Весна сменяет зиму

Дмитрий Шелест, 2021

Эта книга о мире, что как две капли воды похож на наш, о мире, где действуют те же законы природы и общества, что окружают нас всю историю человечества. Но главный герой этого повествования не сам мир, придуманный мной, а люди. Это история о тех, кто создает правила и о тех кто вынужден по ним жить и не смотря ни на что, пытаться любить, мечтать и искать ответы на вечные вопросы в пучине людских страстей. Всё в этом мире неизменно, как и в нашем, за летом наступает осень, зима приходит следом, а весна сменяет зиму.Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Лагерь Гинза-3 располагался в восточной части Муринии среди обширных лесов, он был огромных размеров и включал в себя целый комплекс бараков, тюрем и складов с административными зданиями. В заключении или как говорили в Муринии на перевоспитании, находилось порядка двадцати тысяч людей и около пяти тысяч человек охраны. Были мужские и женские бараки, для котивов и медивов. Жизнь заключённых не была подарком, сон шесть часов, остальное работы. Работали в основном на лесозаготовках, а для женщин заключённых была создана фабрика по пошиву военной формы, где девушки работали по пятнадцать часов. Кормили скудно, по два раза в день, похлёбкой с куском чёрного хлеба. По праздникам давали печенье.

Начальником лагеря был Марит Бров, ярый сторонник партии КНП, не смотря на солидный возраст, а ему было около шестидесяти лет, был крепким и подтянутым мужчиной, помешанным на чистоте и опрятности. Марит всегда был гладко выбрит, причесан и в чистом, отутюженном костюме с черно-красным значком партии на груди. Подчинённые и коллеги его любили и уважали, чего нельзя сказать о заключённых. Медивы дали ему прозвище «кровавый педант», ибо за любое нарушение распорядка дня Марит наказывал жестоко. Бывали случаи расстрела за лень и симуляции болезней, жёстким он был не только к медивам, но и к котивам заключённым, в его арсенале наказаний были и побои и пытки. Один парень, осуждённый за побег из воинской части, как-то провел обнажённым на морозе всю ночь, за то, что не постирал тюремную робу. Вскоре парень скончался. Власть одобряла любые методы тюремных начальников, лишь бы в лагерях был порядок и дисциплина. А побег в Гинзе-3 карался страшнее всего, из барака сбежавшего, казнили каждого десятого, а остальных оставляли без еды на долгое время. Вскоре сами заключённые стали выдавать охране надумавших совершить побег, не желая играть в кровавую лотерею.

Так и жил лагерь, котивы и медивы, предатели и насильники, виновные и не очень. Режим не щадил ни кого, особенно пособников террористов, которых травили уже сами заключённые котивы. К таким предателям записали и Китти Лину, которая уже месяц отбывала срок за свою глупость и наивность. В лагере ей было тяжело, работать руками она не привыкла, за, что уже раз успела побывать в карцере, заключённые её постоянно притесняли и отбирали еду, заставляли работать за них. Так же Китти оставалась наивной и в этом страшном месте, её постоянно обманывали и подставляли. Жизнь в лагере ей казалась настоящим адом. Этот месяц тянулся будто год, да и сокамерницы ей достались вовсе не из приятных. Одна из них была воровкой по имени Лита и имела уже не первый срок за разные преступления, такие как кража, избиение и мародёрство. Другая же была молодой девушкой среднего роста со смазливым личиком и чёрными кудрями, сидевшей за организацию притона в котором сама же и подрабатывала. По имени её ни кто не называл, а лишь по прозвищу Кудряшка. Китти же они язвительно звали медивкой, хотя в их арсенале были и куда более оскорбительные прозвище, такие как пособница и подстилка. Китти и хотела бы не обращать на них внимание, но не могла и каждое их оскорбление доводило её до слёз, чего собственно и добивались Лита с Кудряшкой.

