Красный город. Певец-2

Дмитрий Чугунов

Великолепие королевского двора — обманка для простаков. Чтобы не потерять себя среди завистливых и тщеславных, следует быть очень осторожным. И конечно же — верить в свою звезду…Продолжение романа «Певец».

Часть II. Примейон

Глава первая. Весна, «быстрые ястребы» и все прочие

В самом конце весны, выдавшейся в Красном городе и его окрестностях по-настоящему волшебной, состоявшей, казалось, из одних нежных вечеров и воздушно-тёплых ночей, ясных рассветов и наполненных бело-зелёной свежестью дней, трудно было не влюбиться — в давнюю знакомую, с которой до этого много раз безмятежно здоровался на улице перед домом, в случайную встречную, отчего-то улыбнувшуюся тебе, в мимолётную красавицу, выглянувшую из окошечка кареты, да и просто в юную, бурлящую, торжествующую новую жизнь!

Виллион, юный, темноволосый, лёгкий, как весенний ветер, сын короля Виллема, строил грандиозные планы предстоящих увеселений. Сначала он собирался отправиться на охоту в Серые пустоши, где, поговаривали, вновь появились лисы с особенной окраской. А затем — о, Виллион уже предвкушал это! — он должен был танцевать на балу, на котором первая красавица из придворной молодёжи получила бы из его рук неповторимую меховую накидку.

Его младшая сестра Надя всячески поддерживала эту затею. Её давно уже обещали в жёны правителю Каллии, однако теперь по вполне понятным причинам заключение брака было отложено. Шестнадцатилетнюю девушку такая задержка ничуть не огорчала, и она беззаботно наслаждалась танцами и увеселительными прогулками по реке. Господин Дердок, камерарий Примейона, настоящий волшебник, украшавший галереи и комнаты дворца лучшими на свете цветами, постоянно получал заказы на изготовление розовых венков или плетение невесомого изумрудного плаща из гибких стеблей бархатной приморской бельгонии. Холостяк Дердок с высоты собственных сорока лет только посмеивался над беззаботными причудами юной принцессы, однако частенько его взгляд при этом затуманивался какой-то непонятной мечтой. Уж не был ли и он, как многие, влюблён в Надю?

Напротив, старшая сестра Виллиона, Ариана, словно не замечала бушующей весны. Её за глаза называли «прекрасной затворницей», и она, оправдывая это милое прозвище, всё время проводила в библиотечных покоях, занимавших целое крыло Примейона. Конечно, и оттуда можно было вдыхать ароматы сирени и акации, долетавшие с окружающих улиц, а из окон библиотеки открывался чудесный вид на Чёрную речку, но всё же…

Весна волшебный образом действовала даже на господина Крософта, начальника королевской секретной службы. Он чаще улыбался и даже как-то попытался пошутить, встретившись в пустом дворцовом переходе с женой военачальника Майуса. Старый служака большую часть времени проводил со своими территориальными войсками на северной границе, а вот эрлин Майя нечасто покидала Красный город. Завидя издали зелёный шлейф её роскошного платья, господин Крософт галантно поклонился и сделал даме милый комплимент. И даже добавил: «Ах, как прекрасны, должно быть, розы наших столичных улиц, если их благоуханье так дивно сочетается с очарованьем красоты благородной эрлин!»

Жена военачальника Майуса поблагодарила его нежной улыбкой и сделала при этом правильный вывод из милых слов господина Крософта. Более она не посещала некий домик на Розовой улице. Если бы кто вздумал наводить справки о даме, которая несколько раз приезжала туда, скрывая лицо под маской, он так бы ничего и не узнал, потому что немногое можно узнать о волшебном ветре весны, полном иллюзий и мимолётных обманов.

Что же говорить о прочих, не связанных этикетом или положением избранника или избранницы! Кухарки и посудомойки строили глазки лакеям, относившим кушанья в трапезные залы. Стражники у дворцовых ворот расправляли и без того широкие плечи и принимали бравый вид при виде симпатичной горожанки. Даже «быстрые ястребы» не так часто срывали по ночам плащи с запоздавших подвыпивших гуляк, а маршруты их прогулок по спящей столице подозрительно часто пролегали мимо реки, чьи воды так чудесно переливались в отблесках лунного света. Поговаривали даже, что кое-кто из «быстрых ястребов» несколько раз пропустил общие забавы, потому что был занят ухаживанием за красоткой, ответившей храбрецу взаимностью.

Даже внезапные беспорядки не смогли пригасить волшебное очарование, захватившее город. Храбрецы, которым посчастливилось проявить смелость во время уличных бесчинств, с воодушевлением били себя в грудь, сидя на следующий день в каком-нибудь кабачке и рассказывая небывальщины. При этом они не забывали подмигнуть разбитной дочери кабатчика или развесившей уши служанке-простушке из предместья. А те, кому не довелось свершить эпических подвигов, недовольно хмурились и даже отворачивались от этих болтунов. Хотя и они мечтали о том, как они спасут какую-нибудь принцессу от злого дракона. И вовсе не беда, что ликом эти принцессы походили на хорошеньких горожанок с соседних улиц, а драконов близ города сроду не водилось.

Как всегда, много было смелых, но ещё больше — завистливых. Завистливые пили за здоровье короля Виллема, и первыми хохотали над глупыми бунтовщиками, и с готовностью слушали невообразимые истории, вылетавшие из уст их вдохновенных товарищей. Однако временами, когда этого никто не мог заметить, они тихонько сплёвывали свою зависть на грязный пол и бормотали себе под нос что-то вроде:

— Да чтоб твоя утроба лопнула от такого вранья!

— Что, неужели врут? — негромко поинтересовался у своего соседа невысокий полненький человечек, заметивший эту неприязнь к очередному герою. — Ты уж прости, дружище, за любопытство, ведь я только вернулся! Хозяин посылал в Мунк за шерстью.

— Происходило, — буркнул завистник.

Но толстяк не унимался.

— Слушай, расскажи, а? Я тебе и пива поставлю. А то ж меня засмеют. Вернусь, а друзья спросят: мол, как же так, самое интересное пропустил!

— Поклянись, что поставишь!

— Всеми духами клянусь! Да ты же, небось, своими глазами всё видел! И врать, как вон те, не станешь. Настоящие-то герои, они неразговорчивые…

— Видел, — подобрела завистливая душа, — как не видеть, когда всё главное на нашей улице, считай, развернулось.

