Легенды Сэнгоку. Под знаком тигра

Дмитрий Тацуро, 2017

Япония, первая половина 16-го века, эпоха Сэнгоку-Дзидай – время воюющих провинций, когда сын поднимал меч на отца, а брат на брата. Когда обычный простолюдин мог убить знатного военачальника и сам возглавить целую армию самураев . В это неспокойное время и довелось появиться на свет Нагао Кагэторе, которому пришлось познать на себе потерю и предательство близких ему людей, и окунуться с головой в этот круговорот кровавой смуты.

Глава 2

Не у дел

5-й год Тэнмон (1536). Этиго, Касугаяма.

Весна пришла мгновенно. Казалось ещё вчера гору Касуга покрывала шапка толстого слоя снега, как вдруг она превратилась в стремительные потоки воды и ринулась вниз с горы на поля и дома крестьян у подножья. Но, местные обитатели не впервой сталкиваются с такими трудностями. Они предусмотрительно прорыли каналы для отвода весенних паводков и разрушительная стихия, запутанными лабиринтами, обходя все важные участки, уходила в озеро у подножья или в долину к западу от горы.

Крестьяне, переборов стихию, начали возделывать землю для скорого посева риса. Их поля, тянулись от восточного склона горы и рассыпались по долине на юг. В этом году пророчили хороший урожай, значит, жители Этиго не будут голодать, и скорей всего смогут позволить себе немного повеселиться на праздниках. Хотя, прежде им придётся закончить строительство, затеянное князем Тамэкагэ, как только растаял снег.

Хотя Касугаяма итак была практически неприступна, но Тамэкагэ твёрдо решил возвести дополнительные постройки. А в будущем намеревался превратить свою твердыню в город-замок, со своей главной площадью, улицами, рынками и всем прочим. Такое его решение имело свою логику. Он был человек не из трусливых, но прекрасно понимал, что в нынешнее время обязательно нужно обезопасить свою территорию от посягательств других даймё.

Война идёт за каждый клочок земли. Слуги свергают своих хозяев, мелкие авантюристы, благодаря своему коварству, провозглашают себя князьями, крестьяне, ворьё и спятившие монахи завоёвывают целые провинции, как это случилось с Кагой пять лет назад. Казалось, мир перевернулся с ног на голову. Куда подевались старые традиции, понятие о чести, уважение к господину, родителям и богам. Теперь сын может убить отца или брата за наследство, нищий может зарезать самурая как паршивого пса, враги атакуют без предупреждения, а сёгуна вообще перестали воспринимать как правителя страны. Всё это пугало и оскверняло память предков, но выхода уже нет, люди сами сотворили эту реальность, которая двести лет назад казалась бы кошмарным сном. Возможно, когда-нибудь появится тот, кто объединит эту погрязшую в распрях землю, но пока, его нет и Тамэкагэ — человек этой эпохи, собирается, если и не объединить, то по крайней мере защитить свою землю.

За последние шесть лет, после того как в клане Нагао родился младенец, названный Торачиё, Тамэкагэ усмирил восстание крестьян в Этиго и добился союза с кланом Дзинбо из Эттю. Он обещал им военную помощь в случае новой напасти со стороны сект икко-икки. И эта напасть случилась.

В первый год Тэнмон в Кага вспыхнуло восстание злополучной секты. И как это было не прискорбно, оно состоялось. За год икко-икки завоевали всю провинцию и стали угрожать соседям Дзинбо. В следующем году они напали на торговый город Сакай, потом сожгли монастырь в Наре и наконец, вторглись в столицу которая еще не оправилась от десятилетней войны¹³ в конце прошлого столетия. Если им дать вторгнуться в Эттю, тогда Тамэкагэ потеряет всякую защиту на западной границе. Потому как Дзинбо не смогут долго сопротивляться бешеным фанатикам, или просто перейдут на их сторону. Тогда Этиго будет грозить новая опасность. Снова бунты, разорение земель и война. Этого Тамэкагэ не хотел. И поэтому созвал совет в главной башне замка Касугаяма, куда явилось множество его вассалов и союзников.

Все расселись, как обычно, по обе стороны зала, вдоль стен. Вассалы громко обсуждали предстоящие события; некоторые побаивались дурной славы икко-икки и поэтому всячески пытались отговориться от похода в Кагу, другие наоборот, хотели, как можно быстрее покончить с фанатиками, но были и такие, которые вынашивали совсем другие планы на этот счёт и восстание в Каге весьма поспособствует этому.

В зал вошёл князь Тамэкагэ и устроился у себя на помосте. Рядом, по левую сторону, на подставке стоял меч, рукоятью вниз, а справа подлокотник, на который Тамэкагэ любил облокачиваться. Вассалы, увидев князя, тут же закончили свои дискуссии, дружно поклонились, почти до пола и молча стали ждать, когда Тамэкагэ скажет первое слово. Князь Нагао оглядел всех присутствующих, остановив взор на своём любимчике и друге Усами Садамицу. За это время советник князя, кем Усами и являлся, отрастил тонкие усики и козлиную бородку. Его узкие и хитрые глаза бегали, созерцая каждую мельчайшую деталь, по сидящим в зале оппонентам, будто ища какой-нибудь изъян в каждом.

— Вы все знаете зачем мы здесь собрались, — начал внезапно Тамэкагэ. — поэтому не скрывая говорю вам. Я намерен без лишних промедлений собрать армию и двинуться на Кагу! — Вассалы молчали, ожидая от князя ещё чего-нибудь. — Но! Я не откажусь услышать ваши предложения. — Его голос стал тихим, а лицо приобрело хмурое выражение. — Я знаю, что икко-икки опасны и не стоило-бы так опрометчиво и скоро собирать войска, не изучив до конца противника. Но, на кону наша жизнь и жизнь наших потомков, процветание нашей провинции и дальнейшие дела. Поэтому, тот кто останется добровольно защищать Этиго, не будет считаться трусом и предателем! — Сказав это, Тамэкагэ в глубине души надеялся, что не пожалеет об этом, ведь не все вассалы были слепо преданы своему господину. Точнее, таких было много. Первым высказался суровый полководец с севера Этиго Иробэ Кацунага.

