Ничего cвятого

Дмитрий Дегтярев

В альтернативном мире Католической Церкви с помощью Святой Инквизиции удалось остановить Реформацию, объединив всю Европу в единую Империю во главе с Папой.В нынешнем XXI веке жизнь человека продолжает быть подчинена церковным законам, городами управляет духовенство, а Инквизиция стоит на страже, оберегая чистоту веры. Пабло Красс, инквизитор Толедо, один из самых преданных защитников Церкви. Правда, все в жизни имеет свойство меняться, даже убеждения…

© Дмитрий Дегтярев, 2023

ISBN 978-5-0055-9574-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Год — 1543.

Между Женевой и Страсбургом.

Жан отрешенно смотрел перед собой, не обращая внимания на причитания служки, крики возницы снаружи, подгоняющего и без того загнанных лошадей, и звуки тяжелых капель, непрерывно барабанящих по крыше повозки. На данный момент все внешние обстоятельства, не играли никакого значения. Важным было совершенно другое, гораздо более значимое, более весомое, более нематериальное… Один единственный вопрос занимал мысли, и как Жан не старался очистить разум, как не пытался ощутить присутствие Бога, ничего не получалось. Только один вопрос — как же так вышло? Почему? Зачем? — один и тот же вопрос, под разными углами, а ответа не находилось.

Уже давно Жан осознал свое призвание, уже давно принял свою избранность — ведь сам Господь поставил его среди заблудших овец, дабы открыть им глаза. Сам Господь благословил его на чрезвычайно важное дело — очищение Своей Церкви. Бог открыл Себя, показал Кто Он. Показал, как сильно заблуждается Рим, как сильно погрязла Церковь в мирской суете и разврате, как сильно обольщен народ Божий, уже давно потерявший, а возможно никогда и не знавший настоящий облик Христа, и как сильно Церковь нуждается в Пастыре. Не в Римском понтифике, не в прогнившей иерархии, уже полностью себя изжившей, а в человеке, который всем сердцем и душой будет предан Творцу, сознательно посвятив себя исполнению Божьей воле. Жан не считал себя достойным исполнять миссию Пастыря, слишком большая ответственность, слишком важная задача, где нет права на ошибку — а, кто он? — обычный грешник, однако у Бога имелся Свой план, Свое видение, а его, Жана дело, лишь преклоняться пред Его волей. Так, Творец показал всю порочность человеческой сущности, зараженной первородным грехом; дал осознать ужас положения, а затем заменил каменное, неспособное принимать Слово сердце на плотяное; вырвал из тьмы папской церкви, даровал настоящее покаяние и Духа Святого, благодаря чему удалось зажечь новое пламя среди погибающего мира. Так, Женева стала жемчужиной Реформации, сияющей даже сильней солнечных лучей. По-другому и быть не могло, ведь Женева стала первым за долгие тысячелетия городом, где сам Бог управляет Своим избранным народом. Да, сурово, да порой жестоко — но, кого Бог любит, того и наказывает, а если смотреть на справедливость, то возмездие за грех — смерть. Таким образом и само избрание одних на погибель, а других ко спасению уже не кажется жестоким актом.