— Вот и я говорю, — поддакнул толстяк. — Эй, служаночка, красавица, а принеси-ка нам с товарищем по самой большой кружке вашего лучшего пива! Не с кем-нибудь сижу, а с героем!

Странно устроена человеческая душа! Польсти человеку маленькому, мелочному, злобному, так он расцветёт на мгновенье, но не подобреет. Минуты не пройдёт, как он с восторгом примется поносить близких. И случайного почитателя своего не забудет. Мол, для чего он старается, похвалы расточает? Уж не задумал ли чего?

Не успела опустеть третья или четвёртая кружка «лучшего» пива, как завистник устремил мутный взгляд на своего добродетеля и спросил заплетающимся языком:

— Слышь, а ты кто вообще такой? Что-то я тебя раньше здесь не видел. Ты чей?

Толстяка подобный поворот совершенно не смутил. Он захохотал, хлопнул запьяневшего по плечу и сказал:

— Да Манор я, Манор! А ты Бидол. Мы же собирались с тобой вывести на чистую воду этих субчиков.

— Точно, я Бидол, — подтвердил тот. — А откуда?.. А… ну да…

— Ты же ещё собирался разоблачить этого злодея!

— Собирался, — подтвердил Бидол и икнул. — А кого?

Манор пересел поближе к пьяненькому и зашептал ему на ухо. Потом он встряхнул Бидола, стукнул кулаком по столу и воскликнул:

— Все эти болтуны онемеют от зависти!

— Какой ты молодец! — сказал Бидол и полез целоваться.

— Ну, ну, не стоит благодарности, — сказал невозмутимо толстяк, отодвигаясь от слюнявых поцелуев. — Сначала дело…

— Это ты намекаешь, что я не справлюсь?

— Неплохо было бы проверить…

— Хочешь проверить? — оскорбился Бидол. — Вот я тебе сейчас физиономию начищу, будет считаться проверкой?

Манор с подчёркнутым уважением воскликнул:

— Верю! Мне и нужен такой смельчак!

— Не боись, мы их изловим в два счёта! — смягчился Бидол.

Пошатываясь, горожанин отправился к стойке кабатчика. Там он смачно рыгнул и застучал по столешнице, привлекая внимание:

— А ну-ка, кто тут храбрый?

— Эй, Бидол, что разорался? — пренебрежительно откликнулись из противоположного угла.

— Знал бы ты, в чём причина, так первым бы бежал ко мне! — злорадно заметил на это Бидол. — Небось благодарность от нашего короля Виллема никому не повредит.

— Да в чём же дело?

— Я знаю, где можно изловить настоящих бунтовщиков.

Кабачок взорвался хохотом.

— Хм, на ту ли лошадку я поставил? — вполголоса спросил себя вернейший слуга «быстрого ястреба» Кенелма. — Неподходящая у этого типа репутация…

Тем не менее несколько искателей приключений всё же нашлись. Бидол вернулся к толстяку.

— Только, уважаемый, половину оплаты вперёд, иначе никак.

— Совсем никак?

— Задарма они своей шкурой рисковать не согласны. Дело ведь непростое. Можно три раза погибнуть от разбойничьей руки.

— Правда твоя, — вынужденно согласился Манор и протянул ему небольшой мешочек с медными монетами. — Остальное получишь серебром, как договаривались. И не забудь о королевской благодарности!

— Об этом Вы лучше им расскажите, — пьяно ухмыльнулся Бидол и спрятал мешочек во внутренний карман своей куртки.

Импровизированный отряд насчитывал, помимо предводителя, ещё четверых. Манор некоторое время испытующе рассматривал не вполне трезвое воинство. Пара молодых увальней воинственно размахивала крепкими палками, найденными в каморке сторожа и предназначавшимися, вероятно, для мётел. Двое других были вооружены чуть лучше: на боку у них болтались короткие мечи. В какой-то момент Манор вздохнул, однако выбирать не приходилось.

Ему пришлось безостановочно молоть языком, громоздя одну небылицу на другую и ложью подпирая ложь. Бидол и вояки прониклись воинственным духом до такой степени, что едва не накинулись на какого-то вполне мирного иностранца, вышедшего прогуляться. Тот необдуманно остановился и принялся рассматривать странную процессию. И не миновать бы кровопролития, если бы в тот момент возле иностранца не остановилась роскошная карета. В ней открылась дверца, и пара изящных женских ручек обвилась вокруг шеи любопытного.

— А хороша бабёнка! — заметил Бидол. — И чего она в этом сморчке нашла?

— Да известно чего! — заржал один из его подручных. — Это он с виду сморчок, а как одежду скинет, так настоящий гриб-боровик! Небось, любовь у них.

— А ну, не расслабляться! — рассердился Бидол. — На серьёзное дело идём.

Глава вторая. Серьёзное дело

— Так кого ловить будем? — спросил Бидол, когда вся компания добралась до Бархатного Бугра.

— Я думал, ты сам догадался, — дипломатично сказал Манор, ухмыльнувшись в сторону.

— Это ты о чём?

— Сам посуди: будет ли человек гадить там, где живёт?

— Если дурак, то будет. У меня такой сосед, что к нему во двор заходить страшно. Вонь, мусор везде…

— Так он просто дурак, наверное?

— Ясное дело, дурак, коли дом свой так запустил! Впрочем, и жёнка его такая же!

— Дураков мы в расчёт не берём. А вот коли умный попадётся? И ему-то, умному, захочется пакость ближнему содеять?

Бидол осклабился.

— Ты спрашиваешь! Я вот, когда грабли для хозяйства искал, а деньжат на тот момент не было, пошёл на другой конец города. Если уж брать взаймы, то подальше от себя.

— Взаймы?

— А что, думаешь, не верну?

— Да нет, ты прав, конечно, — торопливо ответил Манор, которому вовсе не хотелось обсуждать похождения жадного и глупого горожанина. — Я о чём толкую: на одних улицах прилавки переворачивали да окна били, а на других всё тихо-спокойно было.

— Почему?

— Да ясно же! В одних местах буянят, а в других — сами живут.

Бидол даже остановился, чтобы обдумать эту мысль. Манор выждал некоторое время и продолжил:

— И вот теперь мы можем пойти туда, где живут эти зачинщики. Одного я точно знаю.

— Пойти и поймать! Это я и сам понял сразу! — сказал горожанин, однако тут же насторожился: — А почему ты сам их не изловишь? Или ты хочешь, чтобы мы всю грязную работёнку сделали, а потом ты первым начнёшь кричать «стража»?