Ему было сорок четыре года, но он мог дать фору любому молодому воину. Крепко сложенный, волосатый, устрашающий, словно горный они¹⁴, он проревел во всю свою глотку, что у близ сидящих заложило уши:

— С каких это пор, вы князь Тамэкагэ боитесь этих оборванцев икки?! Чем могут быть опасны те, кто ещё вчера держал мотыгу в руках, а то и вовсе обчищал карманы у прохожих! Я и мои горные воины разорвут их в клочья! — Для подтверждения своих слов Кацунага взмахнул руками, будто разорвал незримого человека напополам, и зарычал, словно дикий зверь.

–Ты заблуждаешься Кацунага. — Спокойно ответил Тамэкагэ. — Это не те взбунтовавшиеся крестьяне, которых ты гонял по двум провинциям шесть лет назад. Это бешеные фанатики, которым помутила разум извращённая проповедь Дзёдо Синсю¹⁵.

— И что-же в них особенного? — Не умолкал Кацунага. — Как может безмозглый фанатик, противостоять обученному боевому искусству закалённому воину?

— Очень просто. — за князя наконец решил вступиться Усами Садамицу. Он вопросительно взглянул на озлобленного Кацунагу. — Скажите господин Иробэ, когда ваши воины идут в бой, то за кого они сражаются?

Тот покривился. Ему были чужды церемонные речи Усами, но он уважал его мудрость и храбрость, поэтому не стал грубить ему и ответил:

— Они идут в бой за своего господина, они готовы умереть за него!

— Все как один? — спросил Усами.

— Да! Они никогда не нарушают боевые порядки!

— Я говорю не о боевых порядках, — оспорил ответ Усами. Иробэ Кацунага посмотрел на него недоумевающим взглядом. — Самураи, — продолжал Садамицу. — зачастую соперничают между собой за тот или иной трофей, дабы похвастаться перед своим господином или из-за награды. Ашигару слушают лишь приказы командиров, поэтому и шагу не ступят без команды, а то и вовсе побегут. — Усами погладил козлиную бородку. — Икко-икки, идут в бой как один, они считают друг друга братьями, а последователи Синрана¹⁶ настолько извратили изначальную суть веры, что заставили их верить будто после смерти они попадут в"Чистую землю"-лучшую жизнь. Там они будут купаться в роскоши, и не будут знать забот этого бренного мира.

— Нелепица какая-то! — Буркнул Наоэ Кагэцуна, сидевший рядом с Усами. — Если им так хочется покинуть этот мир, для развлечений, пусть вскроют себе животы и всё тут. Зачем идти для этого в бой?

— А для этого, господин Наоэ и нужны главы в сектах, дабы своими проповедями направить послушников в нужное русло. По их учениям, попасть в"Чистую Землю"можно лишь сложив голову в бою. — Ответил Усами нетерпеливому Наоэ. — Чтобы популярность секты росла, нужны деньги и земли, а их, в наше время, можно достать лишь с помощью оружия и военных действий.

— Но кто их тренирует? — спросил Наоэ Кагэцуна. — Ведь для захвата больших территорий, одной грубой силы недостаточно, нужны опытные полководцы, знающие стратегию, экономику, политику…

— Господин Наоэ! — окликнул его Усами. — Разве вы не знаете, что главы икки-есть бывшие самураи, которых прогнали со своих земель, сохэи¹⁷ из разрушенных во время войны храмах и поговаривают что шиноби из Ига так-же помогают им. И это ещё не предел.

— Слабы они или сильны, неважно! — вмешался в спор Тамэкагэ. — Они представляют угрозу для нашей провинции. И чтобы эта напасть не дошла до нас, мы должны остановить её на нейтральной территории, а ещё лучше, побить врага на его же земле!

— Но это абсурд! — завопил неожиданно Нагао Тошикагэ, брат князя. Он был ошеломлен столь безумной идеей, — атаковать икки на их территории, опасная затея, даже для такого выдающегося полководца как Тамэкагэ. — А вы слышали, что они владеют демонической магией, могут вызывать молнии и становиться невидимыми, летать по воздуху и…

— Что за вздор ты мелешь!?-Озлобленный Иробэ Кацунага заревел ещё пуще прежнего. — Какая магия! Какие демоны! Я сам стану для тебя демоном, если ты не перестанешь нести свою чепуху! Подобные слова подходят лишь трусам!

— Иробэ, ты забыл с кем говоришь!?-Истерично заорал Тошикагэ.

— А мне трижды плевать что ты брат князя! — Кацунага даже привстал на одно колено и хотел схватиться за меч, но его не оказалось под рукой. Этикет запрещал находиться на совете с длинным оружием, но каждый имел при себе малый меч или кинжал за пазухой.

–Тихо! — громыхнул Тамэкагэ. — Только-что Усами говорил, что мы не можем сражаться как один и вы тут-же начинаете рвать друг друга в клочья! Тошикагэ останется в Этиго, так же, как и Кацунага.

— Что! — возмутился северянин. — Князь я…

— Ты хочешь нарушить приказ!?-Тамэкагэ гневно посмотрел на него.

Князь Нагао не хотел наказывать Иробэ и он очень пригодился бы в бою с икко-икки, но приструнить непокорного и своевольного вассала было необходимо, иначе остальные подданные станут безнаказанно показывать свой нрав в присутствии князя и Тамэкагэ потеряет авторитет. Тем более, если Иробэ Кацунага останется в Этиго, князю будет спокойней.

— Отправляйся на северные границы. Когда мы уйдём, наши позиции ослабнут, и клан Ашина из Ивасиро может воспользоваться этим.

