Мост на дальний остров

Дмитрий Гринберг

Роман «Мост на дальний остров» – это история о двух подростках, почти детях, которые вынуждены отправиться туда, где они ещё не были, в мир приключений, где всё сказочное – явь.*Художник: Томас Бенджамин Кеннингтон (1856–1916), картина: Бездомный (1890). Находится в общественном достоянии. Место нахождения: Художественная галерея Бендиго, Австралия.

Редактор Дмитрий Гринберг

Оформление обложки Дмитрий Гринберг

На обложке Copyright free (Pudlic domain), CC0"Бездомный"(1890), Томас Бенджамин Кеннингтон, Бендиго

© Дмитрий Гринберг, 2022

ISBN 978-5-4498-4808-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1: НАЧАЛО ВСЕГО

Берусь я рассказать всё в точности с тем, как мне рассказывал эту историю мой отец. Мне ещё мало годков! но честное слово, я запомнил всё слово в слово, и ни капельки не совру вам!

Жили мы раньше в Виктории, в столице её, в Герне. О, это великий город, скажу я вам. Великий и прекрасный. Нет его красивее во всем целом мире. Всё там было. Всё, что хочешь. И слёзы, и радость, и богатство, и бедность. Я рассказываю вам эту историю, чтобы поделиться историей своего происхождения… Не поймите меня дурно, просто некоторые вещи камнем висят на душе одинокого ребёнка.

Сейчас, когда я пишу эти строки, у меня за окном вечер, и воздух окрашен в жёлтый цвет, и, по-видимому, надвигается гроза. Надеюсь, это не помешает мне, так как я очень боюсь грома.

Что ж, вот я и начну. Мой отец в том году только окончил свой шестой класс, и ему только исполнилось двенадцать лет, и во время своей замечательной учёбы, которая, честно признаться, давалась ему так себе… он вдруг понял и окончательно решил для себя, что не его это дело: душа его лежала к путешествиям. Это было его призванием. Помните, как открывались новые земли, и как чтили новооткрывателей? Помните? Вот и он помнил. Тоже хотел таким стать. И это в наше-то время!

Кстати, пока не забыл, для большей достоверности, я буду прикладывать к своему письму отрывки из дневника, который вёл мой отец. Я его не видел уже целых два года, поскольку живу у своей тёти. Мне говорят, что он жив, и иногда в доме раздаются звонки, мне говорят, что это он, но никогда не зовут к трубке.

Довелось мне прочесть его дневник, хоть и некрасиво это. Знаю, и сознаюсь в своём преступлении!

Как говорил мне мой отец, лето тогда выдалось скучным, во всяком случае, первая его половина. Отца моего зовут Уолл, это сокращенно от Уолли. В то утро он позавтракал, и вышел, чтобы подыскать подходящий маршрут, которым удобно было бы отправиться в путешествие, которого он так и не совершил.

Он шёл, тщательно выискивая что-нибудь впереди себя. Уж не знаю, что он пытался там увидеть. Но удалось ему кое-кого разглядеть. Я назову эту девочку Патрисия, так же, как и он её звал:

«Я вышел в то прекрасное прохладное утро, когда всё окутано чем-то волшебным, и хочется, чтобы время застыло… Я только окончил свой завтрак, и, чтобы не упустить ни секунды, закрыл за собой дверь. Передо мной лежали дороги во все направления, я мог отправиться, куда только захочу! Но я ещё не успел решить, куда же я, собственно, хочу. Поэтому решил я начать с того, что просто прогуляюсь. Покинувши пределы своего квартала, отправился я к своему излюбленному проспекту Раушель. Там всегда очень красиво. Дорога там прямая и гладкая. Многие мили никуда она не сворачивала, а шла прямо, и только тени высоких пальм покрывали её поверхность. Изредка сбоку встречались маленькие кафешки, и небольшие ресторанчики, где можно было хорошенько перекусить. Но сейчас мне это было совсем ни к чему, я просто хотел насладиться свободой, которая открывалась передо мной этим утром. Прохожих было мало, и я мог хорошо разглядеть каждого встречного. Я старался сделать это незаметно, чтобы никого не обидеть. Думаю, меня тоже разглядывали, но меня это ни капельки не задевало!

