Тайна трех государей

Дмитрий Миропольский (2017)

Величайшая тайна всех времён и народов уходит корнями в глубь веков. К ней прикасались библейские пророки и апостолы во главе с Андреем Первозванным, российские государи Иван Грозный, Пётр Первый и Павел, великие писатели и учёные, знаменитые воины и политики. Пока люди бились над её разгадкой, жернова истории перемололи не один народ и не одну империю. Теперь настало время избранных, которые откроют тайну всему человечеству и круто изменят ход мировой истории. Это случится в России, в Санкт-Петербурге. Здесь и сейчас.

До рассвета

Спросонья Мунин был похож на контуженую сову.

По крайней мере, Одинцов и Варакса, не сговариваясь, подумали об этом, стоя посреди гостиной и глядя на всклокоченного историка. А Мунин сел на диване и переводил похмельный взгляд с одного на другого, силясь понять: где он, как он сюда попал и кто эти немолодые мускулистые дядьки в облегающих футболках. Одинцова вспомнить удалось, но вот второй…

— Вы что, тоже? — спросил Мунин бритого наголо незнакомца, морщась от боли в висках.

— В каком смысле — тоже? — не понял Варакса.

— Тоже людей убиваете?

— Первые проблески сознания, — удовлетворённо кивнул Одинцов и двинулся на кухню.

— Я тоже, — подтвердил Варакса догадку Мунина, насупив косматые брови. — Ещё как тоже! Дневная норма: двоих с утра, двоих после обеда и двоих перед ужином. Суббота и воскресенье выходной.

— Господи, какая дичь, — вздохнул историк. — Скажите, когда я смогу отсюда уйти?

Мунин пошарил рукой по дивану в поисках очков, нацепил их на нос и снизу вверх посмотрел на бритоголового. Тот ответил:

— Видишь ли, маленький дружок, сам по себе ты меня мало волнуешь. Но если тебя сейчас отпустить, скоро здесь будут ненужные гости. Так что потерпи.

Мунин застонал и стиснул пальцами гудящий череп, в котором роились обрывки вчерашних воспоминаний. Одинцов протянул историку стопку виски.

— Это не просьба, это приказ? — скривился Мунин. — Как хотите, но меня стошнит.

— Соберись, — велел Одинцов. — Надо проглотить и удержать в себе.

Мунин с трудом проглотил и, помучившись, удержал. Соком запить отказался.

— Который час? — сквозь зубы спросил он.

— Пять тридцать семь, — Одинцов поцокал ногтем о стекло наручных часов. — Марш в ванную. Я тебе там полотенце положил, зубную щётку новую и футболку. Через десять минут завтрак. Время пошлó.

Глоток виски, а следом горячий душ сотворили чудо. За стол Мунин сел румяным и умиротворённым. Футболка Одинцова ниспадала с тощих плеч крупными складками, как древнеримская тога — в ней могли уместиться двое таких, как он. Забыв про несусветную рань, историк с аппетитом принялся уплетать богатырскую порцию сосисок с макаронами.

Молчание за едой нарушил Варакса.

— А скажи-ка мне, родное сердце, — поинтересовался он у Мунина, — вот ты пропал вчера среди бела дня, домой ночевать не пришёл… Когда тебя хватятся и начнут искать?

— Кто? — переспросил Мунин с набитым ртом.

— Да кто угодно, — Варакса пожал широкими плечами. — Родственники.

— Не, искать никто не будет, — историк помотал головой, продолжая расправляться с едой, — если только с работы. У меня же нет никого.

— Погоди, — нахмурился Одинцов, — что значит — нет?

— То и значит. Я детдомовский.

— Это хорошо, — некстати ляпнул Варакса. — В смысле, хорошо, что искать не будут… А живёшь ты где?

— Комнату снимаю.

— С хозяевами?

— Хозяева в отъезде, их вещи во второй комнате, она закрыта.

Одинцов предположил:

— Там уже побывали наверняка. И компьютер вывезли.

