Князь Холод

Дмитрий Викторович Евдокимов, 2019

У Сергея Прохоркина были свои планы на жизнь. Однако судьба распорядилась так, что оказался он в чужом мире, в эпохе шпаги и кинжала, кремневых ружей, пехотных каре и наводящей ужас на врагов тяжелой кавалерии. Все нужно начинать сначала, знание истории и юношеское увлечение фехтованием Сергею в помощь, да вот беда – в «наследство» ему досталось тело молодого князя Михаила Бодрова, обладавшего скверным характером и весьма сомнительной репутацией. А потому приживаться в мире, лишенном привычных благ цивилизации, приходится преодолевая общественное мнение, происки Сыскного приказа и козни инквизиции. Да и международная обстановка накалена до предела, вот и бросает Сергея из огня одной войны в полымя другой. Но ведь сложности нам на то и даются, чтобы преодолевать их. Кто же знал, что только так может появится тот, кого назовут Князь Холод.

8

Никогда особо не любил ни ходить в гости, ни принимать гостей. По прошествии одного, двух, ну, максимум трех часов терпение мое исчерпывается и гостевая ситуация начинает причинять мне серьезные муки. Нет, конечно же, бывают исключения, когда и людям ты искренне рад, и прекрасно проводишь с ними время. Но даже в этом случае спустя несколько часов я ощущаю себя уставшим и полностью опустошенным. Может, дело в воспитании, может, в характере. Еще однажды мне поведали теорию об энергетических донорах и вампирах, мол, я подпитываю своей энергетикой окружающих до тех пор, пока не превращаюсь в разряженную батарейку. Может, так, а может, и нет. Никогда не пытался подвести под этот факт какую-либо теорию, просто воспринимал его как данность — ну не могу я хорошо себя чувствовать ни при долгих походах в гости, ни при долгих приемах гостей.

Зная эту особенность моего характера, можно представить, сколько душевных мук пришлось мне вытерпеть, чтобы просидеть в гостях у царевича Алексея весь день! И все это время практически не вставая из-за стола.

За завтраком было многолюдно, кроме нас с Алексеем за его столом кормились не менее двух десятков придворных обоего пола. Никого из них я не знал, хотя пара человек пыталась петь мне дифирамбы по поводу вчерашней дуэли, намекая на свое присутствие в толпе зрителей. Но я предпочел отмолчаться, царевич тоже не проявил интереса к разговору, поэтому тема быстро сошла на нет.

А поскольку я устранил свою персону из общего обсуждения, то битых три часа пришлось выслушивать подхалимские речи в адрес моего царственного товарища. Не знаю, как всегда, но сегодня царевич никакого внимания на придворных блюдолизов не обращал и в разговоры практически не вступал.

— Видишь, кого терпеть приходится? — устало спросил Алешка, как только последний столующийся покинул его покои.

— Так в чем дело? — удивился я. — Гони их всех в шею!

— Легко тебе говорить, к Федьке на завтрак по сотне человек приходят, чуть не драку за места устраивают. И не эти отбросы, а действительно важные интересные люди. А у меня — вот, и смех и грех! — с самым мрачным видом пожаловался младший царевич.

Вон оно что! Завидуем старшему брату по полной программе. Но старший-то царевич реальными делами занимается: реформы толкает, армию новую создает, над флотом задумывается. Федор уже сейчас чуть не половину государственных дел на себе тянет, а садиться на трон не спешит, везде и во всем отца поддерживает. Оттого и популярность в народе, потому и уважение соответствующее, как у друзей, так и у врагов.

А младшенький, стало быть, хочет иметь те же сладкие плюшки, но на халяву. Ситуация знакомая и не раз встречавшаяся мне ранее. Эх, не с той стороны ты за решение проблемы берешься, Алешка! Да и не берешься вовсе — только видимость создаешь.

Как только гости разошлись, царевич набросился на меня с расспросами. Пришлось поведать ему про покушение, выздоровление и жизнь в Холодном Уделе, про то, как полк Белогорский формировал. Ну и про дуэль с поручиком Сахно, куда ж без нее — тут он меня чуть ли не посекундно восстанавливать события заставил.

