Записки студента-медика. Ночь вареной кукурузы

Дмитрий Правдин, 2020

– Какой унылый видок, – громко нарушил молчание, царившее в автобусе – Рома Попов, коренастый, черноволосый семнадцатилетний юноша, сидевший в левом ряду салона у окна, что сразу за водителем, – неужели нам тут целый месяц чалиться? Но ему никто не ответил. Будущие студенты медики, а пока еще отправленная в колхоз бесправная абитура, не горели желанием шевелить языком в такой пропылённой духоте и вступать в сомнительные дискуссии. Не спасали пассажиров и открытые настежь окна: в салоне жутко пахло бензином и раскаленным железом – автобус внутри почему-то почти не охлаждался. Двадцать девчат и десять парней под присмотром пары серьезных с виду преподавателей с рюкзаками и спортивными сумками, в рабочей одежде неслись вперед, навстречу трудовому подвигу в колхоз «Красный пахарь».

Глава 1

Полуденная жара пошла на убыль, от бескрайних картофельных грядок по обе стороны дороги, закатанной в потрескавшийся асфальт, потянуло вечерней прохладой. Автобус с будущими студентами медицинского института бодро катил по осенней пыли «в колхоз». Чахлые рощицы, поля с пожухлой ботвой и серой рассыпчатой землей мелькали за окнами.

— Какой унылый видок, — нарушил царившее в автобусе молчание, Рома Попов, коренастый, черноволосый семнадцатилетний юноша, — неужели нам тут целый месяц мучиться?

Но ему никто не ответил. Будущие медики тряслись в жарком автобусе в пропылённой духоте, и разговаривать никому не хотелось. Не спасали пассажиров открытые настежь окна: в салоне пахло бензином и раскаленным железом. Двадцать девчат и десять парней в рабочей одежде с рюкзаками и спортивными сумками двигались навстречу трудовому подвигу в колхоз «Красный пахарь».

— А может и того больше, — неожиданно поддержал разговор хмурого вида водитель — пожилой усатый дядька в красной клетчатой рубахе. Похоже, он меньше всех страдал от жары. Из приоткрытого бокового окна освежающая воздушная струя точно била в его загорелую грудь.

— В смысле? — Рома оторвался от окна и посмотрел на покрытый кожными складками затылок собеседника.

— А без смысла, — ухмыльнулся шофер, — пока все не уберете, вас никто никуда не отпустит.

— Вот это все мы должны убрать? — абитуриент растерянно обвел рукой мелькавшие за окном поля.

Ребята оживились, в автобусе возник нездоровый гул. Не успевшие еще перезнакомиться между собой первокурсники очнулись от дорожной спячки, вызванной монотонным гудением двигателя и длинной дорогой. Их тон явно носил недружелюбный характер. Взбодрились и уставшие преподаватели: Максим Сергеевич Полоскун, ассистент кафедры инфекционных болезней — пухлый невысокий весельчак с аккуратной эспаньолкой на породистом лице и Виктор Сергеевич Мохнатов, ассистент кафедры факультетской хирургии — сорокалетний мрачного вида дядька, сухой и жилистый, с угрюмым гладковыбритым лицом.

— Товарищ, как вас там? — не выдержал Максим Сергеевич, — Вы чего нас заранее расстраиваете?

— Геннадий Михайлович я, а можно просто — Михалыч. Ничего я вас не расстраиваю, наоборот, подготавливаю к суровой правде жизни.

— И в чем же, по-вашему, правда? — продолжил инфекционист. — Нам сказали, что мы едем ровно на месяц. Вот сегодня, в понедельник 25 августа 1986 года начался отчет. Следовательно, 25 сентября мы убудем обратно.

— Убудете, если все уберете, — не моргнув глазом, продолжил беседу Михалыч. — А не уберете, тут уж извиняйте, придется остаться. В прошлом году студенты с пединститута к нам приезжали: тоже, вроде как, на месяц. А, мягко говоря, работали спустя рукава. Пришлось им еще на пару недель задержаться, до самых белых мух. А вы разве не в курсе?