Иробэ почтительно поклонился, скрипя зубами и не умело сдерживая своё недовольство.

— В Касугаяме я хочу оставить своего сына Кагэфусу.-Продолжил Тамэкагэ, и взглянул на наследника, ожидая что тот ответит.

Кагэфуса поклонился отцу. Лицо его выглядело неспокойным, было видно, что он не одобрял решение князя. Он, как и Кацунага жаждал битв и подвигов. Его мнение полностью разделял его лучший друг и соратник по оружию, сидевший возле него, Аюкава Киёнага.

— Мой князь, — начал Кагэфуса. — вы сказали, что поход и защита Касугаямы, для многих дело добровольное. Поэтому, я предлагаю вам не торопиться со скорыми решениями. Моё место, в этой кампании, рядом с вами. Вместо себя я прошу оставить Харукагэ. Он не годен к битвам, так пусть занимается управлением дел домашних. — Столь смелое и дерзкое высказывание в сторону своего брата заставило Харукагэ презрительно фыркнуть. Никто не заметил этого, так как завороженно слушали Кагэфусу. Тот продолжал. — Если вы не измените своего решения, я считаю делом чести совершить сэппуку, так как не смогу исполнить свой долг наследника перед вами и своей провинцией.

Тамэкагэ горестно вздохнул. Этого он и боялся. Князь, конечно, порадовался за Кагэфусу, он теперь не тот вздорный мальчишка, что был раньше, но всё же он не понимал тех опасений отца, что таились у него в душе. Оставив Харукагэ в Касугаяме, он вынужден будет оставить с ним и Тэруту Хидэтаку. Тэрута, с детства был опекуном Харукагэ, а теперь стал и его путеводной звездой. Они всегда были вместе. Глупый и слабовольный Харукагэ и хитрый, умный и коварный Хидэтака. Уйди Тамэкагэ из Этиго и возможно, что вернётся он уже не к власти, а к смертному приговору. Но он сказал своё слово вначале совета, и изменить ему, было для него равносильно бесчестью.

— Хорошо Кагэфуса. — ответил он сыну. — Ты и Киёнага пойдёте со мной.

Наследник и его друг благодарно поклонились.

— Какие ещё будут предложения?

* * *

После совета Нагао Тамэкагэ вышел в дурном расположении духа. Ему не нравились результаты, к которым пришли он и его вассалы. Единственным былым пятном было то, что за хозяйственными делами присматривать он оставил Наоэ Кагэцуну. Тот был хоть и бабником, но с возложенным на него поручением справлялся вполне приемлемо. Да и в общем, Наоэ человек образованный, знающий военную стратегию, ведомый в экономике, прекрасный каллиграф и счетовод. Так что его недостаток тяги к женщинам вполне окупался его высокими познаниями. Еще, кроме дел хозяйственных, Кагэцуна должен был присматривать за Тэрутой Хидэтакой, и в случае переворота постараться устранить его или самого Харукагэ. Так как без Харугагэ Тэрута не добьётся нужного влияния и будет признан мятежником. В глубине души Тамэкагэ надеялся, что этого не произойдёт. Но фактом оставалось то, что Харукагэ ненавидит всё и вся, связанное с его семьёй. Возможно он даже не пожалел бы и свою мать, леди Судзумэ, которая больше всех любила Кагэфусу, а сейчас во всю боготворит Чикаро — своего младшего, которому в этом году исполнилось одиннадцать. А сегодняшнее, резкое высказывание Кагэфусы по отношению к Харукагэ озлобило его сердце ещё сильнее. Так-что уход отца в поход в другую провинцию может послужить хорошим поводом для становления влияния Харукагэ, а Хидэтака наверняка уже придумал какой-нибудь злокозненный план.

Выйдя из замка, Тамэкагэ решил пойти и проведать своего младшего сына. Торачиё в это время обучался искусству боя в додзё у мастера Корисина и успехов в этом нелёгком деле пока не достиг. Поэтому Тамэкагэ решил обговорить его дальнейшее обучение с сэнсэем.

Князя сопровождал Усами Садамицу

— Господин, вы чем-то не довольны? — Аккуратно проговорил Садамицу.

— С чего ты взял? — Вопросом на вопрос ответил Тамэкагэ, не глядя на своего спутника.

— Я много лет знаю вас, поэтому не задумываясь могу сказать, что вы в дурном расположении духа. — Пояснил Усами.

— Старый хитрец! От тебя ничего не скроешь! — Князь наконец взглянул на своего советника. — Тогда ты, наверное, заметил то, что произошло на совете?

— Несомненно. — Усами почесал козлиную бородку и спокойно произнёс. — Вы совершили ошибку мой господин. В начале совета, вы произнесли одну фразу, по которой Кагэфуса понял, что он не обязан оставаться в Касугаяме и происшествие с Иробэ тоже не заслуживает похвалы.

— Не приструнит я его, многие бы тоже посчитали вольным говорить всё что вздумается, не считаясь со своим даймё! — Обозлился Тамэкагэ.

— Я не об этом мой князь. — Снова оспорил его Садамицу. — То, что вы отправили Кацунагу стеречь северные границы, за его вольно-изречение, это хорошо.

— Тогда что я сделал не так, демон тебя задери!?

— Вы совершили глупость оставив в Этиго господина Тошикагэ. — Не обращая внимание на ругательство князя, ответил Усами. — Я так понимаю, вы тревожны за то, что после вашего ухода Харукагэ и Хидэтака начнут вести свою игру?

— Совершенно верно! — сквозь зубы процедил князь Нагао.

— А как вы знаете-Тошикагэ находится в близких отношениях с Харукагэ. — Пояснил Садамицу.-Значит Хидэтака, с помощью вашего сына, может повлиять на вашего брата, ведь он не отличается столь железной волей как вы.

— И что ты предлагаешь? — Тамэкагэ понял, что Усами прав и в надежде воззрился на него.

