Мастер клинков. Начало пути

Дмитрий Распопов, 2011

Если бы вам сказали, что через год вы станете бароном? Если бы намекнули, что вы будете участвовать в дворцовых интригах крупного королевства? Если бы пообещали, что вас примут у себя гномы? Если бы утверждали, что вы будете управлять своими замком и деревней? Что бы вы ответили?

Глава 4. Барон Максимильян

Как ни странно, но барон Крон, теперь уже мой приёмный отец, поступил удивительно верно. Подписанные бумаги, утвердившие моё официальное звание преемника барона, давали нам всем три года отсрочки. Никто не решился бы нарушить королевский указ, запрещающий вызов на дуэль несовершеннолетних, — это каралось очень строго.

Солдаты герцога уехали ни с чем, а я с разрешения барона остался ночевать в кузне.

На следующее утро у нас с ним состоялся разговор, после которого моя судьба определилась на несколько ближайших лет. Барон ещё раз предупредил, что лучшим выходом для меня будет остаться в замке и учиться владению мечом, так как теперь моей жизни угрожала серьёзная опасность — герцог мог решить не дожидаться трёх лет, а через поставных лиц организовать мою гибель, от рук лесных разбойников например.

Барон серьёзно был озабочен моей безопасностью, поскольку, имея официального преемника, мог теперь чуть менее опасаться за свою жизнь. Также он отметил, что у меня будет больше шансов узнать хоть что‑то о магах после совершеннолетия в столице королевства. Как новоявленный барон, я обязан буду прибыть в королевский дворец и присягнуть на верность сюзерену, поскольку над бароном Кроном не было иной власти, кроме власти короля.

Свою клятву верности барон принёс на поле битвы именно королю, когда тот сделал из мало кому известного оруженосца барона Крона. Производство в рыцари состоялось после того, как король самолично увидел оруженосца, возглавившего отряд панцирников своего павшего господина и спасшего от гибели целый полк королевской конницы.

Поэтому после боя король лично произвёл героя в рыцари и наделил его землёй. Следующие походы, уже в качестве рыцаря и главы небольшого отряда, набранного из ополчения деревень, позволили ему добраться до наследуемого титула барона.

Правда, когда закончились войны и походы, барон был уже стар, и вместо ухаживаний за холёными и неприступными женщинами‑дворянками его вполне устраивали ласки служанок. Поэтому годы шли, а барон так и не обзавёлся наследниками, вследствие чего на его земли положил глаз герцог Нариг, сначала выкупая, а потом просто отбирая их у барона.

Насколько барон был хорошим воином, настолько плохим он оказался управленцем, и вскоре от него сбежали последние наёмники, которым он задолжал плату. С тех пор солдаты герцога и его вассалов творили на землях барона что хотели, а тот ничего не мог с этим поделать.

Сейчас в замке проживало всего пять человек вместе с бароном, да в последней деревне осталось тридцать пять домов с парой сотен жителей, которые обрабатывали свои поля и поля барона. Денег с продажи пшеницы едва хватало на мелкие нужды, в основном всё хозяйство велось тут же, в замке.

Самый большой доход давал заложенный когда‑то давно фруктовый сад, сейчас именно он спасал положение, так как у барона свежие фрукты покупал перекупщик и перепродавал куда‑то ещё. На эти деньги существовал сам барон и трое его слуг: Гран, повариха Марта и горничная Герда (она же по совместительству любовница барона).

На мои расспросы о гноме‑кузнеце жители замка, все как один, отзывались с крайним почтением. Спустя месяц проживания в замке я понял почему: вся округа знала о мастере и несла к нему на ремонт сломанную утварь, вела подковывать лошадей. Мастерство безрукого кузнеца было настолько велико, что слух о нём прокатился далеко за пределы баронства. Можно было сказать, что мастер Дарин был второй по прибыльности статьёй доходов баронства, именно поэтому на него все молились и надеялись, что никогда не наступит день, когда он решит покинуть барона. Ведь его постоянно приглашали к себе другие дворяне, которые ради встречи со старым мастером проезжали большие расстояния.

Но гном был непреклонен: когда‑то барон вытащил его из рук палача, и гном последовал за своим спасителем, оставив свой род. Что случилось тогда и как гном потерял руки — было величайшей тайной, которой ни гном, ни барон не делились ни с кем. Вот и ходили слухи один невероятнее другого.

Именно потому, что гном приносил доход своим ремеслом, он считался просто гостем барона, которому платили за работу, хотя на самом деле именно он был кормильцем всего замка. Эти сведения я вытянул из Грана, пока барон занимался с солдатами герцога.

Я потянулся и скривился, всё же спать на сырой земле — то ещё удовольствие. Я зевнул, поднялся с земли и сразу встретился взглядом с разъярённым гномом. Не давая ему раскрыть рот, я на местном языке сказал:

— Мастер Дарин, кузня — это единственное место в замке, где нет клопов и мышей.

Гном сначала недоумённо на меня посмотрел, потом расхохотался и с такой силой стукнул меня по спине, что я кубарем улетел под наковальню. Гном засмеялся ещё сильнее и, когда я, злой как чёрт, вылез из‑под наковальни, ответил:

— Просто невероятно, я знаю тебя второй день, а ты уже успел меня удивить и рассмешить.

— Ничего не вижу в этом смешного, — пробурчал я, поводя плечами: рука у кузнеца была как кувалда.

— Слышал я, ты будешь новый хозяин замка? — спросил он меня, прищурившись.

— Ага, — пробурчал я, ещё злясь на него, — и ваш новый подмастерье.

Гном снова захохотал, наклоняясь вперёд, при этом он, фыркая, произносил:

— Барон‑подмастерье.

— Что вы скалитесь всё время, — взбесился я, — может человек хотеть приносить пользу?

Гном после моих слов заржал ещё сильнее и едва не упал, но успел прислониться к горну. Я стоял, злобно кусая губу в ожидании, пока он нахохочется.

— Ну, малыш, давно я так не смеялся, чуть ли не со времён Гаракской битвы, — сказал гном, немного успокоившись. — Чтобы человек, вчера ставший наследником барона, захотел стать полезным, да ещё и столь оригинальным способом — став подмастерьем, — такого нет даже в самых смешных сказках. Ладно, человек, — сказал посерьезневший гном, протягивая мне протез с клещами. — Будем знакомы, Дарин, сын Дарта.

— Сэр Максимильян, — ответил я, пожав металлические клещи, — можно просто Макс.

Гном отпустил мою руку и сказал:

— Кстати, небольшое правило. То, что ты барон, вовсе не даёт тебе поблажек. Буду гонять как последнего гнома.

Я уныло кивнул:

— Почему‑то я так и подумал.

Гном снова зашёлся в смехе:

— Если кузнеца из тебя не получится, то уж странствующий комедиант — вполне. После барона‑подмастерья я ничему не удивлюсь. — Гном наклонился ко мне и сказал на ухо: — Лучше не рассказывай никому, что говоришь на гномьем языке, может возникнуть куча проблем, разговаривай со мной на шаморском.

Я удивлённо кивнул.

Уже вечером, когда я перетащил одну из скамей в кузню и лёг спать на столь непривычную кровать, я стал думать, почему вообще пошёл в подмастерья. Ведь я теперь почти барон и могу просто ничего не делать, денег у барона хоть и мало, но на жизнь хватит. Уже засыпая, я так и не смог ответить на этот вопрос. Что‑то внутри просто влекло меня к кузне помимо моей воли.

— Максимильян, — разбудил меня голос барона, — почему ты отказываешься спать в комнате, которую я тебе выделил?

Открыв глаза я увидел барона, недовольно на меня смотревшего.

— Господин барон, — ответил я быстро, — мне тут нравится, нравится запах металла, угля. Да и тепло тут ночью.

Не отвечать же барону, что в замке полно крыс и клопов, даже кровать, которую мне принесли из запасов самого барона и застелили не первой свежести простынями, кишела этими кровососами. Не привыкший к ним, я тогда так и не смог заснуть, решив на лето поселиться в кузне.

— Ну хорошо, — ответил барон, довольно улыбаясь, — вставай, сейчас начнём занятия, а потом я с Граном поеду в лес, на охоту. Может быть, подстрелим пару птиц.

С момента моего появления в замке прошло три недели, и у меня уже сложилось чёткое расписание: подъём, разминка, лёгкий завтрак, растопка кузни и наведение порядка в ней к приходу мастера Дарина, затем занятия на мечах с бароном, обед и весь оставшийся день работа в кузне.

Нужно сказать, что учитель из барона оказался плохой, всё‑таки старость брала своё. Некогда крепкий и сильный рыцарь сейчас с трудом мог показывать мне какие‑либо приёмы, а уж вступать со мной в спарринг ему было вовсе не под силу. Мои крестьянские удары наотмашь просто выбивали у него из рук тренировочный меч.

Мне приходилось всё время вести бой с собственной тенью, так как больше было не с кем, ведь всё население замка состояло из двух стариков, двух женщин и гнома. Женщины, кстати, после того как я стал наследником, относились ко мне по‑разному: Марта восприняла это как дар Единого, а Герда увидела в этом покушение на её привилегии как любовницы барона. Ведь если барон умрёт, она всё потеряет. Так что хоть в открытую она мне улыбалась, то за моей спиной постоянно твердила, что я какой‑то странный — сплю в кузне вместо того, чтобы спать в доме, как все нормальные люди, не молюсь Единому Богу, не делаю рукой круг, отгоняя злых духов, умываюсь по пять раз в день и, страшно сказать, каждый день полностью моюсь.

На тему всего остального я особо не заморачивался, но одну молитву выучить пришлось, так как барон сказал, что тот, кто не молится, сразу попадает под подозрение как сообщник неназываемых. Теперь, за общим ужином, я прилежно молился перед едой, хотя на самом деле просто бормотал набор слов.

Если тренировки с бароном проходили у меня ни шатко ни валко, то мои дела как подмастерья шли в гору. Дарин, как и пообещал, гонял меня как проклятого, заставляя делать всю чёрную работу по кузне, да так, что каждое утро для меня было настоящим подвигом просто заставить себя подняться. Правда, я смог опять удивить своего учителя, когда в очередной раз продемонстрировал дедушкины знания о металле. Практики мне не хватало, но знаний было хоть отбавляй.

— Слушай, Макс, — обратился ко мне гном на прошлой неделе, — откуда ты всё это знаешь? Я же вижу, что опыта у тебя никакого, ты даже по металлу не можешь ударить как следует. Я первый раз сталкиваюсь с таким, чтобы у кузнеца с полным отсутствием опыта были такие знания металла, техник его ковки и обработки.

— Тут всё просто, — честно ответил я мастеру, к которому привязывался с каждым днём всё больше, — дедушка у меня кузнец, и прадед был кузнецом, и его отец и дед были кузнецами, а также их отцы и деды. В общем, я и отец единственные в роду, кто не работает с металлом.

Гном недовольно потряс бородой:

— Непорядок это. Нельзя прерывать знания поколений. Я бы с удовольствием поговорил с твоим дедом, по тебе вижу, великой силы кузнец. Никогда не думал, что скажу такое про человека, но чувствую, с гномьем сердцем он был рождён. Так знать и понимать металл может только Подгорное племя.

— Понимаете, мастер Дарин, я не помню, где он и что с ним случилось, — ответил я, поддерживая свою легенду о потере памяти, — у меня только обрывки воспоминаний да знание кузнечного дела остались.

Гном промолчал, но теперь в свободное время выпытывал у меня всё, что я знал о металле. Я рассказывал, что помнил, кроме современных техник и приёмов металлургии, оставляя их в секрете. Иногда, если невозможно было что‑то объяснить гному без раскрытия тайны, я делал смущённое лицо и говорил, что не помню. Но всё равно гном был увлечён моими рассказами и всё жадно впитывал в себя, было видно, что кое‑что из того, что я рассказывал, являлось для него откровением.

