Гость из склепа

Дмитрий Емец, 2002

Глава 1

ЗАБРОШЕННЫЙ ДОМ

Как-то раз двое приятелей нашли рядом с кладбищем пустой гроб. Один из друзей шутки ради улегся в него и попросил закрыть его крышкой.

Приятель выполнил его просьбу. Примерно через минуту лежавший внутри попросил его выпустить, но крышка не поддавалась, несмотря ни на какие усилия. Приятель подковыривал ее и ломиком, и ножом — бесполезно. Внезапно тот, который был внутри, закричал ужасным голосом.

Крышка откинулась — гроб был пуст.

1

Соваться в заброшенный дом всегда большая глупость. Особенно когда это ТАКОЙ дом. Да только кто же знал, что все так произойдет? Никто не знал, а значит, и нотации читать некому.

Началось все с того, что два балбеса из седьмого «А» — Филька Хитров и Петька Мокренко — «задвинули» физкультуру.

— Ты на физру идешь? Я — нет, я форму забыл, — сказал Хитров.

— И я — нет. Что я, олух — пять километров бежать? — пропыхтел Петька Мокренко.

— Да уж точно, — хмыкнул Филька, бросая косой взгляд на грушеобразную фигуру приятеля.

Сам Филька был маленький, взъерошенный, задиристый, похожий на только что выкупавшегося в луже воробья. Зато Мокренко был здоровенный, толстый и ленивый. Кое-кто называл его «тормозом», но очень осторожно, потому что Петька мог и врезать. Вместе они составляли колоритную парочку, известную всей школе.

— Если у них бегать некому, пускай лошадь себе заведут. У меня, может, сердце слабое… И вообще, когда вырасту, я себе машину куплю, — продолжал бубнить Петька.

Рассуждая подобным образом, приятели перемахнули через забор и направились в сторону реки. Погодка была та еще, октябрь на дворе, искупаться не искупаешься, но камни пошвырять можно.

Шли они по сырой дороге — грязной, разрытой шинами, хотя осень и присыпала ее щедро яркой кленовой листвой.

— Деревья тут назло листья пораскидали! Наступаешь на лист, думаешь, твердо, а под ним лужа! Поплавай! — рассуждал Филька.

Когда они проходили сквозь густую сеть переулочков, протянувшихся у реки, где-то совсем близко послышалось вдруг: «Тччук-кк! Биааангг!» Глухой звук удара, перешедший в задорный звон стекла. Несколько секунд паузы — и снова удар. Только на этот раз звуки почему-то поменялись местами: «Биааангг! Тччук-кк!»

Семиклассники остановились.

— Слышишь? — спросил Петька.

— Не глухой.

— Чего это?

— А я знаю? Подсади меня!

Филька влез на кирпичную опору ближайшего забора, изогнул шею, ища в листве просвет, и тотчас взволнованно крикнул:

— Слышь, кладбищенский дом ломают!

— Кладбищенский?.. — недоверчиво переспросил Петька. Несколько мгновений он стоял неподвижно. Его мозги, как неповоротливые жернова, перемалывали информацию. Потом Мокренко вдруг хрюкнул и вперевалку бросился в соседний проулок.

— Дошло… Эй, а меня с забора снимать? — закричал Филька и, спрыгнув, кинулся за приятелем.

2

На первый взгляд кладбищенский дом мало чем отличался от других старых домов. Первый этаж каменный, второй деревянный, со свисавшей реечной сеткой, на которую когда-то накладывали штукатурку. Давно заброшенный дом торчал тут немым укором. Крыша прогнила и провалилась, осколки выбитых окон выпирали, точно зубья. Со стороны улицы строение окружала неплохо сохранившаяся чугунная ограда, с завитками в виде согбенных плакальщиц.

В городе дом пользовался худой славой. Периодически про него начинали рассказывать мрачные истории — например, говорили, что раньше рядом с ним было кладбище, а в самом доме лежали неопознанные мертвецы и утопленники. После войны на месте кладбища разбили сад, а потом построили завод резиновых изделий. Завод и теперь еще дымит — делает коврики для машин и беговые дорожки, а под его фундаментом скрываются в земле древние гробы.

Еще ходил слух, что в этих краях пропадают люди — туристы, пьянчужки или просто случайные прохожие, оказавшиеся здесь глухой ночью. Да только достоверно ничего известно не было: пропал человек и пропал, а когда и где, кто его знает.

