Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

Дмитрий Владимирович Власов, 2000

Эта книга написана в последнем десятилетии двадцатого века. Её герои и реальные, и фантастические, и сказочные. Родом из настоящего, глубокого прошлого и далёкого будущего. Выходцы из разных стран и сословий. Но все они – витражи великой противоречивой эпохи. Они живут и умирают, любят и ненавидят, находят и теряют. Каким был двадцатый век? Он был страшным и в то же время ярким. Он был веком поиска смыслов. Он был веком и трагедии, и одновременно торжества маленького человека. О таких маленьких и таких больших людях эта книга. Хотите дать волю воображению и чувствам? Задуматься и поразмышлять? Погрустить и посмеяться? Всё в этой книге! Интересного Вам и приятного чтения. В рассказах использованы стихотворения автора. Содержит нецензурную брань.

Париж, июль

— Опять хочу в Париж!

— А что, уже был?

— Нет, уже хотел!

(советская народная шутка)

Париж был как Париж. Тот, кто там был, вспомнит его сейчас же, тот, кто не был, вроде меня — представит. Вот такой он, все правильно. Тогда притягивали желтки солнца умытые стекла витрин, дышала, меланхолично отражая небо, змея Сены. По раскаленному асфальту, как по сковородке масло, катились «Ситроены», «Мерседесы», «Хонды» и прочие звери города. Вдалеке вздымалось ввысь восставшее металлическое кружево Эйфеля.

А на узенькой, очень чистой и уютной улице стояла маленькая и миленькая девушка с чуть-чуть припухшим личиком и длинными волосами цвета спелого каштана. Ее хорошенькие губки шевелились, а глазки беспокойно бегали. Человек от природы любопытный и, к тому же, обладающий острым зрением, мог бы с другой стороны улицы, не привлекая внимания девушки, прочитать объявление, вывешенное на солидной деревянной двери, которое и заинтересовало прелестную молодую особу:

«Профессор мадам Бунуоль. Гинеколог. 2-й этаж. Прием с 11.00 до 19.00».

Прочитав объявление раз, наверное, десять, хотя, надо полагать, она прекрасно знала, чем занимается мадам Бунуоль, девушка обернулась и, должно быть, не заметив Вас, постороннего наблюдателя, вошла в старинный темный подъезд. Она поднялась на второй этаж и нажала кнопку звонка. Звонок ласково тявкнул, как приветливый пес, и девушка втянула голову в плечи. Спустя минуту тяжелая темная дверь отворилась, и девушка увидела симпатичную лохматую…женщину лет тридцати пяти — сорока. Женщина улыбалась так по-домашнему тепло, что смущенной донельзя девушке тоже ничего не оставалось, как улыбнуться.

— По-моему, еще нет одиннадцати, — сказала женщина и расстегнула две пуговицы платья, — уф, как жарко! Впрочем, если вам не терпится поговорить со мной, проходите, конечно, нельзя же ждать на такой жаре. Я полагаю, это с вами я разговаривала вчера вечером по телефону?

Девушка покраснела, что послужило ответом утвердительным.

— Сколько же вам лет? — спросила женщина, склонив голову на бок и прищелкнув языком.

— В пятницу будет восемнадцать, — пролепетала девушка.

— А в пятницу какого, простите года? — засмеялась мадам Бунуоль. — Проходите в кабинет, налево. А я переоденусь.

Девушка прошла в небольшую комнату с низкой кушеткой, книжными полками и внушительного размера столом. Она присела на край кушетки и вздохнула, а антикварные часы известили о том, что на город навалился полдень, и мадам Бунуоль, следовательно, слукавила, не обнаружив часов на руке девушки. В такой день никому не хочется слушать скучные исповеди.

За стеной кто-то играл на рояле, легко и бестолково — доходил до середины мелодии и начинал сначала. На балкон напротив вышел армянин с волосатой грудью, потянулся, заметил девушку (окно кабинета было открыто настежь), зачем-то погрозил ей пальцем, и скрылся в своих апартаментах. К окну рядом с балконом подошла молодая рыжая женщина в одних трусиках, показала ленивой разомлевшей улице большую грудь и белозубую улыбку, и растворилась в полумраке комнаты. Хотелось холодной кока-колы, снять блузку, и, конечно же, любви.

Но идиллия вскоре кончилась, и девушке пришлось вспомнить о цели визита. Вошла мадам Бунуоль; теперь она была причесанная и в белоснежном халате, надетом на голое тело. Она старалась выглядеть серьезной, что ей удавалось, можно было бы сказать, если бы не негаснущие искорки в уголках умных серых глаз.