Так прошли два месяца моей новой жизни, и, когда начался последний месяц лета, называемый тут раднем, в замок пришла беда, круто изменившая как мою жизнь, так и жизнь в замке.

Тогда, в первый день недели, по заведённому порядку барон с Граном уехали на охоту. День прошёл как обычно, и только к вечеру, когда барон уже должен был вернуться, все забеспокоились. Заволновался и я, так как не в обычае барона было слишком удаляться от замка, а уж тем более оставаться где‑либо на ночь.

Когда барон не появился и после заката солнца, все забили тревогу. Я и гном собрались и отправились на поиски.

Барона и Грана мы нашли через два часа: маршрут охоты был нам известен, и барон всегда ездил только по нему. Повторяя его путь, мы наткнулись на лежащие тела. Оба были раздеты догола, в груди каждого торчал обломок стрелы — их оперения убийцы забрали с собой. Всё выглядело как нападение разбойников, ограбивших беззащитных господ.

Сомнения внёс Дарин, когда вырезал наконечник из тела верного слуги барона. Посмотрев на него, он сплюнул:

— Работа Фарна, лучшего кузнеца герцога.

Я спросил его:

— Может, поехать к королю, чтобы он наказал герцога, подославшего убийц?

Гном отрицательно покачал головой и выбросил наконечник.

— Толку‑то. Стрела к убийцам могла попасть откуда угодно, а обвинить такого влиятельного человека несовершеннолетнему ребёнку никто не позволит. Был бы ты на три года старше, то мог бы вызвать его на дуэль, правда, тебя бы убили за несколько секунд. Даже если бы герцог не выставил против себя своего вассала, а сражался сам, то всё равно твои шансы были бы невелики. В молодости он был лучшим дуэлянтом короля, оказывал ему услуги по устранению конкурентов. Я видел, как ты фехтуешь, скажу тебе откровенно: герцог скорее умрёт от смеха, чем от твоего меча.

Я удручённо промолчал.

Барона и слугу похоронили рядом, так как деревенское кладбище было общим, а семейного склепа у барона просто не было.

Как бы я ни относился к барону, но и у меня выступили слёзы, когда крестьяне закапывали гроб с телом барона. Я видел, что многие из них выжидающе смотрели на меня, видимо, хотели, чтобы я сказал хоть что‑нибудь об их дальнейшей судьбе. Но я хранил молчание. Теперь, после гибели барона, я потерял единственного человека, который мог меня защитить, и остался один на один с проблемами, которые принесла эта смерть.

Вернувшись в замок, я не стал заселяться в комнату барона, а по‑прежнему остался спать в кузне, мне нужно было многое обдумать.

Лёжа ночами без малейших признаков сна, я думал, и всё чаще мне приходила мысль поехать к герцогу Наригу и продать ему всё, что мне завещал барон. На вырученные средства уехать и искать магов, до тех пор пока не найду или не кончатся деньги. Тихий голос внутри меня постоянно нудил: кто тебе эти люди вообще? Зачем умножать свои проблемы? Продай всё и ищи магов, ведь ты так скучаешь по дому, друзьям.

Я всё больше и больше склонялся к этой мысли и однажды решил, что завтра с утра поеду в деревню и скажу жителям, что продаю всё герцогу. А потом, как вернусь в замок, скажу об этом всем остальным.

Утром я оделся в одежду, перешитую мне Мартой из старого платья барона, и пошёл в деревню.

Подходя к ней, я увидел страшную картину: двое солдат тащили молодую — чуть старше меня — девушку за ворота деревни, а третий вытаскивал копьё из тела деревенского парня, который бросился её защищать.

Я стоял и слушал крики девушки, сначала не понимая, что всё увиденное мной — это не сон, а действительность. Возникшее было желание сбежать, как будто ничего не произошло, исчезло, как только я увидел, что меня заметили из деревни. Несколько глаз неотрывно смотрели за тем, что я буду делать. Я понял, что если сейчас отступлю, то никогда больше не смогу уважать себя.

Приняв решение, я пошёл наперерез солдатам, которые уже перегнули девушку через забор и закинули ей подол на голову. Девушка уже не кричала, а тяжело всхлипывала, один из солдат снял штаны.

— Так не пойдёт, ребята, — сказал я, через силу уняв дрожь в коленках и сделав невозмутимое лицо.

Солдаты недоумённо оглянулись на меня, видимо не понимая, чего от них хочет этот молокосос в пышных одеждах.

— Тебе чего, сопляк? — произнёс тот из них, что был без штанов.

— Ну, во‑первых, не сопляк, а владелец этой деревни и замка, барон Максимильян, а во‑вторых, как я уже сказал, так не пойдёт, — сообщил я, цедя слова и смотря на них так же, как смотрела моя мама на раздавленного таракана.

Мой тон и взгляд смутили их, они поняли, что перед ними дворянин. Не отпуская девушку, они повернулись ко мне.

— А что не так? — спросил один из солдат.

— Очень просто, — ответил я, полностью успокоившись, всё‑таки веками вбиваемое плетьми почтение к дворянам давало мне преимущество. — Вот, например, это копьё чьё? — спросил я, показывая на окровавленное копьё того, кто заколол парня.

— Моё, — не понимая, к чему я клоню, ответил солдат.

— А что будет, если я прикажу своему слуге сломать его и он не заплатит тебе за него деньги? — спросил я солдата.

Солдаты нервно оглянулись по сторонам: одно дело — убивать деревенских увальней, а другое — попасть в руки слугам этого странного сопляка.

— Ну мне придётся оплатить стоимость копья своему господину, за свои деньги купить новое, да и плетей добавят за это, — запинаясь, ответил копьеносец.

Я внутренне засмеялся, они заглотнули наживку. Внешне же я остался невозмутим и, сделав недоумённое лицо, спросил:

— Тогда я по‑прежнему не понимаю. Вы приходите на мою землю, хватаете моё добро, — я показал пальцем сначала на убитого парня, а потом на притихшую девушку, которая вслушивалась в наш разговор, — портите его, не платите денег и ещё оскорбляете при этом меня, потомственного дворянина?

Услышав разговор об испорченной вещи, наёмники вылупились на меня — теперь разговор об возмещении убытков до них дошёл. Всё было справедливо: испортил чужой товар или вещь — плати. До них также дошло, что эти деревенские люди для меня не более чем вещи. Их начало немного потряхивать, дело могло обернуться весьма плачевно: никто не будет защищать людей, портящих чужое имущество, да ещё и эти мои намёки на слуг, которые могли появиться неизвестно откуда.

— М‑мы н‑не з‑знали, господин, — заблеял один из них, положив конец их общему ступору. — Простите, мы не знали, что они ваши люди. Нам просто разрешили развлекаться в этой деревне.

Я внутренне вздрогнул.

— Интересно, кто отдал такой глупый приказ? Наверное, какой‑то ваш недруг, решивший вас подставить?

Солдаты упали на колени и запричитали:

— Да, господин. Мы чувствовали, что дело нечисто, но он уверял нас, что никто эту деревню не защищает и всё будет просто.

— И как его зовут, заявившего вам такое? — поинтересовался я.

— Барон Шаклю, — ответили солдаты. — Он ведь благородный, как и вы, господин, поэтому мы и поверили, олухи такие.

Моё сердце стало биться сильнее, когда я услышал имя того подростка, которому Гран прострелил ногу.

— Значит, слушайте меня, — решил я закругляться с представлением. — За эту, — ткнул я пальцем в сидящую на земле девушку, которая самостоятельно слезла с забора и теперь, опустив подол, сидела на земле, — вы мне ничего не должны, так как она не порченая, но вот за того, — мой палец указал на лежащий на земле труп, над которым уже стали виться мухи, — вам придётся мне заплатить. Это была хорошая вещь, приносившая мне доход, теперь я буду нести убытки из‑за его отсутствия. Или, может, вы хотите вместо него таскать мне всю зиму дрова для замка?

Солдаты нервно затрясли головами в знак несогласия.

— Ну тогда заплатите за него пять кесариев, и мы расстанемся добрыми друзьями, — закончил я.

— Господин, — вскричали солдаты, падая перед моими сапогами, — это огромные деньги, мы за один месяц втроем столько не зарабатываем.

— Ну что ж, тогда придётся вам таскать дрова из леса, — скучающе произнёс я, глядя на свои ногти правой руки.

— Господин, у нас только три кесария и десять сестерциев, — завопили солдаты, судорожно выворачивая наизнанку свои кошели.

— Простить вас, что ли… — сделал я задумчивый взгляд.

Солдаты радостно закричали:

— Да, конечно, такой благородный господин, как вы, должен нас простить!

— Ну хорошо, уговорили, — ответил я солдатам через минуту раздумий. — Придётся довольствоваться тем, что у вас есть.

Солдаты радостно, пока я не передумал, протянули мне все свои деньги. Затем, кланяясь, попятились к дороге.

— Да, кстати, парни, — обратился я к ним. Солдаты, остановившись, напряглись. — Если захотите развлечься или друзья захотят, обращайтесь ко мне, не стесняйтесь. За указанную цену с одного человека я позволю вам делать что захотите, — улыбнулся я им улыбкой капиталиста с плаката времён Советского Союза.

Солдаты облегчённо выдохнули и, продолжая отступать, вразнобой заявляли, что они, пожалуй, воздержатся от посещения моей деревни.

Когда солдаты скрылись за поворотом, я дал волю своим чувствам и возбуждению, что копилось во мне всё это время. Руки и ноги у меня дрожали от страха, а челюсть нервно тряслась. Не выдержав напряжения, я осел на землю и стал смеяться как сумасшедший, повторяя:

— Идиот, вот идиот. Да они бы меня…

Девушка, сидевшая неподалёку, видя мой припадок, решила, видимо, что неизвестно, что было бы хуже: солдатское насилие или то, что с ней может сделать этот припадочный господин. Её испуганный взгляд в конце концов и привёл меня в чувство.

Сделав серьёзный вид, я встал, отряхнулся от пыли и приказал:

— Вставай, пошли за мной.

Девушка безропотно подчинилась. Навстречу нам выбежала вся деревня, вид был у всех встревоженный, и они испуганно смотрели на меня. Среди всеобщей тишины раздался женский крик, мать убитого бросилась к его телу.

— Кто староста? — спокойно произнёс я.

Ко мне бочком выдвинулся низенький мужичок.

— Приведите ко мне мать погибшего и родителей девушки, — приказал я.

Родители девушки подошли сразу, а мать парня оторвали от тела сына и силой привели ко мне.

Я достал из кошелька деньги солдат и отдал один кесарий родителям девушки, а все остальное — матери погибшего. Родители девушки недоверчиво смотрели то на меня, то на монету.

«Похоже, слишком большая плата всего лишь за испуг, — подумал я. — Наверное, здесь в порядке вещей, что девушек насилуют. Людям в диковину, что на этом ещё и бабло можно срубить».

— Староста, — обратился я к мужику, — если ещё нападут — первым делом шли гонца ко мне. В любое время суток, понятно?

Староста испуганно закивал.

— Но если побеспокоишь понапрасну — повешу, — скучающим тоном добавил я.

Староста ещё больше побледнел, а народ от меня отодвинулся. Под их взглядами я пошёл обратно в замок, всё ещё не веря в то, что всё закончилось.

Теперь, когда я волей‑неволей взял на себя обязательства защиты деревни, моё первое решение — продать всё и уехать — испарилось без следа. Если я так сделаю, то буду трусом в собственных глазах, чётко понял я. Нужно было приступить к разбору дел, оставшихся от барона.

Зайдя в замок и поймав странный взгляд мастера Дарина, я усмехнулся и приветственно помахал ему рукой. Гном, хмыкнув, вернулся к работе, я же отправился в кабинет барона, по пути приказав Марте подать туда завтрак.

Сев за стол, я вытащил все книги барона и стал их разбирать, отделяя бухгалтерские книги от макулатуры в виде рыцарских романов. В столе барона бардак был конкретный, и сортировкой мне пришлось заниматься больше получаса. Когда Марта принесла завтрак, я быстро перекусил и, отослав её, принялся за дальнейшую работу.

