История моего стыда

Дмитрий Болдырев (2024)

Это книга — захватывающая притча-путешествие в мир, ускользающий от многих из нас. Здесь седые горы Армении шепчутся о прошлом своего народа. Здесь гуляет сам Бог, его можно потерять посреди суеты, одиночества или больших человеческих драм, но найти в песне дождя, на древней фреске, в поцелуе или шелесте травы. Здесь прошлое протягивает руку настоящему, а любовь и секс могут служить как предательством, так и светлой молитвой.Пронзительная история любви, исследование секса с неожиданной, сакральной точки зрения, преклонение перед красотой и мудростью гор и философией искусства, а еще — тихий, нежный, но искренний гимн душе армянского народа.

Интерлюдия 6. Давид

Мне повезло, что бегство из Армении совпало с окончанием школы. Я был весьма неглуп, да и связи дяди сыграли свою роль — в итоге я поступил в один из престижных вузов Москвы.

С первого курса я начал работать в фирме у дяди и со временем немало преуспел, продвинувшись по карьере.

Но все это потом. Первые же недели были охвачены болью, стыдом и страхом.

— Здравствуйте, меня зовут Давид, я прилетел к вам прямиком из Армении, и я убийца, — именно так мне хотелось прерывать любое новое знакомство. — Я убил человека из-за собственной неуклюжести. А затем струсил… А еще я люблю леопардов.

* * *

Я часто вспоминаю тот день, когда чувство вины прорвалось наружу. Закрывая глаза, я вновь вижу, как первый раз после убийства решился зайти в храм.

Московские храмы похожи, но все же отличаются от армянских. Я говорю не об убранстве и оформлении, а скорее об атмосфере. Наши храмы словно пропитаны мудростью гор. Вечное молчание заснеженных вершин вливается в каждый храм, преисполняя его чем-то возвышенным и непреклонным. Там ты остро ощущаешь, что попал в дом Бога, более того, на какое-то время чувствуешь, что это и твой дом тоже. В Москве я никогда не ощущал ничего подобного. В ее храмах чувствуется временность и непродолжительность. Ты понимаешь, что лишь ненадолго забежал сюда, лишь на час-другой отгородится от бессмысленной суеты за толстой стеной, но, не успев зайти и освоиться, уже извиняешься, торопишься выйти, нырнуть в поток дел и мыслей…

Итак, я в храме. Я не знаю, у какого святого надо просить содействия. Я просто стою и рассказываю Богу, как все началось. Он молчит. Как всегда…

* * *

Однажды, обросший панцирем из циничности и равнодушия, но все же измученный совестью, я решаюсь на исповедь. В какой-то мере мне даже интересно: хватит ли мужества признаться, как отреагирует священник, как изменится моя жизнь?

В храме мало людей. В начале утренней службы начинается исповедь. Я подхожу к священнику; меня накрывают особой тканью, русское название которой я так и не смог запомнить (слово, звучащее как «епитрахиль»).

— В чем каетесь? — я услышал молодой равнодушный голос священника.

Я молчу.

— В чем же каетесь?

Медленно, пробуя на вкус горечь каждого слова, я отвечаю:

— В убийстве.

Наступает тишина. Я чувствую, как священник громко сглатывает слюну.

— Кого вы убили?

— Я убил человека, — решительно, почти торжественно, как боевой марш, отвечаю я. — Я убил не по умыслу. Это был несчастный случай. Он был агрессивен и поплатился за это.

— Вы не должны так говорить и решать, кто и за что должен платить. Как это вышло?

— Он делал неправильные вещи. Я лишь пытался остановить его, но череда обстоятельств привела к тому, что он упал и погиб от травмы.

— Вы пришли признать свою вину?

Я оказался не готов к ответу.

— Я признаю, что убил. Но я не виноват. Я не буду носить этот грех. Мои мотивы были чисты!

— Брат мой, вами правит гордыня! Вы видите себя исключительным, с которого вина стечет, как пена. Так не будет. На вас лежит тяжкий грех, и лишь месяцы, а то и годы молитв и покаяний смоют эту тьму. Ваша гордость — первый враг на этом пути. Вы планируете явиться с повинной?

— Моя гордость — это все, что у меня осталось. Бог знает, что у меня внутри. Бог видит моими глазами!

— Брат мой, я не чувствую в вас раскаяния и не могу принять вашего покаяния.

— Значит, нет?

— Давайте останемся после службы, нам надо многое обсудить, разобраться в вашей душе.

— Спасибо, на первый раз с меня хватит. Я не преступник!

Через минуту, закипая, я выбегаю из храма. Вслед мне смотрит озадаченный священник. Я в гневе. Он — в страхе. Неудачная вышла исповедь…

* * *

Выбежав из храма, я задыхаюсь от гнева и стыда. Никогда я не чувствовал себя столь низко. Я не убил, я всего лишь неловко толкнул…! Я не преступник!

Отдышавшись, я начинаю соображать. Отец велел молчать о случившемся, а я выпалил все первому попавшемуся под руку священнику. Как их учат действовать в таких случаях? Обязан ли он сообщить об убийстве в полицию? Воображение рисует мой портрет, развешанный везде и всюду. Так, стоп! Я не сказал, как, кого и когда убил. Против меня ничего нет.

Успокоившись, я сижу и глубоко дышу на лавке около храма. Вскоре оттуда выходит мой священник. Я непроизвольно сжимаю кулаки и думаю, что будет, если он нарушит тайну исповеди. Незаметно подкрадываюсь сзади. Я знаю, куда надавить, чтобы человеку стало больно, очень больно. Священник резко оборачивается и замечает меня. Мы смотрим друг другу в глаза. Я вижу, как на его лице проступают слезы.

Он боится.

— Молитесь за меня, отче, — глухо произношу я и убегаю прочь.

* * *

Я бежал, пока не кончились силы. Меня стошнило в какую-то ухоженную клумбу. Впервые я перестал ощущать себя человеком. Скорее — загнанным в угол зверем. Мне страшно.

Вечером я много пил; ночью мне снился леопард, который смотрел мне в глаза.

* * *

Несмотря на все, я не сдамся и не дам себя сломать. Я выживу. Я один, а значит, со мной все, кто мне нужен.