Для Лины было счастьем уйти на работы куда-нибудь в дальний цех фабрики, но сокамерницы были не единственные, кто её не любил. Всюду ей высказывали своё отвращение за пособничество террористам, особенно после того как Лита ляпнула будто Китти состояла в «Свободе и воле». Это была полная чушь, но жизнь девушки заметно усложнилась после этого. Однажды эта общая ненависть привела к тому, что Китти избили женщины-вдовы солдат, погибших в Анбарских княжествах. Спустя день её побили вновь, и так продолжалось около недели. И не было ей покоя нигде, ни на работах, ни в камере, всюду ей говорили оскорбления, били и унижали, единственное, что ей оставалось плакать по ночам в подушку и то тихо, чтоб Лита с Кудряшкой не слышали.

В один из дней она сидела в наряде по столовой и с раздумьем смотрела на зазубренное остриё ножа. В тот день к ней впервые пришли мысли о самоубийстве, но приложив холодную сталь к запястью, она поняла, что ей никогда не хватит на это духу.

Вот и в эту ночь, Китти лежала на своих нарах, уткнувшись лицом в грязную подушку, мокрую от слёз. Она вспоминала свою прошлую жизнь, ту в которой было всё и работа и дом и солдаты, что улыбались ей и свобода, по которой она скучала больше всего. Так же она вспоминала Марта, капитана Зита и судью, всё отпечаталось в её памяти, всё оставило свой след. А рядом о чем то болтала Лита и громко смеялась. Китти боялась, что её плачь услышат и пыталась сдержать слёзы, но они вновь и вновь вырывались из глаз. И вот услышав очередное всхлипывание, Кудряшка сказала.

— Что подстилка, опять ревёшь?

— Нет. — Всхлипывая, ответила Китти.

— Ой, да ладно, а то мы глухие, каждую ночь ноешь, словно малолетка. Что опять поколотили тебя?

— Нет.

— Да не ври, знаю я, что колотят тебя девки из соседнего барака. И поделом тебе, они мужей своих похоронили, что медивы убили, а ты спала с этими подпольщиками.

— Я не спала с ними, это Лита всё придумала.

— Ничего я не придумывала, мне про тебя всё рассказали, ты думаешь одна такая здесь. Всё про тебя знаем. И ноги раздвигала, и помогала, и укрывала. А сейчас строишь из себя невинную девочку. Бьют, значит заслужила.

— Зачем вы меня мучаете?

— Кто? Мы? Да если бы мы хотели, вообще бы натравили на тебя девок таких, что в госпитале бы год лежала, и кашку через соломинку пила. Сколько тебе сидеть ещё?

— Пять лет.

— Пять лет это не много, но если не научишься здесь жить, то повесишься на радостях.

— Я не могу, я не умею здесь жить! Я не виновна.

— Ха! С террористами спала и невиновна. — рассмеялась Кудряшка. — Я хоть и спала с мужиками за деньги, но с террористами! Это уже слишком. Давно бы уже смирилась со своей ролью, да и сопела бы потихоньку пять лет.

— Неженка ты штабная, вот будешь полезна нам, тогда может, и поможем тебе выжить в этом мире, а до тех пор, пока ты будешь упираться, тогда и будим тебя унижать. Смирись, ни кто тебе ни будет здесь честь отдавать, лейтенант. Это там ты была лейтенантом, здесь ты подстилка. — грубо сказала Лита.

Китти не ответила, а лишь сильнее уткнулась в подушку, стараясь не слышать смех и оскорбление своих мучителей. Но вскоре её и всех заключённых, отвлёк раздирающий шум сирены. По коридорам забегали охранники, мерзко скрипели их начищенные сапоги. Вскоре мимо камеры начали пробегать уже вооружённые люди в касках, явно не относящиеся к лагерной охране. Лита прислонилась лицом к решётке и кричала то одному, то другому солдату, в надежде получить ответ, но им было всё равно на кричащих заключённых, и они пробегали не обернувшись. Девушка стала кричать громче и ругаться матом, что их беготня мешает спать, тогда один солдат с ходу влепил меж решёток прикладом и попал ей точно между глаз. Лита звонко грохнулась о бетонный пол, сильно ударившись затылком, Кудряшка подскочила к ней, но увидев растекающуюся лужу крови с криком отпрыгнула в сторону.

— Помоги ей! — крикнула Кудряшка Китти.

— Пусть подыхает. — со злостью кинула она в ответ.

Спустя пару минут решётки отворились и в камеру вошли охранники, их знакомые лица блестели от пота, а за спинами непривычно болтались автоматы.