— Да что ты, что ты! — даже испугался Манор. — Из меня же вояка никакой! Вот вы — герои, а я — так…

— А, тогда всё по-честному, — успокоился Бидол.

Манор заставил своих ловчих укрыться в тени раскидистого дерева, из-под густых ветвей которого было очень удобно обозревать поле предстоящего сражения. Хотя Бидол не понял, чего они ждут. Не проще ли сразу напасть на врагов короля Виллема, которые укрылись в этом домике?

— Тише! — поднёс палец к губам Манор. — А вдруг они там все до зубов вооружены? И мы так прямо к ним через забор полезем?

— А что же делать?

— У меня есть план. Надо немного подождать: вдруг из этого домика кто-нибудь выйдет. И тогда мы его схватим и разузнаем всё насчёт остальных.

— Замечательно у тебя голова варит! — восхитился Бидол, после чего растолковал замысел нетрезвым подручным.

План был одобрен.

Ждать пришлось недолго. Как и рассчитывал Манор, спаситель девушки появился на улице.

Нико не мог усидеть дома. Кто бы мог предположить, что всё так повернётся! Сначала — расставание с девушкой, которое, признать, не огорчило его. Нико достаточно уважал себя, чтобы превратиться в покорного телёнка на поводке у юной эгоистки. Затем — невероятная встреча с Ниной, образ которой не выходил у него из головы. И встреча в какой момент — среди диких криков, ломающихся прилавков и окровавленных людей!

Можно ли рассчитывать на продолжение знакомства? Не покажется ли он навязчивым?

Не зная, что предпринять, Нико просто отправился на ту самую улицу. «Погуляю там, — решил он. — Хотя бы на домик её взгляну. Сама-то вряд ли выйдет: поздно уже».

На это и делал ставку Манор, циничный слуга в том возрасте, что позволяет легко предугадывать поступки молодых безумцев, захваченных своим чувством. Ноги влюблённого спасителя должны были сами привести его на Бархатный Бугор.

— Тсс! Кто-то идёт!

— Это он? — хрипло спросил один из подручных Бидола.

— Видите, как осторожно переступает? — отвечал Манор. — Неспроста, неспроста… опасается, видать…

Кабацких пьянчужек воодушевил тот факт, что их враг опасается чего-то. Манору и Бидолу стоило немалых усилий удержать их от немедленного нападения.

— Стойте, дурни, стойте! — зашипел Бидол. — Охота вам потом гоняться за ним? Подойдёт ближе, тогда и схватим!

Нико же ничего не замечал. Он был влюблён. И смел. И робок.

Для Манора всё это было просто подарком.

— Ну, что я вам говорил! — зашептал он. — Верный королю горожанин не ходит так. Это точно заговорщик! Дело провалилось, вот он и пугается теперь каждого шороха.

Когда Нико приблизился, лихая компания вышла из тени и окружила юношу.

— А ну признавайся, сколько вас — супротивников короля Виллема! — произнёс Бидол, принимая грозный вид.

Нико, изумлённый внезапным появлением непонятных людей, на всякий случай отскочил и прижался спиной к забору.

— Ага, он точно из этих! — хрипло пробасил косоглазый крепыш, не протрезвевший за всю дорогу.

— Из кого я? — не понял Нико. — Из этих? Вы точно, ребята, меня ни с кем не спутали?

— Ты нам зубы не заговаривай! — сказал Бидол и замахнулся палкой. — Сколько вас там?

— Сколько кого и где, я не знаю, — буркнул Нико, — а вот переведаться с тобой не против, коль ты так.

И он изо всей силы ударил своей дубинкой по палке Бидола. Тот, не ожидавший нападения, взвыл от боли в пальцах.

— Ах, так? Бей его! — крикнул кто-то.

— За короля Виллема! — поддержал другой.

— И вы тоже кричите «за короля»? — не смог сдержать удивления Нико, уворачиваясь от ударов.

— Вы слышали? — торжествующе завопил Бидол. — Он сам признался! Хватай его!

Поняв, что напавшие на него настроены серьёзно, Нико перестал сдерживаться. Одному из противников он ловким ударом разбил голову, и тот, обливаясь кровью, рухнул на землю. Другого, изловчившись, ловко пнул между ног. Бедняга взвыл и начал хватать ртом воздух, надолго выйдя из строя.

Остальных сопротивление юноши только разъярило. Они действовали бестолково, однако их было четверо против одного. Как ни прыгал из стороны в сторону Нико, всё равно удары настигали его. А Бидол старался ухватить его за одежду. Каким бы ловким ни был Нико, пара грузных тел, придавивших юношу к земле, закончила бы схватку победой нападавших.

Кто знает, чем бы всё завершилось, если бы в соседних дворах не забрехали истошно собаки, а чей-то голос не закричал на всю округу: «Караул!»

Манор, смекнув, что события пошли не по его замыслу, предпочёл незаметно удалиться.

— Пускай эти дураки сами объясняют, за какого они короля, — сказал себе под нос Манор, семеня прочь. — Протрезвеют в холодной, будут умнее. Не могли с одним пареньком справиться!

Манор так спешил исчезнуть с поля битвы, что даже не увидел, как за спиной Нико внезапно отворилась калитка и чья-то рука втащила его во двор. Лязгнул запор.

— Эй, открывай! — заголосили кабацкие смутьяны.

— Открывай, всё равно тебя достанем!

В этот момент подоспела стража.

Командовавший отрядом офицер обнажил шпагу.

Бидол со товарищи возопили:

— Господин офицер, мы — законопослушные слуги короля Виллема! В этом дворе укрылся смутьян и бунтовщик!

— Ого! — воскликнул офицер. — Я уже слыхивал крики «за короля Виллема»! А ну-ка, взять их!

— Вы ошибаетесь! — испуганно закричал Бидол. — Там укрылся враг короля!

К офицеру подошёл один из стражников и что-то шепнул.

— Никакого врага там нет, — отрезал офицер, — в этом доме живёт достойный горожанин. А вот кто вы такие, мы ещё разберёмся!

— Это толстяк нас подговорил! — успел ещё крикнуть Бидол.

— Я не вижу никакого толстяка, — усмехнулся офицер. — Разве что вот этого, рыжего, — и он ткнул остриём шпаги в живот самого упитанного из пьянчужек.

Солдаты взяли пики наперевес. Бидол и остальные, видя, что дело плохо, бросили дубины и безропотно позволили связать себя.

Глава третья. Господин Боэций злословит

— Признаться честно, я не думал, что Вы влипнете в такую историю! — сказал Боэций.