— Вы сказали, что оставите Нагао Тошикагэ в Этиго но, не сказали где. — Усами сузил глаза, он так делал всегда, когда придумывал какую-нибудь хитрость. — И я так понимаю, вы не измените своему слову?

— Нет! — Твёрдо ответил князь.

— Тогда, отправьте его на границу с Эттю. Пусть прикрывает наши тылы.

— Это покажет, что мы опасаемся удара в спину. — Не согласился Тамэкагэ. — От своих же.

— А вы поясните на ещё одном совете, что Тошикагэ будет выполнять функции резерва. — Снова выкрутился Усами. — Так он останется в Этиго, но будет подальше от Касугаямы, и в случае чего, не сможет поддержать Харукагэ и Хидэтаку, не осмелившись покинуть границу и нарушить ваш приказ.

Тамэкагэ призадумался.

— Может ты и прав. — Наконец согласился он. — Я так и сделаю. Но думаю, что Хидэтака и мой сын не будут вести открытую деятельность, так как Наоэ надзирающий над всеми делами будет приглядывать за ними.

— Порой, тайная война бывает куда коварнее, войны открытой. — Философски заметил Садамицу.

Тамэкагэ лишь небрежно хмыкнул в ответ.

Они прошли немного в полном молчании. Усами не отводил пристальный взгляд со своего даймё. Тамэкагэ сначала не придал этому значения, но потом, не вытерпев, раздражительно выкрикнул:

— Долго ты будешь на меня пялиться!? Я кажется, всё тебе сказал!

— Нет, не всё. — снова оспорил слова князя Садамицу. — Вы что-то хотите скрыть от меня? — он погладил бороду, задумавшись на мгновение. — Вы хотите что-то сделать с Торачиё?

— Старый плут! — выругался Нагао. — Есть в этом мире что-нибудь, чего ты ещё не знаешь!?

— Иначе господин, вы бы не пошли после совета в додзё Корисина. — пояснил свою догадку Усами. — Вы никогда туда не ходите без надобности.

— Ну так может я иду по делу к Корисину? — сказал князь пытаясь провести Садамицу.

— Тогда, — советник ничуть не помедлил с ответом, будто был готов к нему. — вы бы дождались, когда кончатся занятия, дабы не отвлекать почтенного сэнсэя от его труда, или пошли бы посмотреть, как тренируются ваши воины с часа дракона до часа змеи. Но…Сейчас час обезьяны-то самое время, когда тренируются дети. В том числе и ваш сын.

Тамэкагэ лишь махнул рукой на своего вассала, мол, что толку разговаривать со всезнающим и вездесущим. Немного обдумав свои слова, князь решил открыться Усами.

— Я обдумывал своё решение, но так и не пришёл к единому мнению. — начал Нагао.

— Говорите мой господин и мы придём к нему вместе. — поддержал его Садамицу.

— Возможно мне стоит отдать Торачиё какому-нибудь из своих вассалов на усыновление. — продолжил Тамэкагэ неуверенно. — В связи с тем, что будет твориться в Касугаяме после моего отъезда, я подумывал уберечь Торачиё от возможных бед. Но, если я его отдам, тогда он перестанет быть моим сыном, и тот сон, что ты истолковал как пророчество не сбудется. — Тамэкагэ замолчал. Его всегда волновала жизнь провинции, в которой он правил и что станет с ней, когда он отправится в круг перерождений. Он не сомневался, что если наследником будет Кагэфуса, то из-за его своевольного нрава Этиго погрязнет в смуте, которая творится сейчас по всей стране. А Харукагэ и подавно. Посеет хаос или отдаст всё, что создал Тамэкагэ Тэрута или кому-нибудь из своих врагов.

— Есть другой вариант мой князь. — после этих слов, произнесённых Садамицу, у Нагао появилась надежда, что Усами всегда найдёт выход из самых запутанных положений. — Я предлагаю не отдавать Торачиё в другую семью, но и оставлять в замке его тоже опасно. — Садамицу снова начал гладить свою бороду, что входило уже в привычку.

— Хватит теребить свою козлиную бороду старый злодей! — нервно выругался Тамэкагэ. — Выкладывай, что надумал!

— Я думаю, — не, сколько не обидевшись на князя начал Усами. — нужно отправить мальчика обучаться к монахам в Ринсэндзи. Пусть постигает дзэн до совершеннолетия, заодно его там научат и боевой стратегии, и боевому искусству. Если во время нашего отсутствия произойдёт непредвиденное, в монастыре его никто не тронет. А вот Чикаро стоит поручить заботам Иробэ Кацунаги. Он то, научит мальца, что в этой жизни науку стоит сочетать с военным искусством.

— Возможно это хорошая идея, — согласился Тамэкагэ. — Но я всё равно подумаю над этим. А сейчас прошу оставить меня Усами, в додзё я пойду один.

— Прошу меня извинить мой господин, я ухожу. — Садамицу учтиво поклонился и ушёл в противоположную сторону от князя.

Додзё располагалось чуть ниже, к западу от замка, на территории второго двора. Оно не было столь примечательным и отличалось от школ боевых искусств, в столице. Стенами сего заведения служили аккуратно выложенные камни в форме прямоугольника, не превышающие рост человека. По краям, возле этих камней обычно сидели ученики и внимали своему сэнсэю. В центре каменного прямоугольника находился грубый дощатый помост той же формы что и расположение"стен". Нередко ученики при падении цепляли себе занозы на тело, что вызывало возмущение у взрослых самураев, а у молодёжи слёзы. Но Корисин всегда говорил на это одну и туже фразу, — "Чем хуже условия, тем крепче становится дух!". На дальнем конце додзё находился дом Корисина, с виду не примечательная лачужка, где жили два человека, сам мастер и его племянница, которая прислуживала подопечным дядюшки. Но вот, что нравилось Тамэкагэ в простом жилище Корисина, так это сад за домом. Там находился лишь навес, под которым сэнсэй любил пить чай и несколько деревьев сакуры. Незатейливая обстановка, скорее подходящая для обнищавшего крестьянина, весьма способствовала забыть все мирские дела и отдаться созерцанию вишни во время её цветения, не думая о грядущем.