— Нет, — Полоскун погладил холеную бородку, — первый раз слышу. Мы как-то с пединститутом не пересекаемся.

— А зря, — недовольно крякнул Михалыч, — они много чего могли бы рассказать.

— Вы нас тут не пугайте, у нас с первого октября начинается лекционная неделя.

— Макс, — толкнул его в бок, сидевший рядом Виктор Сергеевич, — не кипятись. У нас впереди вагон времени. Может, наоборот, еще раньше уедем. А ты тут уже преждевременную панику наводишь.

— А вот раньше, хе-хе, — улыбнулся водитель, — вряд ли удастся уехать.

— А если дожди вдруг затянут? — крикнул кто-то из студентов, — Ведь в дождь, никто картошку не копает.

— Не копает, — согласился Михалыч, сбавляя скорость перед небольшой ямой, — не переживайте — в колхозе работа всегда найдется. К примеру, в овощехранилище. Картошку мало убрать, ее еще и отсортировать нужно, просушить и засыпать на хранение.

Симпатичная девочка с умненьким личиком в новой спортивной форме, сидевшая впереди преподавателей, отложила сумку.

— А я по телевизору смотрела, что сейчас в колхозах и совхозах почти все механизировано. И роль человека в уборке и обработке урожая, в том числе и картофеля, сведена к минимуму.

— Это где ты такое смотрела?! — водитель обернулся, оторвав глаза от дороги.

— По телевизору, — улыбнулась абитуриентка. — Не помню, как передача называлась, кажется, «Сельский час».

— Не знала, Маша, что ты такие передачи смотришь, — фыркнула ее соседка справа.

— А что, интересная и познавательная передача. Я же знала, что нам предстоит в колхоз ехать, после того как в институт поступим, и решила ознакомиться, что к чему. Я же в деревне никогда не была и корову только видела только по телевизору.

— Да-а-а, много мы с такими помощниками наработаем, — поморщился Михалыч. — Корову они по телевизору видели, и то, что весь процесс сборки нового урожая механизирован, узнали случайно. С какой стороны к грядке подойти не знают. Да сроду в нашем колхозе все руками собирали. Ручонками вот этими! Картофелекопалка только рядки вам подкопает, а следом становишься на четвереньки и пошел в ведра картоху метать, а дальше в машину ее ссыпаешь. Вот вам и вся механизация. Да, есть еще сортировка на овощехранилище. Она вроде как автоматически все делает. Только ломается часто. А ремонтировать у нас не спешат. А и зачем? Если каждый год студентов к нам присылают.

— Зачем вы так? — инфекционист посмотрел на крутящего баранку Михалыча, — многие наши ребята городские, про крестьянскую работу только понаслышке знают. Но они, вообще-то, в медицинский поступили, а не в сельхозинститут. И не виноваты они, что их тащат к вам на помощь.

— Ага, — скривился Михалыч, переключая рычаг скоростей, — жрать-то мы все горазды, а как это достается…

— Ну, знаете, — возмутилась Вика Глазова, — если бы нам не грозили отчислением за ваш колхоз, то никто бы сюда из нас и носа не показал. Я, между прочим, на врача пошла, учиться, а не в поле вашем грязь месить. Если у нас все рванут в деревню работать вместо учебы, то кто же вас лечить, потом станет.

— Вика, прекрати, — одернул ее Максим Сергеевич, — партия сказала надо — комсомол ответил — есть! Ты же комсомолка?

— И что с того? Поэтому я должна целый месяц, или как нас тут обрадовал уважаемый водитель, и того больше, на картофельном поле себе грыжу зарабатывать. Мне-то это зачем?