— Все на выход, построение во дворе через тридцать минут. Что с этой? — спросил старший офицер охраны.

— Её ударили прикладом, товарищ офицер, — дрожащим голосом ответила Кудряшка.

— Труп?

— Ещё дышит.

— Эй, солдат. — обратился офицер к своему помощнику. — Нам сказано всех живых на двор выгнать. Если хочешь, можешь её нести, мне она нафиг не упёрлась тащить.

— А мне она и подавно не нужна.

— Тогда кончай её.

Солдат спокойно вынул из кобуры пистолет и выстрелил едва живой Лите в голову. После чего с яростью заорал на остальных девушек, что бы выходили из камеры, если не хотят лечь рядом.

Они и не думали сопротивляться. И уже спустя минуту шли под вооружённым конвоем по огромному, залитому электронным светом коридору. В головах их, как и в головах сотен остальных заключённых был страх и неизвестность. К чему бы могли устроить такой переполох. Может кто-то попытался сбежать?

Спустя полчаса, в тюремном дворе построились свыше четырёх сотен заключённых, только котивы, ни одного медива. Было много охраны, солдаты в полном обмундировании, словно пчёлы кружили вокруг толпы испуганных обитателей тюрьмы. Во внешнем дворе гудели три десятка грузовиков, всюду были солдаты горохраны. Наконец перед заключёнными появилась худая фигура Марита Брова, поправляя рукой редкие, седые волосы, он оглядывал всех пристальным взглядом.

— Ну что товарищи преступники, предатели и идиоты! Смотрю вы не рады меня видеть в столь поздний час. Признаюсь, видеть вас мне охота не более вашего, ваши рожи мне надоели уже много лет назад. Но, собрал я вас не для милой беседы, под свет луны. Вы должны выслушать одного, человека, который желает поделиться с вами новостью. Слушайте внимательно, а если хоть одна тварь, что-либо вякнет или чихнёт, тогда я лично вышибу мозги этому идиоту! Стоим тихо, как мышки. А вот и наш гость, полковник Прон, сотрудник отдела информации штаба армии. Лагерь смирно! Равнение на ле-во!

Китти было знакомо это лицо, но имя его она слышала впервые. Они даже как то беседовали с ним в курилке, о какой то дребедени, которую теперь было и не упомнить.

Лицо пришедшего офицера было суровым и даже в чем то напуганным. Заключённые стали понимать, дело вовсе не в их жалких жизнях, случилось нечто серьёзное. Китти со страхом наблюдала за происходящим, она с трудом сдерживала дрожь и испуг. И тут, наконец, офицер заговорил.

— Уважаемые заключённые, граждане великой Муринии! — сказал он и сделал продолжительную паузу. — Я прибыл сказать вам ужасную новость. Сегодня ночью наши границы перешло миллионное войско коварного неприятеля. Началась война. Наши пограничные гарнизоны, героически сопротивляясь, отступают на восток. Наша граница взломана коварным врагом, который устремился на нашу столицу уничтожая все на своём пути, не жалея никого. — офицер вновь замолчал и окинул взглядом заключённых, которые с ужасом смотрели на него. Хоть все и знали, что война обязательно начнётся и вся страна готовилась к ней, но наступила она неожиданно, как неожиданно наступает зима, с выпадения снега. — А теперь я зачитаю вам приказ номер 23/001 от сегодняшнего дня изданный лидером нашим, Мурзаном Маутом. «В связи с вероломным вторжением вражеских войск на территорию нашей Родины, я Мурзан Маут объявляю общую мобилизацию всего населения страны способного держать в руках оружие и желающих дать отпор оккупантам. Все заключённые тюрем и лагерей Муринии, не имеющие приговоров по особо тяжким статьям, могут заменить свой срок службой в специальных отрядах Вооружённых сил. Год заключения приравнивается к месяцу службы. Все желающие будут записаны в добровольные отряды и сразу отправятся на фронт. Все заключенные, имевшие до приговора суда воинское звание и должность, будут восстановлены в руководящих должностях добровольческих отрядов». — офицер вновь сделал продолжительную паузу, и добавил. — Добровольный набор заменён обязательным, вы все будете направлены на фронт для борьбы с оккупантом.

