Песни радости и счастья

Евгений Васильевич Абрамович (2025)

«Когда умирают кони — дышат, Когда умирают травы — сохнут, Когда умирают солнца — они гаснут, Когда умирают люди — поют песни» Велимир Хлебников Сборник мрачных рассказов. Песен тоски, одиночества, отчужденности и ужаса. Эти песни поются в пустых комнатах, оставленных городах детства, заброшенных кинозалах и в мокрых подворотнях ночных городов. Они звучат в супружеских спальнях, где больше нет любви. Они слышны в телефонных звонках, на которые уже никто не ответит. Как шаги в одиноком доме, как звук падающего дерева в глухом лесу. Потому что рядом нет никого, кто бы это услышал. Содержание: Единство тьмы. Предисловие Д. Костюкевича Сны червей Под прахом Светотени Жертвоприношение В пыль В ее комнате Лицо моего отца Медленно

Сны червей

В пятницу пошли смотреть на комету. В субботу папу должны были забрать в больницу. В хоспис, напоминала себе Ира. Хоспис — это не больница. Это место, где люди умирают, а не лечатся. Больницы не помогли папе.

— Все, — просто сказал он однажды. — Не могу больше.

Услышав его, Ира поняла, что это действительно все. Люди вроде папы не разбрасываются такими словами. Они бойцы, идут до последнего, не теряют надежды. Но при этом прекрасно понимают, что мирная капитуляция лучше бессмысленной борьбы, когда война уже проиграна. Все значит все. Ире было тяжело, но она не стала спорить.

Вокруг были веселые люди. У многих майки и бейсболки с мультяшным изображением кометы — улыбающаяся звездочка с длинным светящимся хвостом. Это стало чем-то вроде праздника. Комету ждали с радостью и тревогой. Больше года назад астрономы объявили, что она пройдет в предельной, но безопасной близости от планеты, как еще ни одно космическое тело до этого. Народ ждал сегодняшней ночи.

Ира хотела бы остаться дома, но папа настоял.

— Давай, доча, — сказал он, — развеемся.

Ира поддерживала папу под локоть. Его руки, которые всегда были сильными и крепкими, сейчас напоминали птичьи лапки. Высохшие, тонкие.

На улице уже совсем стемнело. Начало осени выдалось теплым, днем стояла жара, как летом, но по ночам чувствовалось наступление холодов. Тянуло сыростью, с деревьев с шелестом осыпалась листва.

Толпа собралась в центре города, возле ратуши и монастыря. Люди стояли по обоим берегам реки и на мосту через нее, задирали головы, смотрели вверх, в звездное небо. Показывали пальцами на север. Туда, где пылала комета. Уже несколько недель она была видна невооруженным глазом. Поначалу казалось, что это всего лишь еще одна звезда. Но с каждой ночью она увеличивалась в размерах. Хвост становился все ярче и длинней. Сегодня ее можно будет рассмотреть во всей красе.

Ира подвела папу к ограждениям на берегу реки. Он тяжело опустил руки на перила. От его лысого черепа отражался лунный свет. Подняв глаза, Ира ахнула от изумления. Комета словно сорвалась с неба. Подобно реактивному самолету она прочертила звездный купол от горизонта до горизонта, светящимся снарядом пронеслась по нему и скрылась за высотками на юге, оставив после себя только длинный пылающий след. Люди провожали ее взглядами, кричали и визжали. Снимали происходящее на камеры и смартфоны. Когда комета исчезла, Иру оглушили вопли и аплодисменты. В воздух взмыли фейерверки, то ли вторя людям, то ли провожая небесную гостью. На высоте с грохотом лопались разноцветные огни. Салют длился долго, его вспышки красиво отражались в спокойной воде реки.

Папа тронул ее за руку.

— Ну как, доча, понравилось?

Ира кивнула. Папа улыбнулся. Улыбка получилась плохой. Натянула тонкую кожу на лице, обнажила маленькие кривые зубы. Как же она раньше не замечала, какие у него некрасивые зубы? Раньше ей всегда нравилась папина улыбка. Они смотрели друг на друга, Ира надеялась, что папа не видит ее слез.

Ночью она плохо спала. Как и всегда в последнее время. Ворочалась, дремала, проваливалась в короткое забытье и снова просыпалась. Прислушивалась к тому, что происходило в соседней комнате. Двери теперь всегда были открыты. Папа ворочался и тихо стонал. От боли. Она это знала. Скоро он позовет ее. Как всегда, сделает это с извиняющимися нотками в голосе. Стыдливо, словно сделал что-то плохое и теперь сожалеет об этом.

— Доча…

Сначала тихо-тихо, словно сквозь сон. Потом громче.

— Ирочка!

По голосу слышно, что он едва сдерживается, чтобы не сорваться на крик. Ему очень больно. Ира поднялась и, не включая свет, пошла на голос.

— Доч, — папа с трудом сел в кровати. — Больно мне. Не могу. Давай…

Он просил укол обезболивающего, чтобы можно было хотя бы заснуть. За последний год Ира научилась их делать не хуже любой медсестры. Все необходимое лежало здесь же, в тумбочке. Она включила свет, достала шприц и пузырек, повернула легкое и костлявое отцовское тело.

— Ну как? — спросила она после укола, сидя на его кровати.

— Лучше, — соврал он, улыбнувшись через силу. — Спасибо, Ириска.

Ириска. Ласково, как в детстве. Ира выключила свет, собираясь вернуться к себе, но папа снова заговорил.