— Девушка, да не расстраивайтесь вы так, — улыбнулся Михалыч, — У меня внучка ваша ровесница, ей тоже семнадцать исполнилось, в этом году в Питере в Политех после десятилетки поступила, так их тоже сейчас в колхоз отправляют. Просилась, чтоб к нам в деревню послали, не разрешили. Сказали, что по месту учебы надо в колхоз ехать.

— Михалыч, а вы серьезно говорили, что мы все это, — Виктор Сергеевич кивнул в сторону окна, — должны будем убрать?

— Да, не, это вы убирать совсем не станете. Это земли колхоза «Красное знамя», а до нашего «Красного пахаря» еще минут сорок. У нас и места красивше и земля помягше, и даже лес и озеро имеются. Можно грибы собирать и рыбу удить, если, конечно, у вас силы останутся. А в «Красном знамени» — одни поля и леса нет совсем.

— И что мы, по-вашему, с этой рыбой и грибами делать будем? — удивился Рома. — Где жарить?

— А, ну да, ну да, — смутился Михалыч, — это я погорячился. Вам и грибы пожарить-то негде.

— А, правду говорят, что ваш колхоз миллионер? — проявил осведомленность тоненький бледный мальчик в больших очках и наружностью ботаника Павлик Прохоров.

— Миллионер, — кивнул Михалыч, — точно миллионер — два миллиона государству должен.

— Как так? А я в газетах читал, что он один из передовых колхозов области.

— В передовых, по долгам.

— Так получается, что мы у вас ничего не заработаем? — приуныл Павлик.

— А ты что, еще и заработать в колхозе собрался? — тряхнула двойным подбородком Вика Глазова, с жалостью посмотрев на «ботаника».

— А почему бы и нет? Нам же должны за нашу работу какие-то трудодни, или как там сейчас называется, начислять? У меня старший брат два года подряд ездил в колхоз, так на мотоцикл себе заработал.

Красивая девочка Маша Старцева вновь блеснула знаниями из телевизора:

— Да, я тоже слышала в одной передаче, что студентам полагается заработанная плата. Не такая как у вас, потому как наш труд не квалифицированный, но он тоже должен оплачиваться.

— Ну, во-первых, вы еще никакие не студенты, — покосился на нее многоопытный Михалыч, — вы еще колхоз сначала переживите. А во-вторых, насчет оплаты поговорите с председателем колхоза, может, он вам что-то и заплатит. Вычтет за питание, за проживание, за спецодежду, а что останется, то ваше. Вот в прошлом году студенты из пединститута ничего не заработали, еще и должны колхозу остались.

— Как это должны? — поправил сползшие на кончик носа очки Павлик.

— А вот так: больше проели, чем заработали. Картошки мало собрали. Вон позапрошлый год были студенты из технологического института, те хорошо заработали. Правда, среди них половина деревенских ребят оказалась. Те с детства к нашему труду приучены. А у вас деревенских много?

— Я из деревни. Я, — послышались тихие голоса с задних рядов.

— А я из поселка, но мы тоже картошку сажаем, — гордо произнес один высокий рыжий мальчик с оттопыренными ушами, но увидев насмешливые взгляды в свою сторону, быстро стушевался и замолчал.

— Что и требовалось доказать, — покачал головой Михалыч, — три человека. А остальные картошку только в магазине видели. Ну, о чем тут говорить?

В салоне повисла неловкая пауза. За окном тем временем поля закончились.

— Почти приехали, — Михалыч свернул с дороги вправо к выросшему, словно из-под земли населенному пункту, — вот наша деревня Петровка.

— Большая деревня, — крепкий, короткостриженый парень ткнул пальцем в окно, — даже трехэтажки имеются.

Четыре трехэтажных дома из белого кирпича с телевизионными антеннами на крышах находились на въезде в деревню. Толком рассмотреть ничего не удалось из-за столба пыли, выбитой колесами обогнавшего их автобус новенького молоковоза.

