Я не умру в понедельник. Рассказы-короткометражки

Дмитрий Витер

В книгу вошли рассказы, написанные Дмитрием Витером на конкурс фантастических миниатюр «Вареники». Все они короткие — каждый можно «съесть» за один присест.Почему «Вареники»? Потому что короткие рассказы — как вареники, маленькие и вкусные. А еще хороший рассказ всегда похож на небольшое кино. А точнее — на короткометражку. Поэтому рассказы в книге объединены в «альманахи» как сборники короткометражек — можете читать их в любом порядке.Вкусных вам «Вареников» — и приятного аппетита!

И тебя вылечат, или Нехорошие больницы

Вы бывали в больницах? Даже не в качестве пациента (хотя такой опыт имел, наверно, каждый из нас), а хотя бы в качестве посетителя. Помните атмосферу? Даже в самых продвинутых и комфортабельных палатах витает дух удрученности и страха. Что уж говорить о больницах, где палаты набиты битком, пациенты лежат в проходах и в коридорах, а персонал не блещет дружелюбием и жизнерадостностью? Вам нужна атмосфера фильма ужасов? Она там, в больничных палатах, операционных и длинных гулких коридорах.

В чем-то жанр нехороших больниц похож на нехорошие гостиницы (про них позже). Но «больничный» жанр еще суровее. Острее. Беспощаднее. Ведь в гостиницу герои въезжают, как правило, здоровыми. А в больницу… сами понимаете.

Итак, в этом «альманахе короткометражек» — рассказы о больницах, врачах, пациентах… Добро пожаловать в приемный покой!

Кинореференсы:

— Американская история ужасов (American Horror Story, США, сериал, 2-й сезон, 2012—2013)

— Клаустрофобы: Инсомния (Double Blind, Ирландия, 2023)

— Коматозники (Flatliners, США, 1990)

— Королевский госпиталь (Kingdom Hospital, США, сериал, 2004)

— Королевство (Riget, Дания, сериал, 1994—2022)

— Кошмар на улице Вязов 3: Воины сна (A Nightmare on Elm Street 3: Dream Warriors, США, 1987)

— Патология (Pathology, США, 2008)

— Пролетая над гнездом кукушки (One Flew Over the Cuckoo’s Nest, США, 1975)

Вес столба

(темы «Гори, гори ясно!» и «Небо оказалось тверже и ближе, чем мы думали»)

Человек в форме хмурится. Трет лоб.

— У вас голова болит? Давление? — спрашиваю участливо.

Я уже почти высох.

— Заткнись, поджигатель хренов! — отмахивается человек. — Подписывай!

Он пододвигает ко мне листок. Пробегаю глазами:

«Я, прочерк ФИО… признаю, что пытался поджечь… записано с моих слов… подпись, прочерк ФИО».

Делаю вид, что читаю. На самом деле я рассчитываю площадь листа А4. Примерно одна шестнадцатая квадратного метра. На листок давит воздух. Всем весом своего столба. И на погоны человека в форме тоже давит. Только он этого не замечает. Делает вид, что его это не касается.

— Подписывай! — рявкает он.

Беру ручку, пишу.

Человек в форме читает, и лицо его багровеет.

— Паскаль? Не похож ты на француза! А фамилия?

— Идите на крышу, — говорю я ему.

Он смотрит на меня как на идиота.

— Чем выше вы поднимаетесь, тем легче атмосферный столб, — пытаюсь объяснять понятно, как ребенку. — Поспешите. Небо приближается.

Пока человек кому-то звонит, я смотрю на экран его компьютера. Там бесконечной петлей прокручивается немая сцена с камеры наблюдения. Подсобка в торговом центре. Я стою на стремянке, в руке зажигалка. Поднимаю руку. Чиркаю колесиком. В здании начинает идти дождь. Словно тучи уже снизились до уровня третьего этажа.

Человек в форме кладет трубку и натужно улыбается.

— Теперь ты не моя проблема, — говорит он.

Но все еще морщится. Точно давление.

***

— Эй, Паскаль! — кричат мне во дворе. — Ну давай, расскажи, как небо на голову падает!

Психи смеются, чтобы скрыть головную боль. Сейчас все пьют таблетки от головы. Даже главврач и медсестры.