— Да и я не мог предполагать, что Вы там появитесь, — отозвался Анн. — Мне казалось, что все заняты танцами.

— Что поделать, любопытство подвело! Человек, которого я очень хорошо знаю, удаляется с тем, кого я совсем не знаю. С чего бы это? Уж не потребуется ли там и третий?

— Могу признать, что Вы отнюдь не помешали.

— Не стоит благодарности. Я не люблю Мёрда. Впрочем, он платит мне тем же.

— А здесь все такие? — спросил Анн, останавливаясь у оконной ниши. Отсюда был виден весь зал.

— Вы имеете в виду Мёрда? О, люди превращаются в весьма противных особ, когда задеты их интересы!

— А часто ли они бывают задеты?

— Мёрд очень рассчитывал на должность, которую ему обещал Хоувен. И вдруг король не наделяет герцога дополнительными полномочиями, которых у него и без того предостаточно. Напротив, придумывает новую верховную должность и ставит на неё своего человека. И всё! Фьюить, новые назначения от Хоувена!

— Интересное решение.

— Виллем такой! Долго думает, а потом что-то сделает — и не ясно, как так он в выигрыше оказался!

— Но так ли уж нужна Мёрду эта должность? — спросил Анн.

— Содержание даже одной любовницы требует многих расходов. А если она не одна?

— У Мёрда их много?

— В некотором роде да.

— То есть как?

— Видите даму с синими перьями на шляпке, которая сейчас выполняет третью фигуру в королевском проходе?

— Да, вижу.

— Она считалась возлюбленной кавалера до прошлого месяца. Теперь же дамой его сердца называют другую. К сожалению наших сплетниц, они пока не определились с тем, кто она.

— Но как такое?! — воскликнул Анн.

— В подобных делах дамы обладают особенной интуицией.

— Но как же они сами выносят столь ветреного кавалера?

— Кавалер Мёрд — единственный сын и наследник огромного состояния. Его отец уже довольно стар и не выезжает из своих владений в Приречных землях. Поэтому дамы прячут гордость в дальний-предальний чулан памяти и — надеются на лучшее.

— Любопытно.

— Связываться с отцом и просить у того денег сверх определённой суммы Мёрд не хочет, потому что это вызвало бы вопросы, да к тому же старик мог бы и заставить сына жениться на какой-нибудь из этих глупышек. Поэтому Мёрд изображает — для него — величайшую занятость на королевской службе.

— И служит?

— И служит. Жалованья не всегда хватает, поэтому новая синекура была бы очень кстати.

— Теперь мне понятна его раздражительность, — сказал Анн.

— Впрочем, он-то ещё служит, а вот другие… Кстати, позвольте полюбопытствовать, а Вас что привело ко двору?

— Возможно, я и не появился бы в Красном городе по собственной воле, — отвечал Анн, несколько лукавя из осторожности. — Мне довелось некоторое время назад оказать услугу одной важной даме.

— Вы тот самый юноша, что спас нашу Белую Даму! — подумав, сказал Боэций. — Тогда интерес Виллема к Вашей персоне понятен.

— Вы знаете о случившемся?

— В общих чертах, — уклончиво сказал Боэций. — Я слушал, как господин Крософт докладывал о происшествии Его Величеству.

— И Вы знаете, кем был тот разбойник с большой дороги?

— Знаю. Просто необъяснимо, почему он осмелился на подобный шаг! Всё же это не простую крестьянку обидеть.

— Так он арестован?

— Увы, стражники опоздали. Или же не очень торопились исполнять приказ. Злодей бежал.

— Но как же так?

— Добродетель и злодейство весьма часто схожи, — философски заметил Боэций, — смотря с какой стороны посмотреть.

— Не могу с Вами согласиться, — сказал Анн. — И мой учитель не согласился бы.

— А кто он? — как бы между прочим поинтересовался Боэций.

Анн вспомнил наставления Фланка и назвал первое пришедшее на ум вымышленное имя, добавив, что это всеми уважаемый человек в его родных краях.

— Я бы с интересом поспорил с этим умным человеком, — невозмутимо продолжал Боэций. — Моя должность просто обязывает подвергать разного рода «непреложные истины» осмеянию. Смех шута освежает взгляд на окружающее. Взгляните на ту группу молодых людей, они сейчас дружно поднимают кубки за короля!

Анн устремил взгляд в указанном направлении.

— Их называют «быстрыми ястребами». В золотом плаще — младший Мани, сын герцога Мани, их предводитель. Мёрд, замечу, из их числа. Однако сегодня он так раздосадован, что отсутствует в этой компании.

— И чем же они занимаются?

— Срывают по ночам плащи с запоздалых путников, заставляют их залезать на памятники и садиться позади великих воителей прошлого, крича при этом что-нибудь забавное. Некоторым сельским девушкам приходится несладко во время выездов этих молодцов из Красного города. Они подражают беззаботным пастухам древности в общении с поселянками, после чего тех не берут замуж. И это ещё самые безобидные проказы.

— И городская стража смотрит на всё сквозь пальцы?

— Это знатные люди, — развёл руками шут. — Никому не хочется связываться с герцогом Мани или герцогом Хоувеном. Пока всё обходится без откровенных бесчинств, это преподносится как свойственное молодости дурачество, пусть даже и злое. А Хоувен даже нахваливает их. Герцог называет их в шутку элитой будущей войны.

— Войны? С кем? — удивился Анн.

— Да кто же это знает! — рассмеялся Боэций. — Может быть, с южанами, а может — с северянами. Были бы иноземцы, а повод найдётся. Вот у вас на юге какой повод?

— Да кто же знает! — сказал, не задумываясь, Анн и понял, что почти в точности повторил слова Боэция.

— Именно. Поэтому очередную выходку «быстрых ястребов» обсуждают, многие — даже ждут с любопытством, но наказывать их никто не спешит. Пострадавшие не жалуются, на устои власти они не посягают, чего же цепляться понапрасну к молодёжи?

— Значит, Вы советуете мне быть с ними осторожным?

Боэций, подчёркнуто глядя не на Анна, а куда-то вдаль, произнёс:

— Воля Ваша, кавалер, принимать мои слова на веру или не принимать. Я всего лишь рассказчик.

Анн поклонился и показал, что ему интересно продолжение истории собеседника.

Боэцию пришлась по душе сдержанность юноши.

— В Вас мне видится полезное качество, — сказал он, — Вы умеете промолчать. При дворе это может пригодиться.

— Мне нравится больше слушать, нежели говорить, — сказал Анн.