Я направлялся посидеть на одной из скамеечек, чтобы хорошенько всё обдумать, но, подошедши, я заметил, что сидит здесь какая-то девочка. И я сел на соседнюю скамейку, и задумался о маршрутах. Я всё пытался представить, как они пролегают, и какими мне лучше воспользоваться. В своём уме я составил карту, которую с лёгкостью запомнил, не фиксируя её на бумаге. Во всяком случае, так мне казалось!

Когда я примерно сообразил что к чему, то направился к старой кассе одного из кинотеатров, купить себе билет на вечерний сеанс. Там стояла небольшая очередь, и билеты быстро раскупались. Я стал беспокоиться, достанется ли мне хоть что-то. Но, к счастью, я подоспел вовремя…

И я обратился:

— Мэм! дайте мне, пожалуйста, один билет на картину — «Сазерленд»! — сказал я. За мной уже выстроилась целая очередь, и я старался не обращать на неё внимание.

— Вам один? — отозвалась леди.

— Да, один, мэм.

— Вам точно один? — переспросила она. — Осталось всего два билета, молодой человек.

Мне больше и не нужно было, но я почему-то задумался.

Вдруг я ощутил на своём плече руку, и обернулся. Это была та девочка, которая сидела на скамейке рядом, пока я составлял в уме маршруты.

— Возьми два, — сказала она тихо, — сейчас я верну тебе деньги!

Я обернулся к старой леди, и сказал:

— Мэм, я передумал, знаете ли. Дайте мне, пожалуй, два.

Женщина заглянула за моё плечо, и одобрительно улыбнулась. Она протянула два билета, и я расплатился.

Я направился к выходу, и девочка тут же последовала за мной.

— Стой! — сказала она. — Стой же!

Я остановился и обернулся на её голос.

— А как же мой билет?

— А почему ты решила, что он теперь твой? — спросил я.

— А разве ты его не для меня взял? — спросила она испуганным голосом.

— Да нет, я взял его, пожалуй, на всякий случай. Не исключаю, что мне просто захочется посидеть одному. Чтобы рядом никого не было.

— Но ведь там будет полный зал! И разве так можно?

— Да, так можно…

И тут я не удержался.

— Что? Ты, что, улыбаешься! Дай, пожалуйста, мне билет, я очень хочу пойти на этот фильм!

— А знаешь, что? — сказал я. — Я дам тебе этот билет, если ты назовешь мне свое имя. Как тебе такая сделка?

— Хорошо. Меня зовут Патрисия, но все зовут меня Пати.

— А меня зовут Уолли.

— Уолли? Какое смешное имя!

— Может, имя и смешное, но билет ты свой теперь не получишь.

— Почему, Уолли? Я ведь назвала свое имя, так не честно!

— Нечестно, это смеяться над чужими именами! Вот, что нечестно!

— Прости, Уолли. У тебя прекрасное имя. Просто я раньше такого не слышала. Честное слово.

— Ладно, держи свой билет, — сказал я, и протянул его Пати. — Деньги мне не нужны.

— Спасибо, Уолли! Я правда не хотела.

Пати посмотрела на часы, которые висели на стене вестибюля, и сказала:

— Сейчас только десять, а фильм начинается в шесть вечера. Что ты будешь делать?

— Не знаю. Я ещё не решил. А ты что будешь делать?

— Мне надо сходить в библиотеку, вернуть две книжки. Пойдёшь со мной?

И только теперь я заметил, что в руках она держит какие-то книги. Как я их раньше пропустил?

— Пошли, Пати, конечно.

Мы вышли из вестибюля, и солнце тут же стало резать глаза.

— А ты всегда ходишь с такими книгами? — спросил я что-то дурацкое.

— Нет, не всегда. Это меня мама попросила.

— А хочешь, я их понесу?

— Нет, спасибо, Уолли, я сама.