После его ухода ещё пару минут стояла глубокая тишина, которую нарушил директор тюрьмы.

— Ну, думаю, все поняли суть заявления. Никому не нужно объяснять? Ну, я так и думал. Вы все уже записаны в добровольцы. Кстати он забыл пояснить, что за отказ от исполнения своего долга перед отечеством полагается расстрел, ибо только предатель Родины может в столь тяжёлый миг отказаться её защищать. И не спешите радоваться сокращением своих сроков идиоты, навряд ли кто-то из вас проживёт на передовой больше месяца. Вас просто отправят задержать врага на пару дней, пока не подтянутся основные силы. Короче, зачем я перед вами тут объясняюсь, во дворе вас уже ждут машины, которые вас отвезут в город Герм, а от туда вас уже направят на фронт. Так что строем во двор! Если хоть одна шалава вздумает сбежать расстрел на месте без предупреждения. Бегом отсюда! Теперь вы не в моей власти. — Рявкнул Марит и удалился прочь.

Китти стояла как вкопанная, она не могла поверить в происходящее, её пять лет тюрьмы превратились в пять месяцев службы, это одновременно и радовало и пугало её. Ведь она прекрасно понимала, что боец из неё никакой, да и пять месяцев срок для войны не малый.

На улице уже светало, ночная свежесть, потихоньку отступала перед всходящим солнцем. А на тюремном дворе, ревели моторами два десятка грузовиков и дежурили вокруг них около сотни автоматчиков. Со смотровых башен сурово смотрели на заключённых стволы пулемётов, бежать было глупо, да ни кто и не собирался. Не мешкая ни секунды «добровольцев» начали грузить в кузова, при этом подгоняя их прикладами, ногами и дубинками. Китти запрыгнула одна из первых, не желая получать удара в спину, и тут же забилась в угол, обхватила ноги руками и зажмурила глаза. Она не верила, что её жизнь сделает такой крутой поворот из-за какой-то нелепости с незваным гостем. Не прошло и десяти секунд, как кузов уже был забит людьми, кто-то ругался, кто-то обсуждал, а кто-то и вовсе плакал, плакала и Китти.

— Ну, что ты плачешь, деточка, на войне всё получше будет, чем в тюрьме-то гнить. Главное продержаться свой срок. — пытался подбодрить её худой, седовласый мужчина. — Мне вот сидеть ещё семнадцать лет. А на войне могу за год с небольшим скоротать весь срок! И домой к детишкам.

— Ага, ты там денёк то продержишься? Пустозвон! — рявкнул кто-то в ответ.

— А ты рот то свой попусту не разевай, а то кишки застудишь! Я воевал когда ты ещё сиську мамкину изо рта не вынимал. Я ротой командовал в боях с восточными княжествами, а там в то время ещё те головорезы хозяйничали. Так, что и медивам задницы надрать сумею!

— Теперь медивы то по сильнее будут, они явно подготовились к этой войне как следует! Не то, что Маут! Наш только лагерями и занимается. — влез в разговор пожилой мужчина с густой шевелюрой.

— А мне плевать, хоть денёк на свободе, а там и помереть не страшно!

— Или к медивам перебежать! — усмехнулся кто-то.

— А ты думаешь, что им с тебя прок будет! — сказал седой мужчина и рассмеялся. — Да они тебя на первом столбе повесят! Даже пули пожалеют! Им сброд вроде нас даром не нужен, своих хватает.

— А наши-то для нас пуль точно не пожалеют если отступать надумаем! Вот заботливые-то! Вот за что я люблю свою Родину! Она о нас думает!

Все дружно засмеялись и захохотали, а Китти все ревела, пока седой ветеран не склонился над ней и полушёпотом заговорил с ней.

— Слушай девка, я знаю, что ты в той жизни была в офицерском звании, как в Герм приедем ты на распределители напомни им об этом, может хоть, что-то сделают. Только не реви, твои слезы здесь никому не нужны, ни кто на них даже не взглянет. Тут всем на всех наплевать. В этом кузове весь сброд Муринии.

— А вам, на меня разве не наплевать? Мы с вами не такой же сброд?