Мадам Бунуоль присела за стол и сдавила щеки ладонями, облокотившись о стекло. Несколько секунд она, не мигая, смотрела на девушку, затем сказала:

— Итак, начнем. Мне, разумеется, не интересно знать вашей фамилии, не нужен мне и ваш адрес. Но хотелось бы услышать ваше имя. Вас зовут?…

— Жанет, — еле слышно произнесла девушка.

— Ну что же вы так сразу? — покачала головой молодая женщина, пряча невольную улыбку, для чего вытянула губы, — я еще не спросила вас ни о чем, что могло бы вас смутить. Ну, а теперь давайте начистоту. Вы хотите сделать аборт?

— Я на втором месяце, — совсем расстроилось юное создание, — я слышала, что еще можно…

— На втором месяце, — медленно повторила мадам Бунуоль, — значит, вы вкусили любовь в конце мая. Скажите мне…скажите…вот вы познакомились с мужчиной, он вам понравился, вы легли с ним в постель.

Женщина — врач в упор смотрела на Жанет, которая только хлопала ресницами.

— Вы хотя бы получили удовольствие? Это было сладко?

Реснички девушки — хлоп-хлоп, и — вниз.

— Да, тихо ответила она, — это было как во сне.

— Во сне, милочка, такого, что произошло с вами, не случается. И так, вы насладились, оделись, и один из вас ушел.

— Нет, почему же? — вдруг возразила девушка. — Мы были вместе весь день. И никуда не ходили после…

— Значит, это произошло утром, — кивнула мадам Бунуоль. — Так. А о том, что ваш любовник может стать отцом вашего ребенка вы, конечно, не думали?

— Он сказал, что не стоит ничего бояться, — почти шепотом произнесла девушка.

— Ну конечно! — всплеснула руками женщина, — он вам сказал! — лицо ее вдруг стало сердитым. — Он сказал, что это так необычайно, неописуемо! После всего вы его, конечно, не видели. Но адрес-то его вы помните? Или вы занимались любовью в вашем доме? А может быть, мсье так вскружил вам голову, что вы вовсе позабыли, в каком городе все происходило?

Девушка вдруг резко встала и направилась к выходу.

— Между прочим, я хочу вам помочь, крошечка, и больше ничего, — уже спокойно сказала мадам Бунуоль. — И я вовсе не думала над вами издеваться. Он был красив? Молод? Силен? — быстро спросила женщина. — О господи, неужели вы думаете, что я уже настолько безнадежно стара, чтобы понять вас?!

Девушка вернулась и снова присела на край кушетки.

— Он был… — начала она, — не очень молод, но такой… такой… Я любила его.

— А сейчас разлюбили? Да? — улыбнулась мадам Бунуоль.

— Нет, мадам Бунуоль, — кротко ответила девушка. — Просто я…понимаете, я не хочу доставлять ему неприятности. Он уехал в Америку преподавать в университете. Он историк. У него…он женат. А я…мне так хотелось быть с ним вместе…я обманула его.

Мадам Бунуоль вдруг задумалась о чем-то, отвлеклась, но спустя минуту, тряхнув головой, снова стала собой.

— Ах, вот оно что. Значит, он спрашивал вас на ушко, потом, может быть, даже нежно тряс за плечо и, дико смущаясь, задавал щекотливые вопросы, а вы сказали ему, что все в порядке?

— О чем вы? — не поняла девушка.

— Вы сказали ему, что приняли таблетки, так? — напрямик спросила мадам Бунуоль.

— Да, — одними губами произнесла девушка.

— Неужели никак нельзя было повременить совсем немного? Ну, сбегать в аптеку, попросить его порыться в тумбочке жены, наконец.

— Это произошло в моей квартире, — сказала девушка, — а на моей улице нет аптеки.

— И теперь, пока ваш любимый в Штатах, вы хотите замести следы вашего преступления?

— Мне очень тяжело, мадам Бунуоль. Я не понимаю, что со мной случилось, — еле дыша, пролепетала девушка, — но я знала, на что иду…

— Вы его студентка? Откуда вы его знаете? — спросила мадам Бунуоль, вытирая пот со лба.

— Но зачем это вам? — вскинула девушка свою хорошенькую головку.

— Если вы пришли сюда, то должны отвечать на мои вопросы! — жестко произнесла мадам Бунуоль, резко проведя ребром ладони по столу.

— А у него не будет неприятностей?

— Боже мой, можно подумать, что мне больше делать нечего, как устраивать неприятности любовникам моих пациенток? Ну, если хотите, не отвечайте.