— Ах ты, Серега, язви тебя в душу, — выругался Михалыч и со всей силы надавил на клаксон, издав душераздирающий затяжной звук: «би-и-и-и-и». Но Серега не остановился, а попылил дальше, громыхая пустой желтой цистерной с синей надписью «Молоко». — От же паразит какой, на вечернюю дойку опаздывает и теперь несется как угорелый! Ну, я ему задам, бандиту, когда поймаю, — Михалыч погрозил «набитым» от долгого вращения жесткого руля кулаком и сбросил скорость.

— Весело тут у вас, — громко произнес кто то.

— Страда, — Михалыч, вглядывался в дорогу. Когда пыль осела, он прибавил скорость.

Тем временем автобус подрулил к двухэтажному чистенькому деревянному зданию, обшитому снаружи синей вагонкой. Рядом с крыльцом висела покрытая стеклом табличка, где сообщалось, что здесь находится правление колхоза «Красный пахарь».

— Ребята, я вам вот что скажу. Выбирайте себе командира отряда, чтоб был толковый и рассудительный парень, чтоб разбирался в деревенских особенностях. И пускай он контролирует всю работу: сколько вы машин картошки за день собрали. Если придется потом в овощехранилище работать, сколько ее отсортировали, сколько засыпали. Ну и так дальше. И главное, записывайте номера машин, с которыми будете работать. Потом в конце рабочего дня здесь у председателя или кто его заменять будет, сверяйте с нарядами. Главное записывайте все номера машин.

— А для чего это нужно? — спросил Максим Сергеевич. — Что-то я не очень понимаю?

— Да чтоб вас не облапошили с оплатой, чудак-человек, — впервые за всю дорогу Михалыч душевно улыбнулся.

— Ясно! — воскликнул инфекционист. — Спасибо вам, Михалыч, за добрый совет! Только кого же мы изберем на роль командира отряда? Ребята же между собой почти незнакомы. Может, кто предложит?

— Предлагаю назначить меня, — без ложной скромности оживились девчонки. — Меня!

— Вика, — Полоскун посмотрел на одну из них, — посмотрел впереди себя — а ты что, из деревни?

— Еще чего! — фыркнула Вика. — Всю жизнь в городе прожила, а разве по мне не заметно?

— Заметно, поэтому я и спрашиваю, чего вдруг ты свою кандидатуру предлагаешь, хотя о деревенской жизни не имеешь ни малейшего представления. Вон Маша Старцева, — инфекционист подсмотрел список, лежащий у него на колене, — тоже городская, но она хотя бы «Сельский час» смотрит. А ты ни сном, ни духом в сельском хозяйстве.

— А я всегда была лидером: вначале председателем совета дружины школы, а после секретарём комитета комсомола школы. И тут в институте, думаю, стану старостой или, как правильно говорить?

— Старостой, — кивнул Максим Сергеевич, обводя взглядом готовившихся на выход абитуриентов, — но здесь это не поможет. В теме надо быть. Парень, вот, как тебя?

— Александр Твердов.

— Так, Твердов! — улыбнулся Максим Сергеевич, еще раз посмотрев на список. — Ты же еще говорил, что Петровка большая деревня?

— Говорил.

— Ты сам, откуда родом? Ну, из какой местности: городской, деревенский?

— Я из поселка. Если вы имеете ввиду сельскохозяйственные навыки, то они у меня есть. У родителей был большой огород, и в школе нас, начиная с восьмого класса в подшефный колхоз отправляли. У меня это колхоз уже четвертый по счету.

— Ну вот, как раз то, что надо! Парень, я вижу, ты серьезный, о картофеле, знаешь не понаслышке.

— Вы что, меня предлагаете в председатели, тьфу, как его?

— Командиры. В командиры отряда выдвигаю, — улыбнулся Максим Сергеевич.

— Ну, я как-то не готов, — замялся Твердов. — Никогда, знаете ли, не был командиром.

— Вот, он не был и не желает, а его все равно выдвигают, — со злостью заметила Вика Глазова.