Шли годы, вот уже и двадцатый век закончился, началось новое тысячелетие, а заброшенный дом все торчал здесь, недоброжелательно вглядываясь прогнившими окнами в окрестные проулки.

И вот наконец пробил его час. Лязгая гусеницами, к дому подъехал бульдозер с ядром на цепи. Ядро качнулось вначале чуть-чуть, потом немного сильнее, и вот уже первый глухой удар раскатился по проулкам. Гнилые бревна второго этажа сдались легко, обвалились сразу же, точно давно ждали случая, а вот первый этаж неожиданно заупрямился. Потребовался добрый десяток ударов, чтобы каменная кладка дала трещину.

3

Когда Филька и Петька подбежали, от кладбищенского дома оставались только полторы стены первого этажа, торчавшие красноватым зубом среди обвалившихся бревен и кирпичной крошки. Ядро бульдозера все еще раскачивалось, но дверца была открыта, а сам бульдозерист куда-то пропал.

— Где он? — удивился Петька.

— Чего ты мне дурацкие вопросы задаешь? «Где он? Почему он?» — огрызнулся Филька. — Я-то откуда знаю? Ушел, наверное. Мало ли какие у человека дела.

— А бульдозер почему бросил? — продолжал допытываться Мокренко.

— В карман не поместился, — на полном серьезе сказал Филька и, оставив Петьку размышлять с разинутым ртом, направился к развалинам дома.

Под подошвами крошился битый кирпич. От бревен пахло плесенью. Хитров обошел дом с другой стороны и остановился у широкого пролома, который когда-то был окном. И теперь еще сверху свисала гнилая рама, смахивающая на три острых кола.

Филька осторожно просунул голову и заглянул внутрь. Выщербленный дубовый паркет, межкомнатная дверь со следами зеленой краски, большая кирпичная печь, облицованная плиткой с мрачноватым орнаментом — таким же, как на чугунной ограде. Одна часть печки была вся в копоти. К запаху сырости и гари примешивалось еще что-то — неуловимое.

Хитров ощутил охотничий азарт.

— Слазим на разведку? — предложил он.

— А нас ядром не шарахнет? Или обвалится чего-нибудь на голову. Брык — и нету меня, красивого, умного, — с опаской сказал Петька.

— Мы услышим, когда мотор заработает. Бульдозер — это тебе не игрушечная машинка, затарахтит на весь квартал. А на голову и падать нечему — все, что могло, свалилось, — возразил ему Хитров и, ловко перепрыгнув через лист жести, оказался внутри.

Понятие «внутри» стало теперь условным: целой оставались лишь одна стена и часть другой, примыкавшей. Все другие зияли огромными проломами, сквозь которые видны были желтые кленовые кроны.

— Эй, а тут классно! Ванна какая-то чудная, печка… Иди посмотри, толстяк!

— Что я, печки не видел? — нервно буркнул Мокренко.

Он, хотя и вошел следом за приятелем, ощущал себя не в своей тарелке. Кладбищенский дом внушал толстяку необъяснимый ужас. Обогнув мелкую чугунную ванну, торчавшую посреди комнаты, Петька растерянно остановился, глядя в мутное стекло, чудом уцелевшее на половине снесенной стены.

Петька считал себя привлекательным и потому редко проходил мимо зеркала, не заглянув в него. Вид собственной физиономии всегда действовал на него успокаивающе. Но это стекло было каким-то неправильным. Или неправильным было само отражение. Или… тут уже Мокренко совсем запутался.

«Чего-то тут не то. Совсем даже не то. Как-то я малость не так выгляжу. И язык отчего-то высунут», — размышлял он, разглядывая себя. Как и у всех тугодумов, реакция у него была малость замедленная. Но… чем больше он смотрел себя, тем отчетливее становилась беспокоящая его мысль.

Внезапно тонкая струйка пота, выбрав путь, побежала у него по позвоночнику, а правая коленка нервически запрыгала, выбивая чечетку.

Петька увидел тонкую веревку, обвивавшую шею его отражения. Веревка шла от крюка, вбитого в потолок. Голова отражения была почему-то скошена набок, лицо искажено непонятной гримасой, и вообще создавалось впечатление, что…

Заорав, Мокренко отскочил назад так стремительно, что едва не опрокинул Фильку в ванну. Хитров от неожиданности тоже завопил.

— Ты чего? — спросил он.

— Там… м-меня повесили! Веревка на шею и — брык! А язык — вот так! — выдохнул Петька.

Филька заморгал, разглядывая перекошенную физиономию приятеля.

— Кого повесили?

— Меня…

— Где?