Сдвинув всё ненужное в угол, я положил на стол четыре толстые книги с цифрами и, взяв в руки чистый пергамент, обмакнул в чернильницу перо — нужно было набросать план действий на ближайшее время. Через десять минут краткий, но ёмкий план был готов, и я сидел, размышляя, что бы ещё в него добавить:

1) обеспечить стабильный доход и уменьшить расходы замка;

2) разобраться с деревней;

3) найти учителя для тренировок;

4) кузня;

5) местные порядки, правила, устройство.

Добавлять пока было нечего, поэтому я, подвинув к себе бухгалтерские книги, начал осуществлять пункт номер один. Глядя на колонки цифр, которые путались между собой даже на отдельно взятой странице, я понял, что барон и сам не очень‑то понимал, куда у него расходуются деньги и сколько откуда приходит. С этим нужно было разбираться. Взяв одну из книг рыцарского романа, я перевернул её, и поскольку текст был написан только на одной стороне листов, то я сделал из неё гроссбух, в который начал записывать все понятные для меня доходы и расходы.

Утро я встретил, уткнувшись в книгу лицом, так что на нём у меня отпечатались буквы и цифры. Едва смыв сиё произведение искусства, я приказал встреченной мною Герде принести мне много сыра, копчёного мяса и кувшин ключевой воды. На разбор всех бухгалтерских книг барона, составленных донельзя отвратительно, у меня ушло три дня.

В конце концов, когда я воспаленными от недосыпа глазами разглядывал итоги своей бухгалтерской деятельности, стало ясно, куда двигаться дальше. Оказалось, что фрукты из сада мы отдаём скупщику за бесценок, я был уверен, что они должны стоить дороже, потому что, учитывая, сколько времени крестьяне тратили на обработку сада и сбор урожая, проще было вообще ничего не продавать, чем получать за отличные фрукты такие гроши.

Во‑вторых, весь доход гнома от выполненных работ обеспечивал вообще существование всего замка и его окрестностей, поскольку гному платили не только продуктами, но и деньгами. Они‑то и позволяли существовать всему. Тех же доходов, что барон получал с продажи выращенной крестьянами на его полях пшеницы, едва хватало на то, чтобы покрыть выплату жалованья слугам.

Да ещё и Герде выплачивалось больше, чем Дарину. В этом я усмотрел некий иррационализм, как любил говорить отец. Нужно будет провести рационализацию, подумал я с ухмылкой: хорошо, что Герда меня в этот момент не видела, иначе инфаркт ей был бы обеспечен.

В статье расходов значилась одна странная сумма, которая насторожила меня своей величиной. Все остальные траты были копеечными или, переводя на местные аналоги, не составляли и медного асса. Замок давно не обновлялся, не было и затрат на покупку продуктов, всё добывалось здесь же.

Порывшись в книгах барона в поисках назначения столь значительного расхода, я был сильно удивлён. Оказалось, что каждый год на протяжении последних десяти лет барон платил целых 50 золотых кесариев по статье, обозначенной как «охрана». Подивившись огромной сумме, я смело вычеркнул такие выплаты непонятно кому.

Почесав руки, с непривычки заляпанные чернилами по самые локти, я завалился спать тут же за столом, идти вниз просто не было сил.

Встав на следующий день утро чуть ли не к обеду, я спустился на кухню, приказал Марте подать мне еду, после чего собрать всех обитателей замка в столовой. Затем я потребовал отправить Герду в деревню, чтобы привела ко мне старосту. Кухарка очень удивилась, но перечить не стала.

— Да, кстати, Марта, — внезапно я вспомнил один вопрос, который вертелся у меня в голове.

— Слушаю, господин. — Кухарка оторвалась от чистки котла и посмотрела на меня.

— Всё хотел спросить, на каком языке вы разговариваете?

— Ну как на каком? — поразилась кухарка. — На нашем.

— Я имею в виду, как он называется? У вас что, один язык, что ли, других народов нет?

— Почему же, господин, есть. Странно так лопочут, просто смешно становится. И как они на таком птичьем языке разговаривают? — засмеялась кухарка, видимо вспомнив что‑то из прошлой жизни барона.

— А название языка знаешь? — спросил я, борясь с крестьянским непониманием.

— Язык наш Всеобщий называется. Всеобщий, господин, язык наш, потому что он от Всеобщего Бога нам данный, так батюшка говорит в церкви. — Марта тяжело вздохнула и умоляюще на меня посмотрела. — Поставить бы нам церковь в селе, господин? А то как нелюди какие, в церковь только по выходным ходим да по праздникам в соседнее село, а идти туда полдня и потом ещё полдня назад возвращаться.

«Блин, спросил на свою голову, — подумал я про себя, — теперь ещё и церковь строить, что ли?»

— А что думают в деревне? — решил я уточнить у Марты.

— То же и думают, господин, церковь нам нужна, — уверенно ответила кухарка.

— Я подумаю, — ответил я и, благословленный счастливой Мартой, пошёл к себе.

На встречу со слугами я пришёл заранее и подготовил всё для своего выступления. Слуги собрались точно к намеченному сроку, и я начал:

— Поскольку нашего любимого барона не стало, то я, как вы знаете, вступил в свои законные права наследника.

Тут я сделал паузу и посмотрел в лица сидящих передо мной: гном был спокоен, Марта плакала, а Герда внимательно смотрела на меня, ловя каждое слово. Внутренне я усмехнулся: чует, видать, что раскулачивание грядёт.

— Так вот, проанализировав всё, я принял следующие решения: во‑первых, Марте увеличивается жалованье до половины сестерция в день, мастеру Дарину увеличивается жалованье до двух сестерциев, Герде увеличивается жалованье до половины сестерция.

После этих слов я снова посмотрел на всех. На этот раз ситуация была несколько иной: гном удивлённо жевал бороду, Марта по‑прежнему плакала, Герда ей вторила. Но если первая плакала от счастья, то вторая с горя, ведь я уменьшил ей жалованье наполовину против прежнего. Только ведь не будет же она при всех говорить, что у ней было больше? По идее она должна попытаться поговорить со мной наедине, после собрания, именно поэтому я и отправил её в деревню за старостой.

— Да, и последнее. Нас всех ждут большие перемены, так что если кто‑то хочет нас покинуть — кроме мастера Дарина, — тот может уйти, — сказал я, выразительно глядя на Герду.

Желающих не нашлось, а глаза гнома просто лучились весельем, он едва сдерживался, чтобы не засмеяться.

— А вы, мастер, надеюсь, будете теперь с удвоенной силой гонять своего подмастерья, оправдывая такое повышение, — закончил я совещание, подмигнув гному.

Гном не выдержал и засмеялся во весь голос, едва не опрокинувшись на стуле. Довольный собой, я пошёл в кабинет барона, чтобы там ждать прихода старосты.

Тот, похоже, либо летел на метле, либо был недалеко от замка, так как не прошло и десяти минут, как он сидел передо мной с потным лицом и тяжёлой одышкой.

Дав ему отдышаться, я начал разговор издалека:

— Как живётся в деревне? Как созревает урожай? Как пополнение в стадах? Много ли невест на выданье?

В общем, нёс всякую чушь, подсмотренную в фильмах о рыцарях и их подданных.

Староста, оказавшись на знакомой почве, быстро разошелся и стал вываливать на меня тонны информации: дескать, урожая совсем нет, в стадах падёж от неизвестной болезни, девки мрут как мухи, и вообще на деревню недавно упала ядерная бомба. Про бомбу, конечно, про себя добавил я, слушая ту галиматью о положении дел в деревне, что пытался представить мне староста.

— Ну хорошо, — со скучающим видом прервал я его словопоток, — каково общее количество голов больной скотины? Сколько урожая пропало на полях из посеянного? Сколько девок вообще в деревне осталось?

Староста, не видя никакого подвоха, сказал, что больной скотины много, он может сказать, сколько здоровой — всего десять голов коров и двадцать коз и свиней. Пропавшего урожая на полях треть, а девок в деревне после мора едва ли с десяток наберётся.

— Ну что ж, отлично, — сказал я, — тогда радуйся. Сейчас мы пойдём в деревню, и я заберу у тебя весь больной скот сверх тридцати голов, весь пропавший урожай с полей и всех мёртвых девок, если живых будет больше десяти.

Я раньше только в кино видел глубоководных рыб, которых вытаскивали на поверхность, и тут впервые наяву видел такую картину. Староста от моих слов онемел, глаза его вылезли из орбит, а нижняя челюсть упала до груди.

Полюбовавшись на сиё творение языка своего, я сделал вид, что собираюсь в дорогу. Это привело старосту в себя, и он упал мне в ноги, обнимая и пытаясь поцеловать мои давно не чищенные сапоги. Я в видимом недоумении посмотрел на него и спросил:

— Что такое?

Староста, не отрываясь от сапога, запричитал:

— Не погуби, господин, зашибут меня деревенские, коли отдам всё это.

Отодвинув его от себя, я приказал сесть на стул, сказав, что иначе повешу на воротах как вора и обманщика. Угроза подействовала, староста примостился на краешек стула, в любой момент готовый упасть на пол, и стал преданно смотреть на меня.

— Значится, так, — специально помолчал я несколько минут, заставляя старосту потеть и нервничать. — Даю тебе ровно год, чтобы исправиться. Если в будущем году ты станешь говорить мне нечто подобное… — тут я прервался и спросил у него: — У тебя, кстати, сколько детей?

Староста икнул и упал со стула в обморок. Я понял, что переборщил.

Вылив на него полкувшина воды, я сел на своё место. Прошло секунд десять, и староста зашевелился. Очухиваясь, он тряс головой, как собака, и недоумённо оглядывался вокруг. Тут его взгляд упал на спокойного меня, и он всё вспомнил. Первым его действием стала попытка на коленях поползти ко мне, но я молча показал рукой на стул. Староста, умоляюще глядя на меня, снова сел.

— Так вот, на чём мы там остановились, — как ни в чём не бывало продолжил я скучающим тоном. — А, да, так сколько у тебя детей?

Староста икая и трясясь, едва слышно ответил:

— Четверо.

— Да? — восхитился я. — И сколько кому лет?

— Старшему восемнадцать вёсен исполнилось, среднему пятнадцать, дочери десять и младшенькому пять, — всё так же, сиплым шёпотом, ответил он.

— Чудно, — снова обрадовался я, — значит, через год мы снова встретимся по этому же вопросу, и что ты мне расскажешь?

— Только чистую правду, господин, — завопил староста, видя, как говорят врачи, свет в конце туннеля.

— Вот‑вот, — улыбнулся я ему, — чистую правду. А что будет, если ты нарушишь своё слово?

Тут староста побледнел и сглотнул.

— Да, ты правильно всё понял, — улыбнулся я ему, заставляя додумывать остальное. — Дочери как раз одиннадцать будет, — ни к чему сказал я вслух.

Староста бросился на пол и, плача, закричал:

— Не погуби, отец родной, не погуби, всё исполню, как велишь, всё расскажу, Богом Единым клянусь, только не погуби.

Я понял, что клиент полностью дозрел и готов к разговору, поэтому, сделав лицо и голос, как у Горбуна из «Место встречи изменить нельзя», сказал:

— Садись‑ка, дядя, на стул, покалякаем о делах наших скорбных. Перебьёшь меня — пеняй на себя.

Староста вспорхнул на стул и стал похож на внимательную глубоководную рыбу, если такие бывают, конечно.

