушку за кисть руки и коснулся острием ланцета ее кожи. Девушка дернулась, но он цыкнул на нее:

— Я перережу тебе глотку, если ты будешь дергаться! И тогда будет много крови, — старик гневно сверкнул на нее глазами, — слишком много крови! — Его ноздри, набитые седыми волосами, вздувались. — Поэтому лежи спокойно. — Неожиданно он заботливо улыбнулся: — Эх, деревенщина, мне и нужно-то всего десять капель! Считать-то умеешь, бестолочь?

Алхимик сделал легкий надрез, кожа вспухла, и тонкая струйка крови вырвалась из надреза. Точно открыв долгожданный источник, старик счастливо улыбнулся и потянулся к отставленной колбе. Подождав, пока первая кровь прольется обильно, он поднес стеклянное горлышко к алому, уже угасающему родничку.

— Даже не дышите! — глухо прошептал он. — Оба!

Первая капля ударила в мутный раствор большой колбы, пятая, восьмая…

Но едва десятая упала в еще пенную муть, как произошло чудо. Точно золотые искры стали пронизать содержимое колбы. Они вспыхивали, озаряя смесь, стремительно поглощая ее! Эти вспышки отражались в торжествующих глазах старого алхимика. И уже скоро раствор преобразился — он стал прозрачно-золотым, точно летнее солнышко спряталось в нем!

— О-о! — вновь приближаясь сзади, пролепетал слуга. — Господи Боже!

— Да, я такой! — поднимая колбу вверх, усмехнулся алхимик. — Вот он, напиток вечного счастья!

Помедлив, старик цепко взглянул на слугу, благоговейно зревшего на волшебную колбу, и вновь отставил сосуд.

— Принеси-ка кувшин вина из буфета, — сказал он. — Да побыстрее — мы отметим нашу победу!

Верзила, протопав через лабораторию, поторопился извлечь из буфета требуемый кувшин.

— А кубки? — нахмурился старик. — Здесь только один — и тот наверняка запылился!

— Так они в столовой, хозяин.

— Ну так сходи в столовую! — уже готов был рассердиться старик. — Какой же ты все-таки тугодум!

Верзила, готовый выполнить любую прихоть гения, поспешил вон из лаборатории. Старик усмехнулся, оглянулся на девушку, по глазам которой катились слезы, и подмигнул ей. Затем поднес руку с перстнем к кувшину с вином, открыл печатку и высыпал в вино белый порошок. Тот вспенился и мгновенно погас. И тотчас на пороге появился слуга, держа в руках чеканные кубки.

— Давай же, давай! — поторопил его старик. — Наливай, не тяни!

Рябой верзила разлил по кубкам вино.

— До дна! — выпалил старик и поднес кубок к сухим губам, но глаза его пристально следили за слугой.

Тот разом опрокинул свой кубок, сладко облизнулся.

— Почему вы не пьете, хозяин?

— Да потому что вино отравлено, мой друг, — убедительно сказал алхимик, отставляя кубок.

— Как это — отравлено?!

— Да вот так, — усмехнулся старик. — Споры ядовитого гриба-оборотня в течение десяти секунд превращают тебя в деревянного болвана, который неспособен и рукой пошевелить, а потом ты медленно задыхаешься. Вот, видишь, видишь! — ткнул он в него пальцем. — Все — правда!

Верзила схватился за горло и пошатнулся, но старик опередил его грузное падение — ловко подставил сзади стул и сам подтолкнул слугу. Тот всей массой бухнулся на сиденье и, выпучив на хозяина глаза, так и застыл одним монументом.

Старик тем временем оказался у стола, где стояла колба и лежал ланцет, отер скальпель от крови и обмакнул кончик его в золотой раствор. Вернулся к хрипящему слуге и занес ланцет над его открытым ртом. Золотая капля набухла на кончике стали и, дрогнув, упала на уже вывалившийся язык верзилы.

Вот глаза его заморгали, дрогнула окостеневшая у шеи рука…

— Свершилось! — выдохнул старик. — Теперь я вижу — свершилось! — Он приблизил сморщенное лицо к рябой и туповатой физиономии оживающего слуги. — Капля возвращает жизнь, кубок подарит жизнь вечную! Одна доза в пять столетий — и мир у твоих ног! — Алхимик счастливо оглянулся на связанную девушку. — Благо дело, девственницы никогда не переведутся!

