Мэрри и Вилли

Дмитрий Гринберг

Роман «Мэрри и Вилли» рассказывает о трагической любви американских подростков в 1960-е годы. Вы задумаетесь, бывает ли такое на самом деле? Но задумавшись, вы поймёте – бывает…*Художник: Рид Роберт Льюис 1862 – 1929, картина: The White Parasol. Находится в общественном достоянии. Место нахождения: Смитсоновский музей американского искусства.

ГЛАВА 1

Как-то вечером, среди зеленеющей листвы нашего сада, мы с Мэрри сидели возле окна и мечтали, как все дети.

— Вилли, а как ты думаешь, — спросила меня Мэрри. — Мы доберёмся вон до той звезды?

Мэрри указала рукой на одну из бесчисленных звёзд, что были сегодня на небе.

— Как ты думаешь, там есть жизнь? Хотел бы ты увидеть, кто там живёт? Хотел бы?

— Не знаю, Мэрри, мне бы доделать домашнее задание, а потом уже думать о каких-то там звёздах.

— Но сейчас лето, врунишка! Мы же вместе ходим с тобой в одну школу, ты что, забыл? Ты даже в одном классе со мной сидишь, глупыш.

— Ну, может, и так. Я не сильно часто думаю о звёздах, так что ничего путёвого тебе не отвечу. Вообще, Мэрри, мне хотелось бы повзрослеть, если честно. Я давно так хочу стать взрослым, если бы ты только знала.

— Вот ты глупенький, Вилли! Никто не хочет повзрослеть. По крайне мере, никто в здравом уме.

— А я хочу! Хочу ходить на работу, и чтоб у меня была машина. Я бы тогда ездил на пикники, когда мне только захочется. Хоть вечером. Никогда не видел, чтоб взрослые так делали. А я бы делал.

— Ничего бы ты не делал, глупенький. Ты бы жил, как и все взрослые — скучной-скучной жизнью. Вот я лично не хочу взрослеть. Никогда!

— Ты серьёзно, Мэрри? Нет, ты действительно серьёзно сейчас? Это же так здорово — распоряжаться своей жизнью, как тебе только захочется. Никто тебе не указ!

— Да? А работать ты как будешь? Ты думаешь начальник тебе не указ?

— Ну, это же совсем другое. Не сравнивай.

— А вот и буду! Это же всё жизнь! Разве бывают исключения?

— А разве нет?

— Ну конечно бывают! Но не так… Не так, Вилли!

— А как?

— Я не знаю, если честно.

Открылась дверь, и в полоске яркого жёлтого света показалась мама.

— Мэрри, — сказала она. — Смотри не засиживайся долго, Тера начнёт переживать.

— Нет, что вы! Она никогда не переживает, когда я у вас! Можете ей позвонить!

Тера — это мама Мэрри. Они живут здесь по соседству. Мы с самого детства дружим, сколько я себя помню. Мэрри в этом году должно исполниться двенадцать, а я на год старше. Так что, я старший, а она — малявка.

— Нет, я не буду звонить Тере. Но смотри, я всегда переживаю, когда на улице темно…

— Всё в порядке, миссис, Аскваейр. Я уже привыкла. Мне двадцать секунд бегу. Вы что, не переживайте вы так. Вы так всегда заботитесь обо мне, но это лишнее.

— Мам, я проведу её, — сказал я.

— Ну, если тебе не будет сложно.

— Да мам, воздух отличный, я как раз подышу перед сном.

— Ну вот и хорошо.

Мама сделала вид, что этот ответ её успокоил, и закрыла за собой дверь. Хоть слабая полоска света всё ещё проникала в нашу тёмную комнату.

— О чем ты думаешь, Вилли?

— Да не о чём. Просто уже поздно, мысли лезут разные в голову.

— Ну, мне, наверное, уже пора домой.

— Хорошо. Я тебя проведу.

— Нет, не беспокойся. Я сама дойду.

— Нет, я маме обещал.

— Ох, Вилли!

