Психика

Дмитрий Роюк

Он пришел в театр по делу, она – окончательно разочароваться в жизни. У них ничего общего, кроме пошатнувшейся психики.Скандинавский нуар о сегодняшней России – это короткая история человека, который оказался в ситуационной западне.Произведение ранее было опубликовано в составе книги «Театр надежд».

© Дмитрий Роюк, 2022

ISBN 978-5-0056-2760-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В театре

Влюбляться я не боюсь. Ни в искусстве, ни в жизни. Для среднестатистического человека вреда от любви меньше, чем, к примеру, вы купите билет на самолет, и попадете в авиакатастрофу. Или у вас быстрее прихватит сердце на развязке сюжета, скажем в каком-нибудь драматическом театре. Не из-за трагической постановки, а исходя из цифр. Инфаркт, случается в восемь раз чаще, чем падение авиалайнера. А самоубийство из-за любви происходит по большей части в фильмах.

Миллионы людей погибают в войне за деньги. Любовью они прикрываются.

Я жду, пока в зале театра погасят свет. Затем делаю глубокий вдох через нос, чтобы сравнять сердечный ритм. Обычно мне хватает трех минут. Но мне приходится прервать медитацию, потому как ты, сидя около меня, тихо всхлипываешь в руку.

— Я понимаю твое разочарование. Тебе больно. Я знаю, каково это. Но, поверь мне, от любви мало кто умирает на самом деле. Это просто выдумка писателя.

До этого момента ты пристально смотрела на сцену, а теперь повернулась и перевела взгляд на меня, как будто до этого меня совершенно не существовало. Ты даже не подозревала, что кто-то сидит с тобой рядом. Преимущество театральных лож: благодаря тому, что между креслами есть место, чтобы поставить кофейный столик, чуть засмотревшись на сцену, можно представить, что ты один. И по общей атмосфере напряжения, никто эту иллюзию не нарушает. Исключая даже короткие обсуждения («Он сыграл великолепно»), чтобы остаться блуждать в мире собственных переживаний. Из-за изобилия свободного места, можно ходить, не создавая дискомфорт соседу, находящемуся с тобой в одной ложе.

Твое выражение лица я угадал: легкое сомнение, что это обратился я, а не голос из-за кулис. Ты не могла сразу догадаться, что я нарушил правило театральных лож, и разорвал между нами тишину. Ты поправила расстегнутый пиджак, приоткрыв мне вид на твой белый плоский живот. Поймав мой взгляд на родинке с правой стороны, ты манерно спрятала себя, будто укуталась в одеяло. Что-то в твоем черном пиджаке было. Не скажу, что именно. Но полагаю, эта вещь у тебя ассоциируется с чем-то важным. Глядя на твою дорогую одежду, могу предположить, что ты вообще никогда не сидела, уткнувшись глазами в спины, впереди сидящих зрителей. Тебе не приходилось тесниться в крохотных стульях амфитеатра. Ты переплачивала за то, чтобы поплакать наедине. А тут каким-то образом оказался я.

Ну, во-первых, я не сделал ничего криминального. А во-вторых…

Плакать начала ты, и тем самым нарушила мой покой. В тот миг, когда глядя на сцену, мой мир сузился, ты начала лить слезы.

С одной стороны ты делала это тихо. Отвернувшись от меня. Но с другой — я мужчина. Я не мог так это оставить.

Твое потекшее от макияжа лицо злое, но притягивающее. Будто я вчера видел тебя смеющейся на обложке журнала и уверен, что смогу вернуть тебе эмоции, взамен на эксклюзивную улыбку в свой адрес. Или ты кажешься злой, потому что черная тушь обрисовала строгий овал твоего лица? Всегда питал слабость к холодной красоте.

Я протянул тебе бумажную салфетку, которую принес администратор с водой, когда перед началом сеанса ты спросила у него таблетку от головы.

Конец ознакомительного фрагмента.