— Что же теперь будет? О, Господи, помилуй нас…

Жан недовольно поморщился. В сердце пятнадцатилетнего парнишки, сопровождающего в поездке было слишком мало веры, и напротив, слишком много страха. Он не выдержит. Касательно же его причитаний… Действительно, какие у них варианты? На данный момент временный пункт прибытия — Страсбург. А, дальше? Какие гарантии в их безопасности? Какие гарантии, что папский меч, вкупе с инквизиторским огнем не добрались до одной из Реформаторских цитаделей в общем, и до его друга Мартина Буцера, обещавшего им защиту, в частности? Никаких. Впрочем, других вариантов попросту не имелось. По крайней мере в краткосрочной перспективе. Пока еще не понятно насколько сильна волна гонений — ведь и раньше паписты пытались искоренить Реформацию, и вернуться в период до злополучного 1517 года. Правда, в последнее время, когда даже самому обделенному умом крестьянину стало понятна тщетность всех усилий Рима, паписты отступились, сосредоточив усилия на еще католических странах. Тем не менее, Жан не сомневался — пройдет время, и весь христианский мир согласится с необходимостью реформировать церковь по Слову Божьему; в конце концов — идеи реформаторов одержат верх, а погрязший в грехах Рим падет. Так он думал до событий недельной давности. Буквально за один день ситуация изменилась кардинально. Рим нанес ответный удар. И, удар оказался не просто сокрушительным, а катастрофическим. За один день объединенные войска Папы и союзных королевств, вторглись в основные центры Реформации — Виттенберг, Аугсбург, Цюрих, Базель и Женеву. Причем, успех папистов объяснялся наличием расширенной сети агентов, сыгравших важную роль в захвате ключевых городских пунктов, а также поддержкой местного правительства до того являющихся ярыми защитниками Реформации. Чего им пообещал Святой Престол в обмен на предательство, Жан не знал, однако не сложно догадаться: прощение прежних прегрешений, обещание дополнительной власти, дополнительных привилегий и конечно же финансового обогащения. Сатана довольно скучен, поскольку все его действия сводятся к низменным человеческим желаниям, а те по сути своей всегда одинаковы. Дальнейшие события развивались точно по сильно ускоренному сценарию — папские войска захватывали один город за другим, точно оголодавшей саранчой проходя по всей Европе. Возглавлял карательную экспедицию некий Педро Николас — священник, сумевший каким-то фантастическим, и не иначе, как дьявольским способом возродить орден Тамплиеров. Таким образом действия Рима воспринимались, как Священная Война, как новый Крестовый поход, только уже внутри христианского мира. Сам Жан до событий недельной давности ни разу не слышал о Педро Николасе, да и в его окружении нашелся лишь один человек, имеющий весьма скудную информацию, которая сводилась к слухам о причастности нового магистра Тамплиеров к учреждению в Риме центрального инквизиционного трибунала с широкими полномочиями еще два года назад, да созыва нового собора, буквально месяц назад. Собор так и не был созван, потому к личности Педро Николаса не стали присматриваться. Выходит, зря. Очень зря. Теперь по всей Европе пылали тысячи костров, а в застенках инквизиционных тюрем томились десятки тысяч людей, чье желание заключалось лишь в реформации церкви по Писанию.

Жан тяжело вздохнул, и с тоской взглянул на плотно задраенные занавески. Повозка катилась дальше с каждой секундой приближаясь к Страсбургу. Но, что он там найдет? По-прежнему крепкий оплот настоящей церкви, или пылающие костры инквизиторов? Не так важно. Все равно каждое событие происходит по Божественному предопределению, и кто он такой, чтобы вмешиваться в план Творца? Даже если план состоит в его гибели, гибели других реформаторов и еще десятка тысяч верных христиан, верной будет только одна реакция — полное смирение. Богу лучше знать, куда Он хочет вести Свой народ, и какие испытания вырастают на этом пути. Ведь никто не обещал легкой прогулки. Нет. Путь следования Писанию, тяжелый путь. И, порой приходится не только перепрыгивать через огромные валуны, но и карабкаться по отвесной скале, рискуя сверзиться в глубокую пропасть.

Повозка тем временем, судя по ощущениям и характерным звукам снаружи, сменила ухабистую дорогу на мощенную камнем мостовую. Они в Страсбурге? Жан ощутил, как сердце внутри тревожно увеличило обороты. Доверие Богу, которому он учил паству в Женеве на деле конечно идеал, поскольку сколько не полагайся на Его совершенный план, и справедливую волю, а все равно желание хоть как-то повлиять, хоть как-то контролировать происходящие вокруг события, не исчезает.

С трудом подавив желание одернуть занавеску, Жан прикрыл глаза, сосредоточившись на молитве. Молитва — еще один подарок от Бога. И, речь не о вызубренных текстах молитвенника, а живое непосредственное общение с Создателем без каких-либо посредников или заступников, выдуманных папистами. Живая молитва — источник силы. Сейчас же, в минуту слабости она становится единственной защитой.

Спустя десять минут громыханий по каменной дороге, нескольких поворотах, и ругани возничего, повозка наконец остановилась. Снаружи послышалось ржание лошадей.

— Приехали! — Жан поправил шляпу, распахнул задние створки повозки и спрыгнул с подножки на каменную поверхность.

— О, Господи… — позади раздался сдавленный всхлип парнишки. Сам реформатор не издал ни звука.