— У меня нет компьютера, — успокоил его Мунин. — Вернее, есть, но на работе.

Варакса выразительно посмотрел на Одинцова.

— Надо будет его почистить.

— А что там чистить? — Историк небрежно дёрнул плечом. — Там служебное только. Мои файлы и почта у меня на флэшке. В детдоме знаете, как говорили? Пóпа встала — место потеряла. Закон джунглей: что не при тебе — то не твоё.

— Это хорошо, — опять некстати вырвалось у Вараксы.

Одинцов поспешил перевести разговор на другую тему, чтобы загладить неловкость. Он кивнул на листы из папки, разложенные в гостиной по журнальному столику, креслам и по полу вокруг.

— Сам-то что со всем этим добром думаешь делать?

— Диссертацию напишу, — заявил Мунин, аккуратно вымазывая опустевшую тарелку кусочком хлеба. — Ну, когда проблемы закончатся… Они ведь закончатся?

Одинцов с Вараксой промолчали, а Мунин продолжил:

— Материала навалом, за годик можно управиться. В кандидатской сформулирую проблему, а потом в докторской предложу пути решения. Это ещё годик-полтора. Сейчас я вижу, что три монарха работали по какой-то программе. Если покопаться — станет понятно, зачем эта программа была нужна.

— Видать, не ты один покопаться хочешь, — заметил Одинцов. — Мы тут ночью тоже… Я вот чего не пойму. Допустим, царю, чтобы отнять у церкви землю, достаточно было издать указ.

Мунин чуть не подавился.

— Да ничего подобного!

— Вот именно, — поддержал историка Варакса. — Я всё-таки двадцать лет в бизнесе и докладываю: официальным путём, по закону отнять имущество непросто. Получаешь для начала спор хозяйствующих субъектов, суды и остальную хрень в придачу. Тем более, церковные земли — не какой-нибудь ларёк. Втихаря не отнимешь, и по доброй воле их тебе не отдадут. Цену вопроса прикинь! А тут, кроме денег, ещё и религия до кучи.

— Ясное дело, — согласился Одинцов, — и про землю плохой пример, но я не об этом. Отнять — всё же решение политическое. Юридическую базу подвёл, интригу дожал — и порядок. В папке сказано, что Иван, а потом Пётр и Павел сумели создать лучшую артиллерию в мире. Верно?

— А как это получалось? — продолжил он после кивка Мунина. — Ты пишешь, что русские пушки были лучше, стреляли точнее и служили дольше. Но тут законы с интригами ни при чём. Тут наука нужна. Технология нужна, производство, специалисты… Получается, три раза всё это появлялось ниоткуда? Ни у кого нет, а у наших вдруг — раз! — и есть?

Мунин отставил вылизанную до блеска тарелку и заявил:

— Я в артиллерии ничего не понимаю. Есть исторические факты. Пушки у Ивана Васильевича появились не вдруг. У него был дедушка — великий князь Иван Третий. Тоже, кстати, по прозвищу «Грозный». Он выписал из Италии мастера, Аристотеля Фиораванти. А старик Фиораванти был кто? — Историк многозначительно воздел палец. — Мурóль и пушечник нарочúт!

— Переведи, — потребовал Варакса.

— Так в летописях сказано, — историк почувствовал превосходство. — Слово «замуровать» знаете? Муроль — это строитель, архитектор. Фиораванти вообще-то московский кремль построил. Инженером он был гениальным. А ещё пушечником нарочитым — то есть знал, как пушки делать и как в бою применять. В общем, Иван Четвёртый Грозный доводил до совершенства то, что создал Аристотель Фиораванти ещё при его дедушке, Иване Третьем Грозном.

Одинцов, продолжая хозяйничать, налил кофе в большие кружки.

— Итальянец создал русскую артиллерию? — усомнился он. — Что это вдруг он не для своих, а для наших так старался?