Тамэкагэ любил приходить сюда, хотя ему это удавалось очень редко, порой на него снисходил здесь здравый смысл, и он мог находить ответы на мучающие его вопросы.

Подойдя к додзё, Тамэкагэ застал тренирующихся, двух мальчиков, на помосте. Они сошлись в ожесточённой схватке, словно находились на поле брани и были врагами. Один из них был тучный мальчишка, с пухлыми губами и озверевшими круглыми глазами. Он наступал вперёд на, гораздо меньшего, но длинноногого противника, который что и делал как пропускал удары и получал от пухлого деревянным мечом то по голове, то в грудь, то по рукам и ногам. Тамэкагеэ не стал подходить близко, а устроился вдалеке под тенью сосны, что стояла в нескольких кэн от"стены"и стал наблюдать.

* * *

Торачиё упал, уже в который раз, получив от Сангомару удар деревянным мечом по голове. Сколько он не пытался одолеть своего более сильного соперника, у него это не выходило. Мальчик пытался уворачиваться, придумывал обходные манёвры, просто слепо шёл в атаку, но всё было тщетно, все его атаки разбивались, словно о железную стену. Торачиё снова и снова получал удар за ударом, что вызывало смех у других учеников и раздражение сэнсэя. Корисин изо дня в день пытался вбить мальцу в голову искусство поединка, но тот словно пропускал его наставления мимо ушей.

— Сдавайся"Стройняшка", тебе не победить! — выкрикнул озлобленно Сангомару.

"Стройняшка" — так называли Торачиё злые языки его сверстников. Такое прозвище было ему дано из-за длинных и стройных ног, которые отличали его от всех остальных детей. Это обижало Торачиё, но он, будучи очень спокойным и замкнутым, сдерживал обиду в себе, тем более что сэнсэй поучал — не поддаваться гневу.

— Ну что Стройняшка, не получается меня одолеть! — продолжал подначивать Сангомару. — Вставай и сражайся, или сдавайся и беги с позором…Княжеский сынок! — подчёркнуто добавил пухлый мальчишка. Эти слова не понравились не только побитому Торачиё, но и Корисину, который стоял с краю у помоста.

Всё это злоязычие происходило потому, что мастер установил у себя в додзё небольшой свод правил, которые ограничивали некоторых детей в их поведении, а некоторым давали волю по злорадствовать. В эти правила входило следующее: в додзё нет места детям самураев, князей или крестьян, — все здесь равны и относятся друг к другу, как к равным и почитают лишь учителя; выполнять все требования сэнсэя и беспрекословно подчиняться ему словно своему господину; не сражаться в неустановленных учителем поединках; нельзя есть, пить и спать в не отведённое для этого время, и ещё немногое другое. И только лишь благодаря этим правилам Сангомару безнаказанно, как ему казалось, оскорблял своего соперника.

Сам он был сыном бедного самурая-пехотинца, который несколько лет назад отличился в сражении и вместо награды для себя, упросил князя устроить в додзё своего сына, дабы тот добился больших успехов на военном поприще, нежели его бедный отец. Князь согласился. И вот что вышло.

— Какой ты жалкий Стройняшка, совсем не умеешь драться! А ещё сын князя, хотя… ты даже не наследник, а так, никому ненужная обуза! — не мог угомониться Сангомару, думая, что ему это сойдёт с рук.

Торачиё покраснел от обиды, не кто не знал сколько сил ему стоило сдерживать себя. Он прекрасно понимал о чём говорит его пухлый соперник и в какой-то степени он был прав.

Так уж случилось, что Торачиё был четвёртым сыном в семье князя и довольно нелюбимым в своём клане. Все относились к нему с явной недоброжелательностью, что крайне расстраивало мальчика. Старший брат Кагэфуса постоянно делал вид, что не замечает его, даже когда тот обращался к нему с каким-нибудь вопросом. Харукагэ порой, подначивал Торачиё и говорил обидные слова, наподобие тех, что потоком лились из Сангомару. Третий сын князя, Чикаро ежедневно занимался самопознанием в литературе вместе со своей матерью госпожой Судзумэ и говорил, что общение с глупым неумехой Торачиё ему претит. Отца он практически не видел, так как тот занимался лишь войной и политикой, а в свободное время встречался со своими вассалами. Лишь изредка, когда Тамэкагэ посещал Тору, мать Торачиё, он удостаивал сына парой фраз, типа:"Учись усердно"или"Не унывай". Единственным его другом в семье была Айя, родная сестра Торачиё. С ней он мог поговорить и излить свою душу. Вместе они любили полюбоваться закатом солнца на самой вершине Касугаямы. Но даже это вредило Торачиё. Общение с любимой сестрой вызывало смех у сверстников, мол — "девчонки общаются только с девчонками"или"две подружки пошли любоваться закатом". Несмотря на это он продолжал дружить с сестрой, не обращая внимание на обиды. Торачиё говорил себе, что, во что бы то ни стало, добьётся уважения к себе и научится драться. Он с младенчества не плакал, не позволял матери или служанкам одевать на него одежду, так как справлялся с этим сам, проявляя непозволительную самостоятельность для ребенка князя, был почтителен к родителям и старшим братьям, несмотря на их неприязнь к нему. И усердие Торачиё было вознаграждено, хотя и самую малость. Вот уже как целый год он дружит с новоиспечённым учеником Корисина, Тароноскэ. Он, вместе с отцом, переехал в Касугаяму из Масугата, что на севере Этиго, чтобы помочь Тамэкаге в его строительстве и привезли несколько рабочих. Сына, Амакасу отдал в додзё, так как тот любил упражняться с мечом ещё в своих владениях. В отличии от Торачиё, который постоянно получал от Сангомару, Тораноскэ успешно справлялся со своими соперниками, в том числе и с пухлым забиякой. Тароноскэ был на год старше Торачиё, которому в этом году исполнилось семь лет¹⁸, только Торачиё был немного выше Тароноскэ из-за своих длинных ног.