— За что вы меня так напугали, хозяин? — вяло прохрипел слуга, готовый расплакаться. — Я так для вас старался…

— Да-да, старался, — отходя от него, рыская глазами по лаборатории, бросил алхимик. — Но тебе нужно будет постараться еще в одном — сыграть мою роль! — Он уже возвращался к слуге, держа в одной руке кувшин той же отравы, в другой — гигантскую воронку. Поставив кувшин, он схватил обомлевшего гиганта за нос и с силой откинул ему голову назад. А затем вставил в открытую пасть с плохими зубами воронку — вбил ее до упора. И только потом вылил половину содержимого кувшина в глотку доверчивого слуги.

— Я подарю тебе свое кольцо на память! — удерживая в руках могучее тело, охваченное агонией, проговорил старик. — По этому кольцу, мой друг, меня и опознают: косточки у всех одинаковые! — Вытащив изо рта мертвеца воронку, он отбросил ее в сторону, тяжело захлопнул гиганту челюсть, точно колол ею орехи. Снял с безымянного пальца перстень, где недавно хранился яд, и, обслюнявив мизинец гиганта, тужась, натянул на него роковую печатку. — А после того, как в этом доме вспыхнет вся сера, нефть и масло, которые ты заготовил, и от косточек мало что останется. Горячая пыль! Так-то!

И только потом алхимик подошел к столу и взял большую колбу. Солнце лучилось в пузатом стекле, не иначе! Он пил осторожно и жадно одновременно — и скоро вытряхнул последние золотые капли на язык. Он уже чувствовал это превращение внутри себя, эти крылья, что росли за его спиной! Да, это было то, чего он ждал! Ждал всю жизнь! Но его сладкое оцепенение длилось недолго — пленница вновь заерзала, замычала через тряпку. Прихватив все тот же кувшин, старик подошел к девушке.

— Ты прости меня, деточка, но я не могу оставить тебе жизнь. — Он отрицательно покачал головой. — Никак не могу! Но я не дам тебе умереть страшной смертью — в огне! — Глядя на ее обнаженную грудь и живот, он заботливо вздохнул. — Как не дал надругаться этому чудовищу над тобой! Ты умрешь голубкой горней, и оглянуться не успеешь, как Господь примет тебя в раю, обнимет и приласкает. Он любит таких, как ты! — Старик погладил ее по голове, но девушка замотала ею, плача и мыча, вырываясь из последних сил. Старик наклонил кувшин и тихонько стал проливать вино на тряпку, стянувшую рот пленницы. — А я пойду своей дорогой, — приговаривал он, наблюдая, как намокает тряпка, набухает ядом. — Этой дороге, деточка, было начало, но конца не будет. Не будет уже никогда!

За полчаса часа до полуночи он вывел из ворот дома двух мулов. Один предназначался для него, через другого были переброшены мешки с поклажей — все его пожитки за шестьдесят пять лет жизни! Любимой библиотеке, увы, придется сгореть, когда огонь свечи коснется масляной лужи, но чем-то всегда приходится жертвовать!

Главное, свою звезду он уже достал!

Закутавшись в плащ, озираясь по сторонам, алхимик прикрыл ворота и, забравшись в седло, тихонько поехал по темной улице. Главное, его не должны узнать! Но это время он выбрал неспроста — как раз между двумя стражами! Когда в полночь начнется очередной обход города, он уже будет далеко!

Проехав пару улочек, алхимик повернул на самую длинную улицу, что пересекала почти весь город, начинаясь от ратушной площади. И вот он уже ехал навстречу луне — она нависла над дальним краем городка, ярко очерчивая контуры последних домов. Неожиданно он разглядел фигуру — там, впереди. Стража?

Нет, не может быть…

Путник? Или хуже того — лихой человек? Рука его непроизвольно потянулась к заряженному мушкету. Он всегда умел постоять за себя! Для шпаги стал слабоват, но пустить свинцовую горошину в любого, кто встанет на пути, ему раз плюнуть!

Он приближался к темному силуэту и вдруг непроизвольно натянул поводья. Мул остановился. Там, впереди, его поджидал не человек.

Это был силуэт животного — огромного хищного зверя…