— Оно не падает, — объясняю я. — Оно опускается.

Психи уходят в столовую. Навстречу им идет высокий худой санитар. Тот самый, что может все достать.

— Эй… Мне бы покурить! — прошу я.

— Щас! — цедит он. — Поджигателю — спички? Я не тупой.

— Я при тебе буду курить, — говорю я. — Всего одну.

— А ты мне что?

— Что захочешь, — просто отвечаю я.

Его глаза становятся сальными.

— Пойдем, — говорит он.

Мы заходим в глухой угол двора за разросшимися кустами.

— Выкуришь прямо здесь, — шепчет он. — А потом отработаешь…

Я киваю. Он дает мне сигарету. И коробок с единственной спичкой.

Неловко закусываю сигарету зубами — делаю это в первый раз — и вытягиваю руку вверх, чтобы проверить. Оно здесь.

— Ну давай уже, — торопит он.

Дожидаюсь, пока стихнет порыв ветра. Чиркаю спичкой и поднимаю ее.

Незажженная сигарета вываливается изо рта и падает в грязь.

Небо вспыхивает, как крыша Нотр-Дама.

Я успеваю упасть на колени. Санитар выше меня, и огонь охватывает его волосы. Он кричит, падает на землю, пытается зарыться головой в грязную лужу.

Кусты вспыхивают. Лопаются окна в столовой.

Наверное, Бога нет. Если бы Бог был, он бы тоже включил систему пожаротушения. Дождь. Но дождя нет.

Небо горит в полуметре над моей головой. И сгорает.

Я медленно встаю с колен. Санитар в грязи стонет и сыплет проклятиями. Осторожно протягиваю руку вверх и понимаю, что невидимого потолка больше нет. И давления больше нет.

Я свободен.

Снять маску

(тема «Не заглядывай под маску»)

— Доктор, я хотел бы снять маску. Она мне… жмет.

Ну вот. Будь я без маски, пациент увидел бы мои эмоции — вот еще один симулянт, до конца рабочего дня вечность, кабинет тесный, инфляция растет, зарплата маленькая, шея чешется, как же мне все надоело. Но я в маске. Как же еще.

— Уверен, это поправимо, давайте проверим!

Я широко улыбнулся и пригласил пациента в кресло. Включил лампу — его лицо в резком свете показалось ненастоящим.

Мои пальцы в латексных перчатках быстро ощупали его щеки, лоб, нос. Так… Как правило, маски отслаиваются на подбородке. Но на нем она как влитая.

Я выключил лампу и снял перчатки.

— Поздравляю! Маска в полном порядке!

Он сконфуженно улыбнулся:

— Спасибо, доктор! Но… не вредно ли носить ее постоянно?

Я хотел бы закатить глаза, но не стал и пытаться. Маска все равно не позволит.

— Послушайте, голубчик… Да, первые поколения масок натирали, раздражали кожу и выглядели так себе. То ли дело сейчас! Разве видно, что она на мне надета?

Он кивнул:

— Видно. Вы все время улыбаетесь…

— А вы хотите видеть вокруг себя хмурые лица? Слышать ругань? Только подумайте, скольких конфликтов, разочарований и даже преступлений удалось избежать обществу благодаря социальной профилактике. Разве выбор в пользу агрессии решил бы…

— Выбор… — тихо повторил он.

— Что, простите?

— Хорошо иметь выбор.

Я хотел бы нахмуриться, но в маске это не получится. Поэтому я снова улыбнулся.

— Мечтаете побыть без маски? Правда? Что ж… Вы расписались в бланке на входе в клинику?

Он кивнул.

— Значит, предупреждены о побочных эффектах. Я могу снять вашу маску, продезинфицировать, всё проверить и вернуть на место. Но вы в это время… Вас привязать?

Он покачал головой.

— Уверены? Не все себя контролируют, оставшись без нее даже ненадолго. Будет стыдно потом за всё, что вы сделаете или скажете в этом состоянии.

— Согласен рискнуть.

— Что ж! — я бодро хлопнул в ладоши и снова включил лампу. — Приготовьтесь. Будет щипать.

И склонился над его лицом.

Что за черт. Не могу нащупать край маски. Неужели…

Пациент выбросил вперед руку, схватил меня за шею, подцепил давно натиравший край и рванул.