— Так, ребята, есть еще другие кандидатуры? — поинтересовался Максим Сергеевич. — Нет? Тогда давайте голосовать, а то нас уже ждут, — он бегло глянул в сторону крыльца, где рядом с Михалычем стояли рядом два загорелых человека и курили, пуская серый едкий дым.

На улице стояла удушливая безветренная погода. Один курильщик был одет в серый пиджак и мятые брюки (так обычно бывает, когда человек часто и подолгу сидит), другой — в застиранный военный камуфляж и вельветовую кепку.

— Других кандидатур нет, — за всех ответил бойкий Рома Попов и подмигнул новоявленному командиру отряда.

— Нет так нет, давайте голосовать! — энергично произнес Полоскун и первым поднял руку. — Единогласно! Поздравлю! Так, хватит рассусоливать, командир отряда Александр Твердов. Все, ребята, давайте на выход, нас уже местное начальство заждалось.

Вика едва не задохнулась от возмущения, но переборов волну негодования, молча выдернула из-под сидения свою красную сумку и поплелась на выход. Вылезла она из автобуса самой последней. К тому времени ребята уже собрались возле крыльца правления и, тихо переговариваясь между собой, слушали.

Человек в сером костюме и галстуке оказался не председателем колхоза, как многие подумали, а парторгом: вторым человеком в «Красном пахаре», Юрием Ильичем Ендовицким. Ни одно мероприятие не проходило без его непосредственного участия. А тут приезд целой команды помощников в виде трудового десанта из медицинского института в составе 32 человек, включая преподавателей.

Плотный лысоватый человек лет сорока с противной улыбкой на гладко выбритом лице, не думал о многом. Его тайные помыслы были всегда просты и прямолинейны: все держать под контролем, но самому при этом не работать, ладить с начальством и обеспечивать цензуру среди работников, представляя руководящую и направляющую роль коммунистической партии в отдельно взятом колхозе.

А вот человек в камуфляже, Николай Кузьмич Савин, как раз и являлся местным председателем. Лет пять назад вышедший в отставку военный, уроженец этих мест, в свои пятьдесят с копейками полон сил и энергии. Сухой, поджарый, роста выше среднего, он походил на неутомимого гончего пса. Все его движения руками при разговоре, подёргивание плечами, переминание с ноги на ногу, выдавали в нем желание сорваться с места и бежать немедленно по колхозным делам.

Председатель колхоза кратко, без предисловий объявил, что жить они будут в обычных деревенских домах, причем мальчики и девочки раздельно. Преподавателей определили к Поликарповне, которая уже выделила в своих трехкомнатных хоромах для приезжих комнату с отдельным входом. Мальчишкам предоставили обычную деревенскую избу со снесенными внутри перегородками, девчонкам досталась изба, стоящая в двадцати метрах, большего размера. Удобства, как и положено в деревне, были во дворе.

Любопытно, что жилище Сергеичей, так деревенские по-свойски окрестили преподавателей, Максима Сергеевича и Виктора Сергеевича, отстояло от домов абитуриентов на добрую пару километров. То есть выходило, что бойцы отряда проживали на одном краю деревни, а их непосредственные руководители на другом. И получалось, что ночью ребята оказывались практически без надзора и были предоставлены сами себе. Лишь командир отряда — Александр Твердов, которого уже нарекли промеж себя «Председателем», формально оставался местным начальством.

Савин своей властью распорядился, чтоб первокурсникам выдали спецодежду: резиновые сапоги, куртки и сапоги, вязанные крепкие перчатки. Все имущество следовало получить на колхозном складе под роспись. Кроме того, в дом к девочкам и мальчикам поставили по черно-белому телевизору.

— Спрос, если раскурочат, с тебя, — Савин похлопал по плечу Твердова, — Антенны на крыше есть, кабель протянут. Надеюсь, соображения хватит, как подключить.