— Со своими, по правде говоря, у него проблемы были, — сказал Мунин. — И вы напрасно ждёте от меня каких-то домыслов. Факты — пожалуйста. Но за язык тянуть не надо.

— Действительно, не наседай на парня, — Варакса повернулся к историку. — А ты мне лучше про Ивана Грозного растолкуй. Того, который Четвёртый. Царь, не царь… Мальчишка в двадцать лет набрался духу, чтобы разом все законы в стране поменять и с церковью переругаться — это как? Это что, власть у него такая была особенная? Или просто глупая смелость по молодости?

Мунин помедлил с ответом.

— Особенной власти не было, — сказал он. — И молодость ни при чём. Всё, что он делал, на удивление тщательно продумано. Каждый шаг выверен. Как и у Петра, и у Павла…

— Тщательно продумано, говоришь? — снова вклинился Одинцов. — Пётр ни с того ни с сего устроил столицу на самой границе. Это продуманное решение?! До Москвы тогда неделями добирались, а здесь — два шага. И Павел тоже красавец. Каждый день — новые дурацкие указы, над которыми смеялись все!

— Давайте не будем забывать, что Павел готовился стать императором не меньше тридцати лет, — холодно парировал Мунин, — и времени даром не терял. Вы же читали про него, наверное. Образованнейший и умнейший человек был! За тридцать лет всё расписал до мелочей, каждый шаг. Только ему приходилось очень спешить и на ходу адаптироваться к ситуации. Одному, в кругу врагов. Смеялись те, кто ненавидел его и не понимал великих замыслов. А сделать он успел — ой, как много! Что же касается Петра с его столицей… Не напомните, сколько раз враги захватывали Москву и сколько раз — Петербург?

Похоже, Мунин мстил Одинцову за вчерашние обиды.

— Ну, тогда я вам напомню, — продолжил он, не дождавшись ответа. — Такую защищённую Москву захватывали пять раз. Дважды — как столицу великого княжества: Батый в тысяча двести тридцать восьмом и Тохтамыш в тысяча триста восемьдесят втором. Ещё два раза Москву захватили как столицу Российского царства: Девлет-Гирей в тысяча пятьсот семьдесят первом и поляки в тысяча шестьсот десятом. И ещё разок в Кремле побывал Наполеон в тысяча восемьсот двенадцатом, когда столица уже переехала сюда, в Петербург. В город на самой границе, который ни разу не был взят врагом ни за те двести лет, пока он был столицей Российской империи, ни позже.

Одинцов почувствовал себя двоечником, а разошедшийся Мунин снова обратился к Вараксе.

— Вы нашли очень точную формулировку: Иван собрался с духом, чтобы начать реформы. И то же самое сделали Пётр и Павел. Именно с духом! Потому что если бы они опирались только на формальную власть, ничего бы не вышло. Слишком серьёзные были враги. Но за этой троицей стояло что-то ещё, какое-то знание…

— Знание — сила, — откликнулся Варакса.

— Вот-вот! Между прочим, это Фрэнсис Бэкон сказал, — обрадованный Мунин стал загибать пальцы, — а Бэкон был, первое — розенкрейцер, второе — англичанин и третье — современник Ивана Грозного. За каждым из наших царей стояло знание такой силы, что это чувствовали все. Неописуемую силу духа чувствовали. Даже не силу, а силищу! Не понимаю пока, откуда она взялась, но церковь и бояре отступили перед Иваном, которому было всего двадцать лет. И перед молодым Петром отступили. И перед Павлом, которого убить пришлось, потому что сломать не вышло. Вы знаете, что старообрядцы портреты Павла в красном углу держали, рядом с иконами? Можете себе такое представить?

Одинцов допил кофе и понёс кружку к раковине, ворча на ходу:

— Я смотрю, вы хорошо спелись. А мне пора. Не скучайте тут.

— Да уж как-нибудь, — ухмыльнулся Варакса. — Езжай.

— Поеду, когда мне твой новый друг пару слов напишет.

И Одинцов положил перед Муниным стопку бумаги.