А потом настал черед рассказывать Алексею, и на меня обрушился целый поток жалоб. Царевич жаловался на отца и брата, на предателя Воротынского, на негодяя Глазкова, настоявшего на моем изгнании, на окружающих его лжецов и трусливых подхалимов, на нерадивых слуг и недостаточность выделяемого ему денежного содержания. Весь мир был в чем-то виноват перед ним, таким хорошим, «белым и пушистым». Никогда прежде мне не доводилось выслушивать такого количества жалоб от одного человека. И никогда прежде я так не радовался выпивке, потому что если бы не она, родимая, мой мозг выкипел бы еще на исходе первого часа этой моральной экзекуции.

Алешка пил вдвое больше меня, но мои надежды на зеленого змия, который вот-вот закроет ему рот, никак не сбывались, тщедушное тело царевича выказывало поразительную стойкость к алкоголю.

— Скажи мне, Миха, — изрядно осоловевшим голосом спросил второй наследник престола, — а почему ты согласился разорвать помолвку с Калашниковой?

— Ну, так, — неожиданная смена темы изрядно выбила меня из колеи, тем более что про помолвку я уже практически забыл — было и было, что вспоминать-то? — Калашникову это не нужно, мне не нужно — чего мучиться-то?

— Ха! А раньше ты говорил, что будешь доить его до скончания жизни!

— Дурак был потому что.

— А что такого? — Алешка с трудом мотнул головой, пытаясь отбросить со лба непослушную прядь волос. — К твоему имени приложились бы достойные деньги, разве ты не заслуживаешь этого?

Как бы объяснить популярно человеку, что мне при всех моих проблемах только женитьбы и не хватает? Тут бы самому как-то прижиться, а если еще и за семью отвечать нужно, то, считай, тяжесть ноши удваивается. Да и не хотелось делать резких движений, не разобравшись с ситуацией досконально: Калашниковы хоть и стали дворянами, но сильно недавно. И Сушков, к примеру, мне все темечко продолбил воплями о разнице в статусах и грядущем пренебрежении ко мне со стороны аристократии. Но самой главной причиной было абсолютное неприятие каких-либо отношений с противоположным полом — я ведь буквально только что, хотя и, так сказать, в прошлой жизни, был женат и счастлив в браке, а потому мне нужно было больше времени, чтобы «переключиться» в режим совершенно другого человека. Я ведь был воспитан в таком духе, что семья создается один раз и навсегда. И без всяких там «левых» похождений. Кто-то скажет — старомодно, скучно, а мне нравилось.

Попробуем втолковать царевичу что-то более удобоваримое:

— Калашниковы-то в дворянах всего ничего, не ровня они мне, — язык слушался меня уже не очень хорошо, нужно заканчивать с возлияниями. — Если бы свадьба состоялась, меня бы потом все благородное общество заплевало за «брак с денежным мешком».

— А то тебе сейчас много уважения оказывается! — съехидничал Алексей и был прав, подлец такой! — А так бы с деньгами проблем не было.

— Правда твоя, нет уважения. Но я решил самым коренным образом изменить свою жизнь. Уважения буду добиваться сам, своими делами. И жениться хочу по любви, а не из-за денег или положения в обществе!

— Все-таки сильно тебя по голове приложили, брат Холод! — физиономия царевича расплылась в улыбке. — Совсем как Федька говорить стал. Только вот Феденька говорил так, говорил, а теперь от своей Софьи бегает потихонечку к Гороховой. Вот и весь сказ!

— Нам с тобой, Алешка, — я приобнял Алексея за плечи, — нужно перестать обсуждать других. Нужно самим дело делать. Федор государю много помогает. Мы тоже можем помочь. Ведь кто, если не мы? Мы свои, мы не предадим. Нам сам бог велел заодно всем быть!

— Вот! — царевич воздел палец вверх. — Вот! Я думал об этом, сказать не мог! А ты сказал! Только… все равно… обидно.

