Слоны и песок

Дмитрий Болотов, 2019

Это вторая книга Дмитрия Болотова (род. 1965 г.). Первая – «Роман Бо» – вышла в 2008 г. Жанр произведений, представленных в книге, с трудом поддается определению. Многое здесь связано с церковью, но эту книгу вряд ли назовешь книгой о церковной жизни в привычном понимании. В целом авторский взгляд обращен на повседневное в широком смысле, и на то, насколько оно пригодно стать предметом литературного описания. В первой книге автор определил свой метод как «хронику падающего бутерброда». Бутерброд в данном случае это и нечто предельно обыденное, и в то же время подсказывающее человеку на каждом шагу что-то самое важное про его участь.

© Д. Болотов, 2019

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2019

Слово на просвет

В 2008 году вышла книга прозы Дмитрия Болотова «Роман Бо». Книга эта произвела на меня большое впечатление — во-первых, она была чрезвычайно выразительна, лирична и наивна, но вместе с тем изысканна и продумана. Это порождало особенный «комплекс доверия», который возникает при чтении стихов по совершенно необъяснимой причине. Вдруг ловишь себя на том, что ты — давно, как только начал читать текст, заодно с сочинителем, — говоришь на одном с ним языке, обитаешь в его пространствах, взираешь окрест его очами, знаешь всех, с кем сталкивается по ходу повествования он. Это вообще-то лирический эффект, им пользуются поэты, говорящие с нами на особенном зыбком языке, когда каждое словесное движение, каждое предложение речи, кажется нам легким и свежим. И все, описываемое таким языком, опознается нами как события нашего собственного существования, о чем мы давным-давно знали, но почему-то не говорили. Это выразительность особого рода — она скрупулёзна и выверена, хотя кажется вольной и случайной. В этом и заключается неразрешимый стилистический конфликт, нервирующий наш читательский слух, делающий каждый прозаический отрывок Дмитрия Болотова одновременно уникальным и обыденным. Этот конфликт не утихает по мере чтения, а становится вектором вовлечения, рифмует и сопрягает совершенно разные бытийные картины, появляющиеся по ходу повествования, в стройный выразительный мир. Такой способ говорения предстает мне анализом совершенно особого рода, не сопрягаемым с логикой привычного рассказа или повествования, но выявляющем очень тонкие и необходимые искусству вещи, — в первую очередь — точность и трепет, без которых невозможно настроить читателя на согласие и отзывчивость.

Конечно, эти простодушные житийные истории, дневниковые извлечения, перечни самонаблюдений — настоящая проза поэта. Но вся проза, что-то значащая в русском пантеоне, была написана поэтами. Они-то прекрасно понимали, что язык повествования куда важнее всех перипетий сюжета, и именно он отвечает за достоверность и очевидность нашего существования.

Николай Кононов