Мое лицо — моя маска — оторвалось с противным резиновым звуком и влажно шлепнулось на пол.

— Ты что сделал, дебил?! — заорал я. — Сука!

Я ударил его по лицу. Еще. И еще.

— Захотел выбирать, ублюдок? А это тебе нравится? А?

Я запыхался. А пациент вытер пальцами окровавленную губу и хмуро хмыкнул:

— Полегчало?

Я повернул голову и посмотрел в зеркало. На меня смотрело перекошенное лицо, все в фиксирующей смазке. Как же я давно не видел себя таким. Как же мне…

— Хорошо… — выдохнул я.

— Вот и я о том же.

Пациент встал, поднял с пола склизкую субстанцию и сунул мне в руки. Она была еще теплой.

— Решайте — надевать ее снова… или нет. И дайте выбор своим пациентам.

Он пошел к выходу.

— Постой! — крикнул я. — Как ты справляешься… без маски?

Он обернулся. Его хмурое и напряженное лицо дрогнуло.

— Я ношу ее по-другому, — сказал он и широко улыбнулся мне распухшими губами.

Талончик возьмите!

(темы «Как я здесь оказался?» и «Выход из лабиринта»)

— Простите, а что… — я попытался остановить бегущую по коридору женщину в белом халате, но она даже головы в мою сторону не повернула.

— Талончик возьмите! — бросила она и скрылась за поворотом.

Я обалдело посмотрел ей вслед и покрутил головой. Метрах в десяти у белой стены притулился терминал. Я нажал на кнопку — агрегат зажужжал и выплюнул бумажку с номером 1323140623. Беговой номер? Великоват. Перевернул — оборотная сторона была абсолютно пустой. Как и моя память.

Что я здесь делаю — в белом коридоре, в спортивных шортах, беговой майке и красных кроссовках?

Судя по виду, поликлиника. Наверно, я тут за справкой для марафона. Или ПЦР-тест какой-нибудь.

Сжав талончик в руке, я побрел по белому коридору — тот петлял то вправо, то влево, разветвлялся под немыслимыми углами. Пару раз я утыкался в тупики, и приходилось искать другой путь.

Мимо постоянно сновали люди. Врачи и медсестры в белых халатах. Люди в бахилах. Дети с воздушными шариками. Все неслись куда-то с огромной скоростью, как будто это они, а не я были бегунами.

Хвост очереди вырос передо мной так внезапно, что я чуть не врезался в крайнего человека в пижаме.

— Извините! — я отступил на полшага назад, гадая, принято ли сейчас держать социальную дистанцию, и осмотрелся в поисках экрана. Если есть талончик, значит, и монитор должен быть? Зачем тогда живая очередь?

— Э… Куда стоим, уважаемый? — спросил я Пижаму.

Он пожал плечами.

Я вздохнул: ненавижу очереди. Еще с детства, когда стоять приходилось за всем подряд. Зумерам не понять — они так разве что за айфонами выстраивались.

Только сейчас я осознал, что все это время мобильник был у меня в руке.

Попробовал позвонить — глухо. А вот беговое приложение запустилось. Я увидел маршрут, по которому попал сюда, плюнул на очередь и пошел обратно по своим следам, как по нити Ариадны. Поток людей в белых халатах усилился — они, словно нарочно, шли мне навстречу, толкались, давили.

— Эй, полегче!

Я прижался к стене, надеясь, что толпа схлынет.

Мне на ногу пребольно наступила уже знакомая женщина.

— Я же сказала: талончик! — рявкнула она. — Назад нельзя!

— Это почему? — рассердился я. — Может, я на соревнования опаздываю! А ну-ка!

Я ринулся мимо нее, как заправский спортсмен, — помогло баскетбольное прошлое. Вправо! Влево! Развернуть корпус. Резко затормозить, встав на носки. Рвануть вперед!

— Талончик! — донеслось сзади.

Жалко, что регби я не занимался. Толпа из белых халатов попросту перла на меня, загораживала проход. Мобильная Ариадна подсказывала, что до исходной точки остаются считаные метры.

Я сбил кого-то с ног, рванул в сторону — и попал из коридора в белую комнату. В операционную.