Как-то слишком уж резко речь царского сына стала неразборчивой, я даже внимательно посмотрел на собутыльника, заподозрив какой-нибудь подвох. Но — нет, алкоголь всё же одолел Алешку, просто у всех это бывает по-разному. На моей памяти были случаи, когда здоровых мужиков развозило буквально с пары рюмок, а было и так, что человек полдня заливал себя самогоном, оставаясь при этом абсолютно трезвым, а потом ему в одно мгновение ударяло-таки в голову, и он падал лицом в салат.

— Все, Миха… Я спать. Зайду завтра!

Всё. Это были последние разумные слова Алексея на сегодня, далее следовало лишь неразборчивое бормотание и шумное сопение. Подоспевшие слуги сноровисто подхватили господина под руки и аккуратно повели в спальню, а я наконец-то оказался предоставлен самому себе.

Час был еще не очень поздний, но на улице уже стемнело, и в коридорах царского дворца царил полумрак. Мне нужно было подняться со второго этажа на третий, однако в процессе подъема меня посетило непреодолимое желание подышать свежим воздухом, потому я потащился на четвертый этаж, где ранее приметил балкон. Там и свежий воздух, и шикарный вид на ночной город, так сказать, два удовольствия в одном флаконе.

Наверху было темно и безлюдно. Здесь даже не было стражи — то ли по статусу обитателям верхних этажей было не положено, то ли просто считалось неразумным охранять те места, куда супостат не сможет забраться напрямую.

По длинному темному коридору я перебрался в другое крыло здания, и здесь, на самом выходе, до меня донесся сдавленный женский вскрик. Я остановился. Только этого еще не хватало! И так приключений за проведенные мною в столице два дня было вполне достаточно, не нужно мне новых.

А может, показалось? Может, просто влюбленная парочка обжимается в каком-нибудь закутке? С чего я взял, что это обязательно должно касаться меня? Больше крики не повторялись, и, облегченно вздохнув, я продолжил свой путь.

Но обойти неприятности стороной не получилось. До вожделенного балкона было уже совсем недалеко, когда звук повторился. А следом стал слышен шум какой-то возни, доносившийся из-за колонн. Я вновь остановился, раздираемый противоречивыми чувствами: влезать в чужие разборки не хотелось, но крик явно был женским — вдруг кого-то реально убивают, а я трусливо пройду мимо. И так нехорошо, и эдак тоже. Может, все-таки уйти отсюда? У меня вон и оружия нет, за исключением кинжала.

— Тихо! У нас гости! — раздался чей-то свистящий шепот, дававший понять, что я замечен, и отрезавший для меня пути к отступлению.

Теперь-то уж точно не поверну назад, тем более что и неизвестная воспользовалась паузой в действиях своих обидчиков, принявшись вырываться с удвоенной силой.

— Помогите! Помоги… — вопль оборвался, по всей видимости, жертве вновь зажали рот.

— Медведь! Держи крепче! — раздраженно просипел тот же голос, уже не особо таясь.

— Кто это здесь темными делами занимается? — напустив в голос побольше строгости, спросил я и потянулся к поясу за кинжалом.

— А кто это у нас тут бродит по темным углам, да еще в одиночку? — раздалось в ответ, и метрах в трех от меня из-за колонны выступила темная долговязая фигура.

Где-то слева послышался подозрительный шорох, поэтому я на всякий случай сместился на шаг вправо. А долговязый вальяжно направился в мою сторону. Руки его были пусты, но кто его знает, что там у него может прятаться в рукавах.

— Полковник Белогорского пехотного полка князь Бодров Михаил Васильевич собственной персоной! — развернуто представился я, внимательно наблюдая за противной стороной. — С кем имею честь разговаривать?

— Бодров? Ты чего здесь забыл? Иди к себе и спи спокойно, а то, знаешь ли, в темноте споткнуться можно и шею себе свернуть. Совершенно случайно.

— Девушку отпустите! — ах, как же жаль, что при мне нет шпаги! Как бы она сейчас мне пригодилась.