По заранее согласованному плану их должны были доставить в скромное поместье одного из друзей Буцера в Страсбурге. Сейчас же они находились в громадном внутреннем дворе большого замка, ну никак не походившего на двухэтажный домик, где ему уже приходилось жить при прошлом визите в Страсбург. Да и вообще, не Страсбург это, а Милан. И не скромное поместье, а замок Сфорца. И, встречают его не друзья, а два десятка солдат с нашитыми на белом одеянии красными крестами во главе с делегацией из пяти мрачного вида мужчин в черных одеяниях. Один из них отделился, и подойдя к повозке бросил возничему мешок со звенящими внутри монетами, после чего махнул рукой. Позади тут же раздался звук хлыста, ржанье лошадей и стук колес по каменным плитам.

Его продали Инквизиции за звонкую монету. Также, как в свое время продали Христа фарисеям. Жан поднял глаза к затянутому серыми облаками небу — Господи, я смиряюсь перед Твоей суверенной волей. Здесь Ты Владыка и Законодатель, а я лишь смиренный раб.

Рим.

Тюрьма Святого Антония.

Год — 1544.

В темном подвальном помещении, где из освещения находилось лишь два факела на стене, стоял терпкий запах пота, мочи и дерьма. Вполне возможно, посторонний решил бы добавить в список еще один элемент — запах страха, но Педро за последние полгода сумел к нему привыкнуть. Оставалось надеяться, что со временем и остальные скотские запахи перестанут выворачивать желудок. Оптимист бы посоветовал надеяться на другое — надеяться на отсутствие надобности посещать подвальные помещения церковных тюрем… Вот только, Педро никак не мог причислить себя к оптимистам. Он скорее реалист. Война с врагами церкви далека от своего завершения. Очень далеко. Вполне возможно потребуется не одно столетие дабы полностью освободить христианский мир от ереси. Как известно из Писания, ангелы радуются спасению каждого грешника — сложно представить то торжество, какое будет царить на небесах при сожжении последнего еретика. Хотелось верить, что он к тому времени там уже будет. И, Педро верил.

Скрипнула дверь, пропуская в помещение хмурого стражника, ведущего за собой заключенного. Пламя факелов дрогнуло от порыва ворвавшегося сквозняка; на стенах в беспорядке заметались призрачные тени. Вслед за конвоиром в допросную вошел молодой парень с бледной кожей, держащий в руках пачку бумаг и набор письменной принадлежности. Кивнув инквизитору, секретарь сел за стол, находящийся в углу помещения, сбоку от стены с горящими факелами. Обвиняемого же усадили на металлический стул, а вошедший последним дознаватель, в чьи обязанности входило исполнять требования инквизитора по применению физического воздействия, встал за спиной заключенного. Тот, надо сказать, выглядел неважно: серое лицо с поблескивающими в неровном желтом свете факелов испуганными глазами; крупные бисеринки пота, стекающие по лбу и щекам; искусанные до крови губы; запекшаяся кровь под носом и… буквально физически ощущаемый животный страх, исходящий, казалось из каждой клеточки его существа.

Педро презрительно скривил губы. Мартин Лютер — гроза отступившей с истинного пути Церкви, лидер Реформации, борец за авторитет Слова Божьего, а на поверку — жалкий, не заслуживающий сострадания человек. Тем не менее, Церковь милосердна к каждому грешнику, и даже такому собрату Иуды готова даровать прощение.

— Хочешь ли ты сознаться в сотворенном тобой бесчинстве, святотатстве и богохульстве прямо, откровенно и добровольно, дабы облегчить свою участь и получить прощение от Господа?

Глаза Лютера забегали из стороны в сторону, точно на потолке или стене, или полу мог находиться правильный ответ.

— Я не понимаю, какой именно ответ вы хотите от меня услышать…

— Правду!

Лидер Реформации вновь заерзал на стуле. Ему явно пришлось не по душе нахождение в двадцати метрах под землей, а именно на такой глубине находились допросные в тюрьме Святого Антония. Впрочем, Педро на его месте также вряд ли чувствовал себя комфортно.

— Я лишь хотел очистить Церковь от заблуждений… — глаза немецкого реформатора умоляюще посмотрели на инквизитора.

Педро подобный взгляд за последний полгода видел десятки, если не сотни раз, и если поначалу ощущал внутри себя дикий дискомфорт, то теперь не чувствовал ничего, кроме раздражения. Перед ним сидит враг Церкви. Человек, который сначала выбрав путь служения Господу, сознательно отверг его. И, ладно если бы речь шла о конкретно его душе — так нет, потащил в ересь тысячи других людей, обрекая их на вечные мучения.

— Правда? — Педро чуть подался вперед. — Отсюда давай поподробней…

Лютер непонимающе уставился на обвинителя. Инквизитор досадливо поморщился.