На столе лежал я — все еще в кроссовках и майке. Майка красная, как кроссовки, хотя я точно помнил, что она была белой.

— Время смерти — 13:23, — сказал усталый врач.

13:23 14 июня 2023 года.

Я машинально сжал в руке мокрый от пота талончик и посмотрел на телефон. Я увидел весь путь, который я пробежал. Прошел. Проехал. Пролетел. От точки своего рождения — стремительным броском из родительского дома, потом круги в мегаполисе, командировочные петли. Непрерывная трасса от начала и до конца. До того места, где меня сбил грузовик на перекрестке у парка. И оттуда — на скорой — сюда, в больницу. Здесь заканчивалась одна моя трасса и начиналась другая.

— Телефончик сдайте! — услышал я голос за спиной. Снова эта тетка — с пластиковым поддоном, как в аэропорту. Я положил туда мобильник.

— Пойдем, проведу! — сказал она, нетерпеливо шевельнув белыми крыльями за спиной.

Я пошел за ней, ни с кем больше не сталкиваясь. Теперь всем было с нами по пути. Встал в хвост очереди за Пижамой.

Очередь двигалась медленно. И это хорошо. Кто знает, что там — на выходе?

Чистые руки

(свободная тема)

— У вас усталый вид, — сказал я. — Плохо спали.

Он потер широкой лапищей воспаленные глаза. Блеснула слезинка.

— Да… Почти не сплю. Только не видит этого никто…

Я понимающе кивнул:

— Ну да, эта маска…

Он смял колпак в руке и сунул в карман. Сжал губы, начал ходить взад-вперед — сколько позволяло пространство. Пусть выговорится.

— Вы не представляете, как это тяжело, доктор… Вставать каждый день… Идти на эту… работу. Меня же все ненавидят, понимаете? Все! Даже жена со мной не разговаривает. Говорит, у меня грязные руки. А они совсем не грязные!

Он сорвался на крик и вскинул ладони прямо перед моим носом.

— Это очень обидно, — кивнул я. — Вы же совсем не такой.

— Не такой! — подхватил он. — Я не такой! Я люблю всякие вещи выстругивать из дерева. Могу одним топором из этой колоды вырезать что-то… красивое! Я люблю красивое… Только…

— Только никто не видит в вас этой красоты, — сказал я. — Поэтому вы сами перестали ее видеть.

Он всхлипнул. Как же долго никто не разговаривал с ним по душам?

— Перестал, — бубнил он. — Прихожу домой с работы, и…

Обычно я не додумываю за пациентов, но наше время ограничено, поэтому подхватил:

— Пьете…

— Да! Пью! — он поднял голову, и его лицо вновь исказилось. — И буду пить! А что мне остается…

Он снова уронил подбородок на грудь и стал тереть глаза ручищами.

До конца оставалось всего несколько минут, а он так и шарахался от агрессии к самобичеванию. Конечно, стоило бы завести разговор о его матери. Я наверняка знал, что он скажет. Что мать его не любила. Не замечала выструганные из дощечек поделки. Ругала за грязные руки. Отец… Я бегло оглядел его сгорбленную фигуру, содрогающуюся от рыданий… Отец наверняка его бил. И теперь он тоже хочет быть сильным. Вот только времени нет. Придется сразу переходить к финалу.

— Вы не виноваты, — сказал я. Выдержал паузу. — Не виноваты.

Он вскинул голову, и его распухшие глаза озарились внутренним светом.

— Правда? — сиплый голос не вязался с кряжистой фигурой.

— Правда.

Он кинулся ко мне и сгреб в охапку. Если бы я мог, я бы обнял его.

— Спасибо… — шепнул он мне куда-то в разорванный ворот рубахи. — Спасибо, доктор…

Я шептал что-то ободряющее и изо всех сил держался, чтобы не упасть под его тяжестью. Теперь самое главное.

— Вы придете на следующий сеанс? — спросил я.

Это первый вопрос, который я задал ему. Профессиональная привычка — эмпатия, утвердительные интонации. Но без этого вопроса никак.

— На следующий? — он отстранился и растерянно посмотрел на меня.

— Терапия — вещь не быстрая. Думаю, вам нужно минимум пять сеансов… А лучше десять.

— Я не могу… — прошептал он.

