Повесть лет без времени, или Век бесед на обочине

Д. Красный (2024)

Вадима пригласили работать за границей. Перед отъездом он встречается с друзьями и родственниками, но не у всех находит понимание.

Глава 3

Время поездки к деду Вадим выбрал неудачно. В результате он уже больше часа толкался в пробке, и конец этому навигатор предсказать не решался. В наушниках что-то усыпляюще бормотал аудиоурок английского, водители выходили из машин покурить, а будущий житель Евросоюза гадал, как помягче подать неприятную для патриотически настроенного старика новость о своём отъезде.

Но, оказалось, что Николай Степанович уже «в курсе».

— Ну, что, внучок, — начал он с порога, — спасибо, что хоть попрощаться зашёл.

— Дед! — смущённо-укорительно воскликнул Вадим и, нагнувшись, принялся искать тапочки, лежащие на своём месте.

Невысокий сухонький старичок махнул рукой и, ссутулившись больше обычного, прошёл в комнату. Внук последовал за ним.

— Где ты там жить-то будешь? — после непродолжительного напряжённого молчания спросил Николай Степанович.

Облегчённо вздохнув, Вадим начал рассказывать о своих планах. Постепенно разговор наладился. Деда волновало всё. Наслушавшись по телевизору ужасов о жизни в Европе, он наказывал внуку сторониться африканских мигрантов, не участвовать в различных демонстрациях, изучить законы страны и строго их соблюдать. Парень же, успевший к тому времени изъездить полмира, как мог, успокаивал старика.

Когда главные вопросы подошли к концу, дед и внук пошли пить чай. Японцы со своей чайной церемонией — просто малые дети, по сравнению с Николаем Степановичем. Для него это была священная процедура. Значение имело всё — от температуры воды при заваривании до количества напитка в чашке. То, что чай должен быть только зелёный и не старше полугода со дня сбора, обсуждению не подлежало, а сахар и любые другие сопровождающие процедуру добавки приравнивались к оскорблению. Единственной допустимой, и даже рекомендуемой приправой считалась степенная беседа на высокие темы. Политика в перечень разрешённых входила.

— Что же ты, внучок, решил по стопам коммунистов пойти? — спросил Николай Степанович, отхлебнув микроскопический глоток из настоящего тявана, подаренного ему японским военнопленным во времена службы на Дальнем Востоке.

Вадим аж поперхнулся. Такого заявления он никак не ожидал.

— Ну как же, — начал разъяснение старик, — те тоже желали поражения родной стране в первой мировой. Их так и называли — пораженцы.

— Я поражения не желаю, — обиделся парень, — просто не хочу жить среди людей, одобряющих агрессию.

— А, — Николай Степанович понимающе покивал, — значит, среди предателей лучше?

— Почему предателей?

— Потому что Америка и Запад наших президентов-предателей называли друзьями. Они им обещали золотые горы, а потом сделали всё по-своему. То есть и их продали. Можешь называть это пропагандой, но я-то помню.

Внук не стал спорить. Во-первых, он жалел пожилого человека, а во-вторых, не хотел ссориться перед отъездом.

— Впрочем, — продолжил дед после короткой паузы, которую требовала чайная церемония, — ты прав. Враги для нас не предатели, они просто враги.

— Дед, — молчать Вадим тоже не мог, — давай не о политике.

— Давай, — с готовностью согласился Николай Степанович, — давай об истории. Тебе не кажется странным, что последнее время появилось слишком много разоблачений? Как-то они все хором вылезли.

Традиционная пауза вышла напряжённой. За окном начало темнеть. Старик дёрнул за шнурок бра над столом. Круг света выхватил из сумрака маленькую чашку внука, тяван деда и одинокий плоский чайник, исполняющий обязанности японского кюсю, на специальной бамбуковой подстилке. Вадим порадовался тому, что его лицо осталось в тени.

— Оказывается, — продолжил Николай Степанович, — не было у нас ни ледового побоища, ни двадцати восьми панфиловцев. Ничего, никаких побед в нашей истории не было. Вот, милый мой, вот где пропаганда. А наша правда — это просто констатация фактов, которые можно доказать. Но никто не хочет ничего слушать. Выгоднее отмахнуться — пропаганда.

— Ну, я же просил.

— Мальчик мой, как ты не поймёшь? Ты знаешь, что с той стороны против нас воюют русские? По крайней мере, в бою с обеих сторон звучит русская речь. Это гражданская война. А она не начинается потому, что кто-то захотел, или кто-то на кого-то напал. Это как старые штаны: носишь их, носишь, а они — бац — и порвались. И тот, кто их порвал, не виноват — износились.

Вадим не увидел — бра прятал лицо деда за световым занавесом — он почувствовал, что на глазах старика слёзы. Вскипевшее негодование сразу сменилось жалостью к пожилому человеку и стыдом за своё желание ответить. Внук пересел поближе к Николаю Степановичу и обнял его.

— Ладно, дед, не расстраивайся. Всё будет хорошо, — и, немного помолчав, добавил, — а помнишь как ты…

Так они просидели в темноте ещё целый час, вспоминая далёкие годы, которые казались самыми трудными, а на деле были самыми счастливыми.