— Мы познакомились на улице, — задумчиво проговорила девушка, и ее напряженное личико разгладилось. — Знаете кафе на углу, под открытым небом, недалеко отсюда? Я сидела одна и ела мороженое, а он стоял у ограды и смотрел на меня. Его все толкали, как мальчишку, а он не замечал. Наконец, примерно через полчаса, он подошел к моему столику, раскрыл портфель и достал из него мятый букет ярко-красных роз. Я, конечно, сначала лишилась дара речи, и как-то незаметно он вовлек меня в беседу. Я плохо помню, с чего он начал. У меня в голове был туман, как будто я выпила крепкого вина. Кажется, он спросил, как часто я бываю в этом кафе. Я ответила, что часто. А он сказал, что несколько дней смотрел на меня, когда проезжал мимо — выходил из машины и смотрел издали. И лишь сегодня решился подойти и заговорить со мной. Мы вышли из кафе вместе. Он возил меня за город — у него такая красивая большая синяя машина, с четырьмя круглыми фарами! И он все говорил, говорил… Рассказывал про себя, про свою жизнь. Рассказал, что недавно вернулся из Мексики. Его было интересно слушать. Мы стали встречаться… Он удирал из университета, сбегал с лекций, как плохой студент, чтобы встретиться со мной. Иногда сказывался больным и уходил на весь день. Так продолжалось две недели! А потом я узнала, что он уезжает, и пригласила его к себе…

Мадам Бунуоль, слегка раскачиваясь, двигалась по комнате, пока девушка рассказывала. Иногда она обхватывала руками голову и сильно надавливала на виски, морщась при этом, но, если бы заметил посторонний наблюдатель, слегка, может быть неосознанно, улыбаясь. Прошло довольно много времени, прежде чем она заговорила:

— Можете не продолжать. Красивая машина, хороший костюм. Немножко неловкий, но очень приятный, располагающий к себе. Худощавый, но мускулистый. Ну, продолжайте. Что было у вас дома? Как все это было?

Девушка слегка удивленно посмотрела на мадам Бунуоль, которая, казалось, была странно возбуждена.

— Ну, говорите же? Он сам вас раздевал?

Девушка опустила голову и задумалась — должна ли она отвечать на этот вопрос?

— Да, мадам Бунуоль. Сколько вам платить?

— Да погодите вы платить, — махнула рукой мадам Бунуоль, — может быть, вы вовсе не беременны. Кстати, дети у вашего прохвоста есть?

— Не надо о нем так.

— Я спросила о детях

— Он немного рассказывал мне о сыне, мадам Бунуоль. Его сын учится сейчас в Гамбурге.

Мадам Бунуоль помолчала, будто не решаясь задать еще один вопрос. Наконец, она спросила:

— Ну а про жену-то он рассказывал что-нибудь?

— Нет, ничего.

— Совсем?

— Кажется, он сказал, что она сносно готовит.

Мадам Бунуоль устало протерла глаза. Ее веки покраснели. Черт знает сколько минут они, две женщины со своими мыслями, сидели молча. Затем старшая встала из-за стола, вздохнула, подошла к Жанет и нежно взяла ее руки в свои.

— Надо раздеться, — обреченным голосом произнесла она. — Буду тебя смотреть.

Девушка беспокойно покосилась на дверь.

— Я одна, — сказала мадам Бунуоль, — стыдиться тебе некого. Эх ты! Ну, если хочешь, я отвернусь.

Мадам Бунуоль смотрела в стену и покусывала губу, пока женщина полутора месяцев от роду шуршала одеждой. По наступившей тишине врач поняла, что можно поворачиваться. Девушка стояла, скрестив руки на груди, словно в холодной деревенской бане, как будто не было двадцати восьми градусов в тени.

— Ложись, — сказала мадам Бунуоль и усмехнулась — не то нечаянно, не то нарочно. Она пристально, с интересом рассматривала обнаженную Жанет. Да, эта девушка достойна любви. Лежит, а сама в сторону смотрит. Мадам Бунуоль едва коснулась ладонью щеки девушки. И застыла на месте, представляя что-то… Минуту спустя она встряхнула красивыми пышными кудрями и начала осмотр.

Потом девушка, сопя, одевалась (о боже, зачем ей понадобилось надевать бюстгальтер в такую жару!), неловко путаясь в тонком белье, а мадам Бунуоль делала пометки в своем рабочем блокноте. Иногда она бросала быстрые взгляды на полуодетую жертву страсти и тихонько вздыхала.

— Деньги за осмотр при вас? — спросила она, нервно подергивая лицом.

— Да, конечно, — ожила девушка, — сколько?

Мадам Бунуоль назвала сумму.

— Когда мне прийти? — спросила девушка, застегивая последнюю пуговицу.

— Зачем?

— Но ведь я пришла, чтобы избавиться от ребенка, — удивилась Жанет.