— Не понимаешь?

Реформатор отрицательно мотнул головой.

— Я тебе не верю. — каждое слово Педро произнес раздельно и максимально твердо. — У тебя есть один шанс сохранить свою жизнь — признать свои заблуждения и покаяться.

Лютер промолчал. В протоколе, составляемом секретарем так и будет указано: «обвиняемый не дал ответа».

— Как так вышло, что, приняв монашеские обеты, ты перестал верить в божественность Христа?

Глаза обвиняемого полезли на лоб. Он даже дернулся на стуле, и дознавателю пришлось положить руки на плечи, усаживая его обратно.

— Ложь! Я никогда не отрицал божественную сущность Спасителя!

— Однако, твое учение явно свидетельствует о заблуждениях Христа. Если же Христос заблуждался, то, следовательно, либо Бог может ошибаться, либо Христос не является Богом.

— Ложь!!! — теперь уже куда громче выкрикнул Лютер. — Это ложь!!!

— Кроме того, ты заявляешь о прямом союзе Христа и Сатаны, тем самым попирая Евангелие и Его крестные муки…

— Нееет!!! — реформатор вновь попытался вскочить на ноги, и на этот раз экзекутор не был столь мягок. От удара по шее, экс-монах взвизгнул, точно подвешенная над углями свинья. Хотя если брать во внимание внешность, обвиняемый мало чем отличался от грязного животного — жирный, потный и вонючий.

— Разве? — Педро наклонился, внимательно всматриваясь в лицо еретика. — Разве не Христос является главой Церкви? Ты же называл Церковь «вавилонской блудницей», преемника Петра «антихристом», а саму Римскую кафедру «престолом сатаны». Если же Христос возглавляет блудницу, сидящую на престоле Сатаны то, кем Он сам является, как не союзником дьявола?

— Вы сознательно извращаете мои слова! — голос реформатора задрожал. Кажется, только сейчас до него начала доходить вся серьезность обвинений. — Я совсем не предавал тот смысл, который вы туда вкладываете!

— Нет! — Педро улыбнулся, качая головой. Конечно, теперь брат Иуды попытается выкрутиться, извернуться, точно змея, скинуть свою шкуру, вот только он, Педро Николас не позволит врагу Христа нанести еще один удар по итак израненному телу Спасителя. — Тут лишь два варианта: либо, принимая во внимания твои высказывания мы признаем Христа главой блудницы, сидящей на престоле Сатаны, а преемника апостола Петра, антихристом… Либо, — инквизитор поднял вверх указательный палец. — придется признать, что Христос не является главой Церкви! И, вообще, Церковь не есть Тело Христово! — Педро вновь улыбнулся, смотря в расширившиеся от ужаса глаза еретика. Он все понимает. Все прекрасно понимает. — И то, и другое ересь. У тебя лишь один вариант, покаяться.

Лютер промолчал. Снова.

— Кроме того, ты сознательно совращаешь детей Божьих, со спасительного пути, запрещая приступать к Таинствам и разрешая им грешить без какой-либо подотчетности, тем самым обрекая их души на вечные мучения! Очень похоже на работу Сатаны, не находишь?

— Ложь! — немецкий реформатор поджал губы.

— Обвинение священнослужителя, коим я являюсь в преднамеренной лжи, еще одно преступление! — Педро сокрушенно покачал головой — Я зачитаю отрывок из письма, которое ты написал своему другу, еще одному еретику Филиппу Меланхтону: «Будь грешником, и греши сильнее, но при этом веруй и радуйся во Христе, Который есть Победитель греха, смерти и мира. Довольно, что мы признаем Агнца, уничтожившего грехи мира; от Него не удалит нас грех, хотя бы мы тысячу раз в день любодействовали или умерщвляли». — инквизитор отложил письмо и насмешливо глянул на посеревшего лидера Реформации. — Ничего нет тайного, что не сделалось бы явным, забыл? Так, скажи мне, что есть суть письма, как не лицензия на грех?

Молчание.

Ищет оправдание?

Не найдет.

Тут лишь один выход — покаяние.

— Выходит, совращай чужих жен, и еще незамужних женщин; убивай людей; кради, лжесвидетельствуй, нарушай хоть все десять заповедей по тысячу раз на день, но главное — верь в Христа! Так, получается?

Лютер не ответил и в этот раз. Просто сидел, уставившись куда-то в пол. Пылинки разглядывает что ли? А, может, пятна запекшейся крови? Второе куда полезней первого.