Колхозная столовая располагалась в просторной избе, рубленой из сосновых бревен с побеленной печью и десятком столов в два ряда под голубенькими клеенками. На широком деревянном прилавке были выставлены испеченные тут же плюшки и ватрушки с творогом. Большие просторные окна, с ситцевыми занавесками и вкусные запахи от приготовленных блюд, добавляли домашней обстановки. Над всем царили краснощекие девушки с картин Кустодиева: Марина и Ольга — обаятельные хохотушки.

Язык не поворачивался назвать это уютное место «столовой». Вся еда приготовлена с любовью и казалась необычайно вкусной. Особенно радовало неожиданно большое количество мяса. Не того резинового, долгожующегося, как в городе, а именно Мяса: сочного, мягкого и ароматно-сытного.

После получения спецодежды закинув вещи в свои новые дома, под руководством парторга Ендовицкого проголодавшиеся первокурсники отправились на ужин. Гуляш с густым подливом, картофельное пюре на настоящем молоке, душистый хлеб, испеченный в местной пекарне и огромное количество плюшек и ватрушек с терпким черным чаем подняли настроение даже у самых отчаявшихся бойцов отряда.

— Ребята, не стесняйтесь, кому добавки? — с улыбкой предлагали Марина и Ольга.

Вывалились на улицу абитуриенты с огромными животами и довольными физиономиями.

— Эх, сейчас бы соснуть минут шестьсот, — мечтательно произнес разомлевший Максим Сергеевич.

— Это еще успеется, — холодно оборвал его парторг, — надо решить еще один весьма актуальный вопрос.

— Что еще за вопрос? — напряглись без пяти минут студенты. — Неужели прямо сейчас нас на работу погонят?

— У нас на работу не гонят, — ответил второй по значимости человек колхоза «Красный пахарь», — а цивильно отвозят на автомобилях. И потом, уже ночь на дворе. Все работы для вас начнутся завтра с утра. За вами в восемь часов заедет наш колхозный автобус, он и отвезет вас вначале на завтрак, а затем сразу в поле.

— Так, а что тогда? — с интересом посмотрел на него Виктор Сергеевич. — Ребята, знаете ли, устали, три часа в автобусе по такой жаре тряслись. Еще надо определиться с ночевкой.

— О-о, — расцвёл парторг, — это не отнимет у вас много времени. Надо определиться со временем подъёма флага.

— Подъемом чего? — чуть не поперхнулся дожёвывавший на ходу ватрушку с творогом Павлик Прохоров. Несмотря на свою ужасающую худобу, он обладал хорошим аппетитом.

— Флага, флага, вы не ослышались, — ответил парторг. — У нас существует традиция: все студенты, что приезжают к нам на картошку, свой новый трудовой день начинают с подъёма флага под гимн Советского Союза. Флагшток надежно вкопан в землю возле ваших домов, а сам флаг и кассету с записью гимна я передам командиру отряда. Надеюсь, магнитофон у вас имеется?

— А если нет, то что? — с вызовом поинтересовался Миша Пакетов, по кличке «Пакет», отчаянный парень, в свое время завсегдатай детской комнаты милиции. В институт он поступил исключительно по прихоти своей мамы, главного акушер-гинеколога города. Она почему-то решила, что ее мальчик должен непременно стать врачом.

— Тогда вам придётся перенести ваш подъем на шесть утра, когда гимн играют по радио. Радиоточка в ваших домах оборудована.

— Странно, — переглянулись между собой Сергеичи.

— А чего странного, — парторг посмотрел на абитуру тяжелым взглядом, — подъем флага символизирует начало нового трудового дня и настраивает, так сказать, на трудовой подвиг. Дисциплинирует, в конце концов.

— А без этого никак нельзя? — поморщился Полоскун.

— Да, вы что? — впервые за все время знакомства Ендовицкий перестал улыбаться. — Как можно? Это незыблемая традиция нашего «Красного пахаря». Все студенческие отряды, что приезжали к нам, до вас ее активно поддерживали. Не вижу смысла прерывать. Это же еще и политическое дело.