Как я вскоре понял, мы шли в одну старую библиотеку, она была вся из мрамора, и там было очень-очень много книг. Помещения там были заставлены дубовыми шкафами; потолки были очень высокими, и с очень красивыми резными рисунками; двери были очень высокие, и тоже украшены такими же рисунками, просто с ума сойти. Не знаю, мог ли найтись на земле хоть один человек, который мог бы сказать, что у него не захватывает дыхание от всего этого величия. Читать я не очень-то и любил, но бывал здесь довольно часто, слишком мне полюбилась здешняя неповторимая тишина. Я называл её Тишиной ненужных книг. Во всяком случае, так мне тогда казалось, — что они не нужные. Уж людей здесь было явно меньше, чем в кинотеатре.

Эта библиотека Авраама Линкольна просто таки славилась своей немноголюдностью. Немноголюдностью и тишиной.

Мы вошли в парадные двери и стали подниматься по лестнице. Из-за каменных стен здесь было прохладно даже в самое жаркое лето. Эти стены отталкивали от себя все звуки, поэтому казалось, что здесь очень странно, гулко и очень приятно.

— Уолли, нам сюда, — сказала Пати. Мы завернули направо и вошли в большой зал, но с потолками пониже, чем в предыдущем. Людей в это время почти не было, и нам не приходилось ощущать на себе посторонние взгляды незнакомцев. Там было ещё достаточно темно, так как дневное солнце не успело взойти так высоко, чтобы осветить все закоулки. Но лучи пробивали толстые стекла, и падали на длинную череду старых увесистых столов для чтения, что выстроились здесь длинными рядами.

Мы подошли к одной женщине, что стояла за старым дубовым столом, и Пати к ней обратилась:

— Мэм, я хотела бы вернуть вот эти две книги. Могу я это сделать?

Пати протянула ей книги, и та взяла, но, посмотрев своим суровым взглядом, что блеснул из-под её очков, она сказала:

— Вы что, хотите их вернуть?

— Да, мэм, — смущённо отозвалась Пати.

— Но их нельзя вернуть.

— Почему же? Я что-то не так сделала?

— Конечно, моя дорогая. Разве ты не знаешь, что это за книги?

— Нет, мэм. Позвольте поинтересоваться, а что это за книги?

— Ты их не читала? — спросила женщина.

— Нет, мэм. Мама мне сказала, чтобы я их занесла сюда, и больше я ничего не знаю.

— Твоя мама очень неосторожный человек, моя дорогая.

— Но почему же?

Женщина осторожно посмотрела по сторонам, и, наклонившись, тихо сказала так, чтобы никто её не услышал:

— Тот, кто прочтет эти книги, уже никогда не будет прежним.

— Что? Вы не шутите? — испугалась Пати.

— Нет, милочка».

Простите, но здесь, пожалуй, я вынужден буду прервать воспоминания моего отца, так как слишком проголодался, и мне следует хорошенько подкрепиться, чтобы продолжить эту историю, которая меня увлекает, сколько бы раз я её не читал.

Для вас время прошло незаметно, но наступил уже следующий день. Дело в том, что я слишком захотел спать после приятного ужина, который устроила мне тётя. Сейчас за окном моим утро, и виноград, который мне отсюда виден, обласкан южным солнцем, и приятным дуновением ветра.

Сидя за своим письменным столом, я задумываюсь, могло ли у них сложиться всё иначе?

Иногда мне приходит в голову мысль, что могло. Но если учесть, что не мы правим своими судьбами, то неизбежно прихожу к выводу, что всё случилось так, как и должно было случиться.

Кажется, меня зовёт тётя, поэтому я вынужден снова прерваться.

Я снова здесь, дела заняли не больше получаса, но за это время я ещё больше захотел продолжить эту историю.

Прилагаю слова из дневника моего отца:

« — Нет, милочка, — сказала старая женщина.

— Простите, мэм, но если вы не расскажите нам, в чем здесь дело, нам придётся самим это разузнать. То есть, открыть эти книги. А после этого мы уже никогда не будем прежними, так вы сами и сказали.

— Да, милочка, так я и сказала.