— Ну так вставай же недоносок! — продолжал орать Сангомару.

— Сангомару! — прогремел голос Корисина. — Ты проявляешь недобросовестность по отношению к Торачиё и нарушаешь наше равноправие. Поэтому иди к Юри и помоги ей вымыть пол, у нас скоро будут гости.

— Но сэнсэй! — обиженно воскликнул пухлый мальчишка. — Разве это не работа для слуги или крестьянина. Это позорит честь самурая!

— А ты ещё не самурай и вряд ли им станешь из-за того, что не уважаешь своих соперников. Даже к врагу нужно относиться с должным уважением. Впрочем, за пререкания со мной ты ещё и принесёшь хвороста, из леса. Исполняй!

Сангомару поклонился учителю и под дружный хохот учеников, нехотя направился к дому, где в одиночку управлялась Юри-племянница Корисина. Сэнсэй, в свою очередь, подошёл к сидящему на пятой точке Торачиё, и протянул ему руку, тот принял её и легко встал на ноги.

— Скажи мне, мой любезный ученик, — язвительно начал Корисин. — до каких пор ты собираешься проигрывать этому невежде. Я вижу в тебе способности, но не вижу их проявления. Ты не должен обращать внимание на подначки Сангомару, но должен очистить свой разум от скверных мыслей, они не дают тебе сосредоточиться и нанести один лишь удар.

— Но как мне удастся избавиться от обиды, если всё, что он говорит, правда, — опустив голову ответил Торачиё. — Я действительно никому не нужный ребёнок и ноги мои длинные что отличает меня от остальных. Посмотрите на них, — мальчик оглядел всех учеников. — они все смеются надо мной.

— Именно потому, что ты отличаешься ото всех, ты являешь собой уникальность. — продолжал наставлять мальчика Корисин. — Ты можешь использовать свои ноги в бою, двигаясь быстрей любого своего соперника, чего от тебя не ожидает никто. Ты легко и стремительно можешь двигаться вокруг противника, выматывая его. Их подначки и смешки — это их слабость, они делают так для того чтобы отвлечь тебя от атаки, не иди у них на поводу, постарайся не слушать их, не думай ни о чём. Твои душевные раны делают тебя слабым, но все в этом мире лишь мимолётность, и твоё сегодняшнее положение может завтра измениться в лучшую сторону, так что не надо отчаиваться, отчаяние приводит к трусости или бесславному поражению. Если ты хочешь победить, тогда заставь себя принять всю реальность такой, какая она есть, прошлого не воротишь, будущее незримо, есть только мгновение и оно должно стать твоим. Забудь о том, что ты сын даймё, забудь о презирающих тебя братьях, ты один. Не думай об окружающих, обо мне или о своём сопернике. Закрой глаза, поддайся мгновению, шагни вперёд и ударь. Когда откроешь глаза, стена, которую ты не мог преодолеть будет сломана, и ты продолжишь свой путь. Достаточно набраться решимости, тогда ты сможешь победить своего соперника. Но главное Торачиё, запомни, не победив себя, не преодолев свои страхи, ты не победишь своего врага, будь то Сангомару или кто-нибудь другой. Ты должен нанести удар не по живой плоти, а по его духу.

— Что это значит? — переспросил, завороженный речью учителя, Торачиё.

— Это значит, что ты не просто должен покалечить врага, а сломить его волю, чтобы у него не осталось сомнений что он проиграл, чтоб у него не было шансов на дальнейшее противостояние, он должен признать полное поражение. — Корисин похлопал Торачиё по плечу. — Твой дух как видишь не сломлен, и ты продолжаешь сопротивляться. У тебя получится победить, я знаю это. А пока я не буду больше выставлять против тебя Сангомару. Сразишься с ним, когда будешь готов. Но не забывай моих слов. — напутственно произнёс Корисин.

— Да учитель! — Торачиё почтительно поклонился. — Я запомнил всё что вы сказали, слово в слово!

— Вот и славно! — вечно мрачный Корисин позволил себе улыбнуться. — Иди умойся, урок закончен. А я приму у себя долгожданных гостей! — наигранно громко произнёс сэнсэй последнюю фразу и повернулся ко"входу"в додзё. — Добрый вечер Тамэкагэ-сан!

Князь Нагао, сообразив, что его заметили, вышел из своего укрытия и подошёл к старику. Корисин и вправду был старик, на вид ему было лет семьдесят, но его полные жизнью глаза, говорили обратное, от чего его возраст не мог определить никто. Тамэкагэ поравнялся с мастером и приветливо поклонился, оказалось, что старик не уступал в росте высокому князю.

— Давно я вас не навещал почтенный Корисин! — произнёс Тамэкагэ — Решил вот справиться о вашем здоровье перед отъездом. — слова князя столь явно содержали нотки не уверенности, что Корисин презрительно ухмыльнулся.

— Только не надо лукавить Тамэкагэ-сан, я вижу вас насквозь, словно прозрачную воду. — ответил сэнсэй. — Вы никогда не спрашивали о моём здоровье, а посещали меня лишь тогда, когда вам было что-то нужно. Только вот…-мастер недобро прищурился. — Я не разу не видел вас в столь неуверенном расположении духа. Вы стареете? Или может, задумали неладное?

— Да покарают меня ками если я приду к вам, почтенный, со злым умыслом! — воскликнул князь. — Но вы как всегда правы, я к вам по делу. — Тамэкагэ осмотрелся вокруг и убедившись, что все дети ушли умываться, тихо произнес. — Я хочу поговорить с вами о своём сыне.

