Дети ночи

Дэн Симмонс, 1992

Неуютный, выморочный мир – Румыния после падения режима Чаушеску. Нищая, голодная, стыдящаяся сама себя страна, где ближайшие соседи не доверяют друг другу, где покупается и продается все – убеждения, совесть, дети. Случайные союзники, ирландский священник Майкл ОРурк и американский врач Кейт Нойман, сталкиваются здесь не только с человеческим злом, но и с инфернальными силами, уходящими корнями в мрачные тайны Средневековья.

Глава 2

Весь следующий день наша группа потратила на встречи с «официальными лицами» переходного правительства, в основном членами недавно созданного Фронта национального спасения. День был настолько сумрачным, что включилось автоматическое уличное освещение вдоль широких бульваров Бэлческу и Республики. Здания не отапливались или, по крайней мере, этого не ощущалось. Те мужчины и женщины, с которыми мы разговаривали, выглядели практически одинаково в своих не по росту больших однообразных шерстяных пальто тусклых расцветок. К концу дня мы успели переговорить с каким-то Джуреску, двумя Тисманяну, одним Боросойю (который, как в конце концов выяснилось, не имел никакого отношения к новому правительству и был арестован почти сразу же после нашего ухода), несколькими генералами, в том числе с Попеску, Лупоем и Дьюржу, и, наконец, с истинными руководителями, среди которых были Петре Роман, премьер-министр переходного правительства, а также Ион Илиеску и Думитру Мазилу, президент и вице-президент при режиме Чаушеску.

Все они высказывали одну и ту же мысль: «Мы несем ответственность за нацию, и любые рекомендации для наших учреждений и организаций будут восприняты с бесконечной благодарностью». Официальные лица обращались ко мне с величайшим почтением, потому что не только знали мое имя, но и представляли себе объемы стоявших за мной капиталов. Тем не менее даже это подобострастное внимание носило оттенок какой-то растерянности. Они напоминали лунатиков среди хаоса.

Возвращаясь в тот вечер в «Интерконтиненталь», мы видели, как толпа — в основном из конторских работников, уже покинувших свои каменные ульи в центре города, — била и пинала троих мужчин и женщину. Раду Фортуна ухмыльнулся и показал на широкую площадь перед отелем.

— Вон там… на Университетской площади на прошлой неделе… когда люди выходить на демонстрацию и петь — знаете? Армейские танки давить людей, еще больше стрелять. Эти, наверное, информаторы секуритате.

Прежде чем микроавтобус остановился перед отелем, мы заметили, как солдаты в форме уводили, подгоняя прикладами автоматов, предполагаемых информаторов, а толпа сопровождала их плевками и пинками.

— Нельзя сделать омлет, не разбив яйца, — пробормотал наш заслуженный профессор. Отец О’Рурк стрельнул в него взглядом, а Раду Фортуна поощрительно хохотнул.

— Мы думали, Чаушеску получше приготовился к осаде, — сказал после ужина доктор Эймсли. Мы оставались в ресторане, поскольку здесь, казалось, было теплее, чем в наших номерах. По большому залу бесцельно бродили официанты и несколько военных. Репортеры управились с ужином быстро, издавая при этом максимум шума, и вскоре отправились в какое-то другое место, куда обычно ходят напиваться и говорить друг другу циничные вещи.

Раду Фортуна присоединился к нам, когда подавали кофе, и сейчас он обнажил в фирменной улыбке щербатые зубы.

— Вы хотеть видеть, как Чаушеску готовиться?

Доктор Эймсли, отец О’Рурк и я кивнули в знак согласия. Карл Берри решил пойти в свой номер, чтобы дожидаться там звонка из Штатов, а за ним последовал доктор Пэксли, бормоча под нос, что нужно пораньше лечь спать. Фортуна вывел нас троих на холод и по темным улицам повел к закопченным стенам президентского дворца. Из тени появился ополченец, поднял ствол своего «АК-47» и окликнул нас лающим голосом, но Фортуна что-то спокойно сказал, и всех пропустили.

Во дворце не было света, не считая случайных огоньков в огромных, раскиданных повсюду бочках, в которых спали или сбились в кучу, чтобы согреться, солдаты и ополченцы. Кругом поломанная мебель, с окон двадцатифутовой высоты содраны портьеры, пол усеян бумажками, а строгий кафель испещрен темными полосами. Фортуна провел нас по узкому залу, через ряд комнат жилого вида и остановился перед чем-то вроде стенного шкафа без каких-либо пометок на дверцах. Внутри шкаф площадью фута в четыре оказался пустым, если не считать трех фонарей на полке. Фортуна зажег фонари, протянул один из них Эймсли, а другой мне, после чего прикоснулся к окантовке в верхней части задней стенки. Панель медленно сдвинулась в сторону, открывая каменную лестницу.