— Может мне зачитать твое отношение к евреям? Мы конечно сами не питаем теплых чувств к убийцам Спасителя, но ты пошел куда дальше, да?

Молчание.

— Пожалуй, зачитаю. «…Проклятый гой, коим я являюсь, не может понять, как они ухитряются быть такими ловкими. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, таково: когда повесился Иуда Искариот, его кишки лопнули и все их содержимое вывалилось наружу; может быть, тогда евреи послали своих слуг с серебряными блюдами и золотыми кувшинами, чтобы собрать экскременты Иуды. Затем они съели и выпили все это дерьмо и в результате приобрели такое острое зрение, что они стали видеть в Писании то, что там не находили ни Матфей, ни даже сам Исайя, не говоря уже о нас, жалких гоях». Я ведь тоже не питаю любви к убийцам нашего Спасителя, тем не менее миссия Церкви всегда, во все времена оставалась одной — спасти души. И, не имеет значения, англичанин ли, француз, испанец, мавр или еврей — через крещение мы спасаем всех! Почему же ты на таком скотском уровне ненавидишь евреев? Где христианские добродетели? Скажем, любовь и милосердие?

Лютер даже глаз не поднял, продолжая хранить молчание.

— Смотря на все твои усилия по разрушению Церкви, на все твое учение, на все твои слова, я прихожу к одному единственному выводу, которое может объяснить все совершенные действия — ты заключил союз с Сатаной. Я ведь прав? — Реформатор никак не отреагировал. — Я знаю, что прав, но даю тебе шанс раскаяться и тем самым спасти, если не тело, то хотя бы душу. Ты называешь Тело Христово блудницей, Папу антихристом, Святой Престол — престолом сатаны, ты призываешь людей совершать грехи успокаивая их жертвой Христа, ты совратил людей с пути ведущего к спасению, лишив их церковных Таинств — точно так же поступает Диавол, желая погубить души верных. Скажи, как и когда ты вступил в сговор с темными силами?

Тишина.

— Где произошел ритуал? Кто проводил? Кто еще, как и ты работает в союзе с сатаной против Церкви?

Молчание.

Ни единого звука.

— Брат, — Педро посмотрел на стоящего за спиной обвиняемого экзекутора. — готовь иглы!

Лютер наконец отреагировал: вздрогнул и умоляюще посмотрел на инквизитора.

— Зачем? Зачем это делать? Я ведь и правда невиновен в том, в чем вы меня обвиняете! Я невиновен! Я лишь хотел спасти людей…

— Призывая их грешить? — инквизитору хотелось рассмеяться и заплакать одновременно. Как же сатана обольщает сердца людей, после чего на черное те с завидной уверенностью говорят белое. — Упорство в грехе, есть еще один грех! Моя задача, спасти твою душу, от адского пламени, а это возможно лишь в случае раскаяния!

В руках дознавателя тем временем появились две длинные иглы, и он вопросительно глянул на начальника. Педро кивнул. Когда заостренные концы вошли под ноготь пальцев левой руки, допросную огласил дикий вой, смешанный с плачем и ругательствами. Секретарем записывалось все, в том числе и новая порция богохульных слов типа «исчадие ада», «слуги сатаны», и в том же духе. Инквизитор сокрушенно покачал головой: обвиняемый далек, очень далек от раскаяния. Лично он бы с радостью оставил его в своем упорстве на вечные мучения, но Церковь, не смотря на предательство, желает спасти каждого. Что ж, придется поработать, дабы вызволить душу несчастного еретика из цепких лап сатаны…

Рим.

Бельведерский дворец.

Год — 1545.

Педро Николас прекрасно понимал, как легко разрушить все то, что они приобрели за последние полтора года. Если оглянуться назад, то можно увидеть, какой колоссальный путь они проделали. Еще два года назад Церковь находилась едва ли не в руинах: число прихожан уменьшалось с пугающей прогрессией, в то время как число территорий, порывающих с Папским Престолом, напротив, увеличивалось. Казалось, катастрофа неизбежна. Казалось, Церкви пришел конец. Казалось, процесс уже не обратить вспять. Тем не менее, у них получилось. Сейчас же, перед ними стояла несколько иная, но оттого не менее значимая задача — сохранить полученный результат. Сделать это можно только одним единственным способом — вопрос только в том, пойдет ли Папа на столь решительные шаги? Педро понимал — это его миссия добиться положительного ответа. Как и тогда, полтора года назад.