— Что ж, тогда, я думаю, нам стоит продолжить нашу беседу в саду. — Корисин подался назад, пропуская гостя вперёд. — Там вы и изложите ваше дело ко мне, а Юри пока приготовит нам чаю.

Через некоторое время мастер и князь восседали, под накрытым соломой, навесом, на циновках друг напротив друга. Находились они в саду, за домом Корисина. Сад не примечательный и практически ничем не обустроенный, как это часто встречалось у любителей чайной церемонии. Кроме прохудившегося навеса здесь росли три сакуры, от которой сегодняшние посетители не могли оторвать глаз. Шли первые дни четвёртого месяца и прекрасные, белые с розовым оттенком, лепестки сакуры уже начали понемногу опадать. В это время, многие в стране отрывались от своих дел и предавались созерцанию прелестного растения. На некоторых находило блаженное вдохновение на написание стихов и песен. Опадающие лепестки нередко сравнивали с уходящей, в круг перерождений, жизнью, ведь цветение сакуры столь быстротечно, словно жизнь человека и порой даже не замечаешь, как она проходит.

Корисин не соблюдал этикета чайной церемонии, он просто любил пить чай и любоваться сакурой. Стихи он тоже не писал. Никто в Касугаяме не знал, где Тамэкагэ подобрал этого старика, откуда он родом и где обучался воинскому искусству. Знали лишь то, что шестнадцать лет назад князь Нагао вернулся из похода в Эттю, вместе с неизвестным стариком, в Касугаяму и устроил учебный бой, между ним и одним из лучших своих воинов, Иробэ Кацунагой. Иробэ проиграл. После этого, Тамэкагэ выделил ему место в своём замке и Корисин стал тренировать самураев князя и их детей.

Корисин оторвался от созерцания сакуры и перевёл взгляд на Тамэкагэ, показательно кашлянул, чтобы князь обратил на него внимание и начал свой разговор. Тот понял намёк и начал из далека:

— Как дела у моего сына? Подаёт ли он успехи в боевом искусстве?

Корисин хитро прищурился, поняв, что разговор пойдёт не об этом, но всё же ответил на вопрос князя.

— Мальчик бес сомнения талантлив и в будущем превзойдёт многих, но у него не хватает сосредоточенности. Жизнь в клане Нагао давит на него. Отношение к нему, остальных членов семьи его угнетает, а незаурядная внешность делает его предметом насмешек сверстников.

–И что можно сделать для того, чтобы мой сын вырос отважным воином и мудрым человеком? — спросил Тамэкагэ.

— Я вижу, что судьба четвёртого сына вам небезразлична. — заинтересованно проговорил мастер. — Или есть что-то, что знаете только вы?

— Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос, почтенный Корисин.

— Не извольте гневаться князь Нагао. — сэнсэй чуть склонил голову. Он понял, что у Тамэкагэ есть свои планы на счёт семилетнего Торачиё, который на первый взгляд оставался не удел в своём клане. Но Корисин не стал вдаваться в любопытные подробности и всё же задал ещё один вопрос — Прежде чем ответить могу я ещё кое о чём спросить?

— Спрашивайте. — Тамэкагэ одобрительно кивнул. В душе он осознал, что его окружают, сплошь и рядом, хитрецы и доверять каждому свои мысли не стоит. Даже если этот человек был давно ему знаком.

— Позвольте узнать, — начал сэнсэй. — есть ли кто-нибудь из вашей семьи или вассалов, кто хорошо относится к Торачиё? Кроме конечно сына Амакасу.

— Их совсем немного. — огорчённо заявил князь. — Его мать и родная сестра.

— Не дурно! — усмехнулся Корисин. — Женщины! Это самое худшее, что может повлиять на мужчину в этом мире! А если сын отдаст предпочтение матери, тогда это будет самой худшей ошибкой отца. Нередко матери настраивают своих сыновей против их отцов! Это очень печальный факт, который история знает не понаслышке. Хвала Будде что вы избежали этой участи, хотя…Ещё не всё потеряно.

— Корисин! — возмутился Тамэкагэ.-Ты забыл с кем разговариваешь?

Мастер немного склонился, будто извиняясь.

— Прошу в сотый раз меня извинить Тамэкагэ-сан, что говорю вам истину. — Корисин, заметив, как после этих слов князь нервно дёрнул щекой, переменил тему. — Так вот. Я считаю, что мальчику не место в вашем замке.

— Тогда где же? В столице? — предположил Тамэкагэ, хотя знал, что это глупый довод.

— Киото только развратит мальчика. — ответил сэнсэй. — Тем более, что сейчас пожары там случаются чаще чем в лесах в летнюю жару.

— Тогда может быть отдать его на усыновление, в другую семью. Мой вассал Наоэ Кагэцуна, по-прежнему, не имеет ни жены, ни детей? — продолжал строить наводящие догадки князь.

— Опять же, новая семья и потеря своего родового имени. — быстро ответил Корисин. — Это всё не годится. — он понял, что князь Нагао не зря докучает ему наводящими вопросами и что он давно принял решение, но что-то не давало ему в нём утвердиться. Возможно, ему было важно мнение мастера фехтования, как человека идущего по пути воина.

Корисин не стал долго раздумывать над ответом, тем более небо начало уж темнеть и день клонился к закату, а старику требуется больше отдыха.

— Отправьте мальчика в монастырь. Там его научат обладать собой и собственными мыслями.

Тамэкагэ замолчал. Второй человек за сегодня кто говорит ему послать Торачиё на обучение к монахам. Возможно, это действительно был единственный выход из сложившейся ситуации. Как не крути, но время на раздумья оставалось мало. Князя выводила из себя та мысль, что нужно так перестраховываться для того, чтобы оставить за собой хоть какую-то надежду, что клан Нагао не придёт в упадок во время его отсутствия. Кампания против икко-икки непременно затянется надолго, а это совсем не на руку князю.

