Капуцины

Дмитрий Красько, 2021

Капуцины. Род деятельности – отдавать свою жизнь за достойных людей, когда тем волею случая или нелепой ошибки грозит смертельная опасность. Вам это покажется бредом чистой воды? Так же показалось и юному князю Дагану, чей безалаберный отец ушел из жизни, не передав сыну даже малой толики знаний, которыми должен обладать владетель крупнейшей торговой державы в пределах известной галактики. Дагану придется пройти через множество испытаний, совершить массу ошибок, чтобы понять, кто же такие – капуцины, в чем сила их жертвенного служения и почему их так почитают во всех уголках Сферы…

Долгий полет на Хлойю

1

Гул генераторов, поддерживавших работу антигравитационного поля, затих. Значит, «Шторм» вышел за орбиту Герфы. Сейчас последует марш к ближайшему потоку скрытой материи — и погружение в него. Это ведь только выныривать в пределах внутренних орбит строжайше запрещено, чтобы не напороться на какой-нибудь объект, которых, известно, в обжитых системах Сферы пруд пруди. А входить в поток можно хоть на самом оживленном внутреннем космическом маршруте — если таковой с потоком вдруг будет пересекаться. Все равно состояние материи в потоке таково, что в одной и той же точке могут находиться десятки тел одновременно. Даган не очень понимал, каким образом это происходит, хотя дураком не был, и, сосредоточившись, сумел бы постичь природу сего странного явления. Но он сосредотачиваться не стал — после того, как учитель физики, ученый-маньяк, нанятый отцом на Стратонике, самом свихнувшимся на научной почве миров, туманно намекнул, что эти самые тела могут находиться не только в одной пространственной точке, но и в разных временных. Для сорокадвухлетнего академика сорока двух академий, лауреата сорока двух престижнейших всегалактических премий в области физики такое ненормальное состояние упомянутых выше тел странным не выглядело. Шестнадцатилетний наследник престола, которому предстояло унаследовать крупнейшую торговую державу Сферы, ничего нормального в этом не видел. Если совмещенность в пространстве он еще мог как-то принять и оправдать, то разболтанность материи во времени вызывала недоумение, граничащее с омерзением. А потому он решил плюнуть на физику сверхсветовых потоков, принять действующие в них законы, как данность, вызубрить их — и даже не стараться понять. Чтобы раньше времени не свихнуться. Потоки скрытой материи, движущиеся со скоростями, порой на несколько порядков превосходящими скорость света, остались лишь средством, способом, возможностью доставить какой-то товар из пункта А в пункт В в максимально сжатые сроки. И поиметь с этого наибольшую выгоду. Ибо ничто не должно волновать владетеля больше, чем доходность вверенного ему предприятии. Каковым, по сути, являлось все княжество, вверенное его попечению волею судьбы и по праву наследования.

Настроение у князя было препоганое. Он никак не мог отделаться от мысли, что его надули. Хотя, спроси, в чем заключалось надувательство и кто посмел позволить себе такую вольность в отношении его благородной особы — он не смог бы дать внятного ответа. Даган хмурил брови, нервно расхаживая по своей роскошно убранной, хотя и не очень большой, каюте, и пытался докопаться до сути того, что портило ему жизнь в данный момент. Он предпринимал попытку за попыткой, но все время приходил к тому же результату. Оный князя не радовал, но другого не находилось. Все указывало на то, что виновниками его нынешней угрюмости были трое в балахонах, что обживали сейчас каюту Ч. Капуцины.

Юный князь, не смотря на возраст — а может, и благодаря ему, ибо молодости свойствен апломб, особенно если она подкреплена властью — прекрасно понимал, что человеку его положения не пристало впадать в черную меланхолию из-за таких, как эти трое. В своих потрепанных плащах они выглядели эталонными бродягами. Да и вели себя, как бродяги, стремясь на халяву перебраться из одной системы в другую. Позволить себе злиться на них — значило автоматически опуститься до их уровня, как бы добровольно отказываясь от княжеского достоинства. Сделаться таким же мелким, как эти бродяги. Даже в собственных глазах. От осознания этой истины князь злился еще сильнее.

Впрочем, походив по каюте еще с полчаса, Даган не без удовлетворения нашел оправдание своим чувствам. Виноваты были не капуцины. Вернее, не они одни. И далеко не в первую очередь. Главным образом князя злило невероятное упрямство капитана Хаддада, которого неожиданно поддержал Илуш. Именно то, что пришлось уступить непонятному требованию, раздражало чуть не до слез — хотя уж этого-то Даган никак не мог себе позволить. Даже наедине с собой. Во-первых, он князь, а во-вторых, мужчина. Хотя порядок очередности неочевидный.

Но первичны все равно были капуцины. Это из-за них уперся Хаддад и даже советник Илуш отступил от своей обычной политики — оставаться безоговорочно лояльным в любой ситуации. Капуцины стали причиной, повлекшей за собой пусть небольшую, но волну непонятных возмущений.

Непонятных для князя. Но, видимо, имеющих смысл для Хаддада и того же Илуша. Даган хмыкнул. Если смысл есть, его нужно узнать. Быть может, тогда и на его душу снизойдет успокоение.

Вряд ли ему удастся добиться чего-нибудь от Хаддада. В перепалке капитан показал себя упрямым и своенравным человеком. Скорее всего, он даже не станет говорить на интересующую князя тему. А если станет, то нет гарантии, что разговор будет открытым и задушевным. С большей вероятностью следовало ожидать уверток, двусмысленностей и иносказаний. Нет, в смысле информации о капуцинах, безусловно, лучше обратиться к Илушу.

— Внимание всем! — раздался из переговорника вполне будничный и ничуть не строптивый голос капитана. — Занять лежачее положение и прикинуться трупиками. Готовность — десять минут.

Это означало, что через десять минут «Шторм» совершит погружение в поток скрытой материи. По правилам техники безопасности все, кроме вахтенных, в этот момент должны были находиться в своих каютах — непременно пристегнутыми к постелям. Для чего это делалось, уже никто не помнил — возможно, такой же анахронизм, как обязанность капитана лично наблюдать за погрузкой-выгрузкой. Во всяком случае, ослушавшимся и оставшимся на ногах в момент погружения не грозило упасть на пол от сильного толчка или внезапно увеличившегося давления. Даган, к примеру, в точке перехода ощущал лишь приступ тошноты — в первый раз довольно тяжелый, но с каждым последующим ослабевающий.

Поэтому сейчас он даже не подумал выполнять команду капитана. Решительно распахнул дверь и направился к каюте Илуша. Перед ним была цель и не было времени соблюдать нелепые устаревшие правила, которые больше походили на религиозные обряды, нежели на что-то действительно жизненно важное.

Советник оказался более дисциплинированным. То ли сказывались десятилетия, проведенные в экспедициях, то ли привычка подчиняться приказам, но вошедшего князя он встретил, будучи пристегнутым к койке.

Такая безусловная покладистость человека, почти полвека отдавшего космосу, вызвала у князя удивление, если не презрение. Он даже не подумал скрыть кривоватую усмешку — с этого момента Даган утратил львиную долю уважения, что испытывал к старшему советнику прежде. И, начни сейчас Илуш читать наставления о необходимости соблюдения техники безопасности, князя бы это ничуть не удивило. Зато советник, безусловно, лишился бы последних остатков авторитета.

Легко уверив себя в таком развитии событий, Даган приготовился дать нудному старцу достойный отпор, однако тот приветствовал князя лишь почтительным «Что привело тебя, владетель?».

— Информация, — князь не без труда вернул мысли в прежнее русло. — Мне нужна информация, Илуш.

— О капуцинах? — старик был чертовски прозорлив. Да и как иначе, если он смог дослужиться до должности старшего торгового советника?

— Капуцины, — Даган кивнул. — Кто они такие? Откуда?

— Они ниоткуда, — Илуш выглядел безразличным, даже усталым. — В космосе их можно встретить где угодно.

— Космические бродяги?

— В каком-то смысле.

— Прекрати говорить загадками! Из-за этих «в каком-то смысле бродяг» вы с Хаддадом буквально подняли мятеж!

В этот момент картинка перед глазами потеряла резкость, и Даган ощутил легкий приступ тошноты, длившийся не дольше секунды. Погружение в скрытый поток прошло успешно. Впрочем, как всегда. Теперь лишь та же смазанная картинка перед глазами напоминала, что «Шторм» движется со сверхсветовой скоростью, а физические тела находятся черт знает в каком — то ли твердом, то ли жидком, то ли газообразном — состоянии.

Илуш, исполнивший свой маленький профессиональный долг, поднялся на ноги — лежать далее, когда необходимость в этом отпала, не позволял этикет.

— Да, все из-за капуцинов! — повторил Даган, зафиксировавший для себя погружение в поток, как некий рубеж. Хотя даже понятия не имел, чего именно. — И название-то у них какое дурацкое, демоны космоса!

— Не такое уж дурацкое, владетель. Это название из истории Земли.

— Я учил историю Земли. Нет там никаких капуцинов. Макаки такие на Земле водятся — это да.

— Вряд ли ты касался таких мелких деталей, владетель. Они тебе ни к чему, даже для общего развития не пригодятся.

Хотя фраза Илуша предполагала успокоить князя, тот почувствовал резкий приступ раздражения.

— Как видишь, вполне могли бы сгодиться. Что за капуцины из истории Земли? И при чем здесь макаки? Почему я знаю о капуцинах-макаках и ничего не знаю о всяких других капуцинах?

— Потому что макак можно покупать и продавать. А других капуцинов купить или продать невозможно. Это просто монашеский орден. Он существовал на Земле в незапамятные времена.

— Так эти трое — монахи? — Даган поспешил ухватиться за наиболее логичное объяснение. — Поэтому вы с Хаддадом так радели за них? Ну, советник, прежде я за тобой религиозного рвения не замечал!

— Вряд ли они монахи, — Илуш поморщился. — Насколько я знаю, они не орден и даже не секта. И вообще к религии имеют слабое отношение.

— Что-то я не пойму. Ты же сам сказал, что они так называются в честь тех монахов.

— Ну да, в честь. Те тоже носили балахоны с капюшонами и все время мотались с места на место.

Даган вспотел от раздражения. Он пришел к советнику именно потому, что рассчитывал услышать более внятные ответы, чем от капитана. Однако то, чем потчевал его Илуш, оказалось куда хуже того, что — как предполагал князь — следовало ожидать от Хаддада. Все, что было озвучено советником, решительно не подлежало ни осмыслению, ни пониманию.

— У меня такое ощущение, Илуш, что ты держишь меня за идиота! — прорычал Даган. — При чем здесь эти бродячие монахи?!

— Абсолютно не при чем, владетель. Ты заговорил о дурацком названии — я тебе ответил. Только и всего.

— Тогда соберись с мыслями и ответь мне, что из себя представляют те трое, которых вы, вопреки моей воле, определили в каюту Ч?

— Талисманы, владетель, — тоскливо проговорил Илуш. — Космические талисманы. Я не знаю для них более правильного определения.

— Хороший ответ, — едко похвалил Даган. — Мне сразу все стало понятно. И что — они все втроем талисманят? Или их можно разделить и на три разных корабля приспособить?

— Каждый капуцин — в отдельности талисман. И все вместе они — тоже талисманы, — смиренно ответил Илуш.

— Кретин! Может, ты мне скажешь, наконец, чем они занимаются? Чем на хлебушек зарабатывают? Отчего это они вдруг все такие талисманистые? Илуш, ты вообще соображаешь, о чем говоришь? Талисман — это суеверие, это оберег! Защита от несчастного случая. Если мы на выходе из потока напоремся на метеорит — чем нам смогут помочь твои капуцины?

— Ничем.

— Тогда какой от них прок?

— Метеориты — не единственная возможная проблема в космосе, владетель. Тем более для торговца.

— Для защиты торговцев существует космический флот Сферы!

— Он не всегда может успеть вовремя. И не всегда имеет возможность вмешаться.

— Только не говори об этом правительству Сферы! А то они решат, что мы хотим отвертеться от оборонного налога… Кстати, что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что мы можем попасть на планету с дурацкими законами. И по незнанию нарушить их. Это, между прочим, не такая уж редкость. Чаще всего недоразумения происходят на планетах с негуманоидным разумом. Но встречаются и гуманоидные миры. Даже человеческие. Сфера огромна, владетель.

— Спасибо. Без тебя я этого не знал. Мы не о Сфере речь ведем, а о капуцинах. Что с ними?

— Вот в таких ситуациях они и приходят на помощь.

— Да в каких ситуациях?! Ты можешь хотя бы пример привести?

Илуш задумчиво почесал лоб. Не то, чтобы вопрос его озадачил — видно было, что он просто собирается с мыслями.

— На Гардарике мы с твоим дедом слышали, — наконец медленно заговорил он, — что одного шкипера арестовали за то, что курил. Там курить вообще нельзя — много торфа. А местные термиты свои города из дерева ваяют… Короче, не дай бог — искра попадет не туда, куда надо, и любой город за считанные минуты выгорит. Поэтому на Гардарике под страхом смертной казни курить запрещено. А шкипер закурил. И его арестовали. Поэтому я и говорю, что флот Сферы не всегда может помочь, когда у торговцев проблемы.

— Дурацкий пример, — хмыкнул Даган. — Шкипера-то казнили?

— Нет, — Илуш глянул на князя исподлобья. — Там оказался капуцин.

— Он немного поколдовал, и шкипер чудесным образом перенесся на родную планету, — с серьезным видом докончил Даган.

— Нет. Шкипер отправился назад на своей шхуне. Казнили капуцина.

— Капуцин тоже курил?

— Нет. Капуцины знают о законах больше, чем любой юрист Сферы. И очень уважают их.

— Тогда за что его казнили?

— За шкипера.

— То есть как — за шкипера?!

— Шкипер не мог знать законы всех планет, на которые его занесут торговые дела. У него голова совсем другим забита. Он нарушил закон Гардарики не по злому умыслу, а по незнанию. И его казнь была бы не очень справедлива, правда? А капуцины — они потому и считаются талисманами, что улаживают такие неприятности.

— Чушь! — возмущенно протянул Даган. — По-твоему, это называется улаживанием неприятностей? А, по-моему, это крайняя степень кретинизма, помноженная на врожденное слабоумие!

Он развернулся, собираясь уходить, но Илуш схватил его за локоть:

— Владетель, я…

— А ты вдвойне кретин, если думаешь, что я поверю в эти бредни!

Даган вырвал руку и покинул каюту советника, громко хлопнув дверью.