— Мистер Трент, — заговорил Фортуна, глядя на мою трость и трясущиеся руки старого человека. Свет фонаря отбрасывал на стены дрожащие тени. — Здесь много ступеней. Может быть… — Он потянулся к фонарю.

— Ничего, справлюсь, — буркнул я сквозь зубы. Фонарь остался у меня.

Раду Фортуна пожал плечами и повел нас вниз.

Следующие полчаса прошли как во сне, почти вне реальности. Лестница спускалась в гулкие подземелья, откуда расходился лабиринт каменных тоннелей и других лестниц. Когда Фортуна вел нас по этому лабиринту, свет фонарей отражался от сводчатых потолков и гладких стен.

— Бог ты мой, — пробормотал Эймсли минут через десять ходьбы, — это тянется на мили.

— Да-да, — улыбнулся Раду Фортуна. — На много миль. Здесь были складские помещения с автоматами на полках и висящими на крюках противогазами; командные пункты с радиостанциями и выглядывающими из темноты телемониторами, причем некоторые из них были разбиты, будто некие сумасшедшие с топорами вымещали на них ярость, а другие — все еще под прозрачными пластиковыми чехлами — ожидали только операторов, которые бы их включили; были здесь и казармы с койками, печками и керосиновыми обогревателями, вызвавшими у нас зависть. Некоторые помещения оставались практически нетронутыми, другие явно были исходным пунктом панического бегства или местом не менее панических перестрелок. Стены и пол одного из таких бункеров были заляпаны кровью, потеки которой при свете наших фонарей выглядели скорее черными, чем бурыми. В дальних уголках тоннелей еще оставались трупы: одни плавали в лужах крови, стекавшей из люков сверху, другие валялись за наспех сооруженными на перекрестках подземных улиц баррикадами. Под каменными сводами пахло, как в лавке мясника.

— Секуритате, — сказал Фортуна и плюнул на тело в коричневой рубашке, лежавшее ничком в подернутой ледком луже. — Они разбегаться здесь, как крысы, и мы кончать их, как крыс. Понимаете?

Отец О’Рурк присел на корточки рядом с одним из трупов и склонил голову. Он довольно долго оставался в таком положении, а потом перекрестился и поднялся. Я вспомнил, как кто-то говорил, что этот бородатый священник был во Вьетнаме.

— Но Чаушеску не стал скрываться в этом… укреплении? — спросил доктор Эймсли.

— Нет, — улыбнулся Фортуна.

Доктор огляделся.

— Но ради бога скажите почему? Если бы он отсюда руководил вооруженным сопротивлением, то смог бы продержаться несколько месяцев.

Фортуна пожал плечами.

— Я не знать… Это чудовище, он сбежал на вертолете. Он лететь… так? Летел, да… он летел в Тырговиште, семьдесят километров отсюда… Понимаете? Там другие люди его видеть и его суку жену и сажать в машина. Они ловить.

Доктор Эймсли поднес фонарь к входу в другой тоннель, откуда веяло страшным зловонием, и тут же отдернул руку.

— Но я не понимаю почему… — Фортуна подошел поближе, и резкий свет выхватил из темноты застарелый шрам на его шее, который я заметил только теперь.

— Они говорить, его… советник… Темный Советник… сказал ему не ходить сюда. — Он усмехнулся. Отец О’Рурк посмотрел на румына.

— Темный Советник. Звучит так, будто консультантом у него был сам дьявол.

Раду Фортуна кивнул.

— А что, дьявол сбежал? — хмыкнул доктор Эймсли. — Или он среди тех бедолаг, что мы там видели?

Наш провожатый не ответил и вошел в один из четырех тоннелей, расходящихся от этого места. Каменная лестница уходила вверх.

— К Национальному театру, — негромко сказал он, показав рукой. — Он поврежден, но не разрушен. Ваш отель рядом.

Священник, доктор и я начали взбираться по лестнице при свете фонарей, отбрасывавших наши тени на пятнадцать футов вверх по закругленным каменным стенам. Отец О’Рурк остановился и посмотрел вниз, на Фортуну.

— А вы не идете?

Маленький проводник улыбнулся и покачал головой.

— Завтра мы везти вас туда, где все это началось. Завтра мы ехать в Трансильванию.

— Трансильвания… — повторил доктор Эймсли. — Убежище Белы Лугоши^[1]. — Он повернулся, чтобы сказать что-то Фортуне, но маленький человечек уже исчез. Ни звук шагов, ни отсвет фонаря не указывали, по какому из тоннелей он ушел.

Примечания

1

Первый исполнитель роли Дракулы в кино.