Боэций усмехнулся:

— В таком случае Вы непременно обязаны сочинять. Все молчуны, которых я знаю, либо глупцы, либо сочинители.

«Если я сейчас растаю и в надежде на похвалу начну декламировать что-нибудь, то плохой из меня кавалер Аой, — смущённо подумал юноша. — Тогда уж лучше сразу всем объявить, что я — сын Эллингтона».

Из затруднения его вывел сигнал, поданный музыкантами к началу второй части танцевального отделения. Дамы и кавалеры, стоявшие до этого группками и сплетничавшие друг о друге, начали занимать исходные позиции для одного из сложнейших по рисунку инийских танцев — «бриллиантового бассе». Его движения и фигуры строились на умении невесомо скользить над полом и в этом скольжении словно вычерчивать длинные и короткие грани знаменитых драгоценных камней, не допуская высоких прыжков и воздушных поддержек. Небыстрая скорость движений создавала у неопытного танцора обманчивое ощущение простоты — до тех пор, пока тот не обнаруживал, что вместо танца он всего лишь переходит с одного места на другое.

Анну более приходилось практиковаться в народных танцах, когда он лихо отплясывал морреску вместе с пахарями в маленьких сельских тавернах или кружился в яичном танце с бродячими разносчиками товаров. Однако и бриллиантовый бассе был ему знаком. Анн поклонился собеседнику, извиняясь за прерванный разговор, и шагнул в сторону танцующих.

Почти все уже разделились по парам. Королевский распорядитель двигался вдоль рядов, выравнивая линии. В затруднении Анн обвёл взглядом присутствующих и встретился глазами с привлекательной дамой в белом, которая хлопнула по руке стоявшей рядом подруги и что-то весело шепнула ей. Та начала было выговаривать ей, однако дама только пожала плечами и легко скользнула на свободное место в ряду. Двигаясь, она снова бросила быстрый взгляд на юношу.

Анн понял этот вызов-приглашение. Улыбнувшись в ответ, он поторопился встать рядом с незнакомкой.

Глава четвёртая. Бриллиантовый бассе

Точно описать бриллиантовый бассе вряд ли удастся даже настоящему художнику слова. Слишком многое зависит от распорядителя танцев, который проводит бесконечные часы за вычерчиванием тростью на земле стройной паутинки линий-движений. А ещё важно количество тех, кто отважится принять участие в этом торжестве стройных пропорций и хрупких воздушных граней, словно рукой волшебника снятых с настоящего драгоценного камня и расправленных в танцевальном зале. И, наконец, главное в бриллиантовом бассе заключается в умении чувствовать вдохновенье друг друга. Не будь этого, плавное, то ускоряющееся, то затихающее скольжение танцующих превратится в хаос, в череду неуклюжих столкновений и растерянных шагов в сторону.

В этом танце — единственном таком на свете, как объяснял Фланк своему ученику — не бывает лучших или худших. Проигрывают в случае неудачи все, но точно так же все вместе могут создать и шедевр, о котором затем расскажут в балладах.

— Как человек осторожно поворачивает в пальцах бриллиант — всматриваясь в его отблески, наслаждаясь перекрестием видимых и угадываемых граней, так и в танце раскрывается дух камня. Бриллиант хорош в оправе перстня, но им можно любоваться и на расстоянии. И зрителю станут видны то отсвет закатного солнца, то сложение перспектив, то игра линий, — говорил Фланк, заставляя учеников по очереди смотреть на свои «мучения» со стороны.

— Да мы никогда не будем так танцевать, — возражали ему. — Разве же сподобится на бассе кто-нибудь на деревенской свадьбе?

— На городском празднике жестянщиков повеселее надо ногами дрыгать, — вторили другие.

На что Фланк только улыбался загадочно и отшучивался:

— Должно же быть в вас хотя бы одно умение, которое никогда и нигде не пригодится!

Против такого довода возразить было сложно.

Анн и Нико немало попотели, проникаясь хитроумным рисунком танца и потешая остальных учеников беззвучными обращениями к воображаемым партнёрам. Чтобы не забыть ничего, они вдвоём частенько повторяли уроки Фланка вне стен танцевального зала, и кто только не подтрунивал над ними, проходя мимо!

Эти милые воспоминания пронеслись в сознании Анна, когда он встал рядом с незнакомкой и поднял левую ладонь, в которую она вложила свою.

Распорядитель танцев, удостоверившись, что пары готовы, подал знак музыкантам. Зазвучали флейты, затем вступили малые барабаны. По спине пробежал знакомый волнительный холодок. Поднялась к сердцу готовность сделать первые шаги. Затем вступили лютни, и бассе начался.

Первыми в центральной линии выступали герцог Констант, младший брат короля, и его жена. Герцог пребывал в отличном настроении духа и расточал улыбки направо и налево. Цветущая пора жизни, в которую он вошёл, отсутствие серьёзных забот, которые вначале несла королева-мать, а затем взвалил на себя Виллем, удачный брак по расчёту, давший ему наследника, — всё это превратило его в человека, просто наслаждавшегося существованием и готового разделить радостью с другими. Никто в Примейоне не умел так лучезарно улыбаться, как герцог Констант. Рядом с беззаботной герцогиней Лаурентиной из рода Криспинов, стражей Восточных границ, Констант действительно выглядел как та самая волшебная точка на поверхности драгоценного камня, что непроизвольно и необъяснимо вдруг приковывает к себе наш взор.

Левую же линию устремляла вперёд средняя дочь короля Виллема, опиравшаяся на руку младшего Мани. При всей необузданности характера предводитель «быстрых ястребов» был аккуратным и сведущим в гармонии передвижений танцором.

Справа лидером был Виллион, наследник короля. Его рука касалась руки незнакомой дамы в жемчужной диадеме на светлых волосах. Язвительный Боэций не успел ничего рассказать о ней, поэтому Анн мог только восхищаться элегантностью этой отважной спутницы принца. Бриллиантовый бассе не допускал грубых и откровенных прикосновений. Каждый из партнёров должен был одновременно касаться и словно бы не касаться другого. Следовало настолько хорошо чувствовать спутника, чтобы сливаться с ним в едином движении, не приближаясь и не отдаляясь в переменах шага или направления, в замедлении или убыстрении. И настоящей катастрофой становился момент, когда один, потеряв равновесие или смутившись необычным поворотом, схватывался в поисках помощи за руку или плечо другого! Впрочем, дама в жемчужной диадеме была так же легка, как и юный принц, ей удавалось читать его замысел, лишь только он возникал в голове у спутника.