Цель, ради которой он шел сюда, не была достигнута. Ощущение, что его надули, никуда не делось после беседы. Больше того, оно дополнилось неприятным открытием: его продолжают надувать! Даган в грош не ставил рассказ советника. Это же как низко нужно ставить умственные способности князя, чтобы попытаться купить его на дешевое «мы слышали»? «Нам рассказывали…». «Знакомый знакомого троюродного деда двоюродной жены божился кому-то, что…». И ведь Илуш, подлец, такую планету выбрал, что не придерешься. Гардарика — планета настолько обособленная, что даже преподаватели юного князя, хоть и старались вложить в него максимум знаний о мирах Сферы, с которыми возможны торговые отношения, упоминали о ней вскользь и походя. Да, планета негуманоидная, населенная огромными зелеными муравьями, которые торгуют кислотой собственного производства и червем вахаха. Червь примечателен тем, что полностью усваивает почву, но отсеивает песок. Очень удобный для строительной промышленности зверь. Но из этого минимума информации невозможно было почерпнуть ничего, что подтвердило бы или опровергло рассказ Илуша.

Но больше всего Даган был возмущен наглой ложью советника относительно казни капуцина вместо набедокурившего шкипера. У князя в детстве был слизень с Аиши-9, абсолютно безмозглая тварь, сплошной желудок со всеми свойственными желудку инстинктами. Сдох, кстати, очень логично — каким-то образом пробрался во дворцовые кладовые и жрал разные вкусности до тех пор, пока в буквальном смысле слова не взорвался. Так вот, даже этой безмолвной твари было совершенно ясно, что никто, будучи в здравом уме и твердой памяти, не примет добровольно смерть за чужие грехи. Такое только в священных книгах возможно. А Илуш уверял — пока еще окончательно в ложь не скатился, — что капуцины к религии отношения не имеют.

Раздраженный, князь вернулся в свою каюту и бросился на кровать. Во всей этой истории был момент, которого он никак не мог понять. Зачем Илушу понадобилось так нагло и откровенно лгать? Если не хотел открывать истину, мог бы придумать что-нибудь более правдоподобное. Но выдал почему-то именно эту версию. Чтобы еще раз продемонстрировать пренебрежительное отношение к умственным способностям Дагана? Но в таком случае разум самого советника находился в крайне плачевном состоянии — играть в подобные игры с владетелем, от которого, как ни крути, зависело его благополучие, было не очень разумно.

Взъерошенные мысли, казалось, топорщились из головы князя, как колючки из шишки бальбуса, и не давали спокойно лежать. В конце концов, хозяин он на своем судне, или нет? Если его мучает какой-то вопрос, то нужно пойти и выяснить, почему он его мучает. Коль скоро от Илуша правды добиться не удалось, то нужно идти к капуцинам. В конце концов, кто лучше них самих знает, кто они такие? И Даган совсем было собрался встать и отправиться прямиком во вражеский стан, когда в дверь постучали.

— Кто? — угрюмо спросил он.

— Это я, владетель, — раздался вкрадчивый голос начальника охраны. Когда нужно, он умел говорить на удивление подобострастно. Что, признаться, никак не вязалось с его могучей фигурой. — Бахал. Можно войти?

— Входи, — Даган принял сидячее положение. Голос князя оставался так же угрюм, но в нем прорезалась и властность.

Он недолюбливал Бахала за пресмыкание перед сильными мира сего, хотя для начальника княжеской охраны таковым являлся только сам Даган. Тем не менее, было очевидно, что, будь над Бахалом больше начальства, он с такой же готовностью пресмыкался бы перед всеми. Даган никогда не задавался вопросом — а, по молодости лет, не мог знать наверняка, — как его охранник сделал карьеру. Впрочем, не задавался именно потому, что ответ был очевиден. При своем характере Бахал мог выбрать лишь один путь для подъема по служебной лестнице. И надо отдать ему должное — к тридцати пяти годам он достиг пика. Теперь ему приходилось склонять голову лишь перед одним человеком. На всех остальных он мог смотреть свысока и поплевывать. И смотрел. И поплевывал.

Охранник осторожно ступил через порог — высокий, сильный. И вместе с тем — смиренно-настороженный.

— Что у тебя? — отрывисто бросил Даган.

— Пришел доложить, что обход постов завершил, никаких нарушений не выявил.

Чтобы не дробить зря людские ресурсы, а заодно и из экономии, Даган отказался от традиционной экспедиционной охраны, возложив ее обязанности на своих людей. Предварительно посоветовавшись с Илушем, который поддержал князя, похвалив его идею — дескать, весьма благоразумное решение. Тогда, с грустью подумалось Дагану, советник еще не стремился запудрить ему мозги, рассказывая нелепые бредни о капуцинах. Тогда, помнится, даже Бахал какое-то время испытывал к Илушу нечто, похожее на благодарность. Еще бы — зона ответственности возросла, а значит, возросли и полномочия. Для Бахала это означало одно — у него появилась возможность помыкать новыми людьми. Целую неделю он ходил, выпятив грудь колесом.

— Закрой дверь, — неожиданно даже для самого себя, потребовал Даган. Охранник, подозрительно стрельнув в князя глазами, повиновался. — В баре стоит вино. Достань бутылку куатанского. И два бокала.

Это уже было нечто из ряда вон. Два бокала — значит, Бахалу придется пить с князем. С князем! Мощная грудь охранника снова выпятилась от гордости.

— Тебя что-то гнетет, владетель? — осторожно спросил он, наполнив бокалы.

— Гнетет? — хмыкнул Даган. — Пожалуй, что да. Что ты думаешь об этой троице?

— Троице?

— Да! О тех оборванцах, что сейчас занимают каюту Ч.

— Не знаю, владетель. Я их не видел.

Даган задумчиво опустошил свой бокал. Вообще-то, князя нельзя было назвать пьющим — что для человека его возраста и возможностей было довольно странно. Не будь перед глазами примеров отца и деда, так или иначе принявших смерть от спиртного — и кто знает, может быть, Даган переплюнул бы их обоих. Но юный князь в плане алкоголя был весьма сдержан. Что позволяло ему сохранять ясный ум — насколько он может быть ясным у семнадцатилетнего парня, и без того опьяненного почти безграничной властью.

— Значит, ты их не видел, — проговорил он. — Хаддад провел их мимо тебя… А кто-нибудь из твоих людей видел?

Бахал, припавший было к своему бокалу, поперхнулся.

— Не знаю, владетель. Я не спрашивал. Ты ведь не отдавал распоряжений.

Он явно боялся, что допустил промашку и сейчас испытает на себе всю силу княжеского гнева.

— Все в порядке, — небрежно обронил Даган. — Охрана и не должна была их останавливать. Они же пришли с капитаном… Налей-ка мне еще. Да… Значит, как Хаддад и сказал, сидят в каюте и носа наружу не высовывают. Не нравится мне все это, Бахал.

— Что именно, владетель? — Бахал, обрадованный тем, что гроза миновала (в чем бы она ни состояла), одним большим глотком опустошил бокал и потянулся к бутылке.

— Эти трое не нравятся. Да и поведение Хаддада с Илушем доверия не внушает. — Даган почувствовал, что в голове у него загудело, и протянул охраннику бокал. Тот наполнил его, с деланным подобострастием удивившись:

— Как? И Илуш туда же?

— И Илуш туда же. А ты хоть знаешь — куда же?

— Нет. Но я буду следить за ним в оба глаза. И за Хаддадом тоже.

— А вот это правильно. И распорядись, чтобы пара твоих людей постоянно наблюдала за каютой Ч.

— Слушаюсь! Еще по одной?

Бахалу вино тоже ударило в голову. Куатанское — довольно крепкий напиток, недаром во многих ресторанах его предпочитают не подавать женщинам.

В бутылке оставалось совсем немного, и они допили вино. Даган распорядился, чтобы Бахал достал вторую, ибо чувствовал неодолимую потребность напиться. Ему, прежде никогда не практиковавшему подобный способ ухода от проблем, вдруг показалось, что это вовсе не уход. Напротив — новый путь к решению, ибо легкость в голове предполагала такую же легкость мысли. А начальник охраны, суетящийся с бутылкой перед столиком с бокалами — он, конечно, нехороший человек, но только в смысле характера. Что до личной преданности, то, несмотря на все негативные качества, Бахал остается единственным, на кого князь может полностью положиться. И, принимая из рук охранника полный бокал, Даган спросил:

— Что ты знаешь о капуцинах, Бахал?

— Капу… Кто? — удивился тот.

— Капуцины.

— Я в первый раз слышу про таких. Это банда?

— Возможно, — Даган спрятал усмешку в бокале. Разумеется, Бахал ничего не знает о них. Так же, как и сам князь. Ведь Илуш обмолвился, что капуцины — бродяги космоса, а Бахал всю свою жизнь провел в Угарите, сперва делая карьеру в дворцовой охране, затем — в личной княжеской. Для него, как и для Дагана, нынешняя экспедиция была первой.

— Если эта банда работает против тебя, владетель, я ее собственными руками задушу! — внушительно, хоть и довольно пьяно пообещал начальник охраны.

— Разумеется, задушишь, — величаво кивнул Даган, чувствуя, что в нем нарождается неодолимая потребность действовать. Крепкое вино и злость, терзавшая душу несколько последних часов, смешались, породив гремучую смесь.

Даган жаждал действия. Больше того — он примерно мог предсказать, каким это действие будет. И его ничуть не пугало то, что он собирался сделать. Грань, за которой он мог бы сам себя одернуть, останавливая, осталась позади.

— Тебе доводилось когда-нибудь развязывать человеку язык? — спросил он.

— Э-э, — сказал Бахал. Угарит считался цивилизованным государством, и пытки там были запрещены.

Официально. Так что вопрос владетеля мог быть провокацией. Хотя Бахал и не мог себе представить, для чего такая провокация понадобилась. Тем более что неофициально допросы с пристрастием все-таки практиковались. Кому же об этом и знать, как не представителю правящего дома? Так что, крякнув, охранник рискнул: — Да, бывало. Помните растрату в казначействе три года назад? Нам тогда пришлось здорово попотеть, чтобы узнать, где наворованное. Но этим скотам из казначейства пришлось попотеть гораздо больше. Трое запотели насмерть.

— Та-ак! — удовлетворенно протянул Даган. — Значит, с людьми ты умеешь работать. Прекрасно. Бери вино и пошли.

Бахал не стал спрашивать, куда. Князь точно просчитал его собачью преданность. Охраннику было неважно, что задумал его хозяин. Главное, что отмашку давала рука кормящая.

Поднявшись, Даган пошатнулся и вынужден был опереться на переборку левой рукой. В правой у него был полупустой бокал, из которого тут же благополучно пролился пьянящий напиток, чего князь даже не заметил. Вино проникло глубоко в его кровь, о чем он даже не подозревал, пока не случился этот конфуз. А тут вдруг и каюта поплыла перед глазами, и даже икнулась пару раз. Но решимость, — с гордостью отметил князь, — решимость-то никуда не делась! До пролившегося ли вина? И, покачиваясь при каждом шаге, он вышел из каюты. Следом, забыв закрыть за собой дверь, но не выпуская из рук бокала, — который, в отличие от княжеского, был полон, — поплелся Бахал.

Капуцины, впрочем, тоже не сидели взаперти. Дверь в каюту Ч была приоткрыта, и из нее в полумрак коридора лилась полоска яркого света. Сия вольность, как бы мизерна она ни была, неприятно поразила князя.

— Интересно! — проворчал он.

— Ага, — с готовностью поддакнул Бахал, хотя вряд ли понял, что так заинтересовало Дагана. Но на всякий случай испугался и сделал приличный глоток вина.

Князь на своего спутника внимания не обратил. Что, кстати, было несложно — Бахал только маячил за спиной, поскольку давно усвоил, что власть имущим нужно как можно реже показываться на глаза, оставаясь при этом как можно ближе. За спиной — самая удобная позиция. При случае, кстати, и нож под лопатку всадить можно. Хотя до столь крамольной мысли Бахал еще не дорос.

Решительно распахнув дверь, Даган шагнул через порог и остановился, изучая обстановку. Бахал тоже вошел в каюту, но затормозить не успел, толкнув князя в спину. Несильно, но при его габаритах юношу все равно изрядно пошатнуло. Охранник поспешил пробормотать «Извините, владетель!», и снова утопил свою неловкость в вине. На сей раз проступок был так велик, что бокал пришлось осушить до дна. При том, что Даган на оплошность своего спутника внимания опять не обратил. Потому что пребывал в том состоянии, когда для качки посторонней помощи не требуется. Одним покачиванием больше, одним меньше — какая разница? Тем более что он пришел сюда совсем с другой целью. И отвлекаться на всякие глупости было никак нельзя. Нужно сосредоточиться на главном. А то своенравные мысли, щедро спрыснутые вином, так и норовили расползтись в разные стороны.

Каюта Ч была не особо велика, но оборудована прекрасно. Лучшими апартаментами могли похвастаться только сам князь — поскольку пребывал в должности начальника экспедиции, да капитан Хаддад. Впрочем, это касалось лишь удобств. Что до функциональности, то ей и вовсе равных не было. На то она и чрезвычайная каюта. Порой в нее приходилось помещать не только высокопоставленных гостей (для которых романтика космических полетов без удобств не в радость), но и эвакуировать людей из инфицированных районов. Тут уж не до удобств. Тут возникала необходимость в обеспечении строгого карантина. А значит, даже мини-лазарет должен быть под рукой. Что ни говори, а инженеры верфей планеты Грабб действительно знали свое дело. Они постарались учесть максимум нюансов, с которыми могло столкнуться в космосе грузовое судно класса «Шторм». Собственно, лучших условий не было даже на спасательных кораблях — просто там все каюты наделялись функциями каюты Ч.

Про спасательные корабли Даган знал очень мало. Но о функциях каюты Ч, как и любой, кого готовили к длительным полетам, был осведомлен прекрасно. И трое нынешних обитателей каюты никак не вписывались в привычную, усвоенную еще в детстве, схему. Сидели перед ним, двое на кроватях и один — в угловом кресле — и не вписывались. А виной всему — четвертый, тоже сидевший в кресле и с любопытством (в отличие от первой троицы; лица тех надежно скрывали надвинутые капюшоны, из-за чего эмоций было не разобрать) смотревший на вошедшего князя и высившегося за его плечом Бахала.

— Замечательно! — просуммировав увиденное, заявил Даган. — Значит, и глубокоуважаемый капитан Хаддад здесь.

Капуцины поднялись еще до того, как он закончил говорить. С некоторым запозданием поднялся и Хаддад. Нормы этикета были соблюдены.

— Приветствуем тебя, князь, — глухо проговорил один из балахонов. Остальные в знак поддержки молча склонили головы. — И благодарим за предоставленную каюту.

Наверное, будь Даган потрезвее, он не нашел бы ничего крамольного в этих словах. Но куатанское вино было такое крепкое, а выпито было аж по бутылке на человека. В общем, Даган был невыносимо, гнусно пьян. Поэтому он злобно оскалился на говорившего:

— А зачем это ты меня благодаришь? Ты вон его благодари, — он ткнул пальцем в капитана. — Это он из-за вас мятеж поднял. Почему ты сам-то молчишь, Хаддад?

— Но я вовсе не собирался поднимать мятеж, владетель! — наконец, заговорил капитан. — Просто есть традиции Сферы…

Даган побагровел от ярости. В данный момент он уже не мог понять, что гневается в нем вино, а отнюдь не обида на несправедливые слова или действия.