— Максим Сергеевич, — загорелись глаза у бывшего комсомольского лидера Глазовой, — это же так здорово: начинать новый день под подъем флага и гимн нашей страны.

— Особенно в шесть утра, — пробурчал Сергей Пахомов, больше известный в определённых кругах как «Пахом».

У Пахома папа — доцент в мединституте на кафедре патологической физиологии, который мечтал видеть, как его сынок, стоя рядом с ним, работает с подопытными кроликами. Сынка же, по большей части, воспитывала улица и ему давно уже была уготована судьба закоренелого рэкетира. Но в среде правильных пацанов тогда еще было принято уважать мнение предков, хотя бы формально, и оттого Пахом, скрепя сердце, поступил в мединститут. Парень он не глупый, начитанный, поэтому с лёгкостью сдал вступительные экзамены. Тем более являясь действующим чемпионом города по боксу в среднем весе и заслужив мастера спорта, Пахом представлял повышенный интерес для кафедры физвоспитания, активно боровшейся за престиж своего ВУЗа.

— А ты что, сюда спать приехал? — резанула его гневным взглядом Вика.

— Что ты, разумеется, работать: вкалывать до посинения во благо нашей великой Родины! — усмехнулся Пахом.

— Ой, ща расплачусь от умиления, — Пакет знал о Пахоме не понаслышке, — Сережа Пахомов — ударник коммунистического труда. Может, ему еще и медаль за ратный труд вручат, а, товарищ парторг?

— Ну, медаль не медаль, — сделал важное лицо Ендовицкий, — а почетную грамоту выпишем при условии вашей отличной работы. Подчёркиваю — отличной.

— Я буду очень стараться! — выпятил накачанную грудь вперед Пахом.

— Пахомов, прекрати кривляться, — поморщилась Вика, — не разлагай дисциплину.

— Ой, только не это, я вас умоляю, — уже отрыто веселился боксер, — только не в терновый куст.

— Так, все! — неожиданно гаркнул стоявший чуть в стороне Виктор Сергеевич. Он в свое время пять лет работал хирургом на тюремной больнице и не понаслышке знал, то, что другим знать не положено, а потому мог грамотно общаться с разномастной публикой. Сейчас он на корню зарубил глумление юных экс-хулиганов. — Раз здесь принято по утрам поднимать флаг, то мы тоже будем. Поддержим традицию.

— И опускать, — кивнул парторг. — Да, утром подъем флага, вечером его спуск.

— И тоже под гимн? — почесывая кончик носа, поинтересовался новоявленный командир отряда.

— Разумеется! — подтвердил свежей широчайшей улыбкой Юрий Ильич. — Под гимн. Так что там с магнитофоном?

Магнитофонов оказалось целых три. Два у парней: у Леши Макарова, веселого и бесшабашного парня из славного северного города Магадана, отчаянного рокера, и Коли Назарова, жителя знаменитого Комсомольска-на-Амуре, любителя советской и зарубежной эстрады, правда, больше зарубежной. И один магнитофон оказался у Нади Веселовой — жительницы областного центра, обожающей в любое свободное время танцевать. После непродолжительных дебатов сообща приняли решение, что гимн Советского Союза станут прокручивать на магнитофоне магаданца Макарова. Все же его новейший «Элегия 301» куда лучше воспроизводила звук относительно стареньких аппаратов «Соната 211» и «Томь 303», принадлежавших остальным магнитофоновладельцам.

Уже глубокой ночью, ближе к полуночи, первокурсники в сопровождении парторга, наконец, добрались до своих спальных мест и попадали на железные кровати, заправленные шерстяными солдатскими одеялами. Приятно удивило чистое постельное белье.

В строю остались самые стойкие и те, кому по должности полагалось оставаться на ногах: оба преподавателя, командир отряда Саша Твердов, боксер Пахомов и Вика Глазова. Привязав флаг к флагштоку Ендовицкий, подсвечивая себе карманным фонариком, потянул за капроновую верёвку на себя, и красное полотнище устремилось куда-то вверх.