За этими блистательными парами двигались другие: камерарий Дердок и улыбчивая жена толстого интенданта финансов; некоторые из «быстрых ястребов», получившие в спутницы прекрасных девушек из провинции, которых родители с умыслом привезли именно на этот бал в Примейоне; несколько пар образовывали дамы и кавалеры более почтенного возраста, в их движениях ощущалось радостное желание тряхнуть стариной.

Участников бриллиантового бассе набралось не так много. Далеко не каждый отваживался рискнуть, ибо промахи в этом танце всегда выглядели столь нелепыми, словно их показывали публике через увеличительное стекло. Впрочем, и грация, и точность движений, в свою очередь, являлись с удвоенным эффектом.

Спутница Анна изредка бросала на него одобрительные взгляды. Это была уверенная в себе красавица лет тридцати-сорока, очевидно замужняя, ибо она носила на груди особенную заколку, изображавшую двух птиц, сплетающих крылья. Анн ни разу не заметил, чтобы она посмотрела куда-то в сторону, её взоры падали лишь на герцога Константа, задававшего движение бриллиантовых граней, да на самого Анна, который старался сохранять невозмутимость, ибо совершенно не представлял себе, о чём он должен — и должен ли? — беседовать с ней.

Наконец, дама в белом не выдержала и сказала:

— Нас не представили друг другу, но я нарушу этикет и сама спрошу Ваше имя.

— Кавалер Аой, — поклонился на ходу Анн, вплетая поклон в случившийся кстати поворот линии. Это выглядело и как вежливость, и как подчёркнутая ненавязчивость.

Дама оценила его ловкость и с видимым удовольствием совершила вслед за Анном особенно трудный переход из левой линии в правую. После чего спросила:

— Где Вы учились искусство бассе?

— В далёкой провинции, где не имел возможности танцевать с такими прекрасными партнёрами.

— И там же Вы научились беззастенчиво льстить?

Дама испытующе взглянула на юношу, но ничего не сказала более. Пока что Анну удавалось ничего не испортить, но впереди танцующих ожидали ещё две особенные «грани». Настоящая сложность в бриллиантовом бассе заключалась в необходимости запомнить последовательность перехода между линиями, порядок превращений одной «грани» в другую. Королевский бриллиантовый бассе включал пятьдесят семь превращений, по числу граней настоящего драгоценного камня. Однако о таком танце рассказывали только в легендах. В Примейоне по обыкновению ограничивались семнадцатью или, много реже, двадцатью четырьмя гранями.

Распорядитель танцев, заметив, что две пары начали задумываться и на глазах терять уверенность, подал знак своим помощникам. Те ловко увели уставших в сторону во время очередного превращения линий. Благодаря такой предусмотрительности успешно прошли двадцать вторую грань.

Во время следующего «блистания» распорядитель изъял из общего рисунка ещё две пары. Это были придворные, которые служили ещё матери нынешнего короля во времена её молодости. Несмотря на опыт, они явно начали терять лёгкость в ногах.

Анн удивлялся тому, что до сих пор не удалили его самого. Вероятно, сказывались долгие тренировки у мастера Кон-Тикута: тот добивался от всех учеников, чтобы они умели не только прыгать и бегать, но и едва слышно скользить по земле. Анн приседал и выпрямлялся, перетекал из шага в шаг, оставаясь при этом на одном и том же расстоянии от дамы.

А его партнёрша просто наслаждалась происходящим. Шаг её был так же уверен, как и в начале танца, движения — так же элегантны, дыхание — так же спокойно.

И когда прозвучали последние музыкальные такты и все по знаку распорядителя замерли, она совершенно невозмутимо улыбнулась Анну и шепнула: «Благодарю Вас за партию, кавалер Аой!»

Глава пятая. Король вопрошает

Пока Анн демонстрировал свою ловкость в танцевальном искусстве, господин шут успел побывать на открытой террасе, примыкавшей к большому залу, о чём-то задиристо побеседовать с группкой молодых дворян, а теперь находился в компании королевской дочери, которой он показывал забавные фокусы с плетёными разноцветными нитями. Та заливисто хохотала, всякий раз почти закрывая глаза и чуть откидывая голову назад. Королева, наблюдая излишне вольное поведение дочери, хмурилась, однако Надя делала вид, что ничего не замечает.

Тогда королева перенесла своё неудовольствие на Боэция.

— Вы подаёте дурной пример принцессе, — сказала она.

— Ах, мама, оставь! — заявила Надя. — Я уже почти замужняя дама.

— Вот именно что «почти», — заметила королева. — И чтобы стать ею по-настоящему, следует вести себя подобающе.

— Ваше Величество, мы беседуем о самых философских вещах на свете, которые можно только себе представить, — почтительно возразил Боэций, поворачиваясь к королеве Аурике и поднимая руки, в которых держал какие-то верёвочки.

— Это Вы называете философией? — усмехнулась королева, однако заинтересовалась фокусами шута.

В правой руке Боэция возник тонкий серый шнурок, сиротливо свисавший к полу.

— Се человек! — возгласил Боэций, любуясь шнурком и покачивая его то в одну, то в другую сторону.

— Аллегория нам понятна, — нетерпеливо сказала королева, — однако с таким же успехом Вы могли бы сравнить человека с горошиной, или с камушком, или с веточкой…

Боэций, не отвечая на это нападение, продолжал покачивать свой шнурочек, изредка продевая его сквозь какие-то тряпочки и петли других шнурков, которые держал левой рукой. И он делал всё так ловко, что прежний сирота серой масти вдруг на глазах у публики растолстел, посолиднел и превратился едва ли не в крепкий кусок корабельного каната. Да и цвет его изменился: теперь это был уже разноцветный, солидный персонаж, словно бы по случайности оказавшийся в компании других шнуров.

— Так, так, так… — рассмеялась проницательная королева. — Да Вы злой человек! К чему бы это совпадение, скажите?

— Какое, Ваше Величество?

— Серый, синий, белый… Да ведь это же цвета нашего господина Бермон…

Боэций в притворном ужасе воздел руки к потолку, умоляя не произносить имени.

— Что́ Вы, Ваше Величество! Всё случайность!

— И вовсе никто не думал о господине… — начала Надя, но её перебил отец, закончивший беседу с господином Сакром.

— Не думал, — сказал Виллем, — и даже думать не мог.