Мэрри надела свою лёгкую кофточку, и мне почему-то стало её так жаль. Сам даже не знаю, почему. Так жаль, что я почувствовал, что сейчас влюблюсь в неё. Она была такой беззащитной, доброй и хрупкой. Она всегда проводила у меня столько времени, что я так привязался к ней, и теперь я осознал, что не представляю жизни без неё. Мне это чувство понравилось, но вместе с ним мне стало страшно. Страшно, что оно останется навсегда. И что я не смогу её любить так сильно, как она меня любит. Я был уверен, что она любит меня больше жизни. Детской, невинной любовью. Ах, как мне стало её жаль.

Я посмотрел на то место, где лежала её кофточка, и мне стало жаль и его. Мне всё на свете стало жаль, к чему она когда-либо прикасалась. Оно заслуживало большей любви, как и Мэрри.

— Ну что, глупыш? Идём?

— Да.

Мы вышли на тёмный воздух. Под лунным светом были видны высокие зелёные кусты, что росли в нашем маленьком саду; трава, завидев жёлтый диск на небе, послушно тянулась вверх, а внизу всё так же цвели астры. В горшочках прикреплённых к дому, бордовым, розовым и белым цветом пестрела петуния. Мэрри часто говорила, что обожает наш сад. И что, уж если бы ей пришлось когда-нибудь умереть, то только в нём. И теперь я не мог смотреть, как прежде и на свой сад. Всё из-за этой Мэрри!

Я разозлился и стал идти быстрее.

— Стой! Вилли! Куда это ты?

Но я не обернулся. Не надо было ей быть такой хорошей.

— Стой, Вилли!

Мэрри догнала, и стала молча смотреть мне в лицо. Она долго смотрела своим суровым взглядом. А я только и подмечал, как ветер раздувает её длинные каштановые волосы.

— Да, что с тобой? — спросила она, и остановилась. Я тоже остановился. Мне страшно захотелось её обнять, но я сказал:

— Пошли.

Мы пошли, и темнота этого вечера расступалась у нас перед ногами. Мэрри обогнала меня, и на несколько секунд пришла к своему дому раньше. Она остановилась, не оборачиваясь ко мне, и молча смотрела себе под ноги.

— Эй, чего ты? — спросил я.

— Вовсе ничего. Спасибо тебе, Вилли, что провёл меня.

— Эй, — сказал я. — Чего ты кипятишься?

— Наверно, я устала, и мне нужно поспать, — сказала она. Я знал, что она врёт. Она просто обиделась. Чёрт, но я ничего не мог с собой поделать. Просто ничего.

— Ладно, Мэрри. Как скажешь. Тогда до завтра? Мы же увидимся завтра?

— Кто знает. Если я буду жива, то увидимся.

— Почему ты всё время говоришь о своей смерти? Ты что, хочешь, чтобы это произошло на самом деле?

— Нет. Как раз этого мне хочется меньше всего.

— Тогда почему?

— Не знаю, Вилли. Это как-то само вырывается. Понимаешь? Эти слова живут сами по себе. Ну, больше я ничего тебе сказать не могу. Я не знаю, — повторила она ещё раз.

— Чёрт, дурацкие же у тебя слова, если честно.

На первом этаже зажёгся свет. Видать, Тера или Джон услышали наш разговор и спустились вниз. Должно быть они уже спали.

— Ну, я, наверно, пойду.

— Счастливо, Вилли.

Я не хотел сейчас видеться с её предками, поэтому дал дёру, якобы поспешив к себе. Но я просто не хотел здороваться.

Следующим днём, ближе к полудню, я набрёл на старые фотографии, что лежали где-то среди коробок. О них все давно забыли. Эти, очень давние фотографии пылились здесь уже не один год. Я знаю. Просто сюда мало кто заглядывает. Да и я тоже. Просто в один момент мне стукнуло в голову, что надо сюда заглянуть, и всё. Ничего не мог с собой поделать. И вот, только когда эти снимки были у меня в руках, что-то во мне успокоилось. Утихло, как внезапно догоревшая свеча.

На этих фотографиях был я ещё совсем мал, чтобы что-то понимать на тот момент, когда меня фотографировали. Был мой брат Джейкоб. Но он умер ещё в детстве. Несчастный случай. Он поперхнулся косточкой. Наверно, именно поэтому этот альбом и лежал здесь в таком одиночестве. Даже я о нём позабыл до сегодняшнего дня.