— Значится, так, — по‑прежнему копируя тон, начал я. — Забирать у тебя я пока ничего не буду, это первое. Второе, барщину на своих полях отменяю. В‑третьих, скупщику фруктов без моего ведома не продавать ничего. В‑четвёртых, ввожу оброк, будете вместо барщины отдавать мне ежемесячно пятую часть произведенного каждой семьёй деньгами, хотя на первое время согласен брать натурой. Причём мне не важно, что кто‑то может заплатить, а кто‑то не может: хоть скидывайтесь всей деревней, но либо пятая часть доходов каждой семьи будет у меня, либо деревня быстро сократится до тех, кто может выплачивать такой оброк. В‑пятых, деревня под моей защитой, и, если на вас нападают, шлёте ко мне гонца. В‑шестых, пришлёшь ко мне на подхват парнишку расторопного, будет у меня за это жалованье получать. В‑седьмых, завтра поутру я приду в деревню, а ты собери всех мужиков, предложение у меня к ним есть одно. Ну и, наконец, в‑восьмых: составишь список всех деревенских семей, со скотом и прочим добром, и принесёшь мне. Всё запомнил?

Староста согласно закивал.

— Вопросы есть? — спросил я.

Староста отрицательно покачал головой, видимо, всё ещё находясь под действием моей угрозы.

— Ну, значит, до завтра, — сказал я ему, — буду поутру.

Староста неверяще посмотрел на меня и, пятясь и всё время кланяясь, вылетел из комнаты.

Слыша, как тот бежит вниз по лестнице, я сел за стол и выдохнул.

А потом вздохнул, успокоился и решил заняться казной. Казна хранилась в сокровищнице, дверь в которую открывалась из кабинета. Когда я туда вошёл, то понял, что сокровищницей этому пыльному чуланчику еще только предстоит стать. Сейчас в нем обретались лишь старые ржавые доспехи, мечи да пустые сундуки.

К счастью, в одном из сундуков обнаружились деньги, по всей видимости отложенные для ежегодной выплаты неведомой «охране», поэтому я оказался счастливым обладателем целых пятидесяти кесариев, каковая сумма являла собою всё накопленное бароном путём неправильного ведения хозяйства.

Я уже не удивлялся, что тот участок памяти, в котором я несколько раз пытался покопаться и всякий раз бросал это занятие из‑за начинающихся головных болей, иногда сам подсказывал мне названия тех или иных предметов или явлений, которых я раньше не знал.

— Ну что ж, — почесав затылок, сказал я сам себе, перекладывая монеты в кошель. — Левел первый: скилы на минимуме, из бабла пятьдесят золотых, задача — захватить мир.

Приказав Герде отправить всё железо Дарину, тряпки пустить на ветошь, а чулан и сам кабинет отчистить и отмыть от пыли, я пошёл в кузню, до конца дня становясь подмастерьем. Гном отрывался на мне вовсю, видимо припоминая утренние приколы.

Утром я встал очень рано и, пройдя в кабинет, где решил устроить себе гнёздышко на зиму, проверил выполнение задания. Герда постаралась на совесть, видимо, что‑то такое староста ей поведал, так что теперь и она, и Марта испуганно на меня смотрели, как будто ожидая, что через минуту я превращусь в ужасного монстра.

Скинув все деньги в небольшой окованный сундучок, я вышел из чулана и запер его на ключ, который повесил себе на шею на мелкой цепочке.

Выйдя во двор, я поймал Марту, которая кормила гусей, и спросил:

— Марта, у вас вообще есть животные, которые мышей ловят?

Получив, утвердительный ответ, что кошки в наличии имеются, но так как барон питал к ним отвращение, то их появление в замке было запрещено.

Пришлось приказать, чтобы замок срочно населили тремя самыми лучшими мышеловами, а также перенесли кровать барона в кабинет, поставив её рядом с камином. Без белья. Всё бельё она может забрать себе. Но саму кровать вымыть и выскоблить, чтобы и пятнышка на ней не было.

— С завтрашнего дня к тебе в подчинение поступит новый боец, будешь его гонять в хвост и гриву. Понятно?

Поняв по остеклевшим глазам кухарки, что она андестенд, я отправился в деревню. Подойдя к ней, я увидел творящийся ажиотаж, мужики уже собрались возле дома старосты и оживлённо переговаривались между собой. Завидев меня, все затихли, причём создалось такое впечатление, что замолчали даже собаки и мухи.

Навстречу мне буквально вылетел староста и, постоянно кланяясь, проводил до крыльца. Встав на него, я осмотрел присутствующих: взгляды были разные — заинтересованные, напуганные, дерзкие — в общем, всякие.

— В общем, так, мужики, — начал я решительно. — Поскольку барщину я на своих полях отменил, то теперь поля простаивают, так?

Мужики напряглись, и из толпы кто‑то ответил:

— Так, хозяин.

— Ну так вот, сдаю всю свою землю в аренду тем, кто отдаст мне с неё треть урожая.

Это заявление прогремело громом среди ясного неба. Мужики принялись переглядываться и переспрашивать друг друга, правильно ли они поняли мои слова. Из книг барона я знал, что все мои земли в десять раз больше общей площади всех остальных земельных участков деревни. Поскольку барщину все отбывали как придется, то хорошо обрабатывалась в лучшем случае одна десятая часть всей земли, почему и доходы от зерна были такими низкими.

Из толпы выдвинулся один, с дерзкими и внимательными глазами.

— Значится, хозяин, землю раздаёшь? — задал он вопрос, внимательно следя за моим лицом.

— Сдаю в аренду во временное пользование, на определённый срок, — поправил я его.

— Но даёшь пользоваться любому, значит? — уточнил мужик.

— Тому, кто в конце сезона отдаст мне с нее одну треть урожая, — снова уточнил я.

— Получается, ты даёшь мне, допустим, землю, я работаю весь год и отдаю тебе с неё всего одну треть? Остальное всё себе забираю? — недоверчиво уточнил мужик.

— Точно, — кивнул я, удивляясь продвинутости крестьянской мысли.

— Не серчай за вопрос, хозяин, а тебе с этого какой резон? — задал вопрос мужик. — Ты ведь столько земли отдаёшь всего за треть урожая.

— Ну, скажем, так, — едва не заржав, сказал я ему серьёзно, — хочу, чтобы деревня моя богатела и процветала.

Мужик посмотрел на меня, потом на старосту и, махнув рукой, сказал:

— А, была не была! А что, я землю сам выбрать могу?

— Разумеется, — сказал я скучающим тоном, — кто первый согласится, тот первый лучшую землю себе и выбрать сможет.

От моего заявления у мужиков отпали челюсти.

— Тогда беру десять десятин, — быстро произнёс первый мужик.

Подхватывая его голос, со всех сторон стали раздаваться крики:

— Я десять беру, я восемь, я семь.

Я понял, что нужно применять административные меры, пока ошалевшие от такого нахлынувшего «счастья» мужики не передрались.

— Так, выстроились все в порядке очереди, — перебил я нарождающийся гвалт, — начиная с того, кто первым вызвался.

Мужики выстроились в цепочку. Конечно, не обошлось без кулаков, но мой скучающий намёк на виселицу всех образумил, и очередь наконец выстроилась. Подозвав старосту, я приказал принести пергамент и записать, кто и сколько берёт земли в аренду.

Когда всё подсчитали, то оказалось, что у меня осталось ещё десять свободных десятин. Когда я озвучил эту цифру, ко мне обратился тот первый мужик:

— Если дозволите и эти десятины самому выбирать, заберу себе всё.

Я, понятное дело, дозволил. Когда мужики, взволнованно обсуждая произошедшее, разошлись, я посмотрел на старосту, который, держа в руках листок бумаги, вчитывался в строки и явственно тряся.

— Что такое? — спросил я его.

— Я писал, а себя вписать забыл, — заикаясь, ответил он.

«Блин», — задумался я.

— Значит, так, — ответил я, подумав, — ты и твоя семья назначаетесь садовниками, ответственными за мой фруктовый сад. За его содержание, благополучный рост и сбор урожая будете получать месячное довольствие в размере полтора сестерция в день. Не нужно тебе говорить, что будет, если мой сад завянет?

Староста, услышав о гигантской сумме жалованья, пропустил мои слова о наказании мимо ушей.

— Господин, да за такие деньги я за каждой веточкой сам ухаживать буду, — прохрипел он.

Вначале я хотел нанять для сада работников, но теперь, раз уж так вышло с землей, решил отдать сад в руки старосты. Тот уже пребывал в прострации, подсчитывая в уме будущие астрономические доходы своей семьи.

— Вот плата за следующий месяц, — произнёс я, протягивая ему деньги.

Староста посмотрел на них, словно впервые видя такую сумму. «Хотя, может быть, так и есть», — пришла мне в голову мысль. Я отдал деньги и сказал:

— Думаю, между нами не осталось недопонимания?

Староста посмотрел на деньги, лежащие у него на ладони, и, по‑видимому, откровенно ответил:

— Никакого, господин.

Я кивнул и пошёл домой. Теперь это место действительно стало для меня домом. В замке уже вовсю носился белобрысый паренёк, таскающий под присмотром Марты разные вещи.

Кабинет мой был отдраен практически до блеска, и кровать сверкала относительной чистотой. «Что ж, теперь остаётся утеплить тут всё и заготовить дрова на зиму», — вздохнул я.

Перед сном я подумал, что практически полностью выполнил пункты один и два своего плана. Следовало переходить к пункту три.

По первым двум оставалось ждать результатов, большего я сделать не мог. Старосте такую высокую зарплату я положил, преследуя несколько целей. Во‑первых, староста за такие деньги становился хотя бы внешне мне предан, а во‑вторых, односельчане могли продавать старосте продукты, произведённые у себя на подворьях и полях, частично получая от него деньги на выплату оброка. Такая многоходовая комбинация пришла мне в голову совершенно случайно, и то только потому, что староста забыл вписать своё имя в список арендаторов земли.

Утро началось с приятного — меня наконец посетил закупщик фруктов. Приехав по обыкновению в деревню, он получил от старосты от ворот поворот и далёкий посыл к новому господину, который приказал без его разрешения фрукты не продавать.

Когда Шаст — тот парень, что прислал мне староста, — доложил, что меня дожидается торговец, я не спеша приказал подавать мне умываться и завтрак. Когда я с этим покончил, прошёл без малого час. Всё это время скупщик ждал меня на улице, так как к себе его пускать я запретил.

Когда я спустился вниз, к стоящему под жаркими лучами солнца торговцу, то с удовольствием отметил, что тот зол и взбешён. Как раз то, что мне было нужно для разговора.

— Что вам здесь нужно, любезный? — барственно спросил я покупателя, которым оказался среднего роста мужик, одетый во вполне приличное, по местным меркам, платье.

Торговец, едва сдерживая злость, прошипел:

— Хотелось бы узнать, почему вы приказали больше не продавать мне фрукты.

— А, ну это очень просто, — ответил я поскучневшим тоном, — меня не устраивает закупочная цена продукта.

— Но вашего покойного батюшку она устраивала, — снова прошипел он.

— А меня нет, — спокойно ответил я и, зевнув, спросил: — У вас всё?

Торговец хотел что‑то сказать, но под моим спокойным взглядом вспомнил всё‑таки, что разговаривает не с сопливым мальчишкой, а с сопливым дворянином.

— И какая же цена устроит господина? — поинтересовался он чрезвычайно вежливо.

Поскольку я, благодаря быстроногому Шасту, посланному на разведку во все ближайшие таверны и деревни, знал примерные цены на фрукты, то ответил, значительно завысив среднюю цену:

— За прежний объём одной поставки — девять кесариев.

Торговец от возмущения даже не смог сначала ответить. Взяв себя в руки, он сказал:

— Да что вы, господин, им же красная цена три кесария. За требуемые деньги вы никому ничего не продадите.

— Ну, значит, фрукты сгниют в земле, — опять зевнул я, показывая всем своим видом, что разговор мне надоел.

Торговец, видя, что я сейчас уйду, сменил тактику. Всё же при наличии налаженной сети сбыта он не мог потерять основного поставщика свежих фруктов на столы местной аристократии.

Как я и предполагал, я ему оказался нужнее, чем он мне. Всё‑таки Шаст не зря получает свои деньги, смог разузнать, что таких садов, как у меня, нет ни у кого в округе — так, по мелочи всё.

— Предлагаю четыре кесария, — начал торговаться закупщик.