— Что ж поделать! Некий господин, о котором никто не думает, сам собой превратился из простого серого шнурочка в солидную фигуру, ах, прошу прощения, в солидный канат, наживающийся на поставках в королевскую армию, — сказал Боэций.

— Разве шнур имеет возможность наживаться? — спросил король. — Он же просто шнур, не человек.

— Вот об этом мы как раз и размышляли, — отвечал Боэций.

— Вы подготавливаете её к будущему правлению в таких вопросах, о которых она не рассуждает со своими учителями, — заметила королева Аурика.

— С учителями мне скучно, мама, — буркнула Надя, — а господин Боэций — презабавный забавник. Он всё так просто объясняет.

— А чему ещё он тебя учил? — заинтересовался король.

— Если Ваше Величество позволит, — сказал шут.

— Да, да, пожалуйста.

Боэций ловко рассортировал свои верёвочки по карманам, оставив в руках лишь одну.

— Цвет здесь тоже важен? — не утерпела королева.

— Вовсе нет, Ваше Величество, — поклонился Боэций. — Он мог бы играть свою роль, однако философия в другом.

И он принялся оборачивать шнурочек вокруг ладони. Его длины хватило на три оборота, затем шнурок закончился.

— Короток, — заметил король.

— Как наша жизнь, — согласился шут.

— И это всё? — рассмеялась королева. — Моя дочь, например, не поверит Вам. Да и я не поверю, пожалуй.

— Увы, — грустно кивнул Боэций и стал распускать шнур.

Вопреки ожиданиям, длина его увеличилась едва ли не вдвое. К тому же продолжение шнура оказалось другого цвета.

— Как так? — удивился Виллем. — Откуда Вы взяли?.. Как это?..

— Я вовсе не при чём, государь, — отрёкся от своего деяния шут. — Такова жизнь.

И снова обернув шнур вокруг ладони, а затем распустив его, он показал, что тот опять удлинился.

— Браво! — захлопала в ладоши Надя. — Вы настоящий волшебник. Как Вам удаётся незаметно вытаскивать другие верёвочки из карманов, связывать их вместе и представлять нам? Это же сущее волшебство!

— Это философия, дочь моя, — проговорила королева. — Одни события тянут за собой другие. И они сами собой связываются воедино. Да так ещё, что, бывает, не развяжешь потом.

Надя задумалась на секунду, хотела что-то сказать, но промолчала. Зато сказал король:

— Кажется, я понял господина Боэция.

Королева, средняя дочь короля, да и сам Боэций вопросительно посмотрели на Виллема.

— Наш дорогой учитель философии, мне послышалось, что в этом зале находится некий господин Аой. Не тот ли это темноволосый кавалер, с которым Вы так мило беседовали?

— Вы правы, Ваше Величество, — подтвердил шут.

— Пусть подойдёт, мы желаем пообщаться с ним.

Анн стоял, держа в руке бокал лёгкого южного вина. Жажда его вовсе не томила, однако, ещё не знакомый со многими обычаями, он боялся сделать нечто неподобающее и потому прятался за дегустированием напитков.

— Я бы сказал, что Вам крупно повезло, — проговорил Боэций, приближаясь к нему. — Король требует Вас к себе.

— Король? — растерялся от неожиданности юноша.

— Что же, Вы, кажется, не рады? Иные ожидают такого внимания по несколько месяцев или лет. Поторопитесь, негоже заставлять короля ждать! Ах, да отдайте же мне Ваш дурацкий бокал!

Боэций забрал вино из рук Анна, едва заметно подмигнул ему и легонько подтолкнул в спину.

— И помните, что́ я Вам говорил…

Порозовевший от волнения Анн двинулся туда, где стоял король. Ему казалось, что все в огромном зале смотрят на него: и напыщенные и раскрашенные девицы, и нагловатого вида молодые кавалеры. И даже слуги, казалось, с ухмылками следили за ним.

«Вот будет весело, если я сейчас споткнусь и упаду, — подумал Анн. — Мне, конечно, рассказывали о подхалимах, нарочно приземлявшихся в лужу из вина или падавших лицом в роскошный торт, однако же… Надо посматривать под ноги…»

Приблизившись к королевской чете, Анн почтительно поклонился и замер в ожидании.

Виллем протянул руку для поцелуя.

Анн прикоснулся губами к перстню — символу высшей власти.

— Ваше имя, кажется, кавалер Аой? — осведомился король.

— Верно, Ваше Величество.

— Мне передали, что Вы прибыли в Примейон.

Анн вновь поклонился, решив, что лучше будет молчать, нежели произносить благоглупости.

— И Вы не удивлены, что Ваш король призвал Вас издалека?

— Воля Вашего Величества — закон, — сказал Анн.

— У юноши весьма правильная позиция, — ввернул своё слово Боэций, незаметно возникший за спиной короля. — Не то, что у многих, от кого сейчас одно беспокойство.

— Мы призвали Вас, чтобы узнать обстоятельства одного запутанного происшествия, — сказал после паузы Виллем.

К замешательству Анна, оркестр именно в это мгновенье перестал играть — и слова короля прозвучали в зале громко и отчётливо. Все навострили уши и придвинулись ближе.

— Я готов рассказать то, что знаю, Ваше Величество, — сказал Анн.

— Примерно год назад одна дама путешествовала близ Римона. И с ней приключилась неприятная история. Принадлежа к нашему двору, она рассчитывала на уважение и действительно получала таковое. Однако некий негодяй вознамерился обесчестить её. Лишь случай помог ей избежать незавидной участи, — здесь Виллем сделал многозначительную паузу. — Мы надеемся, что с Вашей помощью вся картина прояснится.

— Вот искусство королей! — воскликнул Боэций и сплёл из своих верёвочек некий замысловатый узор.

— О чём это Вы, господин шут? — спросил Виллем.

— Только короли умеют сказать одновременно много и ничего. Бедный юноша не знает, с какого конца начинать свою историю и о чём ему следует рассказывать.

— Ну, ну, по́лно, — поморщился король, — кавалер Аой вовсе не производит впечатления ограниченного провинциала. Наш главный распорядитель, думаю, оценил его поклон. Полагаю, что и ум кавалера столь же изящен.

— Я осмелюсь возразить Вашему Величеству, — сказал Анн. — Этот человек вовсе не посягал на честь дамы.

— Как?! Вы уверены в этом?

— Абсолютно уверен, Ваше Величество! Он собирался убить её.

Король нахмурился.

— Это очень серьёзное обвинение.

Анн отвёл тёмные волосы со лба, поднял взгляд и произнёс:

— Своей честью кавалера клянусь, что не преувеличиваю.