— Ты на дочку мою похожа, такая же милая и глупая. Я её уже пять лет не видел. Жаль мне тебя. Убьют ведь на передовой, я бывал на войне и знаю, что тебе там не место, я обещаю, что буду тебя защищать, если получиться, но толку от меня в бою будет мало, я стар уже для такого. А если тебе восстановят звание, то может хоть спасёшься, от всей этой дурости.

— Не тратьте на меня время, мне уже всё равно, что со мной будет, убьют, так убьют. Мне всё надоело, хватит с меня.

— Но-но! Хватит ныть, как девчонка, у которой игрушку отобрали. От чего устала? Ты сидишь здесь сколько? Год?

— Месяц.

–Месяц? Да у тебя есть шанс и срок скостить, и имя своё восстановить, я знаю за, что ты сидишь, если будешь умничкой, то власть тебя простит. Я позабочусь о тебе, только сопли не распускай. Как тебя звать?

— Спасибо вам. Я Китти Лина.

— А я Бран, будем знакомы.

А тем временем грузовики тронулись и помчались в сторону Герма, это был близлежащий город, в котором имелась железная дорога, там находился распределитель и склады вооружения, для наспех собираемых отрядов добровольцев.

Народ Муринии был осведомлён о войне в самый короткий срок, на призывные пункты тут же пошли сотни тысяч жаждущих защитить родину добровольцев и резервистов. Они устраивали торжественные митинги и гуляния, женщины провожали их со слезами и гордостью.

Агрессия была предсказуема, власти догадывались о ней уже давно, но людям данное событие донесли именно в контексте вероломства врага. Мало кто знал истинный масштаб войны, как мало кто знал, что граница на южном участке взломана. Огромная армия Гетерского союза, сминая на своём пути погранзаставы и слабые гарнизоны, уже вклинилась на муринскую территорию до ста километров, захватив множество деревень и посёлков и большой город Аппор, что был столицей юго-западного округа.

Город Герм был обычным заводским поселением, его жители жили лишь благодаря огромной фабрике по производству мебели, которая давала работу двадцати тысячам горожан. В стратегическом плане, он не имел ни какой ценности, в нем даже не было гарнизона, лишь две роты городской охраны. За вчерашний день в него привезли множество старого уже списанного оружия, карабины, автоматы, винтовки и старые массивные пулемёты. Этим барахлом планировали вооружать так называемых добровольцев. Хотя даже этого хлама на всех не хватало. Наспех собранный распределитель расположился в одном из цехов фабрики, оружие валялось горой прямо на улице, накрытое брезентом. Руководили всем этим, пятеро офицеров, прибывших из столицы и десятка два солдат, которым помогали около роты городских охранников. Им предстояло вооружить пять сотен бывших рабочих, крестьян, заключённых и сформировать их в три роты и один батальон. Ни кто особо не хотел заморачиваться, по этому рассчитывали справится с ними за пол дня и уже вечером усадить в эшелон.

Добровольцы из лагеря Гинза-3 прибыли спустя час езды на грузовиках. Их построили на площадке перед служебным въездом на завод. И даже здесь в них смотрели стволы автоматов и пулемётов. Отношение к ним можно было сформулировать так — «чем меньше их помрёт здесь, тем дольше они будут умирать на фронте».

К ним вышел пожилой офицер в комбинезоне защитного цвета, осмотрел их пустым взглядом из-под густых бровей и, сплюнув, сказал.

— Заводи по одному.

Двое автоматчиков схватили под руки одного из «добровольцев» и завели в цех. Потом ещё одного, потом ещё и так далее. Вскоре пришла очередь и Китти.

В сопровождении двух солдат горохраны она вошла в помещение цеха, пахло горелым пластиком, и было довольно прохладно, толстые бетонные стены не пропускали тепло. Освещение было слабым и лампы то и дело мигали, в дальнем углу, сваленные в кучу, стояли станки и прочие фабричные механизмы. А перед ней, за массивными деревянными столами сидели члены комиссии, которые, без особого интереса, решали судьбы бывших преступников. Рядом с ними суетились несколько женщин среднего возраста, они выдавали форму, которой здесь была целая куча, выше трёх метров. Китти подошла к офицерам и помнив слова Брана, решила спасать свою жизнь, собравшись с силами поприветствовала офицеров по военному. Пожилой майор кивнул ей в ответ, а рядом сидящий капитан, подняв взор на девушку, скривил лицо и сказал:

— Ну, а баб то зачем понабирали! Тву! Совсем сума по сходили, что ли какой от тебя прок-то деточка? Пули своей милой мордашкой ловить?