— Для тебя, Хаддад, прежде всего есть я! Я — твой сюзерен, а ты — мой подданный. Во вторую очередь, ты гражданин княжества Угарит, и должен соблюдать его законы! Ну, а в-третьих, если очень захочется, можешь говорить о традициях Сферы.

Хаддаду бы промолчать, видя, в каком состоянии пребывает князь, но капитан отличался редким упрямством. Кроме того, большую часть жизни он провел вне пределов княжества, и склонен был считать себя скорее гражданином Сферы, а не входящего в ее состав мелкого государства — и небезосновательно. Да и весь жизненный опыт капитана восставал против беспрекословного подчинения пьяному молокососу, что стоял сейчас перед ним. Поэтому сдержаться оказалось очень трудно.

— Князь, Угарит — всего лишь часть Сферы!.. — начал было он. И даже весьма почтительно начал, склонив голову. Но это не помогло.

— Поэтому ты собрался перечить своему государю?! — заорал Даган и, шагнув к Хаддаду, разбил о его голову свой почти пустой бокал.

Хаддад обладал довольно крепкой черепной коробкой, и сей акт вандализма особого впечатления на его самочувствие не произвел. Разве что по безволосой коричневой коже черепа протянулись четыре глубокие кровавые борозды, да остатки вина, скатившись по покатому лбу, закапали с кустистых бровей, попадая, в том числе и в глаза. В остальном же здоровье его не изменилось. Чего не скажешь о душевном равновесии.

Схватив юного владетеля за грудки, он рывком подтянул его к себе, выдохнув прямо в лицо: «Ах ты, щенок!..». Бахал, до того с глуповато-безучастным видом покачивавшийся у дверей, вспомнил о своих непосредственных обязанностях и сделал два быстрых шага вперед.

Его помощь князю не потребовалась. Не смотря на свои семнадцать лет, Даган был весьма крупным парнем. Сказывались прекрасное питание в подростковом возрасте и драконовские меры, которые применял инструктор по физическому развитию в отношении своего подопечного. А Хаддад, хоть и был старым, умудренным опытом космическим волком, габаритами и подготовкой Бахала не располагал. Поэтому князь с легкостью оторвал его руки от груди и, прошипев: «А-а! Все-таки мятеж!», всадил оставшуюся у него в ладони уцелевшую ножку бокала прямо в глаз капитану. Бахалу оставалось лишь подхватить враз обмякшее тело левой рукой.

Вид крови и глазной жидкости, вытекающей из изуродованной глазницы Хаддада ничуть не отрезвил Дагана. Обернувшись к капуцинам, которые ни одним движением не успели выказать своего отношения к происходящему, он рявкнул:

— Ну?! Что застыли? Страшно вам? Пока вы гости на моем корабле — можете успокоиться. Я вас не трону. По законам гостеприимства. Хоть вы гости и непрошенные. А ему, — он указал на безвольное тело, покоившееся в объятиях Бахала, — надо было сразу думать о последствиях.

— Нам не страшно, князь, — возразил один из капуцинов — не тот, что говорил прежде, но отчего-то до странности похожим, ровным и глухим голосом. — Капитан всего лишь…

— Заткнись, пугало! — зарычал Бахал и, по примеру Дагана, разбил свой пустой бокал о макушку капуцина. Ну а, поскольку был в кожаных перчатках и не боялся порезаться, то позволил себе небольшую импровизацию — втер осколки в капюшон. Контакт вышел куда более чувствительным, чем у князя с Хаддадом, и потерявший сознание капуцин рухнул в кресло. Охранник посмотрел на хозяина, ожидая похвалы. И тут же сник, потому что Даган недовольно скривил губы и обронил:

— Зря ты это. Я же обещал, что, пока они гости, ничего с ними не случится.

— Прости меня, владетель!

— Да теперь-то что? Бери Хаддада и пошли отсюда.

Пока они выходили из каюты, оба капуцина, оставались неподвижны, словно были не живыми людьми, а статуями. Впрочем, статуи не падают без чувств от одного удара по голове.

Опьянение все-таки проходило. Отпускал гнев, зато возвращалось раздражение. Все вышло, как нельзя хуже. Не стоило втыкать Хаддаду в глаз ножку бокала. И уж тем более не стоило Бахалу руки распускать. От капуцинов сейчас ничего не добьешься — как пить дать, замкнутся в себе. Но кто же знал, что нелегкая принесет капитана в каюту Ч именно в это время? Хотя… Ведь при движении в скрытом потоке всем управляет автоматика, и капитану в рубке делать просто нечего. Так что столкнуться с ним можно было в любом месте. Но чтобы у капуцинов — это уже чистой воды невезение!

— Владетель, мне отволочь его в лазарет?

Даган обернулся и увидел, что Бахал по-прежнему тащит под мышкой левой руки тело Хаддада. Князь слегка удивился. Поглощенный своими мыслями, он успел забыть о них.

— Да брось ты его! — отмахнулся он и, развернувшись, продолжил путь.

— Прямо здесь?!

— Прямо здесь. Жилой отсек, его через пару минут обнаружат. И заткнись, разорви тебя вакуум! Мне подумать надо.

За спиной послышался глухой шлепок — Бахал выполнил приказ хозяина. И судя по тому, что никак это не прокомментировал, приказ заткнуться тоже исправно выполнялся. Впрочем, Даган покладистости подчиненного не оценил — он соображал, каким образом выстроить следующую встречу с капуцинами. То, что этой встречи не избежать, он понимал прекрасно. Дело неожиданно быстро зашло слишком далеко. Теперь его двигали не только раздражение князя, наложившееся на любопытство. Теперь в его основе была кровь капитана Хаддада.

В своей каюте Даган сразу плашмя рухнул на кровать. Полежал немного, перекатился на спину и уставился в потолок. И был неприятно поражен, услышав вкрадчивое:

— Будут какие-то указания, владетель?

— Ты здесь? — недовольно спросил он, скосив взгляд на маячившую в дверях фигуру.

— Жду указаний, владетель, — пояснил Бахал.

— Изыди! Наблюдай за лазаретом. Будь в курсе всех разговоров. И вообще держи все под контролем. Через десять часов зайдешь, доложишь, что и как.

— Слушаюсь, владетель. — И охранник исчез.

Даган тяжело вздохнул. Долгое раздражение, не оставлявшее его уже несколько дней, сейчас сменилось унынием. Не оттого, что он вдруг осознал, что сделал с Хаддадом — князь искренне считал, что, как особа коронованная и в пределах своего княжества наделенная почти безграничной властью, может распоряжаться жизнью и смертью подданных по своему усмотрению. А Хаддад, хоть и редко появлялся в Угарите, все же оставался его гражданином.

Истоки княжеской тоски тянулись куда дальше — если брать временную плоскость. Лежа на постели, он вспоминал, какие чувства его переполняли всего полгода назад, когда пришлось занять освободившийся после смерти отца престол. Тогда ему казалось, что весь мир лежит у его ног, что все ему по силам и, подобрав верных и надежных соратников, он все улучшит и раскрасит окружающее самыми яркими красками. Вплоть до недавнего времени ничто не предвещало отклонений от этого сценария. И команда была подобрана профессиональная и надежная, и главный советчик, он же старший советник Илуш, не давал повода разочароваться в своих действиях. А что сейчас? Что изменилось за последние дни? И Хаддад, и даже Илуш, вдруг оказались в оппозиции. Из союзников у князя остался лишь пресмыкающееся Бахал. Но это было абсолютно безынициативное пресмыкающееся, не имеющее своего мнения и никогда не решившееся бы на какой-нибудь важный шаг. А это плохо. Илуш и капитан Хаддад в качестве союзников смотрелись бы куда лучше. Ведь именно о таких сподвижниках мечтал Даган, вступая в права владетеля. А сегодня эти союзники стоят по другую сторону баррикад. Остался лишь Бахал. Крушение надежд?

Князь прикрыл глаза. Скорее, все-таки излечение от юношеской наивности. «Как я был молод всего полгода назад! — снисходительно подумал он. — Сопляк, одно слово. Ничего. Теперь-то я поднабрался опыта. Теперь я знаю, что доверять нельзя никому. Если Илуш и Хаддад против меня, я докажу им, что я князь не только по букве. Я князь по духу! Я заставлю их склониться передо мной, разорви меня вакуум!».

И с этой мыслью он заснул.

2

А разбужен был часов шесть спустя. И отнюдь не стараниями Бахала, как того можно было ожидать.

Когда сон, потревоженный непрекращающимся стуком в дверь, окончательно оставил его, Даган обнаружил, что лежит на неразобранной постели одетый и даже обутый. К тому же при включенном свете. Лениво ужаснувшись этому обстоятельству — прежде себе подобных вольностей не позволял, — он решил, что все не так страшно. В конце концов, он князь, а князю позволено многое. В том числе спать одетым и обутым, и даже при свете. Так что, если кто и увидит это — пускай. Не их собачье дело.

К тому же у Дагана побаливала голова. Что ни говори, а для непривычного организма принятая накануне доза оказалась великоватой. Поэтому князь, даже не делая попытки пошевелиться, просто крикнул «Да!».

Дверь отворилась, пропуская в каюту Илуша.

— Разреши, владетель? — спросил он. Вопрос был явно риторический, потому что советник был уже внутри.

— А ты что здесь делаешь? — по-прежнему вяло удивился князь. — Где Бахал?

— Бахал? — Илуш выглядел озадаченным. — Не знаю. А при чем здесь Бахал?

— Я приказал ему разбудить меня через десять часов. А ты пришел на четыре часа раньше. В чем дело?

— Прости, владетель, если разбудил тебя. — Илуш был сама почтительность. Впрочем, как всегда. — Но дело не терпит отлагательств.

— А что случилось? Поток иссяк? Мы ползем в открытом космосе на планетарных двигателях? С досветовой скоростью?

— Все гораздо печальнее, владетель.

— Еще печальнее? — Даган хохотнул. Это тут же отозвалось где-то в лобной доле, и он поморщился. — Что может быть печальнее? Только музыка Лим-ил-Малика. Лично на меня она всегда навевала непередаваемую печаль бездарностью автора. Не знаю, что в нем нашли?..

— Команда волнуется, владетель! — Илушу таки хватило решимости прервать похмельные разглагольствования князя.

— Волнуется? — Даган пересилил себя и принял сидячее положение. — А с чего бы это им волноваться?

Ответ, понятное дело, его ничуть не удивил, ибо был вполне ожидаем:

— В коридоре жилого отсека нашли капитана Хаддада. Он тяжело ранен. Кто-то вогнал ему в глаз ножку от бокала.

— Вот как, — пробормотал Даган, соображая, как вести себя в этой ситуации. Решение не спешило находиться. Его по-прежнему не терзали муки совести, но и открываться сразу тоже почему-то не хотелось. — Как его состояние?

— Состояние тяжелое. Доктор говорит, что задет мозг. Возможно, Хаддад умрет. Оборудование для регенерации клеток мозга у нас есть, но им никто не пользовался во время полета в скрытом потоке. Капитана уже подключили к аппаратуре, но какой будет результат — неизвестно. В любом случае — даже если он впадет в кому, «Шторм» останется без командира до конца полета. Это тревожит людей.

— Только это? Глупости, Илуш. Команду примет старпом. У него хватит сноровки управлять «Штормом». Опыта поменьше, чем у Хаддада, но сноровки-то хватит. Так что я проблемы не вижу.

— Есть еще один момент, владетель.

«Вот оно, — подумал Даган. — Ну что ж, посмотрим, кто в доме хозяин».

— Говори! — потребовал он.

— Ходят упорные слухи, что травма капитана — твоих рук дело.

— Слухи? — Даган нахмурился. Он ожидал услышать прямое обвинение. Что делать со слухами — было непонятно. — И кто же их распускает? Уж не капуцины ли?

— При чем здесь капуцины? — Илуш занервничал. Но отнюдь не потому, что князь попал в точку — чего и близко не было. Просто ему показалось, что юнец не совсем понимает серьезность ситуации. — Пожалуйста, владетель, оставь капуцинов в покое. Почему ты зациклился на них? Они как заперлись в каюте в начале полета, так и сидят там. Соберись с мыслями! Команда на грани бунта. Сейчас достаточно одной капли, чтобы разыгралась буря.

— Да? — нахмурился Даган. — А у меня такое чувство, будто бунт начался еще до старта. Кстати, Илуш, ты в нем тоже участвовал.

— Владетель! — простонал Илуш. — Отнесись к моим словам серьезно!

— А даже если Хаддада покалечил я? — князь усмехнулся. Вопреки совету Илуша, весьма легкомысленно. — Что они смогут предпринять? Свергнут меня прямо во время экспедиции? Смелости не хватит. С какими глазами придется возвращаться домой? Или кто-то думает, что их там встретят с распростертыми объятьями? В Угарите их схватят и казнят, как мятежников. Ты это знаешь не хуже меня, дорогой советник. И они это знают.

— Конечно, знают. И, возможно, побаиваются. Только в истории случались и не такие повороты. Когда вместе собирается больше трех человек — это уже толпа. А поведение толпы непредсказуемо.

— Допустим. Что ты предлагаешь мне делать? Забаррикадироваться в каюте до конца полета? Бежать в спасательном боте? Посоветуй, ты же советник.

— Тебе нужно выйти и поговорить с людьми, владетель. Объяснить им, что ты тоже обеспокоен тем, что случилось с Хаддадом. Только, пожалуйста, будь аккуратнее в выражениях. А то случается, что ты нет-нет, да и оскорбишь собеседника. Народ возбужден, ни к чему лишний раз провоцировать его.

— Народ возбужден?! — взорвался Даган. И даже вскочил на ноги, потому что вдруг стал возбужденным ничуть не менее народа. — Это ты мне говоришь? Это — мой народ, мои подданные! Как смеют они, стая шакалов, тявкать на своего вожака?!

— Владетель… — Илуш попытался утихомирить князя, но того понесло всерьез.

— Да пусть они только попытаются устроить здесь что-нибудь вроде мятежа! Кто они такие? Корабельные крысы! Они же ничего не умеют, только зубами клацать. Одно мое слово начальнику охраны — и Бахал всех бунтовщиков в мелкий фарш покрошит!

— И с кем ты останешься, владетель? — грустно спросил Илуш. В словах Дагана, безусловно, была своя правда, но молодой князь, кажется, даже не задумывался о последствиях.

— А я буду во главе победителей, Илуш, — Даган посмотрел на советника свысока. — И проигравшим не останется ничего, кроме как выполнять мои приказы. Я закончу эту экспедицию так, как мне захочется, можешь быть в этом уверен.

«Прав маленький мерзавец, — с тоской подумал советник. — Никто из команды не станет перечить, когда к затылку приставят пистолет. Хаддад — тот мог бы, у него и опыт, и авторитет. Только Хаддад сейчас в лазарете…».

Глядя на кислое выражение его лица, Даган ликовал. Все, советник на лопатках. Победа князя если и не была полной, то последнее слово однозначно осталось за ним.

— Раз такое дело, то я пойду, владетель? — уныло спросил Илуш.