Ещё здесь были мои родители, совсем молодые и очень красивые. Мало у кого бывают такие красивые родители. От прежней красоты, конечно, остались только эти фотографии. Но всё же… Я ими очень гордился. А ещё нашлись две фотографии, где мы с Мэрри держимся за руки ещё детьми. Судя по всему, это были первые дни нашей дружбы. Наши почти беззубые улыбки были здесь настолько естественны, настолько волнительны, что я и сам сейчас улыбнулся, глядя на них. Ох, сколько счастья в этих глазах. Как же здорово, что Тера и Джон не ошиблись адресом, и поселились недалеко от нас. Если бы не покупка этого дома, не знаю, наверно, моя жизнь была бы намного скучнее. Даже думать не хочу об этом.

Я долго сидел на полу, держа в руках этот альбом. На этих снимках была совсем другая жизнь, понимаете? Что-то утеряно с тех пор. Чёрт, какие-то надежды, что ли. Не знаю, но в них явно что-то было. Минут сорок я на них пялился, прежде чем услышал, как в дом кто-то вошёл. Я положил альбом обратно, и задвинул его так, будто к нему никто и не прикасался. Я сел на диван и включил телевизор.

Это была мама, она встречалась со своей подругой, и вот только что вернулась домой. Отца сейчас не было в городе, он поехал к своим родителям. Его мама немного прихворала, и он захотел с ней увидеться. Я бы тоже поехал, но мне страшно смотреть на больных старушек. Не люблю я смерть, а она возле них так и ошивается. Чёрт, грустно всё это. Надеюсь, моя бабушка протянет, как можно дольше. Да, это было бы здорово. Папа её очень любит. Да и я тоже. Славная она. Правда я её почти не видел, но всё же. Там в Миннесоте холодно, а я не очень люблю холода. Да и жару с трудом переношу, если честно. Вот почти и не бывал у них. А так, я бы с радостью.

К шести часам вечера я страшно соскучился по Мэрри, она скоро должна прийти. Она бы и раньше пришла, только они тоже в гости ходили. Чай собирались выпить с кем-то из родственников. Мэрри мне почти обо всём говорила. Как и я ей. Никому не мог. А ей мог. Мог всё, что угодно рассказать. Она могла меня наругать, конечно, но всё равно всегда поддерживала. Я не знаю. Я не очень рад этим чувствам новым. Вот тем, что вчера появились. Чёрт, я всегда знаю, когда они появляются. А если я это замечаю, то поверьте мне, они не скоро исчезнут. Вот это меня и пугало. Всё было слишком отлично, чтобы длиться дольше. Вы, наверное, подумаете, почему я так боюсь. Да, вы точно так подумаете. Не знаю, просто я насмотрелся телевизора, фильмов. Там всегда так. Вот совсем всегда. А я думаю, они не врут. Зачем бы тогда люди их смотрели, если они врут обо всём? Нет, я думаю, тут они кое-что знали. Вот я вчера на собственном примере убедился, что всё начинает портиться. Всё было чисто, гладко. А потом — бац! И Мэрри уже чем-то недовольна, я веду себя, как идиот. Нет, они в фильмах насчёт этого явно не врали. Да и в мультиках так, если честно. Чёрт, это вообще дрянная штука. А знаете ещё в чём дело? Дело ещё в том, что я не могу поделиться этим с Мэрри. Вы, наверно, сами знаете, почему. Если честно, я сам не знаю, но вы, наверно, знаете. Вот она должна прийти с минуты на минуту, вот она придёт, и посмотрим, какая она будет. Очень хотелось бы, чтоб она была прежней.

А вот и звонок. Это она. Она всегда была пунктуальной. Я никогда таким не был, а она была. Мне всегда в ней это нравилось, хоть я и не задумывался, но сейчас понял.

Я слышу, как она поднимается по лестнице.

— Эй, Вилли! Ты там разговариваешь с кем-то?

Чёрт, она меня услашала.