Он распрощался с Корисином и поблагодарил за дельный совет. Выйдя из его дома, князь заметил, что на улице было уже темно. На деревянном помосте додзё, в тусклом свете бумажных фонарей, виднелась фигура мальчика. Он сидел, скрестив перед собой ноги с закрытыми глазами. Создавалось впечатление, будто он медитировал. Тамэкагэ искренне удивился, когда разглядел в нём своего сына Торачиё.

Сидящий, открыл глаза, словно почувствовал, что за ним наблюдают. Завидев отца, он тут же бросился к нему и распростёрся перед ним ниц.

— Отец простите меня! Клянусь, я больше не буду проигрывать Сангомару! — завопил мальчик.

— О чём ты? — спокойно произнёс Тамэкагэ, глядя на сына сверху вниз.

–Как!?-Торачиё поднял взгляд на родителя. Он был в недоумении и считал, что разозлил отца своей бездарностью. — Разве вы и сэнсэй говорили не обо мне?

–О тебе. — князь, жестом руки повелел сыну подняться и приказал следовать за ним.

Вдвоём они направились прочь из додзё Корисина и повернули в сторону замка. Какое-то время они шли молча. Торачиё не пытался завести разговор первым, до сих пор испытывая чувство вины перед отцом, он шел за ним, отставая на два шага, хотя легко мог идти с ним наравне.

–Ты заканчиваешь своё обучение. — внезапно сказал Тамэкагэ. Для мальчика эти слова прозвучали равносильно удару кинжалом в сердце. Он так хотел научиться боевому искусству и победить Сангомару, чтобы доказать отцу и родным, что он не зря родился в этом клане. Теперь его стремлениям пришёл конец. Князь продолжил — Ты отправишься в Ринсэндзи.

— Я стану монахом? — грустно спросил Торачиё, в очередной раз сознавая что он не удел.

— Почему же монахом? Ты едешь туда постигать военное искусство и дзэн. Там тебя научат как обладать собой, боевому искусству, грамоте, ну и конечно же мудрости Будды. До своего совершеннолетия ты будешь обучаться там, а потом, если конечно пожелаешь, вернёшься обратно.

— Но зачем мне ехать в монастырь? — переспросил Торачиё, всё же немного успокоившись. — Ведь не один из моих братьев не обучался у монахов. Разве сэнсэй Корисин не может научить меня тому же? Он ведь тоже монах, только мирской.

— Понимаешь, — Тамэкагэ начал подбирать в уме слова, чтобы получше объяснить всю суть своему сыну. — иногда семье, в клане, случаются такие вещи, которые скажем, дурно влияют на детей вроде тебя. Тебе ведь итак достаётся от наших семейных распрей, из-за которых ты чувствуешь себя неполноценным ребёнком.

Торачиё снова понурил голову, понимая, что отец говорит правду.

— Но даже несмотря на это, — Князь, поняв, что расстроил сына решил его немного приободрить. — вспомни-ка? Герой Ёшицунэ! Он обучался в монастыре с самого детства и стал после этого великим воином! А его друг Мусашибо Бэнкэй! Также обучался у монахов. — напомнил Тамэкагэ о героях древности. — Я знаю ещё много выдающихся людей которые прошли свой путь через священные обители. Князь Нагао взглянул на Торачиё. Мальчик и вправду приободрился.

— Когда я туда отправлюсь? — спросил он и сразу добавил. — Мне нужно завершить кое-какое дело.

–Ха! — вырвалось у князя. — Какое такое дело может быть у семилетнего ребёнка?

— Я должен победить Сангомару!-твердо, совсем по мужски ответил Торачиё.-Это будет позором если я уйду из додзё на долгий срок, побеждённым.-и снова он опустил голову и тихо, неуверенно прошептал.-Но мне нужно время, чтобы подготовиться. Сэнсэй научил меня как это сделать, и я хочу последовать его наставлению.

Тамэкагэ удивился. Сильно удивился, такому повороту событий. Ему невольно вспомнились предсказания Усами на счет Торачиё. Мальчик проявлял рвения к пути воина и князю, как полководцу и как отцу, понравились слова Торачиё. Он почувствовал себя гордым за мальчика, и не важно, было то, что он часто проигрывал, важны его намерения. Как говорится: — "Сначала намерение, потом просветление."

— Я ухожу в поход в конце этого месяца. — сказал Тамэкагэ. — Хочу, чтобы ты отправился в храм до этого. Даю тебе двадцать дней. Тебе хватит такого срока?

— Да отец! — радостно воскликнул Торачиё и благодарно поклонился. — Я не подведу, обещаю!

— Я знаю это. — тихо, с ноткой довольствия, произнёс Тамэкагэ. — А теперь ступай к матери, она, наверное, уже волнуется, ведь ночь как-никак.

Торачиё вновь поклонился отцу и словно молодой длинноногий олень рванул вверх по склону к домам знати. Князь Нагао проследил, как исчезла во тьме фигура мальчика, и направился в сторону замка. Там он договорился о вне гласного совета с Усами и Наоэ.

Примечания

13

Имеется в виду война Онин продолжавшаяся с 1467 по 1477 годы и положившая начало эпохи Сэнгоку — дзидай.

14

Они — в японской мифологии, мистические существа в которых превращались после смерти люди не сдерживающие свой гнев при жизни. Напоминали европейских огров, их основным атрибутом была набедренная повязка из тигровой шкуры и палица — канабо.

15

Дзёдо Синсю — в буддизме,"Чистая земля".

16

Синран — один из основателей секты Дзёдо Синсю, положивший начало течению икко-икки.

17

Сохэй — воинственный монах.

18

В средневековой Японии год рождения ребёнка, считался первым годом его жизни, так как считалось, что он почти целый год растет в утробе матери.