— Там, в зеркале! Нет, не смотри… не подходи к нему! Стой!

— Отпусти мой рукав, толстый! — выразительно сказал Хитров и шагнул к зеркалу.

Мокренко, зажмурившись, ждал.

— Трещина! — услышал он Филькин голос. — Идет сверху по стеклу — ты и принял ее за веревку.

— А язык? Язык почему был высунут? — быстро спросил Петька.

— Это ты у него спроси, чего он высовывается. У тебя нервных болезней нету? — осведомился Хитров.

— Нету.

— Значит, не нашли еще. А чего коленка дергается?

— Хочется ей дергаться — вот она и дергается! Пошли отсюда! — огрызнулся Петька.

«Вот как бывает, не пообедаешь один раз — и сразу глюки», — подумал он и, сунув руку в сумку, нашарил гигантский трехслойный бутерброд. Первый слой был с колбасой, второй с ветчиной, третий с омлетом. Полный нокаут для любого чизбургера! Заботливая родительница знала, что приготовить, чтобы ее отпрыск сохранил хрупкое здоровье с завтрака до обеда.

«Вот сейчас выйдем — подзакушу!» — подумал, облизываясь, Мокренко.

Но Филька, этот упрямый взъерошенный воробей, наотрез отказался уходить.

— Погоди, давай еще побродим! Ты только прикинь: мы последние, кто здесь ходит. Через час от этого дома ничего не останется.

4

В соседней комнате стояли три мраморных стола, а в углу — опрокинутый шкаф, вроде тех, в которых в больницах хранят инструменты. Фильке почему-то с первого взгляда не понравились эти столы, хотя они сразу увязались с той мелкой ванной из соседней комнаты.

— Теперь понятно, почему говорили, что тут лежали утопленники, — сказал он сдавленным голосом. — Они тут и правда лежали — вот на этих столах.

— П-почему? — заикнулся Мокренко.

— Ты что, до сих пор не понял? Соображай сам — кладбище, дом за кладбищенской оградой, а тут под боком еще река… Смекаешь?

Мокренко охнул.

— Пошли отсюда! — завопил он.

— Эй, погоди!

Решив обогнуть печь, чтобы оказаться у двери раньше улепетывающего Мокренко, Хитров внезапно увидел нечто особенное. В печи со стороны окна был пролом — в том месте, где в кирпич врезалось ядро. Тонкая плитка осыпалась. Вездесущие солнечные лучи, проникавшие в дом сквозь обрушившуюся крышу, плясали на железных ступенях. Ступенях? Откуда им тут взяться?

Пораженный Филька замер. Ступеньки под печью — что за бред? Куда они могут вести? Присев на корточки, Хитров вгляделся в пролом. Так и есть. Вниз шла узкая винтообразная лестница, конец которой терялся во мраке.

— Петька, — крикнул он. — Да стой же ты! Тут секретный ход!

Мокренко недоверчиво почесал нос, весьма смахивающий на половинку зрелого абрикоса.

— Теперь уже у тебя глюки! — сказал он с облегчением. Но его радость была непродолжительна. До тех пор, пока он сам не заглянул в пролом.

— Ход начинается прямо под печью. Если бы кладка не обрушилась, мы никогда бы его не обнаружили! Соображаешь, что это означает? Мы первые, кто узнал об этом ходе! Как здорово, что я догадался сюда залезть! — не слушая его, увлеченно рассуждал Филька.

— Я не пойду, — замотал головой Мокренко.

— Куда не пойдешь?

— Туда. Я же знаю, что у тебя в голове, — заявил благоразумный Петька.

Хотя Хитрову и не хотелось лезть в подвал одному, он с видимым безразличием передернул плечом. Филька знал, что у него есть аргумент, перед которым его приятель не устоит.

— Я тебя и не уговариваю. Хочешь, торчи тут наверху. Только имей в виду: клад я с тобой делить не стану.

— Какой клад? — быстро переспросил Мокренко.

— Разве я сказал «клад»? — вскинул брови Филька. — Тебе послышалось. Ладно, ты оставайся, а я потопал.

Мучительно соображая, Петька с подозрением уставился на друга.

— Э нет, ты меня не проведешь! Я с тобой!

— Дело твое! — Филька на четвереньках спустился в пролом.

Мокренко с пыхтением протиснулся за ним.

— Учти: если что найдем, делим пятьдесят на пятьдесят! Или даже нет: мне семьдесят процентов — тебе тридцать, — бормотал он.

— Почему это? — удивился Филька.