— Нет, Мэрри. Проходи. Я просто записывал кое-что в свой дневник.

— Серьёзно? А я и не знала, что ты дневник ведёшь.

— Я недавно начал. Не знаю зачем. Захотелось как-то.

— Я тоже когда-то начинала, но мне не понравилось, и я оставила. Так он и лежит у меня в столе.

— А дашь мне почитать?

— Нет! Ты что? Нет, конечно. Дневники для того и ведутся, чтобы их никто не читал. Ты что, не знал об этом?

— Знал, конечно. Просто мне так интересно.

— Ну, мне тоже, если честно, захотелось почитать, что у тебя там написано. Но я даже и просить не стану.

— Вот и правильно, Мэрри. Ты всегда была умной девочкой.

— Вот ты негодяй!

Она схватила подушку и ударила меня ею. Но я в ответ ничего не стал делать. Мне нравилось, когда она дурачится. А мне сейчас дурачиться почему-то не хотелось.

— Вилли, дурашка! Ты что, опять грустный сегодня?

Да, она это заметила. А как тут не заметишь, если я почти не двигаюсь?

— Да нет, тебе показалось. Просто я сонный, наверно.

— Что же ты делал ночью? Ты же не смотришь на звёзды.

— Не знаю. Не спалось мне.

— Не спалось ему. А до моего прихода ты не мог как следует выспаться, чтоб не ходить, как сонная муха, а?

— Да не знаю я. Чего ты пристала. Ну сонный, да и сонный. Чего тут такого?

— Но я хочу, чтобы ты был такой, как прежде.

— Я такой и есть.

— Нет, Вилли, ты не такой. Ты влюбился! Разлюби меня обратно, слышишь!??

Догадалась, мерзкая девчонка.

— Если бы я мог. Думаешь, я не пытался?

— Не опускай голову, Вилли. Не расстраивайся. Ты меня разлюбишь. Я тебе помогу.

— А если мне не очень хочется тебя разлюбить, что тогда делать?

— Да ты совсем глупый! Что ты говоришь такое!?

— А ты не можешь в меня влюбиться? Ну, на минуту. Может, тебе понравится?

— Чтоб я больше от тебя не слышала подобных глупостей! Ты меня понял, Вилли? Мы будем с тобой только друзьями. Всегда!

«Но почему???» подумал я. Что за навязчивая идея о дружбе?

— Ладно, — сказал я. — Будем друзьями. Всегда. Только ими и будем.

— Правильно. Только ими. И не развивай в себе эти страдания. Ты, как девчонка. Над тобой все будут смеяться, а я не хочу, чтобы над тобой смеялись. Слышишь?

— Слышу, слышу…

Не хочет, чтоб смеялись. А чтоб страдал — хочет. Какая она бывает глупая, всё же!

— Вот, что, Вилли! Поехали завтра со мной к бабушке. Она живёт недалеко. В Дорджвилле. Что ты скажешь? У неё есть фруктовый сад. Там есть одно такое дерево. Яблоня. Я очень её люблю. Говорят, я упала с него, когда была ещё совершенно маленькой. Но я всё равно его очень люблю. Оно такое красивое. Особенно, когда цветёт. А ему уже пора цвести. Что скажешь, Вилли, хочешь увидеть моё любимое дерево?

— Твоё любимое дерево — яблоня?

— Да.

— А как же на нём сидеть? Яблони обычно такие маленькие.

— Но оно такое красивое, когда цветёт. Ты просто не видел ещё.

— Ну ладно, мне не сложно. Жаль, правда, на нём не будет яблок, а лишь цветы.

— А ты и цветы не любишь, да Вилли? Ты ничего красивого не любишь. И если бы не твои родители, не было бы у тебя и этих цветов перед домом. Единственное на что ты был бы способен, это держать газон опрятным, и всё.

— Я не знаю, Мэрри. Может, ты и права. Я просто не думал над этим.

— А ты подумай. Возьми и подумай. Что же ты ни над чем не думаешь? Ладно. Завтра ты увидишь яблоню моей бабушки и полюбишь все живые растения. Я почему-то в этом уверена.

— Да, это было бы неплохо, — сказал я.