Я внутренне засмеялся, начался торг, который был мне хорошо известен из игр и книг.

— Девять.

— Четыре.

— Десять.

— Четыре.

— Одиннадцать кесариев, — специально проговаривал я повышение цены одним тоном.

Внезапно торговец понял, что цена поднята уже на два золотых.

— Но, господин, ведь только что было девять?

— Нет, только что было десять, — поправил я его, — девять было две минуты назад, пока мне ещё не надоело тут стоять.

Торговец задумался и назвал нормальную цену:

— Пять кесариев.

— Двенадцать.

Торговец взмолился Единому Богу, призывая его образумить меня.

Я истово помолился вслед за ним и, очертив рукой круг, отгоняющий злых духов продолжил:

— Семь, но только в память о своём батюшке.

Торговец чуть не плакал. К его сожалению, а к моей радости, другого крупного поставщика у него не было.

«Всё‑таки действительно информация — великая сила», — подумал я, глядя, как пыхтит и подсчитывает свои затраты и вероятную выручку торговец.

— Шесть, — протянул он.

Я задумчиво нахмурился и замолчал. Торговец почти с мольбой ждал моего решения. Я размышлял, согласиться на шесть золотых, что было всё же выше средней цены на фрукты, или наказать его за то, что он всё это время наживался на бароне, и запросить семь. Победило моё хорошее воспитание, спасибо, мама и папа.

— Ладно, пусть будет шесть, — нехотя ответил я, — пройдёмте в кабинет и составим договор в двух экземплярах.

У торговца отвалилась челюсть.

— Какой договор?

— Ну что вы, уважаемый, первый день в деле? — удивился я. — Напишем договор, что уважаемый торговец такой‑то покупает, а его милость барон такой‑то продаёт то‑то, столько‑то и по такой‑то цене. Ответственность сторон при одностороннем расторжении договора, ну и дата, подпись, печать.

От моих познаний в ведении бизнеса у торговца пропало всякое желание спорить, поэтому, поднявшись ко мне, мы быстро написали и согласовали контракт. Отпустив торговца, я сделал с договора копию и отправил её с Шастом в деревню, отдать старосте, чтобы тот знал отпускную цену товара.

Закончив таким образом дела, я стал собираться для похода к ближайшей таверне, чтобы поговорить с хозяином. Я хотел поручить ему, за соответствующую плату разумеется, оповестить всех его коллег о поиске наёмника, отвечающего моим требованиям и согласного с условиями найма.

Нормальные лошади стоили тут невероятно дорого, наши были украдены при нападении на барона, а появиться в таверне верхом на крестьянском тяжеловозе было бы просто смешно, поэтому я пошёл пешком, надеясь, что со мной не приключится то же самое, что и с бароном.

Когда я дошёл до таверны, то с большим удовольствием отметил, что, по бумагам барона и меткам местности, половина её расположилась на моей земле. Вторая половина, правда, находилась на территории, принадлежащей только королю, поскольку выходила на королевскую дорогу, ведущую в соседнее королевство Тарон.

Кстати говоря, с географией местной я пока не разобрался, поскольку гном отказывался разговаривать со мной на любые темы кроме кузни, а больше никто ничего не знал, кроме того, что мы живём при правлении славного короля Нумеда III в королевстве Шамор. Тот участок памяти изредка подсказывал различные географические места, но касались они в основном либо всего мира, либо неизвестных мне мест. Кстати, именно поэтому я представлял себе, что мир состоит из двух больших материков и ещё двух поменьше, а также приблизительное расположение местных государств на нём.

По приобретённым же тут самостоятельно знаниям я знал, что раз в год, ровно двадцать пятого десата, всем сеньорам надлежало прибыть во дворец короля с тем, чтобы уплатить налог со своей земли в казну королевства. Размер налога я знал и надеялся к тому времени эту сумму найти, ведь как‑то же барон этот налог выплачивал, и расписки о принятии денег в казну есть.

Как барон, имея столько возможностей для заработка, ухитрялся жить практически в нищете — оставалось для меня непостижимым, ведь деньги практически валялись под ногами, нужно было только нагнуться и поднять их. Всё, что от него требовалось, так это правильно вести статьи доходов и расходов.

В таверне было практически пусто, если не считать двух мужиков, непонятно почему пивших среди рабочего дня пиво, и закутанной в плащ фигуры, которая расположилась в самом дальнем конце и была плохо различима.

Увидев мою одежду, ко мне на радостях бросился сам трактирщик, дородный низенький колобок с длинными сальными волосами. Видимо, он решил, что ему подвалила удача в виде важного и богатого гостя.

Справедливым оказалось только первое, поэтому я поспешил его обрадовать, поинтересовавшись, по какому праву половина таверны стоит на моей земле. Судя по лицу трактирщика, нечто такое он знал давно, поскольку вместо того, чтобы удивиться, он попросил мои бумаги, а также бумаги на землю. Я, разумеется, вручил ему копии.

Молоденькие служаночки, а также оба мужика начали прислушиваться к явно интересному разговору. Трактирщик быстренько пригласил меня к себе в комнату.

Зайдя в его каморку, я вольготно устроился на его стуле и закинул ноги на стол — дворянин я или нет?

— Ну‑с, — улыбаясь, спросил я у трактирщика, — и каков же ваш ответ?

Судя по бегающим глазам трактирщика, он ответа и не знал. Не говорить же мне, что барон, в отличие от меня, никогда не смотрел на карту своих земель?

— И как давно вы, уважаемый, работаете без уведомления владельца этих мест? — поинтересовался я у трактирщика, пока тот искал достойный ответ на мой первый вопрос.

И этот вопрос повис в воздухе, поэтому я решил поиграть у трактирщика на нервах.

— Ну вот что, любезнейший, даю вам ровно неделю на то, чтобы убрать свой трактир с моей земли.

После моих слов трактирщик сначала побледнел, а потом позеленел.

— А что вы думали? — продолжил я, наблюдая за цветовой палитрой его лица. — Живёте себе на моей земле, гребете денежки, опять же себе, а мне что с этого достается?

Трактирщик закашлялся и произнёс:

— Да ведь не знал я.

— А если вы сегодня королевского гонца отравите? — спросил я его. — Палачу тоже скажете, что не знали, что отраву нельзя класть в суп?

От одного такого предположения трактирщику стало не по себе. Я решил дожать его.

— Ну что ж, у меня остаётся только один выход из этой ситуации: завтра присылаю крестьян, чтобы они снесли ту половину трактира, что стоит на моей земле.

— Но это же конец всему, — прошептал колобок, обильно потея и вытирая фартуком красное лицо.

— Раньше надо было думать, голубчик, когда ставили, — я покровительственно ему улыбнулся, ожидая когда же трактирщик сам предложит альтернативные пути решения.

— Господин, а может быть, как‑нибудь договоримся? — произнёс трактирщик давно ожидаемую мной фразу.

Я скучающе посмотрел на него и, не подавая виду, что этого и добивался, спросил:

— Мне это не очень интересно. Вот разве что вы предложите что‑то действительно стоящее…

Потный, красный колобок облегчённо выдохнул и принялся жевать губы размышляя, сколько предложить этому молодому господину с бульдожьей хваткой, скромно подумал я о себе.

— Двадцатая часть прибыли, — наконец выдохнул трактирщик.

Я молча встал и направился к выходу.

Трактирщик взвыл и бросился за мной, хватая за рукав:

— Пятнадцать!

Я спокойно вышел за дверь, но остановился, когда счёт дошёл до десятой доли.

— Вот это уже конструктивный разговор, — уважительно произнёс я и вернулся в комнату. За нашим вояжем молча наблюдала вся таверна.

Трактирщик ещё больше вспотел, и теперь по его и без того грязному лбу и волосам струился пот, попадая в глаза, что заставляло его постоянно промокать лицо фартуком.

— Замечу, не я предложил десять долей, — подняв для важности палец, начал я, — мне такие копейки, в общем‑то, и не нужны, я больше за правду боролся.

Трактирщик тяжело вздохнул, переживая за свои барыши.

— Господин, таверна едва‑едва позволяет мне жить, конкуренты совсем забрали всех клиентов.

— А что мешает улучшить меню, пригласить барда, чтобы играл вечерами, улучшить качество выпивки и цены сделать чуть ниже, чем у конкурентов?

Трактирщик вытаращил на меня глаза, думая, что я шучу. Но я был вполне серьёзен.

— Но, господин, ведь на это нужны деньги, а где их взять бедному трактирщику, едва сводящему концы с концами, — прошептал он.

В голове у меня созрел план.

— Вот что, любезный, предлагаю вам деловое партнёрство.

Наверное, если бы метеорит упал на землю рядом с ним, трактирщик был бы удивлён меньше, чем услышав предложение дворянина о партнёрстве. Всё же он быстро оправился от шока и осторожно произнёс:

— Что вы хотите предложить, господин?

— Ну, скажем так, я вкладываю в развитие вашего предприятия некоторые средства, на время раскрутки заведения ссужаю деньги для проведения рекламной акции, а потом, когда прибыль станет стабильной, буду забирать две пятые прибыли, — закончил я.

Хоть из моей речи он понял едва ли треть, но основное он всё же уловил. Глаза трактирщика расширились, и он стал заикаться.

— В‑в‑вы, б‑б‑бла‑г‑гор‑р‑родный господин, вложите деньги в‑в мой т‑трактир?

— Именно вложу, любезный, — с улыбкой ответил я.

Я нисколько не сомневался, что и до, и после раскрутки дела трактирщика нужно будет проверять и проверять: глядя на его хитро бегающие в ожидании обещанной суммы глазки, я нисколько не обманывался в его честности. Даже мой первоначальный взнос он может припрятать и сказать, что ничего не получилось.

— Но будет это на моих условиях, — добил я его. — Завтра я пришлю к вам человека с деньгами, который будет должным образом проинструктирован, и он будет выдавать деньги под конкретные улучшения, чтобы вы, любезный, не приведи вас Единый к греху, не растратили мои деньги.

Столь категоричное заявление сбило спесь с колобка, который, вероятно, уже в уме подсчитал, сколько он получит от меня халявных денег.

— А вообще, — внезапно сказал я, — вы мне не нужны. Сломаю трактир и построю новый, за свои деньги и на своей территории. Смысл мне вкладываться в чужой карман?

Сказав это, я встал из‑за стола и пошёл на выход. Трактирщик сначала остолбенело застыл, а потом, когда до него дошёл смысл сказанного мною, повторилась недавняя сцена с хватанием за рукава.

На этот раз я вышел из трактира, чтобы показать свою решительность. Трактирщик прибег к последнему методу: упал на землю и обнял мой сапог.

«Блин, что у них тут за привычка такая дурная, — внутренне брезгливо вздрогнул я, — чуть что — сразу на землю и к сапогам, сначала староста, теперь этот».

— А у вас дети есть? — внезапно спросил я трактирщика, вспомнив удачный опыт применения такой тактики в отношении старосты.

Трактирщик недоумевающе поднял на меня глаза и ответил:

— Сыночек, надежда моя и опора.

— И сколько этой опоре лет?

— Двадцать пять будет этой зимой. — Трактирщик всё ещё не понимал, к чему я клоню.

— Значит, вот что. Сынка твоего я забираю к себе в замок, будет у меня служить. Жалованье ему положу, как полагается, да под рукой будет, если его отец вздумает со мной шутки шутить.

Услышав такое, трактирщик снова взвыл и припал к моему многострадальному сапогу, повторяя почти те же слова, что и некогда староста.

«Всё же шантаж — великая вещь», — без удовольствия подумал я.

— За сына не переживай, цел будет, пока ты со мной будешь честен. Слово дворянина даю, — продолжил я, видя, что трактирщик вот‑вот потеряет остатки соображения.