— Как почему? А чья была идея физру задвинуть?

5

Железная винтовая лестница сбегала вниз. Вот уже осталась позади освещенная солнцем полоска, разделявшая свет и тьму. Непривычные глаза видели лишь черноту.

Еще несколько неуверенных шагов, и Филька понял, что ступени закончились. Друзья стояли в темном подвале, обширные границы которого скрывались во мраке.

— Погоди, у меня зажигалка есть! — сказал вдруг Петька.

Не успел запасливый Мокренко полезть в сумку, как внезапно наверху что-то загрохотало. Литое ядро врезалось в дом, и солнечные лучи, плясавшие на верхних ступенях, внезапно пропали. Прежде чем ребята поняли, что это означает, по ступенькам запрыгали кирпичи. Приятели едва успели отскочить.

— Смываемся отсюда! Нас сейчас замурует! — закричал Филька и кинулся к лестнице, но было уже поздно.

Ржавая лестница под тяжестью камней обвалилась, узкий же люк, через который они попали в подземелье, завалило обрушившимся полом второго этажа. Друзья стали кричать, но едва ли бульдозерист мог что-то услышать в своей грохочущей машине. Слишком толстым был слой кирпича, да и стены подвала поглощали звуки. Удары ядра стали едва различимыми, и лишь сотрясение стен доказывало, что снос продолжается. Вскоре стены перестали вздрагивать — сносить уже было нечего. Теперь снаружи не осталось уже ничего, кроме большой кучи кирпича и обрушившихся бревен.

Петька схватил Хитрова за шиворот и принялся трясти с такой силой, что у того в карманах зазвенела мелочь.

— А говорил еще: «Денег на мороженое нет!..» Это все из-за тебя! Из-за тебя мы сюда потащились! Никто не станет нас здесь искать! — всхлипывал Мокренко.

Мотаясь из стороны в сторону в лапищах перепуганного толстяка, Филька размышлял, что положение у них и в самом деле аховое. Их криков никто не услышит. Искать их тоже никто не будет. В школе не знают, куда они пошли, да и о существовании подвала никому не известно. Надо было срочно что-то придумать.

— Не паникуй, толстый! — велел он. — Дай сюда зажигалку! Вдруг мы найдем лом или лопату?

Мокренко судорожно задышал. Ручищи его разжались. Нашарив зажигалку, он сунул ее Хитрову.

— На. Только не очень-то щелкай, в ней газа мало.

Филька крутанул колесико. Прыгающий синеватый огонек осветил влажные стены. Подняв руку над головой, Хитров разглядел каменные своды, легко выдержавшие тяжесть рухнувшего дома. Да, замурованы они капитально. До потолка метра три, а сверху еще и завал.

— Не держи так долго! Зажигалка нагреется и лопнет! — предупредил Мокренко.

— Да не трясись ты! Сам знаю!

Дав корпусу зажигалки остыть, Хитров занялся поисками лопаты или лома. Бесполезно. Ничего похожего на лом в подвале не обнаружилось, части же лестницы оказались слишком прочно скреплены между собой, чтобы их можно было использовать.

— Здесь что-то есть! Иди сюда! — вдруг крикнул Мокренко, забредший в дальний угол подвала.

Филька подбежал к нему и осветил длинный железный ящик, несколько раз обмотанный цепью. Крайние звенья цепи смыкались здоровенным старинным замком.

— Ух ты, солидно! — выдохнул Хитров. — А внутри что?

— Не знаю. Может, оружие или инструменты.

При виде ящика оба приятеля приободрились, вот только замок их смущал.

— Умели раньше делать замочки! С таким нырнешь — так и не вынырнешь! — с уважением сказал Филька.

— Погоди. Вот тут цепь вроде проржавела… Сейчас мы ее!

Петька, порывшись в сумке, извлек полотно от ножовки и после долгой возни перепилил цепь.

— Мне памятник надо поставить, такой я запасливый! — заявил он самодовольно.

— Ага, запасливый… Узнай трудовик, что ты стырил у него новое полотно, он бы тебе поставил памятник. Под глазом, — уточнил Филька.

— Детей бить нельзя… У нас эти, как их, права ребенка… Чего копаешься! Ух, ну и тяжелый же! — засопев от натуги, Мокренко приподнял край железной махины, а Хитров вытащил из-под ящика разомкнутую цепь.

— Готово! — сказал он и, взглянув на друга, быстро откинул крышку.

А еще спустя мгновение страшный вопль обоих приятелей заставил содрогнуться стены подвала.