Слева выпрыгнул второй темный персонаж и с залихватским хеканьем попытался ударить меня в голову. Я машинально дернулся в сторону, но сделал это недостаточно быстро. В результате удара как такового не получилось — всего лишь по касательной мне задело скулу, однако выскочившему из засады противнику это показалось достаточным результатом.

— Тебе же говорят — иди домой, — хриплым голосом заявил он, — целее будешь, князенька!

Князенька, значит? Меня так Сахно вчера называл, чрезвычайно обидно звучит, однако. Резко развернувшись влево, я угостил хриплого прямым ударом с правой куда-то в область произнесшего обидное прозвище рта. Не проронив ни звука, противник упал на пол.

В тот же миг удар долговязого под дых заставил меня согнуться пополам и обронить только извлеченный из ножен кинжал. Продолжая дело, мерзавец попытался пнуть меня ногой, целя в лицо, но оперативно подставленное плечо приняло удар на себя. Я со стоном выпрямился, а первый из супостатов вновь замахнулся для удара. Вот только замахнулся слишком широко, от души, потому я даже в полумраке успел среагировать на это движение. Кулак противника прошел над моей головой, сам он был вынужден сделать судорожный шаг вперед, чтобы избежать падения. Ну, а я с удовольствием обхватил его рукой за талию и, резко развернув тело, произвел бросок через бедро из арсенала борьбы самбо. Давно занимался, еще в школе, но кое-какие приемы запомнились на всю жизнь.

Долговязый смачно грохнулся об пол. Но передышки мне это не принесло — в бой снова вступил второй персонаж, и мне не слабо досталось в челюсть. Он нанес еще два быстрых удара, которые были мною заблокированы, а потом настал мой черед — душевненько так, от плеча, вмазал ночному бандюге в скулу. Этот, с хриплым голосом, какой-то легкий оказался. И в первый раз я его сразу с ног сбил, а теперь он и вовсе отлетел куда-то за колонну.

— Помогите! Стража! Стража! — вновь завопила девушка.

В голове моей шевельнулась удивленная мысль о неправильности ситуации, но о причине, по которой рот жертвы больше никто не зажимал, я сообразил слишком поздно. Из темноты выметнулась огромная фигура третьего злоумышленника и в мгновение ока оказалась передо мной. Сам не знаю, как, видимо, рефлекс какой-то сработал, но я успел увернуться от первого удара с могучего замаха и в свою очередь ткнул противника кулаком в объемное пузо.

Толстяки бывают двух видов: собственно толстяки и большие люди. Обычному толстяку такой удар промял бы живот до самой печени и, скорее всего, вывел бы из строя. Может, не надолго, но на минуту-другую уж точно. С большими людьми всё по-другому. У этих всё большое: руки, ноги, живот. И во всем заключена огромная природная мощь. К сожалению, мой соперник оказался из таких, не зря же его дружки медведем кличут.

Так что мой удар в живот не произвел на него никакого впечатления. Зато я от толчка его левой руки довольно чувствительно влетел спиной в стену.

— Миша, пришиби его! — простонал с пола долговязый.

Вот оно как? Медведь и по имени Мишей оказался. Тезка, однако. Я изо всех сил ударил коленом в пах вновь подскочившего ко мне громилу. На этот раз он громко ойкнул и остановился, но лишь на миг. Не успев больше ничего предпринять, я отправился в короткий полет на пол от увесистого удара-шлепка ладонью левой руки. В ушах у меня шумела кровь, перед глазами кружились звезды, из носа потекла теплая струйка. Страшно представить, что было бы, врежь он мне кулаком.

— Стража! Стража! — продолжала надрывать голосовые связки девушка уже совсем близко от меня.

— Пойдем отсюда! — из-за колонны вновь появился обладатель хриплого голоса. — Стража отсюда не услышит, но кто-нибудь может спохватиться.

Громко сопя, здоровяк подошел к с трудом принявшему сидячее положение долговязому и помог ему подняться. Потом они с хриплым подхватили товарища под руки и медленно направились прочь от меня. Слава богу, что так, потому что продолжать драку я был не в состоянии.