— Стоять! — рявкнул Даган. И, активировав диск коммуникатора, коротко бросил в него: — Начальник охраны!

— Да, владетель! — немедленно отозвался диск голосом Бахала.

— Ко мне в каюту. Немедленно! — Даган пристально посмотрел на Илуша. — Куда это ты собрался, подлец? К этим смутьянам? Чтобы тут же поднять бунт, пока я не принял меры?

— О каком бунте ты говоришь, князь? — голос советника сделался почти умоляющим.

— Самом обыкновенном. Ведь вы с Хаддадом именно к нему подводили ситуацию, так? Для этого и капуцины появились на «Шторме». Хотя, засоси меня дыра, я до сих пор не понимаю, в чем их роль.

— Владетель! Да при чем здесь капуцины?!

— Вот я тебя и спрашиваю — при чем?! И ты мне ответишь — здесь и сейчас. И не вздумай лгать!

— Я никогда и в мыслях не держал лгать тебе!

Разъяренный, князь схватил Илуша за грудки и с силой припечатал спиной к переборке.

— Верно ли? Особенно ты не лгал мне про капуцинов! Не твои ли слова о том, что они заперлись в каюте и носа оттуда не показывают? К твоему сведению: когда я вчера застал Хаддада в каюте Ч, их дверь отнюдь не была запертой. Лжец!

И князь могучей оплеухой свалил советника на пол.

Удар был сильным, но особого ущерба Илушу не нанес — только в голове изрядно загудело. Потерев ушибленную скулу рукой, советник медленно поднялся и побелевшими глазами уставился на князя.

— Значит, Хаддад — действительно твоих рук дело, владетель?

— Да. Бахал разбил стакан о голову капуцина, а я высадил Хаддаду глаз. А что мне оставалось делать, когда в каюте Ч я увидел его в компании этих оборванцев? Очевидно ведь, что это заговор. Ты и Хаддад сговорились устранить меня. Для этого и привлекли троицу проходимцев. В конце операции вам достался бы «Шторм», да еще и с грузом. Неплохой куш. — Дагану самому понравилась эта неожиданно возникшая версия, хотя она и не объясняла, какую роль должны были исполнять капуцины. Зато мотивы поступков Илуша и Хаддада, вроде бы, становились ясны, так что капитан решил покамест придерживаться этой точки зрения. — Что, разве не так?

— Не так, владетель. Я верой и правдой служил твоим предкам, и так же верно служу тебе. Капитан предан княжескому дому Угарита не меньше моего. Он твой верный слуга, владетель. Мне очень жаль, что твой покойный родитель ни разу не брал тебя в экспедиции — от этого все непонимание…

Даган пристально разглядывал подавленного советника. Его последнюю фразу он пропустил мимо ушей и сейчас пытался сформулировать полный язвительного сарказма ответ о «верном слуге Хаддаде, внезапно взбесившемся и решившем сожрать своего хозяина». Но в этот момент раздался стук в дверь, и вместо витиеватой ядовитой фразы князю пришлось произнести лишь куцее «Да!».

Как и следовало ожидать, это явился Бахал. Совершенно трезвый и даже не сонный. При полном параде, что само по себе говорило о многом. Например о том, что Бахал готов к любым неожиданностям. И не стоило особо напрягаться, чтобы понять, какого сорта неожиданностей он опасался. Потому что, помимо прочих красивостей, на поясе у охранника висели два лучевых пистолета. Их изящно дополняла короткая сабля, вложенная в красные, с золотым узором, ножны. Одновременно анахронизм, который ни на одной из планет Сферы не использовался уже долгие века, и символ власти и силы главного телохранителя княжества Угарит. Вообще-то, символ производил впечатление, но для гиганта Бахала сабля была коротковата, и, подвешенная на пояс, делала неуловимо нелепыми и себя самое, и своего нынешнего владельца.

— Явился, — констатировал Даган. — Ну, докладывай. Тут вот Илуш пришел, утверждает, что команда на грани взрыва. Что скажешь ты?

— Ситуация и впрямь напряженная, — нерешительно проговорил Бахал. — Но, мне кажется, я все держу под контролем.

— Кажется? — Даган нахмурился. — Мне не нужно, чтобы казалось. Мне нужна конкретика. Давай-ка, выкладывай все по порядку.

— Капитана нашли минуты через три после того, как… — охранник замялся, скосив правый глаз в сторону Илуша.

— Он в курсе, — подбодрил его Даган. — Я ему рассказал.

— Ага, понял. Его нашли и поместили в лазарет. Я сразу направил туда двоих парней, чтобы наблюдали. А потом началась суета. Экипаж и люди из экспедиции начали сновать туда-сюда, собирались в каютах. Мне это показалось подозрительным, и я поднял на ноги всех своих, кто был свободен от вахты — чтобы смотрели и слушали. Оказалось, что кто-то видел, как мы входили в каюту Ч. Начали распространяться слухи, что Хаддад умер и что убил его ты, владетель. Экипаж и люди экспедиции разнервничались и часа два назад в полном составе перебрались в общую столовую. Я снял своих парней со всех штатных постов и перекрыл все три выхода из столовой. Это всё, владетель.

— Неплохо, — одобрительно заметил Даган. — Значит, это стадо в самом деле решило взбунтоваться? Или как? О чем они там треплются?

— Не знаю. Я несколько раз засылал туда своих людей, но, как только в столовой появлялся человек из охраны, все затыкались и начинали делать вид, что завтракают.

— Два часа подряд завтракают? Неплохой аппетит. И не лопнут же.

— Да, владетель. Я сам удивляюсь. Я даже немного завидую, — это была одна из немногочисленных попыток Бахала пошутить в присутствии повелителя. Обычно он себе подобных вольностей не позволял, предпочитая оставаться лишь верным пресмыкающимся.

— А ты не завидуй. Лопнуть никогда не поздно. До еды, во время еды. Даже во сне. От едока это, как правило, не зависит. Они все еще там? Весь экипаж и все члены экспедиции?

— Точно так, владетель.

— А доктор?

— Доктор остался в лазарете. И оба ассистента тоже. Бегают вокруг Трона от прибора к прибору и выкрикивают какие-то цифры и непонятные слова. А доктор выносит все это на экран.

— Для Яммуша это интереснейший научный эксперимент, — с непонятным выражением заметил Илуш. То ли он одобрял доктора, то ли наоборот. Скорее всего — и то, и другое. С одной стороны, тот презрел настроение общества, отколовшись ото всех. С другой — сделал это не ради личной выгоды. — Наш доктор — настоящий ученый. И ни за что не согласится от наблюдения за регенерацией клеток мозга в сверхсветовых условиях.

— Ну да, — Даган посмотрел на советника и усмехнулся. — Ученый-фанатик. Мой учитель физики был таким же фанатиком, да, Илуш? С одной стороны, жутко надоел своей заумью. С другой — ему было плевать, усвоил я урок или нет. Главное, чтобы его любимая физика оставалась цела и невредима. Эти люди науки все одинаковые, с какой стороны не взгляни. Кстати, это ведь ты посоветовал отцу нанять этого профессора? Успокойся, можешь не отвечать. — Он вновь переключил внимание на Бахала. — Кроме медиков, охранников и нас троих все собрались в столовой?

— Не совсем так. Еще капуцины в каюте Ч.

— Они не присоединились к смутьянам?! — Даган немало удивился этому обстоятельству.

— Нет, мой князь. Я это точно знаю, потому что взял их каюту под наблюдение одновременно с лазаретом.

— Что ж… Но остальное стадо в столовой?

— Да, владетель. Им оттуда не выйти. Я приказал своим людям быть в готовности номер два, но в случае опасности немедленно переходить к активной фазе.

— Не совсем понял твою речь, но прозвучало внушительно. Как по твоему, они могут взбунтоваться?

— Я бы сказал, что недовольство достигает восьмидесяти градусов, а готовность поднять мятеж — шестидесяти. Так что да, вполне могут.

— Замечательно, — Даган потер руки. — Пора показать, наконец, кто на этом судне главный. Идем к ним.

Бахал вытянулся, всем своим видом выражая готовность следовать за господином хоть к центру самой горячей звезды. Илуш же с тревогой заметил:

— Я думаю, что не стоит тебе идти туда в таком настроении, владетель.

— А что тебя смущает? Пусть эти скоты раз и навсегда усвоят, что на «Шторме» я хозяин. И, кстати, почему это мне не стоит? Тогда уж — нам всем не стоит. Потому что ты идешь с нами. Так что двигайся.

— Но, мне кажется…

— Кажется? — язвительно перебил Даган. — Не расстраивайся: это все из-за состояния материи в скрытом потоке. Здесь все как будто кажется. Все расплывается, колышется. Это нормально. В общем, шагай.

Чтобы добавить словам князя веса, Бахал положил огромную длань на плечо советника, и тот, тяжело вздохнув, шагнул вперед.

3

Общая столовая выглядела как минимум странно. Обычно обитатели «Шторма» предпочитали утолять голод в своих каютах — это было и быстрее, и удобнее. В столовой же если и собирались какие компании, то на чей-то праздник и в количестве пяти, много — десяти человек. Сказывалась неявная клановость. Экипаж судна, члены торговой экспедиции и команда охранников жили весьма обособленно друг от друга. Четвертым кланом можно было считать персонал лазарета, но те вообще были непонятны для остальных — все время витали в каких-то своих, медицинских, эмпиреях. Хотя случись кому сломать, например, палец, и доктор Яммуш сотоварищи с готовностью исправляли сию досадную неприятность. После чего возвращались к своим, недоступным для других, думам.

Ну и, конечно, особняком в клановой иерархии стоял князь.

Сейчас же все столы в обширном помещении были сдвинуты в центр, собраны в один длинный, общий, за которым расположилось больше тридцати человек — невиданная доселе картина. Экипаж «Шторма» и члены торговой экспедиции. Впервые за весь полет два клана объединились.

Даган медленно осмотрел собравшихся, пытаясь поймать хотя бы один взгляд. Из этого ничего не получилось — как и предупреждал Бахал, при появлении непосвященных собравшиеся дружно принялись делать вид, что завтракают. И не беда, что в тарелках перед ними была налита лишь какая-то жидкость, по цвету слегка напоминающая бульон — ложки так и мелькали. Кто скажет, что это не завтрак? При этом ни один человек даже не подумал встать при появлении князя. Само по себе это еще не тянуло на полноценный мятеж, но общий настрой собравшихся отражало отлично. Впрочем, будь они даже настроены решительнее, бояться князю было нечего. Все три двери, ведущие в столовую, были распахнуты, и периметр помещения деловито занимали охранники. Сам Бахал, по своему обыкновению, маячил за левым плечом владетеля. Справа, ссутулившись, стоял Илуш, но даже его поникшая фигура не могла смазать общей внушительной картины. Столовая, безусловно, была взята под контроль.

— Голод, понимаю, — с деланным сочувствием проговорил Даган. — Голод — он и при сверхсветовых скоростях голод. И какая разница, что перед вами князь стоит, если кушать хочется? А ну, встать!

Ответом ему были дружные шлепки ложек по той невзрачной жиже, что наполняла тарелки протестантов. Впрочем, князь и не ожидал, что одного грозного окрика хватит для усмирения смутьянов. А потому продолжил — в довольно даже спокойном тоне:

— Вы что же это задумали? Решили доказать, что вы тоже сила, с которой мне нужно считаться? И момент какой замечательный подобрали: когда «Шторм» в космосе. И способ неплохой: плюнуть на обычаи предков и не вставать при появлении владетеля. Смелые, гордые люди, ничего не скажешь! Может быть, кто-нибудь из вас хотя бы объяснит мне, чего вы добиваетесь?

Протестанты ничего объяснять не стали. Они все также орудовали ложками, словно и не было в столовой никакого князя. И охранников, выстроившихся вдоль стен, не было. И лучевых пистолетов в руках у этих охранников тоже не было. И вот это безразличие задело князя куда сильнее, чем любые претензии. В претензиях, покопавшись, можно было хоть рациональное зерно обнаружить, а, отталкиваясь от него, привести какие-то контраргументы. В безразличии же оттолкнуться не от чего.

— Псы вы шелудивые, а не смелые и гордые люди, — подвел итог Даган. И, хоть и собирался вести себя со всем возможным достоинством, чтобы показать противной стороне, что в нем течет кровь настоящего правителя, не выдержал и сорвался на крик: — Встать, когда с вами князь разговаривает!

И ничего не произошло. Бахал пару раз кашлянул за плечом озадаченного князя и негромко сказал:

— Я знаю, что нужно делать, владетель.

— Да? — ехидно спросил Даган. — Ну, так поделись.

Охранник не стал ничего объяснять словами. Он прошел в конец стола, вынул из-за пояса лучевой пистолет и, переведя его на малую мощность, распилил составное сооружение пополам — на всю длину. Едкий дым горелого пластика тут же заполнил помещение, норовя проникнуть в легкие, не разбирая, кто здесь бунтовщик, а кто — усмиритель. Стол, продержавшись секунду, сложился буквой «М». Ссыпаясь к середине провала, зазвенели тарелки. Не ожидавшие такого поворота событий протестанты окаменели с занесенными ложками. Зато быстро среагировала система безопасности. Уловив в столовой повышенный уровень задымления и локализовав его источник, она оперативно окатила струей воды и разрушенный стол, и потенциальных смутьянов, еще больше усилив их растерянность.

Бахал явно не рассчитывал на такую поддержку, но сделал вид, что так и было задумано — ибо произведенный эффект ему понравился. Он вернул пистолет на место и с довольным видом посмотрел на князя, приглашая того продолжить увещевания.

Даган не торопился — не в состоянии был. Сперва пришлось дождаться, пока вытяжные вентиляторы, которые заработали сразу по прекращении холодного душа, очистят воздух до приемлемого уровня. И лишь после этого полузадушенным голосом — ибо ядовитые пары все еще были весьма чувствительны — князь сказал:

— Встать, скоты! Иначе следующим выстрелом Бахал подрежет ножки вашим стульям. Очень может быть, вместе с вашими ногами.

Протестанты медленно поднялись. Не факт, что они испугались угрозы. Но сидеть за разваленным столом с ложками наперевес было глупо. Впрочем, не менее глупо они выглядели и поднявшись. Хотя сделали все, чтобы по-прежнему смотреться очень непокорно — стояли, как сидели, в два ряда, лицом друг к другу, не обращая внимания ни на князя, ни на охранников. Картину портили ложки. Они были явно лишними.

Но Даган не оценил курьезности момента. Нервная система, и без того изрядно расшатанная последними непонятными событиями, была добита упрямым молчанием протестантов. Даже тот факт, что они выполнили последнее требование, поднявшись на ноги, ничуть его не порадовал. Душа с мазохистской настойчивостью требовала ответа — чего ради подданные решили взбунтоваться? И, хотя было совершенно ясно, как этот ответ будет звучать, противиться порыву души князь не мог. А потому решительно шагнул к строю непокорных и, не выбирая, хлопнул по плечу первого попавшегося.