Трактирщик, услышав про слово дворянина, поднял на меня лицо, заляпанное грязными разводами. Странно было мне, шестнадцатилетнему подростку, наблюдать за этим мужиком, который был старше моего отца. Я подумал, может, зря я с ним так? Но, вспомнив скупщика фруктов и старосту, понял, что, если я дам слабину, через день об этом узнает вся округа, и тогда на всех своих начинаниях я смело смогу поставить крест. Нужно придерживаться курса на деспотизм и тиранию, иначе можно будет просто сваливать отсюда.

— Когда сыночка‑то посылать? — спросил успокоенный трактирщик.

Я задумался. Прежде следует обговорить с трактирщиком все нововведения, которые явно будут для него шоком. Всё же я из двадцать первого века, века гламура и пиара.

— Пойдём к тебе, возьми принадлежности для письма, будешь записывать все, что я тебе скажу.

Когда мы вошли в трактир во второй раз, то вся прислуга, до единого человека, выбежала на меня поглазеть. Видимо, они сообразили, что молодой господин принёс какие‑то плохие вести, раз хозяин бегает за мной как собачонка и о чём‑то умоляет. Ведь всё, что касается хозяина, коснётся и их.

Зайдя в третий раз в комнату трактирщика, я уселся за стол и стал ждать, когда трактирщик принесёт принадлежности и замрёт с пером в ожидании моих распоряжений.

— Значит, так, — задумчиво посмотрел я в потолок, — есть у тебя на примете четыре крепких парня, чтобы вышибалами поработали в начале развёртывания нашего предприятия?

— Да тут этих драчунов — как грязи, — вздохнул трактирщик, видимо припоминая какие‑то события в прошлом.

— Подбери самых сильных и драчливых, — распорядился я, давая знак записывать. Теперь главное:

Первое. Сменишь вывеску «Трактир Джона» на «Серебряный Рыцарь».

Трактирщик вытаращил глаза.

— Закончишь писать — задашь вопросы, а пока молчи.

Трактирщик быстро уткнулся в бумагу.

— Второе. Мой человек найдёт крестьян и сделает качественный ремонт снаружи и внутри трактира.

Третье. На внутренних стенах развесь всякие доспехи, щиты, булавы, мечи и прочую рыцарскую атрибутику. Кучу железок я тебе пришлю, посадишь слуг чистить и полировать, заодно и затупят острое. Приколачивать будешь накрепко, чтобы в драке не сорвали.

Четвертое. У всех служанок, подающих на столы, укоротишь платья так, чтобы щиколотки были видны. (Снова выпученные глаза трактирщика, для местных верх неприличия, если у женщины из‑под подола выглядывают щиколотки.)

Пятое. Свежие фрукты на все столы на время проведения акции заманивания клиентов, абсолютно бесплатно. Потом тихо включим в цену на блюда. (Трактирщик становился похож на того краба из анекдота, который видел, почему камбала стала такой плоской.)

Шестое. Пиво, вино не разводить. Подчёркиваю — НЕ разводить! Это значит, что совсем ничего в них не доливаешь.

Седьмое. Сейчас пойдём в зал, прикажи приготовить свои лучшие блюда. Если мне не понравятся, наймём повара.

Восьмое. Все расходы, связанные с данными улучшениями, для начала будет оплачивать мой человек, если заслужишь доверие, в дальнейшем получишь доступ к деньгам.

Девятое. Конечная прибыль будет делиться пополам, и не приведи тебя Единый утаить от меня хоть асс, надежда твоя и опора и дня после обмана не проживёт, а потом и ты за ним последуешь, только мучиться будешь дольше.

Десятое. В первое время на все блюда снижаем цены, сейчас в зале согласуем и их, и само меню.

Вроде всё, — почесал я затылок, — теперь вопросы.

Трактирщик всё же оказался неглупым человеком, поэтому сидел и молча перечитывал свои записи. Затем поднял голову, и я увидел в его глазах восторг.

— Господин, кто вы? — спросил он совсем не то, что я ожидал от него услышать.

— Как кто, барон Максимильян, владелец замка и окрестных земель, — удивлённо ответил я.

— Нет, откуда вы всё это знаете? Ещё пять минут назад я думал, что вы предлагаете безумие, которое обанкротит меня, но теперь, осознав ваши предложения, я в полном восхищении, такого нет ни у кого в округе.

Я усмехнулся:

— И навряд ли будет. Если начнут нас копировать, поверь, мы найдём, как достойно ответить конкурентам. А теперь, если ко мне нет вопросов, пошли в зал, пробовать стряпню и согласовывать меню. Тебя, кстати, как звать‑то? — спросил я, когда мы вошли в зал, где один из столов ломился от еды.

— Шумир, господин, — ответил трактирщик, который теперь смотрел на меня как на бога, спустившегося с небес.

— А почему тогда вывеска «У Джона»?

— Осталась от прежнего хозяина, господин.

Когда принесли меню или то, что тут таковым считалось, я брезгливо оттолкнул его от себя. На заляпанной непонятными субстанциями тонкой деревянной дощечке были вырезаны названия блюд и их цены. Причём сделано всё было без всякого порядка, по‑видимому, нововводимые блюда просто дорезали на свободном месте.

— Чистое есть? — брезгливо ответил я и, когда принесли менее заляпанный экземпляр, сказал: — Запиши ещё одно правило: всем пришедшим подавать сначала таз с водой для умывания и полотенце для вытирания лица и рук.

Трактирщик, даже не спрашивая, зачем это, безмолвно записал, видимо, после встречи со мной его мировоззрение сильно изменилось.

«Может, мне секту свою открыть?» — с улыбкой подумал я.

— Записывай изменения, касаемые меню, — задумчиво приказал я, вертя дощечку в руках… — Первое. Сделать два вида меню: первое — на пергаменте, для благородных господ. Запишешь там раздельно холодные, горячие блюда, вино и пиво. Как — я тебе покажу. Второе — для простолюдинов, тоже раздельно, как и для господ, но на досках, количеством десять и больше, авось не так залапают.

Второе. Цены на блюда установи такие… — Я продиктовал все цены, снизив их на время раскрутки почти вдвое.

Когда я закончил с меню и стал пробовать понемногу от каждого блюда, то с удивлением отметил, что еда вкусная. Гораздо вкуснее той постной пищи, которой я питался в замке.

— Знаешь, Шумир, найми на первое время не четверых, а восемь вышибал, — подытожил я разговор, — не хочется потерять всё от одной пьяной драки. Если будут драться благородные, сразу посылай за мной, я их разниму.

Попробовав всё, я наелся и хотел уже отправиться восвояси, как увидел ряды кувшинов с пивом и стеклянные бутылки с вином. «Надо, чтоб их какой‑нибудь взрослый, непредвзятый человек попробовал, мне самому ещё рановато алкоголь дегустировать», — подумал я.

В зале, кроме пялящихся на нас с трактирщиком во все глаза слуг, был только тот странный господин, закутанный во всё серое. Он по‑прежнему сидел за своим столом и не спеша цедил питьё из кружки.

«Вот он подойдёт, — радостно решил я, — на халяву выпить все любят».

Я встал и, сопровождаемый взглядами всей таверны, подошёл к крайнему столу, погружённому, несмотря на день, в полумрак. Подойдя ближе, я получше пригляделся к сидящему, который, в свою очередь, тоже рассматривал меня из‑под опущенного на голову капюшона. Рядом со столом я заметил что‑то длинное, в чехле, прислонённое к стене.

— Простите, что отвлекаю вас, но позвольте спросить, как вы относитесь к бесплатной выпивке? — задал я вопрос, на который в моей стране существовал только один ответ.

— Кто же откажется от бесплатной выпивки, — глухо ответил незнакомец со странным акцентом, словно не из здешних мест.

— Тогда, может быть, вы поможете мне? — спросил я. — Мне нужно, чтобы вы попробовали вон те пиво и вино, а потом сказали, разбавлены они водой или нет.

Незнакомец удивлённо хмыкнул и, вставая, сказал:

— Если их разлили из той же бочки, что и эту мочу, — он показал на свой стакан, — то всё я пить не буду.

— Ну, это ваше право, — улыбнувшись ответил я. — Вы, главное, честно скажите, что разбавлено, а что нет.

Незнакомец взял то самое длинное, в чехле, опираясь на него, подошёл к столу и глотнул из первого кувшина.

— Моча, — зазвучал приговор, который согнал улыбку с лица трактирщика.

Все остальные кувшины были удостоены этой же оценки.

Я повернулся к трактирщику:

— За пункт шестой спрошу особо.

Трактирщик быстро закивал.

Незнакомец внимательно посмотрел на меня и спросил:

— Я так понимаю, в таверне сменился хозяин?

Я вежливо ответил, внимательно смотря в глаза хозяину и заставляя его напрячься:

— Нет. Пока нет.

Трактирщик шумно выдохнул.

Незнакомец внимательно посмотрел и спросил:

— Я слышал, вы говорили о вышибалах? Не возьмёте меня на работу?

Я заинтересованно спросил:

— А что вы умеете?

Незнакомец откинул капюшон, и все в зале ахнули. Лицо его было абсолютно чёрным.

— И о чём это должно мне сказать? — недоумённо спросил я.

Тут трактирщик наклонился ко мне и быстро прошептал:

— Это нубиец, господин. Они служат в личной гвардии самого короля. Говорят, в бою им нет равных.

«Если об этих нубийцах знает даже трактирщик, то стоит проверить, чего он стоит», — решил я и сказал:

— У меня есть лучшее предложение. Как вы смотрите на то, чтобы стать моим телохранителем?

Нубиец внимательно на меня посмотрел и с улыбкой спросил:

— Зачем несовершеннолетнему дворянину телохранитель?

Я хмыкнул и ответил:

— А вот хочу я так.

Нубиец широко улыбнулся, показывая ослепительно белые зубы.

— Как телохранитель я дорого стою, ваш батюшка не согласится на такой расход.

— Разговор с батюшкой — это мои проблемы, — ответил я спокойно, — назовите свою цену.

— Полукесарий в день, — озвучил нубиец огромную сумму, услышав которую ахнули не только все в трактире, но и я недоумённо уставился на него.

— А вы справитесь с десятью солдатами? — сохраняя видимое спокойствие, спросил я его. — За такие деньги мне проще нанять их.

— Справлюсь, — нагло заявил негр, снова широко улыбнувшись, — ну как? Теперь вы уговорите батюшку принять меня?

Я задумчиво почесал затылок.

«Пятнадцать кесариев в месяц — огромные деньги, как бы мне в трубу не вылететь с таким телохранителем. Ладно, — решил я про себя. — Найму его и буду гонять, как выражается мастер Дарин, «как последнего гнома».

— Принят, — ответил я, видя, как сползает с лица негра улыбка.

Видимо, он изначально не хотел наниматься и решил такой несусветной ценой меня ошарашить.

В таверне ещё раз все ахнули, а трактирщик посмотрел на меня как на Господа Бога с огромным кошельком за поясом.

Нубиец недоверчиво посмотрел на меня, словно ослышался.

— Вы согласились?

— Да, ты принят, можем идти в замок, у меня ещё куча дел, — с улыбкой ответил я, понимая, что негр сам не ожидал от меня такой подставы.

Теперь, по местным обычаям, отказаться он не мог, так как сам назначил цену за свои услуги.

Нубиец хмыкнул и взял на плечо свой чехол.

— Я не отказываюсь от своих слов, но смотри сам: не будет денег — не будет службы.

Я зло оборвал его учительский тон:

— За моё тело переживай, а деньги будут.

Негр замолчал, только глаза его недобро сверкнули.

«Ничего, пусть терпит, за такие‑то баблища», — с удовольствием подумал я.

Не успел я выйти из таверны, как чуть не был сбит с ног каким‑то парнем. Увидев меня, он упал на землю и захлебываясь, затараторил:

— Хозяин, староста просил передать, солдаты вернулись.

Я нахмурился и, повернувшись к нубийцу, сказал:

— Ну вот, твоя служба уже началась.

Тот удивлённо поднял брови, но ничего не ответил.

Когда мы пришли в деревню, всё уже было кончено: пять мёртвых тел лежали на земле, выло десяток девок, по‑видимому обесчещенных, и пять довольных солдат загружали на лошадей отобранное у крестьян добро.