— Товарищ капитан, я Китти Лина, в недавнем прошлом я являлась сотрудником штаба армии в звании лейтенанта, прошла обучение в военной академии Муринии, обучена военному делу и обращению с оружием.

— О как! — удивился офицер, подняв свой взгляд, и тут же опустил его вновь в личное дело Лины. — Гляди-ка и вправду лейтенант! Как тебя сюда занесло-то? Хотя здесь все написано. Содействовала медивским террористам. О, как! Так ты почти по политической статье сидела! За тобой нужен глаз да глаз, а то ненароком умыкнёшь к врагу!

— Всё произошедшее является глупой ошибкой с моей стороны, я пожелала разобраться сама, вместо того, что бы доложить незамедлительно своему командованию. Вину не отрицаю и желаю доказать свою преданность государству и армии. — оправдывалась Китти.

— А это уже ни кого не волнует, деточка! — тут же высказал ей крупный, разжиревший капитан. — Рот закрой и не рыпайся! Мы сами всё решим, сейчас тебе выдадут форму, размера, конечно-же твоего нет, на баб не рассчитывали, переодевайся и снова к нам.

— А где переодеваться? — смущённо спросила она.

— Где, где? Здесь и переодевайся, не переживай, смотреть на тебя не будим, мы люди военные, любим только Родину, да и то только как мать! Если уж совсем стесняешься, то наши помощницы могут шторку подержать.

Китти не стала больше ничего говорить, не смотря на стыд и неловкость разделась, и выкинула с нескрываемой радостью тюремную робу в общую кучу. Не смотря на полное равнодушие к её обнажённому телу со стороны офицеров, она всё равно старалась одеться как можно скорее.

Это была форма старого образца, тёмно-серого цвета с широкими штанами на кожаном ремне, с просторным кителем с нагрудными карманами и нарукавными. На голову же одевалась смешная кепка с коротким козырьком. От одежды пахло, каким то противным моющим средством, которым её продезинфицировали. Такую форму носили солдаты в первые годы объединения Муринии и уже как семь лет от неё отказались в пользу новой, более удобной. Размера на Китти, как и говорил офицер, конечно же не нашлось и если бы не ремень, то штаны тут же упали бы с её бёдер.

— Ну вот, на солдата стала похожей! — усмехнулся один из офицеров. — Значит ты у нас лейтенант.

— Была лейтенантом. Товарищ майор.

— Была, не была, лейтенант Лина, вы ознакомились с указом нашего лидера Мурзана Маута? А он чётко сказал, что всем амнистированным восстанавливаются их утраченные звания. Я назначаю вас на должность заместителя командира первой роты. Будите ему помогать умным советом, он офицер молодой и глупый, как и многие вчерашние выпускники. Думаю обязанности данной должности вам понятны. Я ставлю сейчас печать в вашем личном деле и с этого дня вы больше не заключённая, а военнослужащая добровольческого подразделения. И ещё, берегите себя лейтенант Лина, война как-никак. — сказал седой офицер и поставил печать в её личном деле. — Вот, возьмите погоны лейтенантские, дабы вас не путали с остальным отрепьем.

Китти прошла на улицу где её встретили трое солдат и вручили ей автомат, вещевой мешок с пайком и прочим. На душе стало чуточку светлее, впервые за этот месяц она улыбнулась. Даже воздух на свободе был другой. Отстегнув магазин, девушка увидела, что он пуст и спросила:

— А патроны?

— А патроны тебе выдадут на передовой деточка! — сказал ей худой солдат с круглым, молодым лицом и желтоватыми зубами. — А пока проваливай отсюда к прочим ублюдкам, пока мы тебя по кругу не пустили! — усмехнулся он и положил ей руку на грудь.

— Руку убери мерзавец! — испугано бросила девушка в ответ.

— А то что?

— Я буду жаловаться вашему командованию!