Помимо него и Святейшего, в личных апартаментах понтифика находился кардинал Карафа, и магистр возрожденного ордена Тамплиеров, Лоренцо Эскобар. Последний, как раз объяснял Папе расклад общих сил.

— Карл и Франциск (в данном случае имеются ввиду Карл V и Франциск I, император Священной Римской Империи, и король Франции, соответственно. прим. авт.) продолжают оттеснять уже немногочисленные войска протестантов. Карл полностью освободил Германию от последователей Лютера, однако те продолжают проявлять активность в Нижних Землях. При последней встрече, в прошлом месяце, Карл подтвердил намерение присоединиться к походу Ордена на Данию, где король продолжает поддерживать еретиков, укрывая в том числе и ряд реформаторских лидеров.

— Что слышно от Генриха? (Генрих VIII, король Англии, прим. авт.) — Папа был уже достаточно слаб, потому Педро едва расслышал его вопрос.

— Он выражает полную лояльность Риму, а также всяческую поддержку созданной Конгрегации. Шесть месяцев назад, мы отправили туда около сотни доминиканских монахов, для внедрения структуры Конгрегации во всех крупных городах. Результат налицо. Надо сказать, Генрих уже жалуется на отсутствие свободных мест в тюрьмах…

— Ну он не одинок… — усмехнулся кардинал Карафа. — Переполненные тюрьмы стали проблемой практически в каждом европейском городе. Ну, за исключение может быть Испании…

— Проблему надо решать. — подал голос Святейший, практически сразу зайдясь в хриплом кашле. Откашлявшись, он повторил. — Проблему надо решить, и как можно скорее. Мы задерживаем, и задерживаем еретиков, однако направить их обратно, в лоно Церкви удается куда медленней, разве я не прав?

— Так и есть, Ваше Святейшество! — подтвердил кардинал Карафа, как раз и возглавляющий Конгрегацию. — На одного исправленного еретика приходится двадцать задержанных.

— При таком темпе, очень… — Папа сделал специальный акцент на последнем слове. — очень скоро у нас не останется ни мест, ни средств для содержания еретиков.

— Предлагаете всех отпустить, святой отец? — Педро уловил напряжение в голосе кардинала. Впрочем, их уловил и Святейший, поскольку понтифик устало откинулся на кресле, прикрыв глаза.

— Мы ведь преодолели точку невозврата, Джанпьетро… Церковь теперь крепка, как никогда ранее. Под знаменем Христа мы сумели объединить едва ли не всю Европу. Теперь нам не страшны, ни Лютер, ни Кальвин, не какой-либо другой вольнодумец…

— Верно. — согласился магистр Тамплиеров. — Только с одним уточнением: такая ситуация стала возможно благодаря очищению христианского мира. Сейчас на свободе еретиков в разы меньше, чем в застенках. Многие бежали в восточные земли, многие к иноверцам, многих мы заключили под стражу — сейчас на свободе их не наберется и десятка тысяч. Для сравнения, в тюрьмах по всей Европе это число перевалило за сотню. Теперь представьте, как резко изменится баланс, если мы выпустим их на волю. Даже если они отрекутся от своих убеждений, раскаются в своих прегрешениях и вернутся в лоно Матери-Церкви, мы не можем быть уверенны в искренности их слов. А, сил контролировать каждого еретика у нас попросту нет. Их слишком много.

— Я понял… — понтифик вновь закашлялся, согнувшись в судорогах. — Я понял… Какое же решение вы предлагаете?

— Педро? — кардинал Карафа повернулся к священнику.

Педро мрачно улыбнулся. Именно с него началось восстановление Церкви, и именно на нем оно закончится. Кардинал Карафа это прекрасно понимал, как и магистр Эскобар. У Папы не остается выбора, как последовать их примеру.

— Нас разъедает болезнь. Как дьявольская чума она захватывает все тело, оставляя после себя лишь смерть и разложение. Она поразила все страны христианского мира, с каждым днем подчиняя себе новые души, и только признав всю опасность недуга можно надеяться на исцеление. Исцеление христианского мира, а не поврежденных умов. Они под властью болезни. Они под властью сатаны. Они уже мертвы. А, как поступают с мертвыми, чьи тела поразила чума? Огонь. — священник сделал паузу, давая слову повиснуть в воздухе, после чего повторил. — Огонь, вот то лекарство, способное остановить чуму.