— Эй, ты! Я хочу услышать, почему вы здесь собрались!

Тот попытался сделать вид, что не заметил хлопка, но Бахал, вполне вжившийся в роль катализатора переговоров, многозначительно потрогал висящий на поясе пистолет. Намек был более чем прозрачен. Протестанту волей-неволей пришлось повернуться.

Оказалось, что неосознанный выбор князя пал на Харраса — одного из снабженцев. Мелкая сошка в общей иерархии, вряд ли имеющая какой-то вес в общем протестном движении. Но он все-таки был из посвященных, а значит, мог удовлетворить не вполне здоровое любопытство князя.

Харрас, хоть и повернулся к владетелю лицом, повинуясь приказу его телохранителя, но по-прежнему старался демонстрировать неповиновение. Стоял потупившись и все так же сжимал в руке ложку. Видимо, сей предмет исподволь становился для бунтарей своеобразным символом протеста. И владетель, как ни был молод и неискушен в подобных вопросах, сумел это уловить. Поэтому первым делом вырвал ложку из волосатой руки снабженца. Символ — это опасно. Это сильный психологический союзник. Отнять такого союзника — значит, серьезно подорвать моральный дух противника.

Примерно так думал князь. Что по этому поводу думал Харрас — неизвестно, но, когда Даган, ко всему прочему, взял его за подбородок и поднял голову, чтобы видеть глаза протестанта, он разлепил губы и спросил:

— Что ты хочешь услышать от меня, князь?

— Я хочу услышать, что привело вас всех в столовую, — с обманчивой мягкостью объяснил Даган.

— Капитан Хаддад тяжело ранен. Здесь все уверены, что это твоих рук дело. — Харрас, лишенный ложки и вынужденный смотреть князю в глаза, постарался придать своему взгляду твердость и успешно справился с этой задачей.

— Уверены? То есть, кто-то видел, как я втыкал ножку бокала капитану в глаз?

— Я не видел, князь. Но ты сам сказал, что Хаддад ранен в глаз. Откуда ты мог это узнать?

— Интересно, — заметил Даган. — Ты что, решил устроить мне допрос?

— Я просто отмечаю несоответствие.

Спокойный голос Харраса отнюдь не способствовал душевному равновесию владетеля. Ответ князь буквально прорычал:

— А ты не думал, что мне об этом мог сказать Илуш?!

— Князь, — решил встрять советник, но его голос на общем фоне казался таким слабым и бесцветным, что был попросту проигнорирован. Даган, снова возбудившийся сверх меры, вплотную придвинул свое лицо к лицу Харраса и зашипел:

— У меня такое ощущение, что вы, скоты, окончательно утратили чувство реальности. А капитан — больше всех. И свою рану он заслужил. Разорви меня вакуум! Он что — в самом деле решил, что самый главный на «Шторме»? Да еще набрался наглости заявить мне об этом в глаза! Запомни, ты, пыль межзвездная — я, князь Даган, есть владыка княжества Угарит и всего того, что этому княжеству принадлежит, где бы оно ни находилось и что бы собой ни представляло! И мне плевать на всякие дурацкие традиции, которыми вы пытаетесь меня опутать. Отныне я отменяю все традиции! Я — верховная власть на корабле и вы все — слышали?! — должны беспрекословно мне повиноваться. А не устраивать здесь демонстрацию протеста. Иначе — клянусь! — самые строптивые получат свой осколок стекла в глаз. И лягут рядом с Хаддадом. Я ясно выразил свою мысль?

Глядя в налившиеся кровью глаза князя, Харрас молчал. Но испуганным он не выглядел, скорее, наоборот — его начало захватывать то же чувство, что и юного владетеля. Он страшно побледнел и на туго обтянутых кожей скулах заиграли желваки. Бахал, приметивший состояние снабженца и опасавшийся, что тот утратит над собой контроль, властно проговорил, обращаясь ко всем:

— Что, умники? Слышали волю владетеля? Для самых тугоухих повторяю: нечего устраивать здесь демонстрацию. Поэтому живо побросали ложки и разошлись по своим каютам.

И, чтобы придать дополнительный вес своим словам, он вытащил пистолет из-за пояса.

К немалому удивлению, и даже огорчению Бахала — а как же; ведь подвергался сомнению его авторитет — ни речь, ни грозный жест не произвели на присутствующих никакого впечатления. Во всяком случае, явного. Никто не спешил звенеть брошенной ложкой, да и глаз от пола никто не стремился отрывать. Только Харрас, та самая мелкая сошка, которая прежде была готова по первому требованию услужить сильным мира сего, был без ложки и смотрел не в пол, а в лицо князя. Но и он не выказывал готовности подчиниться. Все так же стоял, фехтуя с владетелем клинками взглядов. Невероятная ситуация, которую еще вчера невозможно было представить.

И Даган проиграл этот поединок. Отпрянув от противника, он прохрипел:

— Ладно, упрямцы! Я предупреждал вас, что нельзя отказывать мне в повиновении. В том, что будет дальше, вините только себя. Охрана! Гоните это стадо к лазарету. Я покажу им, к чему приводит сопротивление княжьей воле!

Решение, принятое им, пришло внезапно. Ни о чем подобном он даже не помышлял, направляясь к месту сбора демонстрантов. Однако упорство, с которым его подданные отказывались подчиниться, взбеленило Дагана. Непокорные должны были получить урок — и чем жестче тот окажется, тем лучше. Подав Бахалу недвусмысленный знак рукой, Даган покинул столовую.

Начальник охраны сделал не менее выразительный жест пистолетом, и его подчиненные, образовав дугу, погнали толпу протестантов вслед за князем, как гонят свою добычу охотники. То, что оказавшиеся в роли добычи люди не желали никуда идти, ничего не меняло — в воздухе замелькали дубинки, и демонстранты вынуждены были подчиниться. При этом ни один из них даже не попытался ответить насилием на насилие. По какому-то негласному соглашению, их бунт носил пассивный характер. В любом случае — из оружия у них были только ложки. А что можно сделать ложкой против электроимпульсных дубинок? Ничего. Даже подавляющее численное превосходство не помогло бы.

Между тем Даган быстрым от раздражения шагом достиг лазарета. Ассистент доктора Яммуша, возившийся с какими-то приборами в общем кабинете, удивленно вытаращился на необычного посетителя — князь был здесь нечастым гостем. Тем более сложно было предположить его визит, когда в лазарете находился лишь один пациент — которого, по слухам, сам князь и уложил на больничную койку.

Не обращая внимания на эмоции младшего медика, Даган прошел прямо в регенерационную камеру, где доктор Яммуш, в паре со своим вторым ассистентом, развернул кипучую деятельность. Они пристально, ни на секунду не ослабляя внимания, наблюдали, как проходит процесс восстановления мозговых клеток Хаддада, фиксируя каждое изменение, сводя воедино показания десятка приборов, задействованных в процедуре. Первый опыт в человеческой практике — и Яммуш, как человек, всецело преданный науке, старался изо всех сил. При этом перед его мысленным взором не маячили залы общегалактических медицинских симпозиумов, не плясали лица коллег, потрясенных результатами проведенной операции. Все это, возможно, появится, но позже, когда процесс завершится — успешно или же наоборот. Для науки был важен любой результат. А в данный момент доктор работал именно во славу науки.

Яммуш был настолько увлечен своим занятием, что не сразу заметил появление князя. Да и сам Даган не спешил обратить на себя внимание. Для воплощения плана ему необходимо было дождаться подхода смутьянов. А те, хоть и подгоняемые дубинками охранников, совсем не торопились к лазарету. В отличие от князя. Потому что догадывались, что там их ждет не раздача премиальных. Даган был не в том настроении, чтобы премиальные раздавать.

Но, как ни противились демонстранты, а под воздействием грубой силы они уже очень скоро оказались у лазарета.

Яммуш мог не заметить прихода Дагана, но появление на пороге целой орды не заметить не мог, как бы сильно ни был увлечен работой. Недовольно обернувшись и увидев, что происходит, он разнервничался:

— Вы для чего все сюда пришли? — осведомился он. — Если будут какие-то кардинальные изменения, я сам о них вам с удовольствием сообщу. Самар, не отвлекайся! Продолжаем работу. — И он снова уставился в монитор, по которому пробегали цифры и графики.

Абсолютно неосознанно доктор повторял ошибку того, за кем сейчас с таким вниманием наблюдал. Не так давно и Хаддад, считая свою власть над «Штормом» нерушимой и освященной вековыми традициями, осмелился пойти против воли юного князя — не учтя при этом, что сам князь с традициями знаком слабо, зато с юношеским максимализмом считает полученную им по наследству власть абсолютной, хотя Угарит отродясь не был абсолютной монархией. Последнее обстоятельство и породило конфликт капитана с Даганом — в котором Хаддад, хоть и выступал на стороне справедливости, даже не попытался просчитать варианты развития событий, между прочим, вполне очевидные. Имея за спиной собственную гвардию, Даган легко мог установить абсолютизм на отдельно взятом «Шторме». Чем он в данный момент и занимался. И чего, кстати говоря, никогда не смог бы добиться, действуя в пределах целого княжества.

Хаддад не был ни политиком, ни интриганом. Он был капитаном торгового судна и действовал в соответствии с общепринятыми нормами. Доктор Яммуш, как человек науки, был еще более оторван от мира, поэтому легко наступал на те же грабли, изгоняя пришедших, среди которых был и князь, из своего небольшого мирка, в котором, как он считал, не может быть иного хозяина, помимо него самого. И тело капитана, заключенное в полупрозрачную капсулу, не являлось для Яммуша предостережением.

Зато Даган аналогию уловил сразу. Не мозгом, нет — где-то на уровне эмоций. И без того взвинченный последними событиями, он рассвирепел окончательно.

— Бахал! Двух человек — быстро сюда!

При этих словах доктор снова медленно обернулся. На его лице отразилось неподдельное изумление — кто-то осмелился ослушаться его указаний в храме целительства?! И пусть это был сам князь, но для Яммуша, главного служителя культа, даже князь на указанной территории был всего лишь безликим «кем-то».

— Я прошу всех покинуть помещение лазарета, — негромко, но раздельно, а потому вполне отчетливо, проговорил доктор. — Здесь не проходной двор, не столовая и не верхняя палуба, чтобы сюда могли являться кто вздумается и когда вздумается. Здесь происходит исцеление больных и пострадавших от несчастных случаев, поэтому неукоснительно должны соблюдаться правила и предписания, утвержденные для лечебных учреждений. Так что прошу всех на выход.

Пока доктор говорил, не подозревая, что каждым словом приближает собственную смерть, Даган не сводил с него пристального сверлящего взгляда. А Бахал даже не пытался делать вид, что прислушивается к словам Яммуша. Съевший собаку в придворных интригах, телохранитель в полной мере уяснил, куда дует ветер. Его хозяин берет всю власть в свои руки — тем лучше. После такого поворота сам Бахал становился не более и не менее, как вторым лицом в экспедиции. И кто знает, какие преференции ожидают его по возвращении в Угарит за это слепое повиновение приказам владетеля? Возможно, там ему уготован маршальский жезл, а может — и министерский портфель. Или и то, и другое сразу. Быть полезным сильным мира сего — это ведь лучшая инвестиция.

И Бахал старался. После отданных вполголоса указаний шестеро его подчиненных прорезали толпу протестантов, организуя коридор, а он сам, в сопровождении еще двух гвардейцев проследовал этим коридором к Дагану.

Князь встретил его сверкающим взглядом. Кивнул, одобряя четкость действий, но тут же сухо обронил:

— Еще двоих.

— Тирар! Мерг! Ко мне! — немедленно отреагировал Бахал.

Вызванные охранники предстали перед князем. Вымуштрованы они были идеально.

— Ждем приказаний, владетель! — довольный расторопностью подчиненных, сообщил Бахал.

— Взять! — хрипло выдавил Даган.

— Кого? — начальник охраны недоуменно уставился на повелителя.

— Двое — доктора, двое — Хаддада!

Яммуш, в полном недоумении наблюдавший за происходящим, сорвался с места и поспешил закрыть своим телом капсулу с капитаном.

— Я вам не позволю! — фальцетом прокричал он. — Здесь пациент, которого нельзя трогать ни в коем случае! Если его сейчас извлечь, он умрет! Кроме того, это величайший научный эксперимент!

— Взять! — жестко повторил Даган. — Эксперимент закончился неудачей.

Охранники, которые в первый раз не вполне поверили услышанному и промешкали с выполнением приказа, бросились вперед. Двое схватили за руки доктора и, как тот не отбивался, как ни пытался ухватиться за капсулу, подтащили его к князю. Двое других, повозившись с запорами капсулы, извлекли из нее тело капитана, безжалостно сорвав с безжизненной головы многочисленные датчики и трубки. С этого мгновения, если уверения Яммуша были верны, Хаддада смело можно было считать покойником.

Убедившись, что приказ выполнен, Даган вышел из регенерационной камеры и, остановившись в дверях лазарета, обвел толпу холодным взглядом.

— Вы хотели показать мне, что на этом судне у вас больше власти, чем у меня? — спросил он. — Прекрасно. А сейчас я покажу вам, что случится с теми, кто захочет стать большим князем, чем сам князь. — И, обернувшись к охранникам, скомандовал: — Хаддада и Яммуша — к аварийному шлюзу!

— Что ты собрался с ними делать, владетель? — раздался негромкий голос Илуша, которого вместе со всеми пригнали к лазарету.

— Я их выброшу за борт, Земля — свидетель! Мне не нужны на судне бунтовщики и те, кто вообразил, что может приказывать самому князю!

При этих словах над толпой протестантов пронесся глухой ропот, на который Даган, впрочем, внимания не обратил. А доктор, до которого только сейчас дошло, чем могут закончится его пререкания с владетелем, страшно побледнел и упал бы в обморок, если бы его с двух сторон не поддерживали.

— Ты разгневан на Хаддада, владетель, — Илуш почтительно склонил голову. Похоже, из всех недовольных он один решался вести переговоры с князем. Хотя, откровенно говоря, до сих пор невозможно было определить, относился ли советник к кругу смутьянов или держал нейтралитет, стараясь примирить стороны. — Но Яммуш при чем?

— Ты слышал, как он хотел выставить меня из лазарета? Я этого не потерплю! Ни на «Шторме», ни на каком другом судне моего княжества никто не смеет указывать мне на дверь. Неужели до сих пор не доходит?

— Князь, а кто же будет лечить людей? Капитана можно заменить старпомом, тем более что Хаддад уже практически мертв. Но доктора ты ассистентом не заменишь.

При этих словах Даган злобно оскалился. Доводы советника имели смысл. Оставаться без квалифицированного специалиста, когда позади только половина пути, было неразумно. Даже неопытность князя не помешала ему понять это, хотя гнев по-прежнему смущал владетельную душу и юное честолюбие жаждало возмездия.

— Но я должен наказать его!

— Это было бы крайне нежелательно, владетель.