— Но что, если это что-то плохое? — встревожилась Пати.

Женщина в очках наконец-то обратила внимание на меня, и на то, что в моих руках я держал два билета, которые уже изрядно смялись к этому времени.

— Послушай-ка, дорогая, — сказала она, — почему бы тебе не пойти в кинотеатр вместе со своим другом? Ты ещё сможешь всё забыть. Только успей вернуть эти книги маме. И передай ей, чтобы она не вздумала их сжечь, или ещё как-то избавиться от них. Будет только хуже. Уж поверьте такой старой женщине, как я…

— Мэм, — вмешался я. — А не придумали ли вы это случайно? Уж больно дико всё это выглядит. И это в наше-то время! Сейчас уже не верят во всю эту ерунду. Верно, Пати?

— Верно, Уолли. Я тоже вам не верю.

Я посмотрел на женщину в очках, и вид её был непоколебим.

— Ладно, Пати, пошли отсюда, нам здесь ничего не скажут.

Пати посмотрела на меня, и, по-видимому, согласилась с тем, что я дело говорю, — она взяла меня за руку, и повела обратно на улицу.

— Что за вздорная женщина! — возмущалась она по дороге, крепко прижимая к груди эти книжки; она была очень взволнована, а мимо нас всё так и мелькало, настолько быстро мы шли. Я даже опомниться не успел.

— Пати, ты не отпустишь мою руку? — поинтересовался я осторожно.

Пати посмотрела на мою руку, которую она всё время сжимала, и, резко разжала свои хрупкие пальчики.

— Прости, Уолли, — сказала она как-то растеряно. Она не знала, что делать. По ней это было видно. И мне снова стало её так жаль, хоть, я и не верил во всю эту чушь. Но Пати эта леди здорово задела. Это было видно даже по тому, как она дышит. Она всё время делала глубокие вдохи, и как будто ей не хватало воздуха. Какая-то неуверенность появилась.

— Куда теперь?

— Сейчас, Уолли, надо подумать. Давай присядем.

И мы сели на скамейку, которая стояла недалеко от дороги, по которой быстро проносились автомобили.

Пати первое время ничего не говорила, лишь смотрела на эти книги, снова и снова читая то, что было на них написано. Она их не раскрывала, хотя несколько раз чуть это не сделала. Видать, её сильно беспокоило, что же внутри.

— Не читай их, Пати, — сказал я.

— Я не знаю, что мне делать, Уолли. Понимаешь. Мама перед тем, как их вручить мне — сказала, что они с отцом сегодня куда-то уезжают, и чтобы я пожила некоторое время у наших родственников. Я частенько у них остаюсь, поэтому ничего меня не смутило, и я не стала задавать лишних вопросов.

— А мама твоя часто уезжает? Это тебя не смутило?

— Нет, она ведь писательница. Она часто уезжает куда-то для того, чтобы разузнать что-нибудь новое для своей книги.

— Писательница?

— Да, Жаун Кроуфорд.

— Прости, Пати, но мне это имя ни о чем не говорит. Я не сильно большой любитель всяких там книжек.

— Почему же? — удивилась Пати.

— Не знаю, скучно.

— Странный ты человек, Уолли.

Я не хотел с ней спорить, поэтому просто покачал головой. Я не хотел слишком долго отвлекаться на то, что меня совершенно не интересовало. Но эта тема так занимала мою спутницу, что у меня просто не было никакого выбора.

Вскоре я понял, что мы совсем забыли про кинотеатр. Я как-то почувствовал, что, скорее всего, проведу с Пати целый день. Мне эта мысль даже нравилась. Я подумал: «Интересно, это все дети писателей такие необычные?».

Солнце уже подходило к зениту, и воздух стал невыносим. Мы сидели прямо на солнце. Я почувствовал, что это было бы неплохо — перебраться в тень, иначе можно здесь остаться на веки вечные.

— Пати, — сказал я, — не хочешь перебраться в другое местечко для размышлений? Слишком уж жарко здесь под солнцем, а?

— Да? — она задумалась. — Точно, давай уйдём отсюда. К тому же, машины не дают мне хорошенько сосредоточиться.