— И мы того же мнения! — кардинал Карафа повернулся к Римскому Епископу.

— То есть… — Папа вновь прикрыл глаза. Из его горла вырывался тяжелый хрип — понтифик болен, и болен давно, но в последние недели болезнь стала серьезно прогрессировать, потому Педро Николас и выбрал сравнение ереси с болезнью. Актуально, так сказать. — вы… — он вновь закашлялся. — вы предлагаете освободить тюремное население с помощью костров?

— Верно. — подтвердил магистр Ордена. — Сейчас не та ситуация, где нужно проявлять христианское милосердие. Речь идет о выживании Церкви и христианского мира. Если мы выпустим сотню тысяч еретиков на свободу, единой Церкви с большей вероятностью придет конец, как и миллионам совращенных с истинного пути душам. Такой вариант конечно же неприемлемый. Ведь именно Церковь отвечает перед Господом за души верных. Содержать же всех еретиков в тюрьмах до их смерти мы не можем. Остается один, и наиболее правильный вариант…

— Костер? — казалось, понтифик даже вздрогнул.

Магистр безразлично пожал плечами.

— Так мы сумеем решить сразу две задачи: спасем христианский мир от пагубной волны ереси и спасем души самих еретиков.

— Но… более ста тысяч… — Папа в очередном приступе кашля закачал головой. — я не могу пойти на столь чудовищный акт… Сто тысяч костров… Боже…

— Нужно думать не о сотне тысяч костров, а о сотне тысяч спасенных душ еретиков, чьи тела пройдут через очистительный огонь! — кардинал Карафа подался вперед. — У нас нет иного выхода, Ваше Святейшество! На одной чаше весов спасение Церкви и миллионов, вверенных нам душ, а на другой тела отступников. Разве выбор не очевиден?

— Для меня нет… — лицо Папы стало бледным. По лбу стекали крупные капли пота. — Я не могу пойти на столь чудовищное решение. Христос сказал, что врата ада не одолеют Церковь, и у нас нет причины не верить Его словам. Если же мы отправим сотни тысяч людей на костер… — понтифик покачал головой. — как вообще подобная идея могла прийти в голову? — слабым, уже почти потухшим взором, Римский Епископ посмотрел на присутствующих. — Я не пойду на подобный шаг!

— Очень жаль, святой отец! — магистр Ордена поднялся на ноги, после чего бросил взгляд на сидящих сбоку кардинала Карафу и священника-инквизитора Педро Николаса. И тот, и другой кивнули. Магистр, схватив одну из подушек, лежащих на кресле, метнулся к понтифику. Тот не успел даже вскрикнуть, как храмовник уткнул его лицо в подушку, перекрывая доступ к кислороду. Сквозь плотную материю слышались стоны, кашель и хрип, однако у Папы не было достаточно сил, чтобы бороться со стремительно надвигающейся смертью. Спустя минуту тело содрогнулось в конвульсиях, а спустя еще минуту, магистр отнял подушку от лица Епископа.

— Наши души будут в аду! — Педро поднялся на ноги, подходя к мертвому Наместнику Петра. — Однако… — он встал на колено, целуя перстень. — что наши души, по сравнению со всем Телом Христовым? — Педро посмотрел на мрачных братьев. — Мы сделали верный выбор, пожертвовав своей вечностью, ради спасения единой Церкви и католической веры. Папа, — инквизитор указал на мертвое тело. — будет в раю, а мы, дальнейшими усилиями сохраним единство Церкви и очистим ее от скверны — цена же за все, лишь три жалкие души. Хороший расклад, не находите?

Кардинал Карафа криво улыбнулся.

— Быть может ты сделаешь несколько иной вывод, когда увидишь адское пламя?

— Возможно. — Педро неопределенно передернул плечами. — Я все же надеюсь, мысль о том благе, ради которого мы пошли на столь ужасное, даже, не побоюсь этого слова, дьявольское преступление, даст силы выдержать наказание. Касаемо дальнейших действий, — инквизитор посмотрел на кардинала. — на конклаве вас изберут Папой, после чего мы приступим к выжиганию ереси с христианских земель…

Женева.

Площадь перед кафедральным собором Святого Петра.

Год — 1545.