— В таком случае, пусть отправляется под арест! С нынешнего дня ему будет позволено покидать каюту только для того, чтобы выполнять свои обязанности в лазарете. До конца экспедиции! Бахал! Ты слышишь?

— Да, владетель.

— Князь, но капитан Хаддад все равно при смерти, стоит ли… — Илуш, видя, что его миротворческие усилия приносят плоды, попытался развить успех, но Даган взорвался:

— Все! Хватит с меня! Я пощадил одного смутьяна, но я не собираюсь прощать всех подряд! Сегодня я прекрасно увидел, к чему приводит такая политика. Вы, толпа скотов, нуждаетесь в примерном уроке, и вы его получите, клянусь галактикой! Бахал! Пусть Хаддада тащат к шлюзу!

— Великая вселенная! — простонал Яммуш, к этому времени почти пришедший в себя. — Его выбросят в скрытом потоке! Это же уникальный случай! Владетель, разреши, я поставлю на тело капитана датчики, чтобы знать, что происходит с живой материей…

В толпе, которая после слов князя снова начала было роптать, кое-где раздались смешки. Научный фанатизм доктора проявился настолько не к месту, что сумел слегка разрядить даже эту, накаленную до предела, атмосферу. Конечно, смех мог показаться кощунственным, но разве капитан уже не был почти мертв? Во всяком случае, многие протестанты теперь думали именно так.

Даган же, который, выпучив глаза, пялился на Яммуша, пока тот молил его за науку, в конце концов не выдержал и сорвался на визг:

— Нет! Ты под арестом! Бахал, пусть его немедленно запрут в каюте! А если я услышу от него еще хоть слово — он все-таки отправится вслед за Хаддадом!

Видя, что хозяин на пределе, Бахал быстро отдал знаками нужные распоряжения и охранники потащили Яммуша к его каюте. Доктор повизгивал от огорчения, но поделать ничего не мог — рисковать жизнью и возмущаться членораздельно он не желал, памятуя об угрозе князя. Наука несла огромные потери.

4

Что случилось с телом капитана после того, как оно покинуло «Шторм» посредством аварийного люка, так и осталось тайной. Датчики наружного наблюдения в скрытом потоке были бесполезны. А смотреть на происходящее в иллюминатор едва ли хотел кто-нибудь из присутствовавших на аварийной палубе в момент казни. Яммуш был единственным фанатиком на «Шторме». Поэтому по завершении экзекуции ее участники и свидетели остались на месте, храня подавленное молчание. Все, включая охрану.

Кроме владетельного князя Угарита Дагана IV, который, обведя собрание тяжелым взглядом, сказал:

— Я не злодей. И я не психопат. Но свою власть и свои права буду отстаивать всеми доступными способами. Капитан Хаддад посмел мне перечить и заплатил за это жизнью. Теперь вы знаете, что ждет рискнувшего пойти по его стопам. Кроме доктора Яммуша, других незаменимых специалистов на борту нет, так что никакой Илуш не сумеет отговорить меня от наказания бунтовщиков. Поэтому я советую всем строптивцам поумерить свой пыл и сосредоточиться на выполнении прямых обязанностей. Всю власть на судне с настоящего момента я беру в свои руки. Капитаном назначаю старпома. И если у кого-то сейчас мелькнула мысль о каком-нибудь тайном заговоре, на всякий случай предупреждаю: моя гвардия отныне начеку. Все ваше существование будет проходить под ее неусыпным контролем. И если впредь повторится что-нибудь, похожее на сегодняшнее заседание в столовой, то подышать свежим космосом отправится каждый десятый смутьян. Терпеть подобное поведение я не намерен. Мне бы вообще хотелось, чтобы вы пореже покидали свои каюты — не нужно лишний раз навлекать на себя подозрения. На этом, пожалуй, можно и закончить. Все свободны, расходитесь по каютам.

Если получасом ранее, в столовой, никто из смутьянов на это требование внимания не обратил, то после устроенного перед ними жестокого представления, напротив, никто не посмел ослушаться. Все, принимавшие участие в этой странной акции протеста, поспешили оставить аварийную палубу. Даже охранники, которые, заслушав речь владетеля, сочли, что им надлежит проследить, как будет исполнено пожелание князя. Рядом с Даганом остался только Бахал, но и тому князь, махнув рукой, приказал:

— Ты тоже иди.

— Прости, владетель, — возразил телохранитель, — но я не думаю, что это хорошая идея. После казни Хаддада наверняка кто-нибудь замыслил против тебя недоброе. Тебе лучше не ходить по кораблю без сопровождения.

— Ты думаешь, я не справлюсь с этими скотами?! — взъерошился Даган.

— Конечно, справишься, — телохранитель низко склонил голову. — Если это будет честный поединок. Но злодеи нападут из-за угла, потому что злодеи всегда нападают из-за угла — у них не хватает смелости сражаться лицом к лицу. А против предательского нападения еще ни один человек устоять не мог. И в таком случае я никогда себе не прощу, что меня не было с тобой рядом, владетель.

— Ты, пожалуй, прав, — с неохотой согласился Даган. — С этого быдла станется устроить мне засаду. Что ж, проводи меня. А потом убирайся — я хочу побыть один. Мне нужно многое обдумать.

— Как прикажешь, владетель, — Бахал не собирался оспаривать волю князя. Впрочем, в точности исполнять ее он тоже не собирался. В частности, оставлять владетеля без присмотра. В каюте — пожалуйста. Но у двери этой каюты постоянно будут находиться двое гвардейцев. Бахал был беспринципным карьеристом, но именно из-за опасения поставить крест на своей карьере старался выполнять свои обязанности как можно лучше. Пожалуй, это было его единственное положительное качество. Все остальное, за что его ценило и продвигало начальство, было напускным и наносным. Не было преданности и чести — он служил тому, кому в данный момент было выгоднее служить. Просто так сложились обстоятельства, что до сих пор выгоднее было оставаться при Дагане. Но, догадайся кто-нибудь предложить Бахалу более выгодные условия, и тот продал бы князя без малейших угрызений совести. Не обладал Бахал и отвагой, хотя всегда был готов полезть в драку. Просто, полагаясь на свою силу, он был заранее уверен в победе. А по-настоящему достойного противника судьба до сих пор ему не предлагала. Торговое княжество Угарит — не то место, где можно сыскать хорошего бойца. В общем, не было ничего — кроме исполнительности.

Но все недостатки телохранителя мало волновали Дагана. По крайней мере, не в данный момент и не в данном месте. Очевидно, что на «Шторме» не было человека, способного предложить больше, чем предлагал Даган. Тем более сложно было себе представить, чтобы кто-то на судне осмелился бросить вызов гиганту Бахалу. За которым, помимо всего прочего, стояла личная княжеская гвардия.

Поэтому князь абсолютно спокойно прошествовал в свою каюту, сопровождаемый телохранителем. Ни разу не обернувшись при этом. И, едва переступив порог, запер за собой дверь, не интересуясь, куда отправится и чем займется дальше начальник его охраны.

Куда важнее для Дагана было сейчас разобраться в собственных мыслях, потому что он чувствовал, что несколько запутался. Казнь капитана произвела сильное впечатление и на ее организатора, как бы он ни старался выглядеть бесстрастным там, на аварийной палубе.

— Может, не стоило убивать его? — размышлял Даган, меряя шагами каюту. — Он ведь уже получил свое, когда я всадил ему в глаз осколок. Можно было и не выкидывать его за борт. Поддаться на уговоры Илуша там, у лазарета. Все равно его уже вытащили из капсулы и он в любом случае сдох бы. Забавно, я его почти жалею — а ведь вчера он меня жутко бесил. Да, пожалуй, не стоило его выбрасывать в космос. И вообще убивать не стоило. Вполне бы ему хватило вчерашнего. Не устрой эти скоты свою дурацкую забастовку, я бы вообще забыл о Хаддаде. Это я из-за них разнервничался. Нет, им нужно было преподать урок, так что я все правильно сделал. Хаддаду было уже все равно — он в коме лежал и ничего не почувствовал, что бы там с ним ни произошло. В конце концов, Яммуша я помиловал, так что никто не обвинит меня в бессердечии. Но если это быдло еще раз посмеет устроить что-нибудь подобное, придется повторить урок и отправить за борт кого-нибудь вменяемого. Вот тут я даже загадывать не берусь — осмелюсь на это или нет. Ведь не зверь же я, в самом деле!

Почти убедив себя в собственной миролюбивости, Даган и думать забыл, какие чувства обуревали его сперва в общей столовой, а потом на пороге лазарета. Теперь он был твердо уверен, что действовал исключительно в силу обстоятельств и не мог поступить иначе. Да что там — любой бы на его месте поступил так же.

Но довести сеанс самоуспокоения до конца ему не удалось. Просто не успел, потому что в дверь каюту постучали. Недоумевая, кто бы это мог быть, — ведь Бахалу было ясно сказано, что в его услугах пока не нуждаются, а из остальных членов экспедиции вряд ли кто сейчас был расположен к беседе с князем, — он осторожно приоткрыл дверь.

По ту сторону стоял охранник, и Дагану это понравилось. Выходит, Бахал нашел способ и свои непосредственные обязанности выполнить, и своему хозяину не докучать. Все-таки иногда и у этого бугая случались приступы сообразительности.

— Чего долбишься? — спросил Даган почти ласково.

— К тебе Илуш прорывается, владетель, — охранник, ожидавший куда более прохладного приема, ободрился, услышав приветливый тон князя. — Говорит, что у него очень важный разговор.

Ну, конечно, Илуш. Из всех обитателей «Шторма», исключая охрану, только он по своей воле мог бы явиться к Дагану. Что ж, и это было немало. Если уж советник взял на себя роль посредника, значит, должен был общаться и с противной стороной. Значит, у него можно было выведать, какие настроения царят в лагере недавних смутьянов и какие планы они строят.

— Пропусти его, — разрешил Даган. — Я поговорю с ним.

Охранник отступил на шаг и, приглашающе взмахнув рукой, пропустил Илуша в каюту князя.

Тот вошел, осторожно косясь на Дагана, как на странного и опасного зверя. Ничего подобного за ним прежде не наблюдалось, и князь усмехнулся — так подействовали на советника события нынешнего дня. К добру была эта перемена или к худу, он пока не мог сказать, но, если она коснулась всех членов экспедиции, то, пожалуй, что и к добру.

— Что привело тебя ко мне, советник? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно жестче.

— Я хочу поговорить с тобой о будущем, владетель.

Это прозвучало так наивно и расплывчато, что Даган не смог удержаться от язвительного замечания:

— Я не пророк, Илуш. И не знаю ни одного человека, кто мог бы предсказывать будущее.

— Могу тебе в этом помочь. Хочешь, скажу тебе, что будет не далее, чем через месяц? Будет бунт.

— И кто же взбунтуется?

— Команда.

Даган дернул щекой.

— А тебе не кажется, Илуш, что бунт уже был — сегодня? И что я его усмирил?

— Сегодня ты посеял семена раздора, владетель, — Илуш грустно покачал головой. — Совсем не стоило казнить Хаддада.

— Я бы и не казнил, не выступи эти смутьяны против меня!

— Нужно было найти какой-то путь к примирению, князь. С этими людьми тебе предстоит провести еще три месяца. И сейчас они обозлены. Ты стал угрозой для каждого из них. И они постараются устранить угрозу. Чем быстрее, тем лучше для них.

— Значит, вот какое настроение у смутьянов? Спасибо, что предупредил.

— Я не знаю, какое у них настроение, владетель. Просто это в человеческой природе — любой ценой стараться избежать опасности. А в замкнутом пространстве «Шторма» им легче легкого будет избавиться от тебя. Взять под арест или вовсе убить.

— Вот еще, — хмыкнул Даган. — Мне кажется, ты сильно перегибаешь палку. Не забывай про Бахала и гвардейцев. Они для того и существуют, чтобы отводить от меня удары.

— До поры, до времени. Рано или поздно кто-нибудь из них допустит оплошность или вовсе предаст, и ты окажешься в руках недовольных. Что сможет сделать Бахал, когда ты станешь заложником?

Даган задумался. Какой-то резон в словах советника, безусловно, был. Вот только князь был уверен, что угроза сильно преувеличена. Тем не менее, он спросил:

— Что ты предлагаешь?

— Нужно немедленно поворачивать домой. Возможно, еще не поздно. В Угарите ты будешь в безопасности.

— А как же груз для Хлойи? Мы ведь стали великой торговой державой именно потому, что всегда выполняем условия договора.

Илуш прикинул что-то в уме и кивнул:

— До Хлойи осталась неделя ходу. Можно доставить груз туда, а потом сразу уходить в Угарит.

— Значит, ты уверен, что за эту неделю ничего не случится? Меня не захватят?

— Совсем не уверен. Но, если соблюдать осторожность, если Бахал заставит своих людей внимательно следить за всем и вся, то неделю можно будет продержаться. К тому же я могу постараться убедить команду, чтобы она соблюдала лояльность — ведь нам нужно доставить на Хлойю капуцинов, а люди их очень уважают…

— Капуцины! — Даган и думать забыл о них. — Это с них все началось, Илуш! Стоило им появиться на судне, как все пошло наперекосяк. Они приносят несчастье.

— Не говори так, владетель! Ты ничего не знаешь о капуцинах. Как они могут приносить несчастье, если все считают их талисманами?

— Значит, испорченные талисманы! Протухшие. Спроси у Хаддада — много они ему помогли, когда я втыкал в его глаз ножку бокала? И эти люди находятся сейчас на «Шторме», когда от них определенно нужно держаться подальше!

— Владетель, ты не прав! — Илуш заговорил с горячностью, которой не позволял себе никогда, даже в те дни, когда его отношения с юным князем были самыми теплыми. — Если капуцины не помогли Хаддаду, значит, просто не имели возможности сделать это!

— Да? — Даган даже не пытался скрыть сарказм. — И кто же им помешал? Мы с Бахалом их не связывали, за руки и за ноги не держали. Они оставались вполне свободными.

— Значит, была причина! — упорствовал советник. — Ни один капуцин не останется безучастным, когда при нем убивают невиновного. Он скорее пожертвует собой, чем даст этому произойти.

Даган нахмурился. Ему не очень понравилось слово «убивают» — ведь, как ни крути, а Хаддад был только ранен. Еще меньше князю пришлось по душе определение «невиновный» — уж кого-кого, а капитана он невиновным не считал. Даган даже открыл рот, чтобы дать Илушу отповедь, но тот, словно не замечая намерений князя, продолжал свою горячую речь:

— Я ведь тебе рассказывал, владетель, о том, что произошло на Гардарике. И таких примеров масса. Если бы не капуцины, среди нас, космических бродяг, было бы куда больше жертв. Я уж не говорю о других заслугах этих людей. Бывало, владетель, что они останавливали битвы и даже спасали целые планеты! Вот почему их так почитают во всей Сфере. А ты говоришь — протухшие талисманы. Нельзя так говорить! Это равносильно посягательству на что-то святое и неприкосновенное.