Я повернулся к нубийцу:

— Вот и хороший шанс проверить тебя. Сбей их с лошадей и обезоружь.

Негр скинул со спины чехол и, расшнуровав его, достал цельнометаллическое копьё, затем бросил на меня насмешливый взгляд, и не успел я моргнуть и глазом, как солдаты, словно кегли, полетели на землю.

— Привет, служивые, — радостно поприветствовал я лежащих на земле налётчиков, которые злобно на меня пялились. Внутри меня всё дрожало от ярости: второй раз эти уроды убивают моих людей. Следует их наказать, да так, чтобы в следующий раз неповадно было приезжать ко мне. — Не слышу ответа, — сказал я, кивнув телохранителю.

Тот быстрым движением ударил тупым концом копья одному из солдат по почкам. Раздавшийся вопль настроил солдат на разговор.

— Здравствуйте, господин, — злобно пробормотали они.

— Чудесная погода сегодня, не правда ли? — спросил я, всё ещё кипя внутри и стараясь посторонним разговором вернуть спокойствие.

— Да.

— Я вот что подумал, вы разве не знаете, что нельзя портить чужие вещи? — спросил я их.

Солдаты молчали. Снова мой кивок, и теперь уже два быстрых удара.

— Знали, — простонал один, скорчившись от удара.

— Ну тогда платите мне за испорченное добро. Поскольку развлекались вместе, то с каждого за убитых парней и порченых девок по шесть кесариев.

Солдаты недоумённо уставились на меня, словно спрашивая, не сошёл ли я с ума, называя такие суммы.

— Ну если денег нет, тогда придется вас повесить, — спокойным тоном, как будто нечто само собой разумеющееся, ответил я на их немой вопрос.

Тут до солдат дошла вся серьёзность ситуации, и они переглянулись друг с другом.

— Каждая минута моего ожидания — ещё по кесарию с рыла, — спокойно сказал я.

Солдаты подскочили и стали рыться в кошелях. Только у двоих была необходимая сумма, и то в виде золотых украшений.

— Скидывайте с коней награбленное, — приказал я тем двум, которые рассчитались со мной. — Теперь забирайте их, и свободны. Появятся ещё деньги, приезжайте, не стесняйтесь, буду рад вас видеть.

Освобождённые солдаты сначала неверяще посмотрели на меня, потом, поняв, что я не шучу, подошли к лошадям, скинули с них все тюки, взяли под уздцы и отошли от места событий. Правда, недалеко.

«Ждут, как я поступлю с оставшимися», — понял я.

Конечно, во мне тлела надежда, что у всех найдутся деньги для откупа, но теперь, когда нужно было повесить этих троих, у меня не поворачивался язык для приказа. Ведь тогда я стану убийцей. Сколько раз я слышал от мамы и папы, что убийство — это последнее дело и убийцы — вовсе не люди, а животные.

Я посмотрел на солдат, которые всё ещё не верили, что их могут повесить, посмотрел на мёртвых парней, которые совсем недавно были живы и веселы. Посмотрел на напряжённые лица деревенских, которые пылали праведным гневом к убийцам своих сыновей и насильникам своих дочерей.

Снова пришло твёрдое внутреннее убеждение, что если я отпущу этих без наказания, то в следующий раз вырежут всю деревню. Выхода не было, если я хочу, чтобы деревня и замок жили спокойно, придется применять такие меры, и не единожды.

Поманив пальцем старосту, я приказал ему:

— Несите верёвки.

Когда он бросился исполнять, я посмотрел на тех двоих, которых отпустил. Они так и стояли на пригорке, наблюдая за приготовлениями.

Трое связанных поняли, что я не шучу, только когда озлобленные деревенские потащили их к ближайшему дереву, через толстый сук которого были уже переброшены верёвки.

Солдаты кричали, умоляли их не убивать, обещали принести деньги, как только выберутся отсюда. У меня возникла было идея отпустить одного, чтобы он съездил за выкупом для остальных, но тогда, по прошествии времени, я точно не смогу отдать приказ об их повешении. Только сейчас, когда тела убитых парней ещё лежат на земле, а девки ревут, вытирая слёзы рукавами, я способен был на такое непростое решение.

Тела висящих солдат с вывалившимися языками и выпученными глазами долго ещё будут мне сниться в ночных кошмарах, но я был рад, что смог решиться тогда — это во многом упростило мою жизнь. Ведь первое решение всегда дается труднее, чем последующие.

Отпущенные солдаты, увидев, что я осуществил задуманное, повернулись и уехали.

Приказав не снимать тела в течение двух недель и раздав пострадавшим семьям деньги и золото, полученные от солдат, я пошёл в замок в глубоком стрессе — вид повешенных сильно на меня подействовал. Идущий невидимой и неслышимой тенью нубиец также молчал.

— Тебя как звать‑то? — спросил я его решив отвлечься от тяжёлых раздумий. — Меня — барон Максимильян.

— Зовите меня Рон, хозяин, — ответил после паузы телохранитель.

Я хмыкнул.

— Спорим на кесарий, не настоящее имя?

Нубиец улыбнулся и ответил той же монетой:

— Спорим на солид, что барон Максимильян — тоже не настоящее имя.

Я остановился и посмотрел на него, негр улыбался своей белоснежной улыбкой.

— Не на людях можешь звать меня Макс, все остальные мысли, будь добр, держи при себе.

Рон улыбнулся ещё шире:

— Ты плохо знаешь нубийцев, юный господин, мы не предаём нанимателей.

— Неудивительно, за такие‑то деньги, — не преминул я подколоть его.

— Что, папочка ругать будет за траты? — съязвил в ответ тот.

Я снова остановился и, улыбаясь, сказал:

— Спорим на солид, что не будет?

Нубиец удивлённо на меня посмотрел и осторожно спросил:

— Если не будет, что же ты тогда постоянно про деньги вспоминаешь?

— А ты поспорь и увидишь, — закинул я удочку, надеясь, что Рон даст мне на нём заработать.

— Видя поведение хозяина трактира до твоего прихода и во время разговора с тобой, я поостерегусь спорить на такие суммы, — выскользнул негр из капкана.

Я тяжело вздохнул и пошёл вперёд.

— Можно тебя спросить? — задал вопрос Рон, когда мы проходили фруктовый сад.

— Валяй.

— Зачем тебе вообще такой дорогой телохранитель? Если есть проблемы наподобие той, с солдатами, то тебе стоит просто нанять небольшой отряд наёмников и оставить в деревне. Пара стычек — и больше чужие к тебе не сунутся.

— Ага, зато наёмники будут убивать деревенских и портить девок.

Рон хмыкнул:

— Ну не без этого, конечно, но ты не ответил на мой вопрос.

— Мне нужен учитель, — хмуро сказал я. — Через три года я или научусь владеть мечом, или на следующий день после совершеннолетия меня похоронят.

«Если, конечно, не подстрелят раньше, как барона», — про себя добавил я.

— Кому же ты так не угодил? — удивлённо спросил нубиец.

— Герцогу Наригу и его сынку.

Нубиец вскрикнул и остановил меня, положив руку на плечо, затем развернул к себе:

— Что ты сказал? Повтори ещё раз?

Я удивлённо посмотрел на него, Рон выглядел очень взволнованным и потрясённым.

— Ты чего это? — спросил недоумённо я его.

— Повтори, что ты сказал, — твёрдо сказал телохранитель, тряся меня, как куклу.

— Что ты меня трясёшь? — возмутился я. — Сказал же, граф Рональд вызовет меня на дуэль за оскорбление его персоны, а герцог Нариг убил моего отца и хочет избавиться от меня. Достаточные причины? А теперь отпусти меня.

Рон отпустил меня, и я увидел, как его спина сгорбилась. Одинокая мысль заскреблась у меня в голове.

— А у тебя он кого убил? — спросил я, высказав свою догадку.

Нубиец тяжело посмотрел на меня и молча продолжил путь.

Я разозлился:

— Слушай, Рон, я ведь сказал тебе, расскажи и мне, что у тебя за счёты с герцогом.

Нубиец сначала молча шёл, но через несколько минут всё же ответил:

— Не обижайся, но не утихла ещё у меня в сердце боль утраты. У нас ещё будет время рассказать всё друг другу.

Я замолчал и пошёл рядом с ним.

«Неспроста он сидел в таверне», — подумал я, косясь на шагавшего рядом со мной высокого жилистого негра. Широкоплечим и сильным его не назовёшь, но, вспомнив, как он сшиб солдат с лошадей, я покачал головой, даже движений копья не было видно.

Когда показался небольшой холм с моим полуразрушенным замком на вершине, шагавший рядом остроглазый телохранитель, присмотревшись, недоумённо посмотрел на меня и спросил:

— Это что?

— Твой новый дом на ближайшие три года, — усмехнулся я, глядя на его реакцию.

Нубиец недоумённо переводил взгляд с меня на замок.

— Ты уверен, что у тебя хватит денег заплатить мне?

— Затяну потуже пояс и заплачу, — проворчал я.

Не признаваться же ему, что завтра отправляю деньги трактирщику и если заплачу ему тоже, то останусь на нуле.

Когда мы зашли в замок, хмыканье Рона превысило всяческие пределы моего терпения.

— Наверное, за кров и еду в этом прекрасном месте я буду вычитать из твоего жалованья, — сказал я ему спокойным тоном после очередного хмыканья.

Телохранитель закашлялся:

— Но постой всегда бесплатный!!

Я улыбнулся ему уже отрепетированной улыбкой акулы капитализма:

— Это с чего вдруг? Договор касался только найма, ни единого слова про еду и кров не было, или я не прав?

Рон выглядел растерянным, и я решил добить его, чтобы неповадно было хаять мой дом:

— Ну, скажем, по сестерцию в день за постой и столько же за еду.

Нубиец смотрел на меня, сверкая белками вытаращенных глаз.

— Теперь я понимаю, почему трактирщик так тебя обхаживал, бегая при этом, как учёная собачка, — осторожно сказал он, — с тобой нужно держаться настороже, оглянуться не успеешь, как без всего останешься.

Я улыбнулся, наконец его проняло.

— Вот и нечего тогда мой дом хаять. Увидишь, пройдёт года два, я такой замок отгрохаю — все соседи обзавидуются.

Рон осторожно мне улыбнулся:

— Что‑то мне подсказывает, что герцогу Наригу не повезло с соседом. Так как насчёт еды и постоя?

— Расслабься, это я так, чисто в воспитательных целях, — подмигнул я ему, — пошли, я представлю тебе одного адекватного жильца этого прекрасного замка, у которого я уже в учениках.

Нубиец после моих слов облегчённо вздохнул и больше не хмыкал, видя обрушающиеся постройки и выпадающие из стен камни, заросшие мхом.

Мастер Дарин был в кузне, подковывал лошадь. Рядом стоял крестьянин и рассказывал гному, какая она у него замечательная. Гному, видимо, не впервой было выслушивать подобный бред, поэтому он молча делал своё дело, время от времени меняя свои протезы на нужные в каждом конкретном случае.

Увидев меня, крестьянин сорвал с головы шапку и в пояс поклонился.

Я подошёл ближе и, дождавшись, когда Дарин выпрямится, сказал:

— Мастер Дарин, позвольте представить вам моего нового телохранителя Рона. Рон — это мастер Дарин.

Бровь негра, конечно, поднялась вверх, когда он увидел протезы гнома, тот спокойно кивнул ему, а мне сказал:

— Марта тебя искала, хозяин.

Пришлось идти на кухню.

— Марта, — крикнул я в полумрак кухни, очаг был потушен, и поэтому желания входить туда у меня не было.

— Да, господин? — раздался голос издалека. — Слушаю.

— Иди сюда, не орать же мне всё время, — раздражённо ответил я.

Когда Марта подошла, я спросил:

— Дарин сказал, ты меня искала?