— Зря ты влез, Бодров, не твое это дело, — сделав несколько шагов, хриплый обернулся, — а ты, Ружина, думай головой, что делаешь! Если, конечно, тебе есть чем думать!

С тем и удалились. Что интересно, никаких признаков стражи так и не появилось, неужели действительно не слышно? Что же тогда выходит — на четвертом этаже царского дворца кого-то могут запросто убивать, а стражи порядка ничего об этом не будут знать? Чудовищный недочет! Если только со стражей не поработали предварительно на предмет временной глухоты в определенное время. Такое можно понять, когда следует приказ свыше, но что-то эта троица не похожа на государевых людей, потому возникает у меня мысль о ненадежности местных блюстителей порядка.

— Меньше всего на свете ожидала увидеть здесь тебя, Бодров, — графиня Ружина склонилась надо мной, голос ее при этом был холоден, хотя проскальзывали в нем и некоторые нотки удивления.

— Я вообще никого не хотел видеть, графиня, — я с кряхтением поднялся на ноги, опираясь рукой о стену, — просто шел на балкон, воздухом подышать.

— О, Бодров, — Наталья демонстративно помахала рукой, отгоняя от своего носика донесшийся от меня запах перегара, — да ты пьян! Впрочем, как и всегда! Что ты за человек такой!

— Ты мне не жена, чтобы попрекать, — опешил от такого поворота разговора я.

— Вот еще! — она презрительно фыркнула, отчего мне стало совсем уж обидно за себя. — Не хватало мне еще выйти замуж за пьяницу и…

— Труса? Предателя? Вора? Изменника? Волка позорного? Гомосексуалиста? Долбоящера?

— Ты чего? — теперь пришел уже черед собеседницы изумляться. — Я и слов-то таких не знаю!

— Извини, — я раздраженно махнул рукой, — просто устал уже от непонятных обвинений. Все в чем-то меня обвиняют, за что-то презирают и ненавидят. А я даже не могу возразить, потому что ни черта не помню!

Ну вот действительно наболело уже! Не знаю, что уж она намеревалась вменить мне до пары с пьяницей, но явно что-то неласковое. Сколько можно! Спасибо, хоть вовремя остановилась, как-никак я только что спас ее от злоумышленников и пострадал при этом, между прочим. Я непроизвольно потрогал горящее огнем правое ухо — вроде бы не так страшно, как думалось, сильно распухнуть не должно.

— Спасибо тебе, Михаил, — видно было, что слова даются Ружиной непросто, но здравый смысл и элементарная людская благодарность взяли-таки вверх над привычной неприязнью. — Ты очень вовремя появился и не побоялся влезть в драку из-за меня.

— Да ладно, пустяки, — я застенчиво пошаркал ножкой, опуская тот факт, что понятия не имел за кого вступаюсь, — кто это был-то?

— Дружки Григорянского.

— А чего такого ты натворила?

— А это уже не твое дело! — резко ответила Ружина.

— А, ну да, — предельно саркастично отозвался я, — в драку влезть — это мое дело, а узнать, из-за чего тебя хотели лишить то ли жизни, то ли чести, то ли и того и другого сразу, — это не мое дело!

— Чего? — звонкая пощечина обожгла мне левую щеку, а если бы я не перехватил ее руку, то такая же участь ждала бы и щеку правую.

— Эй! Эй! Раздухарилась! Что такого я сказал?

— Да как ты посмел предположить даже, что меня чести лишить хотели? Платье они мне порезать собирались, понятно?

— А, платье порезать? — да они тут юмористы, как я погляжу. — А, ну раз платье порезать, то да! Зачем насильничать, когда можно платье порезать! Слушай, какие негодяи! Платье порезать хотели!

— Опять ты издеваешься надо мной, Бодров, — голос девушки внезапно стал очень печальным, — здесь все издеваются надо мной! — и, закрыв лицо ладонями, она горько разрыдалась.