Это только раззадорила молодого солдата и двоих его друзей, и он вновь положил ей руку на грудь.

— Да ладно, не ломайся, дурнушка. Чего тебе стоит солдат ублажить? Небось, за то самое сидела?

–Не твоё дело негодяй! Убери свои грязные руки, поддонок! — крикнула Китти и влепила солдату пощёчину.

Солдат отскочил в сторону от удара и его глаза налились злобой и похотью, он ударил Китти в живот, после чего влепил ей ответную пощёчину. От ударов девушка упала на землю выронив, и автомат, и вещмешок, но боец не успокоился, схватив её за волосы поволок в сторону, его друзья пошли следом. Китти громко закричала и попыталась вырваться, но безуспешно. На шум выскочили солдаты горохраны и добровольцы. Спустя мгновение из распределителя выскочил седой майор и, увидев данную картину, быстрыми шагами догнал солдата и его товарища.

— Что за беспредел вы творите, рядовой? — рявкнул седой майор.

— Простите товарищ полковник, она первая оскорбила меня и влепила пощёчину. Я решил её проучить, — не отпуская Китти, прохрипел солдат, — она же проститутка, у неё на лице написано. Мы хотели припадать ей урок.

Полковник вырвал девушку из рук солдата, отвёл в сторону, потом вновь подошёл к солдату и, осмотрев его с ног до головы, вдруг перешёл на крик. Он орал так, что слюни летели во все стороны.

–Ты, ублюдок, чего творишь? Да за это я имею полное право тебя расстрелять! Насилие, как и грабёж, караются смертью!

— Но она же проститутка!?

— Проститутка здесь только ты! А она лейтенант армии Муринии, и у нас общий враг, не успели начать войну, а уже на девок кидаемся! Ты бы так воевал с медивами, как с девушкой! Тварь! Расстрелять его!

— Но товарищ…

— Закрой свой рот! Расстреляйте его перед всеми. Пусть все видят, что бывает с насильниками.

— Я же не насиловал её, я же не надругался над ней… — чуть ли не в слезах умолял его солдат, уже готовясь падать на колени. — Не убивайте меня, пожалуйста! Прошу, вас не убивайте! Я же не думал, что она лейтенант! Я больше не буду! Пожалуйста.

— Ну и тряпка же ты! — усмехнулся офицер и достал с кобуры пистолет. Солдат упал на колени и зарыдал, его друзья тут же разбежались в стороны, а полковник тем временем уткнул ствол в лоб провинившегося. Но тут уже не выдержала Китти и крикнула:

— Не убивайте его, пожалуйста!

— Вот как! — удивился офицер, не убирая пистолета.

— Не нужно, прошу вас, он ведь действительно ничего не успел сделать…

— И то верно начать начал, а закончить не успел, хорошо, я его не убью. Но преподать ему урок стоит.

Только, провинившийся солдат, вздохнул с облегчением, как раздался выстрел и повисшую после него тишину разорвал истошный крик раненого в ногу солдата. Кровь била фонтаном из прострелянного бедра. Но, ни кто, ни кинулся помогать ему. Рядовой упал на землю и орал как сумасшедший, пытаясь зажать рану. Его товарищи стояли рядом и боялись пошевелиться без приказа.

— Это будет тебе уроком! Отнесите его в санчасть и как поправиться отправьте в штрафной отряд, а лучше в ШРОН, за насилие над старшим по званию и дружков его в туда заберите. Идиоты недоделанные, благодарите жертву вашу, а то бы прям здесь вам мозги вышиб бы. — сказал офицер и велел продолжить комплектование батальона.

Армия Муринии славилась своей железной дисциплиной, за многие провинности полагался расстрел, например за насилие над мирными котвами, за грабёж и нападение на старшего по званию с корыстной целью, казнили за трусость и халатность в бою. Маут провёл титаническую работу, создавая свои вооружённые силы. Его воины закалили себя в многочисленных локальных войнах и в подавлении мятежей, но в большую войну, они вступали впервые. Ария Гетерского союза превосходила котивов в вооружении, численности, но не в дисциплине. Дисциплину, моральную и боевую подготовку, всего населения, Мурзан считал своим козырем в этой начавшейся войне.