— Ах-ах-ах! — издевательски проговорил Даган. — Святое и неприкосновенное. В ободранных грязных балахонах. Святое и неприкосновенное, которое прячет физиономию под капюшоном. Думаю, не без причины. Спорим, под капюшонами скрываются такие мерзкие образины, что и в страшном сне не привидятся?

— Я не знаю, владетель, — Илуш, вопреки ожиданиям, не стал обижаться на сарказм. — Я ни разу не видел их лиц. И не знаю никого, кто видел бы.

— Ну вот, — удовлетворенно отметил князь. — Ты практически ничего о них не знаешь, а защищаешь с таким пылом, словно они тебе мешок золота пообещали. Между прочим, Илуш, — Даган понизил голос до глухого шепота, будто рассказывал ночную страшилку, — ты даже не знаешь, люди они или нет. А может, это незваные гости из далекой галактики, которые втираются к вам в доверие, чтобы потом — у-у-у!!! раз! — и поработить всю Сферу. И один только я разгадал их недобрую сущность.

— Я, быть может, не знаю, как они выглядят, — с достоинством ответил советник, — но мне известны их дела. А что касается до того, люди они или нет, то я могу ответить, что среди них встречаются даже негуманоиды. Правда, очень редко. Наверное, такая жертвенность свойственна только человеческой природе.

— Тебе виднее, — Даган почти безразлично пожал плечами. — Ты ведь знаток человеческой природы. В отличие от меня, — колко закончил он. Но Илуш ничуть не смутился. В настоящий момент его вполне устраивало, что князь оказался способен мирно говорить о капуцинах, одно упоминание о которых так раздражало его прежде. Однако уже следующая фраза Дагана лишила его спокойствия, ибо тот сказал: — А пойдем-ка, дорогой советник, в каюту Ч. Что-то во мне любопытство разыгралось. Ты так расхваливал этих проходимцев, что мне захотелось познакомиться с ними поближе.

— Стоит ли, владетель? — Илуш слегка побледнел.

— Почему нет?

— Но ведь ты, владетель, не любишь их, и этот визит заставит тебя волноваться.

— Ты меня с беременной женщиной не перепутал? Мне, слава богу, волнение ничем не грозит.

«Зато всем остальным грозит, и очень сильно», — подумал Илуш, но вслух произнес:

— А может, оставить их в покое? Доберемся до Хлойи, ты их выпроводишь, и на этом все забудется. Исчезнет раздражающий фактор, возможно, даже удастся возобновить контакт с командой.

— Не заговаривай мне зубы, Илуш. Пойдем, раз я сказал. Мне плевать на раздражение команды — у меня для нее есть хорошее успокоительное. Это Бахал и его гвардейцы. Так что, если ты не хочешь рассориться со мной окончательно, перестань мне перечить и ступай следом.

Илуш понял, что проиграл. Целиком и полностью. Ни одна из целей его визита не была достигнута. Больше того — у князя внезапно возникла идея нанести капуцинам визит, и советник не смог остановить его.

В коридоре Даган подозвал охранника:

— Ты здесь один?

— Мой напарник стоит за углом, владетель.

— Скажи ему, чтобы нашел Бахала и передал, что мы с Илушем отправились в чрезвычайную каюту. Никаких особых мер принимать не нужно, просто пусть будет в курсе. А ты следуй за нами.

И князь пошел по указанному маршруту не оборачиваясь, потому что был уверен, что его приказ будет выполнен. Что вполне подтвердилось — Илуш, на каждом шагу переступая через собственное нежелание, топал следом, а охранник, передав напарнику указания владетеля, следовал за Илушем.

Оказавшись в каюте Ч, Даган недоверчиво повел носом. На мгновение ему показалось, что он отброшен на сутки — словно какие-то высшие силы дали ему возможность заново прожить произошедшее накануне и, возможно, исправить то, что натворил. От такого предположения сердце у князя екнуло. Да и что еще он мог подумать, если картина один в один напоминала вчерашнюю? Двое капуцинов так же сидели на кровати, один — в кресле. Сидели в тех же позах, в каких он застал их накануне. Даже воздух в каюте, казалось, был тем же самым.

Потом пришло понимание, что одно из кресел, занятых вчера, пустует — там не было капитана Хаддада. И уже никогда не будет, потому что Хаддад был выброшен в скрытый поток, и что с ним сталось, неизвестно никому из ныне живущих. Значит, никакой мистики, никаких фокусов со смещением во времени, на которые, по уверениям учителя физики, был способен поток скрытой материи. Сегодняшний день не сменился вчерашним, и все шло своим чередом. На всякий случай Даган все же обернулся, чтобы убедиться, что за спиной у него не Бахал, а Илуш. После чего, вполне успокоившись, обратился к закутанным в балахоны фигурам:

— А вот и я, гости дорогие, вот и я. Надеюсь, вы не очень соскучились, раз позволяете себе сидеть при моем появлении?

Это был упрек, но несколько запоздавший, потому что капуцины уже поднимались. И, хотя ответного приветствия он так и не дождался, но три капюшона почтительно склонились перед ним.

Даган нахмурился. Было очевидно, что он здесь гость нежеланный, и эти поклоны не более чем дань вежливости — к нему, как к личности, отношения не имеющие. Но, коль скоро формальности были соблюдены, придираться было глупо, и князь, скрипнув зубами, продолжил — правда, далеко не таким игривым тоном:

— Мой советник, бродяги, расхвалил вас так, как никогда даже меня не хвалил. Мол, вы и смелые, и благородные, и в любой момент готовы жизнью пожертвовать за людей, которые вам даже не знакомы. Вот я и пришел сюда, чтобы познакомиться с такими чудесными людьми поближе.

К вящему раздражению, ответом ему снова были три безмолвных поклона.

— Не слишком любезно для благородных людей, — нервно хохотнул князь. — Ладно, не будем заострять на этом внимание. Давайте-ка лучше присядем и начнем беседу.

И, подавая пример, он первым уселся в кресло, которое накануне занимал Хаддад. Капуцины тоже опустились на свои места. Илуш пристроился на стуле, что стоял возле универсального стола — по необходимости тот мог быть и письменным, и обеденным, и даже, при известной сноровке, столярным.

— Ну что, бродяги? Рассказывайте, — предложил Даган.

— Мы не совсем понимаем, что ты хочешь от нас услышать, князь, — возразил один из капуцинов.

— А я вообще не понимаю, что я хочу от вас услышать. Илуш, наверное, понимает — ведь это он возвел вас в святые. Допустим, поведайте мне о ваших подвигах и добродетелях. Например, расскажите, как вы вчера пожертвовали собой, защищая Хаддада?

— Князь находит, что это удачный повод для шуток?

— А ты хочешь поучить меня правилам хорошего тона?!

— Не мое дело давать нравственную оценку кому-нибудь, — капюшон отрицательно качнулся, — но никто не запретит мне чтить собственный этический кодекс.

— Вот и чти, — мрачно обронил Даган, который и сам понял, что сказал бестактность и попытался за грубостью скрыть досаду на самого себя. — А мне не нужно нотации читать. Лучше объясни, почему вы, такие хорошие и благородные — если верить Илушу — не остановили меня вчера?

— Разве мы могли это сделать? Разве что-то указывало, что ты собираешься убить капитана? Мы не умеем читать мысли и не могли предвидеть, что ты ударишь его.

— Да вы вообще не шелохнулись, когда это произошло, — Даган презрительно усмехнулся. — Жалкие создания!

— Мы должны были наброситься на тебя после того, как ты сразил Хаддада? — уточнил капуцин, и в голосе его послышалась насмешка. Даган прикусил губу. Перевес в словесной дуэли был не на его стороне. — Но зачем, князь? Капитану это едва бы помогло; скорее навредило. Мы не успели вовремя отреагировать на твою агрессию, а после любые действия потеряли смысл.

— А как же ваше пресловутое благородство?

— О каком благородстве ты говоришь?

— Я говорю о том, что вы приносите себя в жертву, спасая чью-то шкуру.

— То, о чем ты говоришь — всего лишь наша работа. Да, мы готовы отдать свою жизнь вместо тех, кто достоин жить дальше. Но если насилие уже свершилось, то какой смысл в такой жертве? Так что ни о каком благородстве речь вести не стоит.

— Это ваша работа? — Даган, не удержавшись, фыркнул.

— Точно так. И нам за нее хорошо платят. Уважением, гостеприимством, безвозмездной помощью. Например, при перелете с планеты на планету.

— А вы в благодарность подыхаете, за кого придется?

— Точно так.

— Бред!

— Торговцы гибнут в стычках с пиратами, пираты гибнут в стычках с военными патрулями, военные гибнут в стычках друг с другом. Любая профессия так или иначе может быть опасна.

Даган шумно выдохнул, чувствуя, что никогда не сможет переговорить спрятанного под балахоном оппонента. Вместе с тем он с немалым удивлением понял, что забыл то огромное множество вопросов, которое прежде будоражило его при одном упоминании о капуцинах. В пылу спора они попросту вылетели из головы, потому что князь, во что бы то ни стало стремясь одолеть противника, погряз в мелких деталях единственного вопроса из множества, забыв обо всех остальных.

Мысленно обругав себя, Даган вернулся к самому началу.

— Ладно, оставим. Скажи мне, бродяга, зачем Хаддад приходил к вам?

— Он пришел извиниться за тебя, князь.

— Извиниться?!

— Да. Сказал, что ты, по молодости лет, еще не знаешь всех традиций и обычаев космолетчиков, поэтому и принял нас так дурно.

— Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! — Даган резко поднялся. — Хаддад в самом деле слишком много на себя брал. Кто он такой, чтобы приносить извинения за своего князя?! Когда я сочту нужным — сам извинюсь. Пошли, Илуш! Нам здесь больше нечего делать.

Советник в течение всего разговора просидел на своем стуле, то краснея, то бледнея — он все время боялся, что юный князь опять сорвется по какому-нибудь незначительному поводу, и с тревогой ожидал этого, готовый, по своему обыкновению выступить миротворцем. Но, поскольку вспышки гнева не последовало, он так ни слова и не произнес. И, когда князь собрался уходить, Илуш поднялся не без облегчения и почтительно поклонился капуцинам.

Даган кланяться не стал — просто вышел вон, храня на лице самое презрительное выражение из всех возможных. Когда Илуш догнал его в коридоре, князь обернулся и негодующе спросил:

— Ты слышал?! Этот наглец посмел просить за меня прощения у каких-то оборванцев! Все-таки не зря я его наказал! Ох, не зря!

— А мне все-таки думается, что зря, — Илуш слегка пожал плечами. — Хаддад ни в чем не провинился перед тобой. Он сделал то, что должен был сделать. Я ведь тебе говорил, что любой, кто связан с космосом, почитает капуцинов.

Даган, которому в голову пришла неожиданная идея, резко остановился и уставился Илушу в глаза.

— Сильно почитает?

— Очень.

— И наша команда тоже?

— Конечно.

— Тогда я точно не буду сворачивать экспедицию. Иди и передай всем этим бунтовщикам и смутьянам, что я беру капуцинов в заложники. Если кто-нибудь еще раз попробует пойти против моей воли, я начну убивать бродяг.

— Князь!.. — Илуш недоверчиво вытаращился на своего спутника.

— Это не шутка, советник! Я сейчас же дам указания Бахалу. А ты иди, расскажи им, что капуцины у меня в руках. Если уж эти бродяги — талисманы, то пусть талисманы помогут мне против бунтующего быдла!

5

То ли угроза учинить расправу над капуцинами возымела действие, то ли постоянное навязчивое присутствие охранников в любом уголке корабля сыграло свою роль, только следующие пять дней прошли в абсолютном спокойствии. Большую часть времени Бахал лично нес дежурство у каюты князя. Не то, чтобы он не доверял своим людям — просто считал, что лишний раз попасться на глаза владетелю в такой напряженной ситуации не помешает.

Да только, вот беда, напряжение с каждым днем спадало, и Бахал почувствовал, что в атмосфере относительного покоя его усердие может пропасть в туне, а чего доброго, и навредить. Взбалмошному и непостоянному князю однажды могла надоесть огромная фигура, непрестанно слоняющаяся перед дверью его каюты. Так и до опалы недалеко.

Бахал, конечно, преувеличивал. Даган прекрасно отдавал себе отчет, что спокойствие на «Шторме» кажущееся и может быть в любой момент нарушено. К тому же о возможности бунта его предупреждал Илуш. Поэтому, как бы сильно охранник не намозолил глаза князю, а избавлять себя от его общества Даган не собирался.

Но Бахал провел при княжеском дворе больше десятка лет. Он видел стремительные взлеты и еще более стремительные падения. Он наблюдал их со стороны и вовсе не горел желанием поучаствовать в этих качелях лично. Неплохо изучивший искусство интриги, он решил посильнее привязать к себе князя. Сделать это казалось тем более просто, что возмущение в умах людей было только притушено, но не погасло окончательно. Нужна была самая малость — какая-нибудь бестактность, которая снова возбудит недовольство команды. Не насилие, не явный террор — ни в коем случае! После такого очень сложно будет оправдаться перед князем. Чего доброго, он догадается об истинных намерениях телохранителя и отправит вслед за Хаддадом поплавать в открытом космосе. А бестактность — это не злонамеренность, это лишь оплошность. Совершив ее, Бахал всегда сможет оправдаться тем, что он солдат, а не придворный, а в солдатской среде грубость — норма, а этикет — исключение. Стоит ли винить солдата, который без злого умысла, но исключительно по привычке, нанес кому-то оскорбление?

Так рассуждал Бахал, и ему самому эти рассуждения нравились. Изъяна он в них не видел, а потому решил как можно скорее привести свой план в исполнение.

Повод долго искать не пришлось. После того, как Даган выразил желание, чтобы члены экспедиции пореже покидали каюты, те как-то сильно вдруг полюбили совместные трапезы. Все остальное время они, выполняя волю князя, пребывали у себя, а вот на обед сходились в общую столовую, где, взамен разрушенного пистолетным выстрелом, был установлен новый стол. С одной стороны, это было вполне естественно, и во время еды они могли обсуждать любые темы, с другой — столовая напоминала им о недавнем бунте и наполняла сердца гордостью и сознанием того, что, объединившись, они могут многое. Не беда, что первый опыт прошел неудачно. В конце концов, они с самого начала хотели избежать насилия. А если протест примет активный характер, то еще неизвестно, чья возьмет. И пусть охрана вооружена, а мятежники безоружны (на время экспедиции все личное оружие, во избежание эксцессов, сдавалось в общую судовую оружейную), но численный перевес был не на стороне подчиненных Бахала. Что до оружия, то в тесном пространстве жилого отсека оружием мог стать любой твердый тяжелый предмет.

Даган не запрещал эти совместные трапезы, потому что не видел в них опасности. Если кому-то нравится тешить себя воспоминаниями и иллюзиями, считал он, пусть тешит. Главное — чтобы их мечты не переросли в реальность. А в общем, это даже полезно — выпустив пар в разговорах, недовольные будут меньше склонны к действию.

Четыре дня продержалось согласие между князем и командой. На пятый день, стараниями Бахала, оно было нарушено.