— Эх, не видно, — с досадой сказал парторг, продолжая одной рукой тянуть веревку с привязанным символом, другой держать гаснущий прямо на глазах электрический фонарик, — еще и батарейки сели. Невесть откуда-то налетевшие непроницаемые облака затянули все звездное небо, скрыли желтую луну.

Товарищ Ендовицкий, гляньте, у вас флаг назад возвращается, — ткнул пальцем в сторону флагштока командир Твердов.

— Ох, ты! — беззвучно ругнулся Юрий Ильич, — узрев, как из чернильной темноты к ним медленно движется сверху алый стяг. — Перекрутил. И, как назло, ветра нет, флаг не развевается.

— А что, другого освещения нет? — прыснул в кулак Пахомов.

— Там над крыльцом есть, но лампочки перегорели, забыли заменить. Завтра исправим. Давайте еще раз попробуем. Подержите кто-нибудь фонарик.

— Юрий Ильич, нам все ясно, — выступил из темноты Полоскун, отмахиваясь сорванным листом лопуха от назойливых комаров, — пора закругляться, нам еще с Виктором Сергеичем надо до своего жилья как-то добраться.

— Я вас провожу, — громко хлопнул себя по шее парторг, убив сразу несколько жирных рыжеватых комаров, приступивших пить его горячую кровь верного ленинца, — вначале надо же убедиться, что флаг поднимается до самого верха.

— Юрий Ильич, раз флаг вернулся назад, то он, выходит, сделал полный оборот. Веревка же по кругу ходит, — высказал своё соображение Пахомов.

Через незашторенные окна стоявших неподалеку домов абитуриентов лился слабый свет. В его лучах можно было рассмотреть, как на лице парторга отображается мыслительный процесс. В какое-то мгновение показалось, что его голова взорвется, распираемая происходящей в ней борьбой.

— Возможно, — выдохнул Ендовицкий, снова протянув руку к веревке на флагштоке, — но проверить еще раз не мешает.

Еще дважды парторг заставлял символ Советского государства взлетать в темноту и с тихим шуршанием возвращаться на исходную. Но как он там, в вышине, гордо реет над деревней Петровкой, увы, не разглядел.

— Так, все, товарищ Ендовицкий, — молчаливый хирург Мохнатов больше не мог смотреть, как неутомимый парторг в третий раз потянулся к капроновой веревке флагштока, — довольно играть. Ребятам спать пора, да и нам тоже. Утром уже разберемся.

— Точно разберетесь? — Юрий Ильич выключил уже совсем едва тлевший фонарик и повернулся к говорившему.

— Разберемся!

— Так вас же не будет. Или вы придёте на подъем флага? Я, сам лично, приду, проверю.

— С флагом и с гимном мы совладаем, — махнул рукой Пахомов, — вы нам лучше скажите, где здесь у вас туалет и вода, чтоб помыться?

— Туалет там, — парторг показал в сторону выступавшего из темноты сооружения, похожего на сарай, а мыться вот здесь, — его рука показала на забор из дощатого штакетника с заострённым верхом, разделявшим женский и мужской дворики. При слабом оконном освещении тускло блеснули прикрученные к забору умывальники. — Вода в колодце, что за углом. Тут где-то во дворе железная печка стоит, и дрова в углу сложены. Растопите ее, нагреете воды, если холодная вас не устраивает.

— Простите, а что, девочки и мальчики в один туалет должны ходить? — изумилась Вика, все это время внимательно следившая за героическими потугами парторга.

— А что делать, — пожал он плечами, — издержки деревенской жизни. Но вы не отчаивайтесь, он разделен на кабинки.

— Кто он? — чуть не плача спросила Вика, снимая с себя гроздья комаров.

— Туалет! — почти выкрикнул парторг и вновь устремил свой взор на почти растворившийся в темноте флагшток.