— Если дело в деньгах, то…

— Я не могу! — крикнул он и сжал кулаки. — Не могу!

— Вы можете… — говорю я в последней попытке. — Можете принимать решения.

Он смотрит на меня. Что-то в его глазах меняется, и я все понимаю.

— Вы хороший человек, доктор… — тихо говорит он. — Но вы мне не поможете.

Он достает из кармана смятый красный колпак и нахлобучивает на себя. Легко, как пушинку, поднимает топор. Подталкивает меня к плахе. Мои кандалы тихо звенят.

— Кладите голову, доктор… — говорит он напоследок. — Я сделаю все аккуратно.

И добавляет:

— Потом я вымою руки.

Я не умру в понедельник

(темы «А я ему сначала не поверил» и «Возобновляемый ресурс»)

— Простите… Какой сегодня день недели?

Я оторвался от кофе и взглянул на незнакомца за соседним столиком. Вроде не псих. За шестьдесят, худющий. На улице февраль, а он в легком пальто.

— Понедельник, — пробурчал я. — Ненавижу понедельники.

Незнакомец оживился:

— Зря. В некоторых религиях их посвящают ангелам! Начать жизнь с понедельника, понимаете?

Он пересел за мой столик.

— Не понимаю, — отрезал я. — Похмелье, тоска, до пятницы целая вечность. В понедельники больше самоубийств. Ради чего жить, а?

Незнакомец улыбнулся.

— А вот моя жена любит понедельники. Она до пенсии работала в музее, у них в этот день выходной. И мы с ней встретились в понедельник.

Я пожал плечами и отхлебнул гадкий кофе. Все в понедельник было гадким. Жизнь — бесконечная череда понедельников.

— А вот не скажите! — возразил незнакомец. — Их не так много. Вам лет сорок? Значит, вам осталось полторы тысячи понедельников. Примерно.

Я допил кофе и встал.

— Если вы не любите понедельники, отдадите один? — бросил он вдогонку.

Все-таки псих. Я повернулся и отчеканил:

— Забирайте хоть все!

Он опешил:

— Серьезно?

Я готов был на все, лишь бы отстал:

— Все мои понедельники ваши. Довольны?

Он что-то нацарапал на салфетке и протянул мне:

— Если передумаете, найдите меня.

***

Я почти забыл о странной встрече, когда спустя неделю, придя на работу после выходных, обнаружил, что сегодня вторник. Внятно объяснить начальству прогул я не смог — понедельник я вообще не помнил. Сказал, что приболел. Но когда это повторилось через неделю, я запаниковал. После воскресенья для меня сразу наступал вторник.

«Все мои понедельники ваши…»

И кто теперь псих? Порывшись по карманам, я нашел смятую салфетку из кафе.

***

Он открыл дверь на третий звонок:

— Я знал, что вы придете.

В узкой прихожей меня окутал запах лекарств. Это он болен или…

— Нет, это моя жена… — пояснил он. — Пойдемте, она хочет вас видеть.

В комнате было жарко. У открытого окна на кровати лежала пожилая женщина — щеки у нее впали, но глаза светились жизнью.

— Спасибо… вам… — тихо сказала она. — Мой муж — настоящий ангел, но без вас…

Она закашлялась, а я не мог отвести взгляд от окна. Жара, зелень… лето? Что это значит?

— Для вас прошло две недели, а для нее — четырнадцать ваших будущих понедельников, — ответил на мои мысли незнакомец. — Для нее уже июнь.

«Настоящий ангел…» — так она сказала?

— Ради нее я принял земную жизнь, — сказал он. — А когда она заболела, моей силы хватило лишь…

— Он пообещал, что я не умру в понедельник, — прошептала женщина. — Потому что…

— Это ваш любимый день, — закончил я.

Она кивнула.

— Когда ее время вышло, я отдал ей все свои будущие понедельники, — сказал незнакомец. — Но и они кончились. А я не могу отнять все ваши… Вы можете взять их назад.

***

Я вышел в февральскую стужу, ощущая внутри июньское тепло. Понедельников и правда не так много… Но любовь… может быть бесконечной. И даже если эта любовь — не моя, ради нее стоит жить.

А уж отпроситься у начальства один понедельник в месяц я смогу!