Сегодня поистине прекрасный день. И дело даже не в голубом небе, ярком солнце и теплом ветерке — все эти вещи несомненно благодать Господня, но Педро обычно не обращал внимание на подобную ерунду. Нет, прекрасен он совершенно по другой причине — сегодня они ставят жирную точку в так называемой Реформации, а на деле, стремительном потоке ереси, какую Церковь не видела со дня своего основания. Поток удалось остановить еще два года назад, сегодня же они закроют последнюю прореху.

Педро с удовольствием глянул вправо, где трое человек, привязанных к каменным столбам, извивались в тщетной попытке освободиться от железных цепей. Три, пожалуй, главных врага Церкви. Монахи в черных одеяниях заканчивали укладку хвороста, а секретарь Конгрегации дочитывал приговор:

–…на основании разбирательств Святого суда, вы Жан Кальвин бесспорно и несомненно обвиняетесь в убийстве Мигеля Сервета, который хоть и был таким же еретиком, будучи подданным Испанской короны, и Католической Церкви, должен был предстать перед Святой Инквизицией. Не имея никакого на то права от Господа, вы устроили самосуд, нарушив пятую заповедь (не убей).

По всем вышеперечисленным причинам Святой суд объявляет вас, Жан Кальвин, Мартин Лютер и Филипп Шварцерд (Меланхтон) виновными во всех названных преступлениях.

На основании разбирательств Святого Церковного суда называем, провозглашаем, осуждаем, объявляем вас Жан Кальвин, Мартин Лютер и Филипп Шварцерд (Меланхтон), нераскаянными, упорными и непреклонными еретиками, состоящими в договоре и на службе с врагом Церкви и Народа Божьего, замышляющие жуткие бесовские злодеяния. Посему вы подлежите всем осуждениям Церкви и карам, согласно канонам. Святой Церковный суд, со всем вниманием рассмотрев пункты обвинения и доказательства, представленные ему, признал вас Жан Кальвин, Мартин Лютер и Филипп Шварцерд (Меланхтон) виновными во всех названных преступлениях. Настоящим приговором вы будете переданы наиболее достойному и справедливому воздаянию в соответствии с установлениями церковного закона, который был, есть и будет един для всей святой Церкви.

Ты, Жан Кальвин, будешь отлучен от нашей святой и непорочной Церкви, милосердия которого ты оказался недостоин. Твое тело, созданное в качестве Храма Духа Святого и используемое совсем иными силами будет сожжено, а прах переработан вместе с другими городскими отходами. Таков честный справедливый приговор Святого Церковного суда и всей Католической Церкви.

Ты, Мартин Лютер, уже отлученный от нашей святой и непорочной Церкви, и не пожелавший принести достойный плод покаяния, несмотря на все увещевания и молитвы, будешь предан огню, дабы через очистительный огонь была спасена твою бессмертная душа. Таков честный справедливый приговор Святого Церковного суда и всей Католической Церкви.

Ты, Филипп Шварцерд (Меланхтон), единственный из еретиков, частично признавший свои прегрешения, однако же затем по наущенью сатаны, отрекшийся от покаяния, будешь отлучен от нашей святой и непорочной Церкви, милосердия которого ты оказался недостоин. Твое тело, созданное в качестве Храма Духа Святого и используемое совсем иными силами будет сожжено, а прах переработан вместе с другими городскими отходами. Таков честный справедливый приговор Святого Церковного суда и всей Католической Церкви. Это окончательное решение Святого Церковного Суда, не подлежащее изменению. И да будет данный пример наставлением всем верным христианам и свидетельством торжества Церкви над силами сатаны. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!

Педро Николас перекрестился вслед за секретарем и с улыбкой глянул на стоящего рядом магистра Тамплиеров.

— Будем молиться за их души, брат? — он кивнул в сторону обвиненных: палачи уже поджигали разложенный вокруг столбов сухой хворост.

Лицо Магистра перекосилось в гримасе отвращения.

— Вот еще! Думаю, у меня найдутся дела поважней. А, если нет, то прошу, сожги меня на костре, поскольку молитва за их души есть куда большая ересь, чем отрицание Божественности Христа…

Педро позволил себе улыбнуться. От горящих костров начали доноситься первые вопли.

— Тут вы правы, брат. Впереди нас ожидают куда более важные дела. Все-таки нам предстоит объединить всю Европу в рамках единой Священной Католической Империей под предводительством Святого Престола… Возможно понадобиться еще не одна сотня тысяч костров, прежде чем наша миссия закончится успехом…

Губы Магистра расплылись в хищной улыбке.

— Пока не возникло нехватки с хворостом, думаю у нас не возникнет больших проблем, брат…