— Да, хозяин, вы наказывали говорить вам обо всём, что происходит в замке. Вот я и хочу сказать, что у нас дрова кончились, очаг нечем больше топить, — сказала женщина так спокойно, словно сообщала о том, как кот съел очередную мышь.

Я чуть не выругался от досады и, едва сдержав чувства, спросил:

— А почему Шаста не послала в лес?

— Так он носится как угорелый, выполняя ваши поручения, где же за ним уследить‑то? — недоумённо спросила она.

— Так, стоп, какие такие поручения, — спросил я, не понимая, — он уже два дня говорит, что занят у тебя.

Марта недоумённо посмотрела на меня, сзади раздалось громкое хмыканье невидимого в темноте Рона.

— А где он сейчас? — милым тоном своего отца спросил я Марту.

Женщина уловив тон, задрожала.

— Да в деревню понёсся, сказал, вы послали.

— Значит, так, Марта, давай определимся раз и навсегда, — ответил я, чувствуя, как негр за спиной беззвучно смеётся, — Шаст находится в твоём непосредственном подчинении, им командуешь ты одна. Отныне, если он мне понадобится, буду спрашивать у тебя.

Марта сначала превратилась в статую, а потом залопотала:

— Но как же так, господин… вы… я… вы у меня разрешение…

— Марта, назначаю тебя шеф‑поваром своих кухонь, — торжественно ввёл я женщину в звание, бывшее, кроме названия, пустым звуком. — В подчинение тебе отдаётся Шаст, а завтра прибудет ещё один боец, примешь под своё командование. Управлять ими будешь только ты, но и нести ответственность за холодные очаги и пустой стол барона тоже будешь только ты. Всё понятно?

От свалившего «счастья» женщина начала рыдать, пришлось её успокаивать, говоря, что столь высокую должность может исполнять она одна и никто другой.

Когда мы вышли из кухни, я ткнул кулаком в бок Рона:

— Ещё раз заржёшь без моего разрешения, пересмотрю оплату.

Телохранитель подавился смешком и сделался самой строгостью, но глаза выдавали его с головой. Погрозив ему кулаком, я поплёлся его устраивать. Пришлось расположить Рона в комнате покойного барона, так как нормальных помещений больше в замке не было. Притащив с ним пару лавок и стол со стулом, я устало присел на одной из лавок.

Почувствовав на себе внимательный взгляд Рона, я спросил:

— Ну чего?

— Ты какой‑то неправильный барон, — честно ответил он.

— А ты неправильный телохранитель, — ответил я, — то говорит, что потерял кого‑то, то ржёт всё время, сбивая мне людей с толку.

Нубиец нахмурился:

— У нас вера такая: чем больше ты смеёшься, потеряв любимого человека, тем больше он радуется в Небесной Обители.

Я понял, что задел его.

— Ладно, не сердись. Пошли во двор, может, прибежал наш хитрожо…умный Шаст из деревни.

Рон улыбнулся и, идя со мной по лестнице вниз, тихо повторил:

— Ты неправильный барон.

Я не стал комментировать и направился к кузне. Мастер Дарин закончил работу и уже чистил инструменты.

— Денег дали за работу? — спросил я у него в надежде.

Дарин ухмыльнулся:

— Ага, десять фениксов.

Я погрустнел. Крестьяне редко платили деньгами, чаще продуктами или живностью.

— Подмастерье, ты когда появишься в кузне? — сурово спросил Дарин, хмуря брови.

— Некогда пока, — отмахнулся я от мастера, — не знаешь, где можно достать много денег?

— В сокровищнице короля, — одновременно ответили Рон и Дарин, затем переглянулись и засмеялись в полный голос.

— Очень смешно, — не разделил я их настроение, — а поближе ничего нет?

— В сокровищнице герцога Нарига, — снова не сговариваясь, ответили мои учителя, закатившись смехом.

— Где‑то я слышал, что при кризисе, — язвительно сказал я, вспомнив новости по телевизору, — сначала сокращают жалованье наемным работникам, а потом и вовсе избавляются от некоторых из них.

Мои слова на этих типов нисколько не повлияли, поэтому пришлось плюнуть и сесть отбирать из лежавшей под навесом кучи железа перетащенные сюда слугами и обещанные трактирщику мечи и булавы. Я выбирал те, которые не стыдно было повесить на стены.

Отложив пять относительно приличных мечей и шесть не слишком ржавых пик, булав и копий, я сказал:

— Дарин, завтра парень придёт, отдашь ему всё это барахло, хорошо?

— Чего ради хорошее железо отдавать? — нахмурился Дарин.

— Нужно, — отрезал я, но тут же, сглаживая резкость, поправился: — Для дела нужно, правда.

Гном сердито пожевал бороду, но ничего не сказал, увидев подтверждающий кивок Рона. Тот уже знал мой план по обустройству трактира.

Тут я увидел вбегающего в замок Шаста. Как обычно, он был весел и беззаботен.

— Шаст, — ласково позвал я его тоном, от которого Рон закашлялся, а Дарин стал интенсивнее жевать бороду. С каждым днём моя практика как оратора становилась всё больше и нагляднее.

Парень, ничего не подозревая, подбежал ко мне.

— Звали, хозяин?

Я обратился к Рону:

— Свяжи его и определи, пожалуйста, вон на ту лавку, возле кузни.

Парень в мгновение ока оказался скручен, связан своим же поясом и без рубахи привязан к скамье.

Заняв у Дарина позабытый кем‑то кнут, я отдал его Рону и громко сказал:

— Бей со всей силы, чтобы шкура слезала.

Затем, когда Шаст взвыл, поняв, что его ждёт, я незаметно для подростка жестом попросил Рона нагнуться и тихо сказал нубийцу:

— Бей не сильно, но чтобы сесть не мог неделю.

Негр весело сверкнул глазами и с деловым видом взмахнул кнутом для пробы — кнут свистнул и громко щёлкнул. Шаст заорал так, как будто по нему уже били. На шум прибежали Марта и Герда, которые теперь стояли, выпучив глаза.

— Для начала десять ударов, — кивнул я Рону.

Тот размахнулся и начал бить, преимущественно попадая по низу спины. Шаст орал как резаный. Жалость прокралась в моё сердце, но была безжалостно задавлена моим же желудком, который остался пустым из‑за потухшего очага.

— Десять, — закончил считать Рон.

Я подошел к всхлипывающему подростку и спросил:

— За что ты наказан?

Тот, всхлипывая, ответил:

— За то, что обманывал вас, господин.

— Вот видишь, как ты всё быстро схватываешь, — улыбнулся я ему, — может, дать тебе ещё десять для закрепления материала?

— Нет, я всё запомнил, — взвыл подросток.

Рон бил умело — кожа рассечена не была, знания об этом у меня остались после просмотра какого‑то фильма.

— Ну вот, раз все счастливы, то, может быть, мы поедим сегодня? — спросил я в пустоту.

Отвязанный Шаст вместе с обеими женщинами испарился, хотя и бежал он вприпрыжку, поддерживаемый за одну руку Мартой.

Дарин усмехнулся:

— Давно пора было.

Я возмутился:

— А чего не сказал тогда?

— Может, я запамятовал, но кто из нас двоих барон? — ухмыляясь, задал он вопрос. — Сам должен знать, чем у тебя слуги занимаются.

— А ты уж и подсказать любимому хозяину не мог, — сразу остыл я от справедливого замечания гнома.

— Любимому — запросто, — ответила эта ехидина.

И снова они с негром заржали.

«Наплачусь я ещё от этой парочки», — убеждённо подумал я, уходя в свою комнату.

Там я достал гроссбух и обречённо вписал новые статьи расходов. В графе поступлений денег на сегодняшний месяц по‑прежнему красовался ноль: оброк будет только через семь дней, а за фрукты обещали заплатить через десять.

Посмотрев на цифры, я решил, что Рону и трактирщику пока ничего платить не буду, а заплачу, когда сам получу деньги. Завтра часть наличности я собирался пустить в дело. Я был уверен, трактир окупит вложенные в него деньги, осталось лишь найти надежного человека, которому можно было бы доверить расход последней наличности.

Утром я приказал Марте позвать ко мне старосту. Дожидался я его очень долго, успев попасть в руки мастера Дарина, заставившего меня выдраить кузню.

Работая, я постоянно ловил на себе удивленные взгляды Рона, упражнявшегося со своим копьём во дворе. Кстати, я успел заметить, что утром, перед тренировкой, он был остановлен мастером Дарином, который, забрав копьё, начал его внимательно изучать, то крутя в руках, то пытаясь согнуть о землю.

В конце этого осмотра гном что‑то одобрительно проворчал и отдал Рону его оружие назад. Польщенный нубиец поблагодарил мастера и начал занятия.

Когда наконец прибыл староста, я едва мог разогнуть спину и выпрямиться. Староста, завидев меня в кузне, сначала онемел, а потом, поймав мой ласковый взгляд, подбежал ближе.

«Чувствуется моя предварительно проведённая работа», — восхитился я.

Бросив все скребки, я уселся на лавке, похлопав по ней ладонью, дал знак старосте сесть рядом. Тот нерешительно примостился рядом, не зная, чего от меня следует ожидать.

— Как дела в деревне? — задумчиво спросил я у него.

Тот вздрогнул от вопроса и осторожно поинтересовался:

— А что вас интересует, хозяин?

— Как мужики с моей землёй справляются, как оброк готовится?

Староста вздохнул посвободнее:

— Мужики ещё поверить не могут, думают, отберёте весь урожай. А оброк готов, собрали почти всё, за всю деревню.

— Мужикам скажи, чтобы не волновались, всё по уговору будет, — успокоил я старосту, — а оброк буду ждать в срок, как назначил. — Я замолк, староста начал заметно волноваться. — Тебя как народ‑то кличет? — спросил я, так ведь до сих пор и не узнал его имени.

— Накилом.

— Доволен ли ты, Накил, работой на меня, нравится за садом присматривать?

Староста затрясся, понимая, что настала главная тема разговора.

— Хозяин, я своё слово держу, каждый день окапываем деревья, поливаем, удобряем, в следующем году не узнаете сад свой. Неужели отобрать хотите? — со страхом спросил он, видя, что я молчу.

— Нет, сад твой, — ответил я, внимательно смотря на старосту, который после моего ответа слегка расслабился. — Думаю, кому дело ответственное поручить. Не подскажешь ли?

Староста совсем успокоился и заинтересовался:

— А что за дело? Тут ведь смотря какое.

— Знаешь таверну, что у дороги стоит? — понимающий кивок старосты. — Хочу деньги в неё вложить, как думаешь, верно будет? — спросил я, решив, что по ответу старосты определю, стоит ли ему вообще доверять.

— Да что вы, господин, тамошний ведь хозяин — последний мерзавец, все ваши деньги растратит, а потом скажет, что все в ход пошли да пропали, — заволновался староста.

Я ответу обрадовался.

— Вот поэтому и хочу к нему человека надёжного приставить, чтобы за моими деньгами присматривал да за его тратами следил. — Я скосил глаз на старосту.

Тот задумался.

— А если он откажется человека такого держать?

— Тогда этот человек должен мне всё доложить и ни асса ему не давать.

Староста задумался и что‑то шептал про себя.

— Жалованьем своего человека не обижу, — подбросил я ему приманку. — Сестерций в день дам за такое ответственное дело.

Глаза старосты сверкнули.

— Но и спрошу с него, если при проверке денег вложенных не найду, — поспешил я прервать его мечты.

Блеск в старостиных очах померк.

— Ну как найдёшь подходящего человека, скажи мне, — закончил я разговор, видя, что староста не решается дать ответ.

Когда я встал и взялся за скребок, староста внезапно сказал:

— Я возьмусь, хозяин!

Я с делано удивлённым видом повернулся к нему.

— Накил, это же такая должность, если что не так, на суку повешу.

Староста слегка побледнел, но уже твёрже сказал:

— Я теперь за вас, хозяин, хоть в огонь, хоть в воду. Если дадите должность — оправдаю.

Конец ознакомительного фрагмента.