Дама в белом, с которой Анн стоял в паре в бриллиантовом бассе, внезапно воскликнула:

— Ваше Величество, справедливости!

— Продолжайте! — сказал король, нахмурившись.

— Всё произошло глубокой ночью, — заговорил Анн. — Я находился в лесу, неподалёку от дороги. Я люблю пение, Ваше Величество, и часто странствую в надежде услышать красивую песню, которой не знаю. И временами случается так, что ночь застаёт меня в безлюдном, диком месте. Так было и тогда. И вот я услышал звуки скачущей лошади. Затем шум падения.

Выбежав на дорогу, я увидел лежавшую без сознания женщину. Мне удалось привести её в чувство. Едва эта женщина пришла в себя, как в ужасе стала заклинать меня спасти её от преследователей.

— Как же Вам удалось спасти её? Вы сражались?

— Нет, Ваше Величество. Я был почти безоружен. Однако я хорошо знаю лес. Мы укрылись в самом тёмном месте, которое там было. Преследователи этой дамы кричали, что её нужно отыскать и убить. Как уже убили её слуг.

— Но почему они хотели это сделать?

— Этого я не могу знать. Мне удалось перехитрить их. Всадники подумали, что даме удалось пересесть на запасную лошадь, а потому не стали мешкать и поскакали дальше, надеясь догнать беглянку.

— Что было потом?

— Потом я предложил ей свою помощь и проводил почти до ворот Римона. Вблизи города дама отослала меня, сказав, что уже ощущает себя под защитой графа-наместника и более ей ничто не угрожает.

— Охотно верю! — впервые рассмеялся король. — Римонский граф-наместник славится своей строгостью.

— Я был счастлив помочь бедной женщине, хотя она и не открыла мне своего имени.

— Вы пытались как-то проникнуть в её тайну? — спросил король.

— Нет, я не смел настаивать, — просто отвечал Анн.

— То есть никакого личного мотива у Вас не было?

— Не было, Ваше Величество.

Король задумался.

— Справедливости! — вновь негромко произнесла дама в белом. Глаза её горели, а грудь в возбуждении вздымалась.

— Я спрошу, и вы дадите мне ответ. Бойтесь солгать! — сказал наконец король. — Видели ли Вы лицо преследователя?

— Нет, лица я не видел. Однако я слышал, как один преследователь называл другого по имени.

— И какое же имя было произнесено?

— Главного среди них другие называли так — Сирил. Это был крупный мужчина на хорошем коне, которому подчинялись четверо или пятеро всадников. На всех были тёмные плащи. У одного из слуг расцепилась застёжка, и я смог заметить герб его господина.

— Что было на гербе?

— Птица в небе, раскинувшая крылья. Кажется, ястреб.

Глава шестая. Король судит, эрлин рассказывает

— Это многое проясняет, — кивнул головой Виллем.

Герольды вскинули трубы и исполнили призыв ко вниманию, после чего в зале установилась тишина.

— Король желает говорить! — возгласил распорядитель.

— Некоторое время назад благородная дама, графиня Элейн Мар, подверглась нападению. Были убиты её слуги, и она сама едва не распрощалась с жизнью…

В толпе придворных зашушукались. Видимо, не все знали о случившемся.

— Мы рады, что графиня избежала опасности, — продолжал король. — Кстати, где она сейчас?

— Государь, она до сих пор тяжело переживает случившееся, а потому безвыездно пребывает в родовом поместье, — сказала дама в белом, почтительно приседая перед королём.

— Напрасно она решила, что наш суд не будет справедливым, — хмыкнул Виллем. — Мы достоверно узнали, что имя напавшего на неё принадлежит барону де Бройну, который давно уже находится под подозрением. По этой причине мы полагаем, что наш суд, будучи законным и справедливым, должен быть свершён безотлагательно. Барон де Бройн по своей поимке приговаривается нами к ссылке на рудники. Его имущество, поместья и доли во всех торговых предприятиях изымаются в пользу казны. Если у барона обнаружатся наследники, они смогут получить треть изъятого по достижении возраста совершеннолетия.

— Король вынес свой суд! — возгласил распорядитель двора.

— Вы поступил благородно, — сказал Боэций Анну, — но почему-то я не уверен, что стоило вдаваться в такие подробности, как имена и прочие приметы.

— Разве не до́лжно карать виновных и защищать слабых? — спросил в ответ Анн.

— Да, это правильно. Короли тем и занимаются. Иногда им помогают маленькие люди, вроде нас. И вот нас-то чаще всего и перемалывает мельница справедливости. Будьте отныне осторожны. У этого барона много друзей и родственников.

— Я не боюсь, — улыбнулся Анн, — но благодарю Вас за совет! Вы, впрочем, предупреждали меня. Наверное, я плохой ученик.

— Зато Вы отлично танцуете, — сказала подошедшая к ним дама в белом. — У меня давно не было подобного партнёра.

— Не вводите юношу в искушение, дорогая эрлин Майя! — воскликнул Боэций. — То же самое Вы говорили во время прошлогоднего бассе кавалеру… э… кавалеру… Вот только как его звали? Эх, память, память…

— Это было давно и неправда, дорогой господин Боэций, — безмятежно возразила дама.

— Ваше слово — закон!

— Я намерена обсудить с кавалером некоторые детали нашего танца, — сказала эрлин и, взяв Анна под руку, увлекла его в сторону.

— Теперь я знаю Ваше имя, — сказал Анн.

— Как удивительно: Вы оказались тем самым человеком, приезда которого я ждала так долго. Дама, которую Вы спасли, — моя добрая подруга.

Анн поклонился.

— Кто же знал, что Вы окажетесь не простым воспитанником какой-то там загадочной школы в горах, а человеком благородного происхождения!

— Я считаю, что благородство даётся воспитанием, а не по праву рождения, — заметил Анн. — Пример барона де Бройна это доказывает.

— Пожалуй, Вы правы.

— Но как Ваша подруга оказалась одна на пустынной дороге?

— Она путешествовала, а этот барон де Бройн — один из самых опасных людей в Красном городе, — начала дама в белом.

— С момента моего приезда мне только и рассказывают об опасных людях, — перебил её, не удержавшись, Анн.

— Это столица, здесь крупная рыба всегда пожирает мелкую.

— В провинции куда спокойнее.

— Элейн тоже так думала. Однако барон, который выказывал симпатию к ней ещё здесь, вздумал отправиться следом.

Конец ознакомительного фрагмента.