Предусмотрительно дождавшись, когда обед подойдет к концу (чтобы недавние смутьяны успели выговориться, излить друг другу горести и тоску, а значит, возбудить в душе недовольство), он вошел в столовую в сопровождении четырех гвардейцев и с упреком вопросил:

— Что ж вы, быдло — совсем своего князя ни во что не ставите?

В столовой воцарилась гнетущая тишина. И в этой тишине почти физически ощущалось, как наэлектрилизовывается атмосфера, как возмущение захватывает присутствующих. Когда быдлом их величал князь, это было еще в какой-то мере приемлемо, хоть и обидно. Но услышать подобное от Бахала, который, собственно, и сам являлся быдлом, оказалось куда обиднее. Тем не менее, проявив чудеса выдержки и хладнокровия, обедающие попытались не реагировать на провокацию. Только старпом, с недавнего времени исполнявший обязанности капитана, а, следовательно, главный из присутствовавших, уточнил:

— Что ты имеешь в виду, быдло?

Бахал стал пунцовым от гнева, но решил не размениваться на мелочи — перед ним стояла задача куда более серьезная, чем простой обмен оскорблениями.

— Владетель предупреждал вас, чтобы вы не собирались толпой? Или слова владетеля для вас — пустой звук?

— Вообще-то, здесь не толпа, а коллектив, — возразил старпом, — который собрался, чтобы пообедать. Ты что-то имеешь против обеда, Бахал?

— Имею! — заявил тот. — Если этот обед противоречит воле князя!

Это прозвучало настолько по-дурацки, что люди за столом стали обмениваться красноречивыми взглядами. Словно говорили друг другу — из желания выслужиться бедняга телохранитель совсем разума лишился.

Но Бахал не лишился разума. В душе он ликовал — ведь именно такой реакции и добивался. Теперь даже сами мятежники не смогут сказать, что он действовал по злому умыслу, а не руководствовался излишним рвением.

— Прошу прощения, — едко попросил старпом. — Может, объяснишь нам, как обед может противоречить воле князя? Или, во славу владетеля нам нужно уморить себя голодом?

— Вы прежде жрали в своих каютах, — грубо отозвался Бахал. — И ни один из вас с голоду не издох. Так что я настоятельно рекомендую вам возобновить эту практику.

И снова грубость не возымела действия. Слишком уж настороженно, к досаде Бахала, вели себя протестанты после казни Хаддада. И тогда он прибег к последнему, решительному и решающему, средству. Повернулся к гвардейцам и небрежно приказал:

— Разгоните это стадо по их стойлам.

Охранников было четверо против почти четырех десятков обедающих. И они не торопились выполнять приказ, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Что ни говори, а когда впереди маячит перспектива схватиться одному с десятком противников, боевой задор куда-то улетучивается. И даже оружие уже не кажется надежным подспорьем.

Приказ, конечно, был неразумным. Но он тоже являлся частью плана. Поэтому Бахал повысил голос и грозно насупился:

— Ну?! Или вы оглохли?

Отвертеться было невозможно. И гвардейцы, взяв дубинки наизготовку, начали осторожно наступать.

Это было уже слишком. Оскорбление, нанесенное не словом, но намерением, почти делом. Бахал ясно давал понять, что и в самом деле видит в собравшихся лишь стадо, неспособное противиться двум парам загонщиков. Терпение команды иссякло. Гремя стульями, все повскакивали с мест, тут же хватая эти самые стулья за ножки и спинки. Особого выбора не было, а стулья в такой ситуации — не самый плохой способ отбиться от вооруженных дубинками людей.

Охранники тоже прекрасно понимали это, и снова стали топтаться на месте. Чем вызвали новую вспышку негодования у начальника.

— Что застыли, комету вам в гланды?! — заорал Бахал. — Доставайте пистолеты, стреляйте на поражение! Это бунт!

Этот приказ поверг в ступор охранников, зато подстегнул противоположную сторону. Пистолет — не дубинка. Пистолет легко сгладит численное неравенство. Если не поторопиться. И, пока гвардейцы колебались (будучи людьми хоть и дисциплинированными, но благоразумными, они вполне понимали, что Бахал фактически раскалывает экспедицию на два лагеря, между которыми никакой мир будет уже невозможен), команда прибегла к самому простому способу атаки — начала бомбардировать противника стульями. Старпом и его команда не хуже охранников знали, что это означает начало войны, но иного выбора не видели. Они помнили, с какой решимостью действовали княжеские гвардейцы всего несколько дней назад, и не находили причин, способных помешать этим же охранникам пустить в ход пистолеты нынче. А потому нанесли превентивный удар стульями. Весьма успешный.

Подвергшиеся интенсивной атаке, гвардейцы враз позабыли о пистолетах, стараясь лишь поудачнее прикрыться от многочисленных снарядов. А пока они занимались этим, самые прыткие из бунтовщиков оказались рядом и завязали потасовку. О применении оружия можно было забыть окончательно.

Бахал, с удовлетворением убедившийся, что его план в точности претворяется в жизнь, поспешно выскользнул в коридор, едва началась рукопашная. Сорвав с пояса диск коммуникатора, он включил громкую связь и, стараясь, чтобы голос звучал как можно тревожнее, приказал:

— Внимание, охрана! В столовой бунт! Немедленно подавить! Работать только дубинками, пистолеты не применять! Повторяю: пистолеты не применять, работать дубинками!

И, весьма довольный собой, он поспешил к князю. Интрига удалась. Приказав гвардейцам в столовой использовать пистолеты, Бахал спровоцировал бунт. Но он совсем не собирался превращать «Шторм» в руины, что непременно случилось бы, воспользуйся пистолетами вся охрана.

До каюты князя идти было недалеко — метров пятьдесят, каких-то пару поворотов, но и это расстояние охраннику пройти не пришлось. Уже за первым углом он буквально налетел на Дагана. Тот, как и все на «Шторме», слышал сообщение и, преисполненный юношеской верой в собственную неуязвимость и сознания владетельного величия, торопился к месту событий. Не забыв нацепить на пояс инкрустированный золотом лучевой пистолет — скорее ритуальный, нежели боевой, хотя при случае из него и пострелять можно было.

Нос к носу столкнувшись с охранником, Даган схватил его за грудки:

— Что там, великий космос, происходит?! Из-за чего на этот раз всполошились?

— Они собрались всей командой в столовой, владетель, — Бахал, решивший не тратить время на излишнее запутывание ситуации, тут же принял покаянный вид. — Я велел их разогнать. Кажется, им это очень не понравилось.

— Идиот! — зарычал Даган. — Для чего тебе это понадобилось? Чем они помешали?!

— Но ты же сам говорил, владетель, чтобы они толпой не собирались, — Бахал потупился.

Князь заскрипел зубами. Первым его побуждением было немедленно бросить телохранителя в карцер — до конца экспедиции. Но потом он решил, что вина Бахала и впрямь не столь уж велика — перестарался, бывает. Невеликого ума человек, об этом все знали. Кроме того, сам князь действительно имел неосторожность высказать вслух пожелание, чтобы недовольные старались держаться поодиночке. Да и кто будет заниматься арестом этого дурака, когда вся охрана занята подавлением бунта? И, постаравшись взять себя в руки, Даган проворчал:

— Заставь дурака богу молиться — он лоб расшибет! Что там сейчас происходит?

— Не знаю, владетель. Когда начался мятеж, я поспешил к тебе, чтобы быть рядом.

— А-а, порази тебя комета! Хоть что-то конкретное можешь сообщить?

— Могу. В столовой собралась вся команда — кроме медиков. Со мной было четыре человека. Думаю, что их уже смяли, но я приказал всем своим людям стянуться к столовой.

— Это я слышал! Давай быстро туда!

— Владетель, это опасно, — осторожно заметил Бахал. — Если им удалось разоружить тех, кто пришел со мной в столовую, то может начаться перестрелка. Я не возьмусь предсказать исход. Их слишком много.

— Ты хочешь сказать, что они могут захватить «Шторм»?!

— Я не могу гарантировать, что этого не произойдет, — подстраховался Бахал. И тут же слегка покрылся потом, сообразив, что и в самом деле не может этого гарантировать. Интрига, казалось, так хорошо просчитанная им, вышла из-под контроля. Он все-таки не смог увидеть всех возможных вариантов ее развития.

— С такими друзьями врагов не надо, — заметил Даган. — Пошли, посмотрим, что там делается.

Бахал открыл было рот, чтобы еще раз напомнить о возможной опасности, но сделать этого не успел — князь, обогнув его, скрылся за изгибом коридора, где и застыл. Дальше идти не было смысла — вход в столовую отсюда просматривался прекрасно, и у этого входа уже вовсю кипели страсти.

Четверо гвардейцев, пришедшие в столовую вместе с Бахалом, как и предсказал их начальник, были смяты и разоружены, бунтующая толпа, с оружием почувствовавшая себя намного увереннее, вырвалась наружу и сцепилась с подоспевшими охранниками. Теперь в коридоре образовалась натуральная куча мала. Единственным положительным моментом в которой было лишь то, что ни один из участников этой свалки не смел выстрелить, боясь попасть в своих.

Не стал стрелять и князь. Больше того, решив, что ему в этой потасовке делать нечего, он резко развернулся и зашагал прочь. Бросив, однако, через плечо: «Ступай за мной!», что оставляло Бахалу некоторую надежду — немилость владетеля будет недолгой.

Тем не менее, поспешая за князем, он не мог отважиться на вопрос — куда они направляются? И его любопытство оставалось неудовлетворенным до тех самых пор, пока тот не остановился у дверей каюты Ч. Там Даган угрюмо просверлил охранника взглядом:

— Объяви по коммуникатору, что, если бунт не прекратится, эти бродяги будут немедленно уничтожены.

— Какое верное решение, владетель! — Бахал почтительно округлил глаза. В самом деле, в складывающейся ситуации, когда по его вине, возможно, будет захвачено судно, более удачного выхода невозможно было придумать. Телохранитель, во всяком случае, лучшего не видел. Если бунтовщики победят — ему придет конец, как и князю. Вне зависимости от того, будут ли капуцины живы. Если же мятеж прекратится, то, скорее всего, владетель забудет о том, что все произошло из-за якобы неосторожных действий охранника. — Я думаю…

— Меня не интересует, что ты думаешь! — прорычал Даган. — Ты уже додумался до бунта в столовой! Поэтому просто делай, что я говорю. Они не захотят рисковать своими ненаглядными оборванцами. А если рискнут — пусть пеняют на себя. Я предупреждал, что бродяги — мои заложники, и в случае мятежа я не стану их щадить. Все, выполняй!

Бахал был слишком хорошо вымуштрован, чтобы сказать хоть слово в этой ситуации — даже если это слово будет в поддержку хозяина. Поэтому, оставив при себе все эмоции и — если таковые были — сомнения, он поспешил выполнить приказание. А Даган, проводив его тяжелым взглядом, толкнул дверь и вошел в каюту.

Капуцины спокойно трапезничали, словно все, происходившее на судне, их не касалось. Впрочем, с их точки зрения, так оно и было. При появлении князя они неторопливо, с достоинством поднялись и склонили головы в знак приветствия. При этом Даган не без раздражения заметил, что даже за обедом его гости не снимали капюшонов. Едва ли это было удобно, но, похоже, для капуцинов являлось очень важным соблюдать столь странную традицию.

— Ну что, талисманы? — криво усмехнулся Даган, обведя их недобрым взглядом. — Пришла пора использовать вас по прямому назначению. Вы готовы?

— К этому мы всегда готовы, — прозвучал спокойный ответ. Даган нахмурился. То ли капуцины не поняли скрытого смысла его слов, то ли в самом деле равнодушно относились к ожидавшей их участи?

— Прекрасно. Тогда потрудитесь следовать за мной.

Но прежде, чем они успели покинуть каюту Ч, коммуникатор голосом Бахала грозно проревел ультиматум:

— Внимание, бунтовщики и мятежники! Говорит начальник княжеской охраны. Немедленно прекратите свой бунт и разойдитесь по каютам! В противном случае мы уничтожим капуцинов. Повторяю: капуцины — наши заложники, и будут уничтожены, если вы сейчас же не сложите оружие и не разойдетесь по каютам!

Отдаленный рев ярости, долетевший в чрезвычайную каюту сквозь неплотно прикрытую дверь показал, что угроза была услышана. Оставалось только дождаться реакции, которую она вызовет. На всякий случай князь взялся за рукоять пистолета и обернулся к гостям «Шторма», которых он с такой легкостью перевел в разряд пленников, когда в ослепляющем порыве гнева забыл обо всех законах гостеприимства.

Предосторожность была напрасной. Если капуцины и испытывали какие-то эмоции, то это было надежно спрятано под глубоко надвинутыми капюшонами. Что до фигур, то они выражали полнейшую невозмутимость. Никто не попытался напасть на князя, когда было объявлено о возможной казни, никто даже не пошевелился.

«Как статуи!» — подумал Даган со смешанным чувством восхищения и ужаса. О себе он знал наверняка, что не смог бы так безучастно ждать собственной гибели. И не без сожаления понял, что при всем желании не сможет стать капуцином — духа не хватит. Утешало одно — вряд ли у него когда-нибудь такое желание возникнет.

— Идем! — проговорил князь и направился туда, где, по его предположению, процессию должен был поджидать Бахал.

Он не ошибся, найдя начальника охраны там же, где оставил. И не одного, а в компании двух гвардейцев. Те были в порванной одежде, с расцарапанными лицами. Один даже мог похвастаться рассеченной бровью, и оба тяжело дышали. Было видно, что они только что прибыли — и прибыли прямо с поля битвы. При всем при этом глаза их жарко блестели лихорадкой недавней драки, а лицо Бахала выражало такое явное торжество, что он мог бы обойтись вовсе без доклада. Тем не менее, не желая упустить возможность лишний раз напомнить о своей значимости и, для начала, слегка смягчить гнев повелителя, телохранитель отрапортовал:

— Мы победили, владетель! Они бросают оружие и расходятся по каютам!

— Это так? — Даган посмотрел на гонцов, справедливо предположив, что Бахал не мог быть очевидцем сего знаменательного действа, и желая получить подтверждение из первых уст. На Бахала такое явное небрежение произвело тягостное впечатление, и он прикусил губу.

— Да, владетель, — откликнулся один из гонцов. — После ультиматума кое-кто из них продолжал драться, но их скрутили свои же. Теперь у столовой, наверное, никого уже и не осталось.

— Какие замечательные талисманы мне достались, — Даган с усмешкой взглянул на капуцинов. Потом, насупив брови, перевел взгляд на Бахала: — А ты проследи, чтобы все разошлись по каютам. Потом организуй общее собрание на аварийной палубе. Да смотри, чтобы там опять не начался бунт! Доставляй людей небольшими группами. А с тех, кто уже доставлен, пусть глаз не спускают. Если начнутся беспорядки, ты мне за них лично ответишь! И запомни — в космосе, рядом с капитаном Хаддадом, всегда найдется место и для тебя.

Конец ознакомительного фрагмента.