— Пойдём к морю?

— Ты хочешь к морю?

— Да. Сядем на шезлонги, и обдумаем всё хорошенько. Шум морских волн успокоит всё на свете.

— Да, Уолли, пожалуй, ты прав. Пошли на шезлонги! Пошли к морю!

И так мы и сделали. И когда мы дошли до самой воды, мы остановились, оглядеться — почти все места были свободны, и можно было выбрать любое. Мы пошли туда, где шезлонги стояли отдельно от всех остальных. Пати села на один из них, и положила книжки рядом с собой.

— Садись, Уолли, — сказала она. Её светлые волосы раздувал морской ветер, и молодость играла в них, как маленький котёнок с клубком шерстяных ниток.

Я сел на соседнее место, и в спину подул морской бриз.

На море был почти штиль, лишь небольшая рябь воды играла, и были видны солнечные зайчики.

Где-то вдалеке шел одинокий парусник, и больше ничего не было видно. Я осмотрел берег, и берег был почти пуст. В рабочее время здесь обычно мало людей. А в выходные дни сюда лучше и не показываться.

Пати молчала и что-то пыталась усмотреть в пустоте. Я не решался заговорить с ней. Но так просидели мы не долго. Она обратилась ко мне:

— Знаешь, единственное, что приходит мне в голову, — сказала она, — это просто раскрыть книги, и убедиться в том, что сказала мне леди, нет никакой правды. Уолли, а ты что думаешь? Я права?

— Чёрт, а если это действительно опасно? Как я смогу тебе потом помочь, если что-то случится?

— Не знаю. А что ещё здесь можно придумать?

— Да, пожалуй, ничего и не придумаешь.

— Ну, тогда я открою?

Пати сосредоточила всё своё внимание на том, что находилось в эти минуты у неё на коленках, и стала медленно и осторожно приоткрывать первую книгу.

Она открыла её, и стала что-то читать про себя. Но тут её руки задрожали, и она побледнела. Через минуту Пати отложила книгу в сторону, и сказала мне:

— Нельзя, нельзя было её читать, Уолли! Нельзя! Нельзя!

— Чёрт, Пати, да что же там такое случилось?!

— Ты не должен об этом знать, Уолли!

— Да чёрт подери! Как ты можешь это такое? Что же я могу ещё сделать?!

— Нет. И я не должна была этого делать…

— И что? Теперь ты умрёшь? Или что такого страшного может произойти?

— Не знаю. В книге об этом не ничего не сказано…

— Дай-ка её сюда.

— Нет, Уолли! Нельзя!

Пати опять ушла в себя, но продолжала прижимать к себе эти книжки.

— Вот что, Уолли, нам надо снова увидеть эту женщину.

— Ту, что в очках?

— Да.

— Это как-то поможет?

— Не уверена, но она явно знает что-то ещё. Уж больше, чем я — это точно. Может быть, нам удастся её разговорить.

— Может, ты и права».

Простите, на этом я прерву историю моего отца. Кажется мне, что было бы лучше, если бы Пати, всё-таки, не открывала эту книгу. Думается мне, что лучше бы Уолли их просто выбросил в мусорный ящик. Но ничего уже не изменишь, давайте посмотрим, что же будет дальше!

«Мы с Пати шли той же дорогой в эту старую библиотеку, откуда мы ушли всего час тому назад. Я не был уверен в том, что наш визит увенчается успехом, но, как сказала Пати, ничего другого нам не оставалось.

Мы снова поднялись по лестнице и вошли в тот же зал, где мы сегодня уже побывали. Но пройдя к дубовому столу, мы заметили, что женщины этой уже нет. А где она?

— Уолли, ты видишь здесь хоть кого-нибудь? — спросила меня Пати.

— Нет, кажется, никого нету.

— И что нам теперь делать? Нам обязательно нужно кого-нибудь найти! Иначе что-то случится!

— Не переживай, Пати. Сейчас мы кого-нибудь найдём, сейчас узнаем, куда это все подевались.