— Не торопитесь, милочка, все в вашей жизни может измениться, поверьте мне, — вдруг нежно сказала мадам Бунуоль. — А впрочем, не знаю, не знаю. Конечно, это ваше дело. Не мое. Не мое, — повторила она после некоторой паузы. — Приходите четырнадцатого. Или нет, лучше на следующей неделе, семнадцатого. Обещают, что жара спадет, вам будет легче перенести это.

— До свидания, — сказала девушка, — значит, до понедельника?

— Дверь не забудьте захлопнуть, слышите?

Девушка почему-то медлила. Что-то заставляло ее стоять на месте и смотреть на мадам Бунуоль.

— Ну, идите, идите, Жанет, — замахала на нее женщина. — Сейчас приму ванну, чего желаю и вам. Что еще? В следующий раз применяйте, пожалуйста, таблетки. Могу вам дать.

— Спасибо, у меня есть, — улыбнулась девушка.

— Сейчас-то, как раз, они вам не нужны. А вообще, всегда носите с собой. Ну…счастливо.

Мадам Бунуоль долго сидела за своим рабочим столом, курила, щурилась от дыма. Думала о своем. Совсем расстегнулась, обмахиваясь журналом. Потом решительно сняла трубку и набрала номер.

Это Харрисонбург? Будьте добры, позовите профессора Поля. Что? У вас их два? Того, который на историческом факультете. Ну, конечно, француз! Что? Это Медиссон юниверсити? Так бы сразу и сказали! Извините.

Она набрала номер еще раз.

— Это Медиссон юниверсити? Будьте добры, попросите Поля Бунуоля. На занятиях? Передайте, что ему звонили из Парижа. Как это кто? Его жена! Как это, по какому вопросу? А какое вам дело?

Примерно через час в квартире мадам Бунуоль, которая уже успела принять ванну, зазвонил телефон.

— Алло! Я тебя хорошо слышу. Зачем звонила? Я хотела тебе сказать…я хочу тебе сказать, Поль…что ты забыл взять бритву. Что значит «не в лесу»? Ты так рассеян, что можешь просто не обращать внимания на собственную физиономию. Уже купил? Японскую? Да, у меня все в порядке, конечно. И сын здоров, звонил позавчера. Да, только поэтому и звонила. Не могу же я допустить, чтобы мой муж был посмешищем! Подумать только! И как это ты умудряешься со своей неряшливостью романы крутить? Да ничего я не имею в виду. Да, конечно, ты почти святой. И правда, Поль, кому ты нужен кроме меня и Антуана? Ты же совсем старый. Ну ладно, ладно, пока. Звони почаще. Что? Ах, вот как, ты еще и смеешь говорить мне, что я тебя незаслуженно обвиняю? А ты знаешь, зачем я тебе на самом деле позвонила? Чтобы сказать, что ты негодяй. Вот так. Аргументы? Ты помнишь хрупкую девочку из кафе на углу? Молчишь? Между прочим, она приходила ко мне, чтобы избавиться от твоего ребенка. Сегодня. Нет, я в здравом уме. Я до сих пор практикующий врач, а жизнь подносит иногда сногсшибательные сюрпризы, Поль. Опять молчишь. Что ж, давай помолчим вместе.

Мадам Бунуоль склонилась над трубкой, ее плечи вздрагивали.

— Что теперь будем делать? Интересный вопрос! Не знаю. Что? Ах, ты раскаиваешься… Да не говори ты ничего, не надо. Я знаю, что ты любишь меня, и это было просто минутное наваждение. И поэтому спокойно спать этой ночью ты не будешь. Пусть это послужит моим маленьким наказанием — а большое я еще придумаю. Думаю, сейчас нам нужно просто положить трубки.

Голос мадам Бунуоль все больше дрожал. Ее лицо было обращено к окну, где уже проклевывался освежающий вечер после душного дня.

— У тебя сейчас начало дня, тебе надо работать. Я никогда не умела первой положить трубку. Сделай это ты, скотина с прекрасным вкусом, и не забудь появиться хотя бы на Рождество. Впрочем, как хочешь, мне уже почти все равно. А, ты еще слушаешь, да? Ты можешь мне объяснить, что такое «сносно готовит»? Для кого я старалась, ходила на кулинарные курсы? А ты всегда говорил, что все вкусно! Не лги хотя бы сейчас, Поль! Иди же на свои лекции. Хотя плевать я на них хотела…Вместе с тобой…Еще чего…Я уже вышла из того возраста, когда плачут. Простить…Никогда… А в Париже сейчас жарко. Да, конечно, когда увидимся, ты мне все объяснишь. Почему-то мужчины думают, что могут объяснить все, даже это. Я устала, Поль, брось же, наконец, трубку, черт тебя возьми…

1989 — редакция 1998