М-да, кажется, перегнул я палку. Она, конечно, тоже хороша: то пьяницей обзовет, то спасибо скажет, то пощечину влепит, то слезы лить принимается. Вот как ее понять? Но, всё равно, неправильно я себя вел, некрасиво. Тем более если вспомнить о том, что Наталья совсем недавно лишилась отца и брата, да и вообще живет в Ивангороде на птичьих правах и на иждивении таридийского царя. А тут еще эти олухи князя Григорянского. Кстати, Алексей говорил, что Ружина сейчас его обхаживает с предложением жениться на ней — вот и разгадка тайны. Девушка от отчаяния перешла существующие здесь границы приличия, вот аристократишка и решил проучить ее, поставить на место. Неправильно всё как-то.

— Натали, прости меня, — очень серьезно сказал я, обнимая ее за плечи, — прости дурака такого, пьяницу, тупицу и прочую сволочь. Меньше всего на свете хотел тебя обидеть. И я соболезную по поводу твоих родных. Обзывай меня как хочешь, только прости. А сейчас позволь проводить тебя до твоих комнат, не ровен час эти кретины еще где-нибудь подстерегут тебя.

— Не надо, — она вздрогнула от неожиданности, когда я обнял ее, но вырываться не стала, — я тоже на балкон шла.

С балкона открывался хороший вид на город, да вот только смотреть сейчас было практически не на что: лишь кое-где сквозь неплотно прикрытые оконные ставни пробивался свет из домов да на фоне ночного неба выделялись белесые струйки дыма, тянущиеся к небу от печных труб. Склонившись над перилами, я вытянул шею и обнаружил с другой стороны ряд хорошо освещенных фонарями улиц. Все они располагались со стороны главных ворот Крепости. Видимо, этот балкон потому и не пользуется большой популярностью, что вид с него открывается на городскую периферию.

— На других балконах постоянно толчется народ, — словно услышав мои мысли, сказала Наталья, — а сюда редко кто забредает. Только я прихожу постоянно.

Она довольно быстро пришла в себя и сейчас сноровисто промокала глаза платочком. Я молча снял камзол и накинул ей на плечи: погода явно не располагала к нахождению на улице в одном платье. Ружина вновь удивленно посмотрела на меня:

— Что с тобой случилось там, в твоем Холодном Уделе?

— Чуть богу душу не отдал, — пожал плечами я.

— Болезнь или покушение?

— И то и другое. Десять суток между жизнью и смертью — хочешь не хочешь, а другим человеком станешь.

— Если бы ты знал, как я устала, — Натали подняла лицо к звездам и устало закрыла глаза, — как тяжело выдерживать все эти косые взгляды, кривые ухмылочки, язвительные замечания. Плохо быть обузой для кого бы то ни было.

— Это не так, ты не обуза, — мягко сказал я.

— Да-да, — она открыла глаза и посмотрела на меня в упор, — еще я инструмент политической игры. Вы, мужчины, постоянно играете в политику, не считаясь ни с чем. Для вас эта игра важнее жизни, она вам заменяет жизнь. Только вы никак не хотите понять, что, проигрывая в этой игре, вы в самом деле лишаетесь жизни, да еще ставите под удар своих близких. Я убеждала отца с братом набраться терпения — дождаться времени, когда Таридия будет готова воевать с Улорией, тогда и выступать. Но они не слушали, считали по-своему. И теперь их нет, а я лишилась родных людей, дома, состояния и живу в постоянном страхе перед завтрашним днем.

— Всё образуется, Натали. Я уверен, что всё будет хорошо.

— Пойдем уже, — графиня грустно усмехнулась, — а то совсем замерзнешь.

Я без приключений проводил Ружину до ее покоев. Честно говоря, ожидал еще несколько благодарственных слов и легкого поцелуя в щечку на прощание, но ничего такого не случилось.

— Ты сильно изменился, Бодров. Надеюсь, теперь у тебя всё будет хорошо, — только и произнесла Наталья, исчезая за дверью.

Я доплелся до своих апартаментов, при помощи Игната смыл с себя следы этого безумно тяжелого дня и завалился спать. И на этот раз уснул, едва коснувшись подушки головой.