Я огляделся, но вокруг было пусто. Ни одной живой души.

— Стой, — сказал я Пати. — Сейчас я вернусь.

Я пошёл и проверил все уголки этого зала, и, в конце концов, вышел в длинный коридор, тая в своём сердце маленькую надежду всё же кого-нибудь застать в этих холодных лабиринтах. Но как назло, везде было пусто и тихо-тихо.

И в этой гулкой тишине, я вдруг услышал чьи-то шаги. Ко мне навстречу быстро приближалась какая-то женщина, ещё более пожилая, чем прежняя. Эта была совсем низкого роста, и абсолютно седая; она шла, быстро перебирая своими короткими и кривыми ножками, вдетыми в чёрные кожаные туфли.

— Мэм, постойте, мэм! — отчаянно крикнул я, но она не обратила на меня никакого внимания.

— Подождите, Мэм!

Она промчалась мимо, и явно куда-то спешила. Я последовал за ней.

Сравнявшись, я заговорил снова:

— Мэм, здравствуйте! Вы меня слышите?

— Я вас прекрасно слышу, молодой человек. Не надо здесь так кричать, это не стадион для игр в регби.

— Да, простите, но вы не могли бы остановиться всего на минутку? Мне надо у вас кое-что разузнать.

— Нет, молодой человек, я очень спешу. Что вам нужно?

— Вы не могли бы сказать, какая женщина сегодня работала в том зале, который мы только что прошли?

— Сегодня суббота. Как видишь, все отдыхают. Кроме меня, конечно.

— Но как же, мэм? Сегодня за столом стояла странная женщина в треснутых очках.

— Что? Они были треснуты?

— Кажется, да, мэм.

— Не смешите меня, молодой человек. У наших сотрудников достаточно денег, чтобы не позориться и не выходить в выходной день на работу.

На этом я остановился, так как не видел больше смысла разговаривать дальше. Кажется, одна здесь страннее другой, — а невысокая дама пошла дальше, не обращая на меня никакого внимания.

Мне следовало вернуться, и рассказать всё Пати.

Она ждала меня, усевшись на одно из тех неудобных мест, что были предназначены для чтения.

— Уолли, наконец-то! — обрадовалась Пати. — Где тебя носило?!

— Не поверишь, Пати… Здесь работают одни сумасшедшие…

— Что? Ты ничего не узнал про ту женщину?

— Нет, мне сказали её здесь сегодня не было…

— То есть, как это не было?!

— Я хотел сказать, она здесь даже не работает.

— Но откуда ты знаешь, Уолли?

— Я встретил другую пожилую даму, она мне это и сказала. Говорит, что сегодня суббота, и в очках у них здесь никто не работает.

— Так и сказала?

— Да. Должно быть важная птица, даже не смотрела в мою сторону, когда я с ней разговаривал.

— Можно ли доверять человеку, который даже не смотрит, в твою сторону, когда ты с ним разговариваешь? Как это некрасиво с её стороны.

— Да, не очень-то это было приятно, скажу я тебе.

— И куда же нам теперь идти?

— Чёрт, может, домой, а? Что-то я устал за сегодня.

— Домой?! Домой нельзя, Уолли! Хотя, может, ты и иди… Да, ты иди, Уолли, а я останусь здесь и сама попробую разобраться. Ты и так мне очень помог. Спасибо тебе большое.

— Брось, Пати. Может, всё обойдётся? Ты ведь тоже, наверно, устала. Пошли по домам, а вечером встретимся возле кинотеатра, и всё будет хорошо. Ни на что эта глупая книга не повлияет, вот увидишь.

— Ты так думаешь?

— Да, я в этом уверен.

— Ну, что ж, давай тогда так и сделаем…

И мы разошлись по домам. Я, конечно, не забыл условиться, где нам следует встретиться вечером.

Хорошо если бы с Пати ничего не случилось. Кто знает, какие всё-таки у неё книги? Я ведь ей сказал это не потому, что верю в свои слова, а для того, чтобы успокоить. Слишком уж убедительно разговаривала та женщина в очках. И что вообще она там делала?