— Посиди со мной, доча…

В темноте она вернулась обратно к кровати. Села на край. Подумав немного, подтянула ноги, легла, опустив голову отцу на грудь. Дышал он медленно, тяжело. Ласково гладил ее по волосам. Тридцатидвухлетней женщине хотелось снова стать маленькой девочкой, забыть обо всем рядом с сильным отцом.

В окно застучала мелкая дробь.

— Дождь, — тихо сказал папа.

Ира не ответила. Она уже спала, свернувшись калачиком на одеяле. Ее голова теплым грузом покоилась у него на груди. Его мучили боли, укол не помог. Он стойко терпел, скрипя зубами и обливаясь потом, но молчал и не шевелился, боясь разбудить дочку.

Дождь барабанил по стеклу. Казалось, что вместе с водяными каплями снаружи падает что-то еще. Маленькое и мягкое, как комки земли. Оно почти бесшумно ударялось в окна, стучало по отливу под окном и летело вниз.

Утром проснулись рано, еще в темноте. Волонтеры из хосписа должны были приехать в одиннадцать. Ира помогла папе одеться, умыться и отвела на кухню, где накормила безвкусной водянистой овсянкой. От всего остального его рвало. Потом они долго сидели на кухне, делая вид, что им интересно смотреть утреннюю передачу по телевизору на стене. Не хотелось ни говорить, ни делать что-то. Оба понимали, что скоро он уедет и больше уже не вернется в эту квартиру. Так и сидели, пока не раздался звонок в дверь.

— Не приходи пока, доча, — сказал папа вместо прощания. — Отдохни сегодня-завтра. К мальчику своему сходи. Ты и так со мной намаялась. Потом придешь. Я устроюсь пока, обживусь. Потом, — он махнул рукой. — Договорились?

Ира кивнула, боялась что-то говорить. Знала, что не выдержит и разревется. Они обнялись, папа вместе с волонтерами покинул квартиру. Ира стояла возле окна на кухне и смотрела, как они садятся в машину и уезжают. Потом она все стояла и смотрела во двор. Дождь не прекратился. Небо затянули низкие серые тучи. Значит, наступила настоящая осень. Закончились теплые дни.

Целый день Ира не выходила из дома. Дождь. Да и смысла особого не видела. Валялась на диване, смотря фильмы, пролистывала страницы в интернете. «К мальчику своему сходи», — сказал папа. От этой мысли Ира грустно улыбнулась. Свой мальчик. Игорь. Милый, смешной, безотказный и навязчивый. Влюбленный и вечный друг, готовый на эту роль ради пары встреч в месяц, редких походов куда-то вместе и поздравлений на Новый год и день рождения. Странно, иногда думала про себя Ира, почему я ничего к нему не испытываю? Хороший же, правда. Добрый, щедрый, веселый, умный. С ним всегда есть о чем поговорить и о чем помолчать. И папе он понравился в тот единственный раз, когда они виделись. Игорь тогда был на седьмом небе. Был уверен, что знакомится с будущим тестем. Но после этого ничего не изменилось. Снова редкие встречи и скудные переписки в мессенджерах. Любой другой мужик уже давно плюнул бы на нее, дуру, а этот терпел, ждал. Но однажды, месяц назад, и он не выдержал.

— Знаешь, Ира, — сказал он тогда, — я все понимаю, у тебя дела, работа, отец больной. Но и я так больше не могу. Бегаю за тобой, как собачонка, уже который год. Нужно же и мне какую-то гордость иметь. Вы, женщины, жестокие. Говорите, что все мужики одинаковые, а ведь многим из вас самим это все не нужно. Отношения, я имею в виду. Семьи там и все такое. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. Я для тебя все сделаю. Скажешь уйти, я уйду, не молчи только, не мучай.

Ира сказала что-то плохое, грубое. Они поссорились. После того разговора прошел уже месяц. Игорь как пропал. Не писал и не звонил, хотя раньше напрашивался на встречу чуть ли не каждый день.

— Доигралась, дура? — спросила Ира саму себя. — Вот и радуйся теперь. Тридцать два года, и ничего у тебя нет. Даже кошки, только работа. Все принца ждала?..

За этим маленьким курсом самобичевания Ира даже не заметила, как заснула прямо на диване перед телевизором. Видимо, усталость и тревоги последнего времени сморили ее окончательно. Во сне она находилась в толпе людей, которые стояли под дождем и смотрели на небо. На серые низкие облака, словно пытаясь что-то в них разглядеть. В них или за ними. На лицо падали капли дождя и что-то еще. Шевелилось, пыталось заползти в нос и глаза. Ира ворочалась и вскрикивала во сне.

Так и прошли выходные. Дождь за окном, сидение дома, телевизор, компьютер. И сонливость. Веки стали тяжелыми, будто свинцовыми. Движения замедленными. В сон клонило постоянно. Нервы, была уверена Ира, просто нервы. Ночью она проваливалась в сплошную черноту без сновидений. Пробуждение оставляло только смутные образы, которые тут же забывались. Точнее, их хотелось забыть.

В перерывах между бездельем Ира бралась за телефон. Хотелось или позвонить папе, или написать что-нибудь Игорю. Ни того, ни другого она не сделала. Папа запретил, велел отдыхать и ни о чем не беспокоиться. А Игорь… В прошлый раз они плохо расстались. Что теперь? Будет ли он рад ее сообщению, как всегда раньше? Ира в который раз ругала себя и откладывала телефон.

В понедельник она пошла на работу. Можно было проехать три остановки на метро, но она решила пройтись, развеяться и размять ноги. Дождь не прекратился, но утих до невесомой мокрой взвеси, словно сам воздух стал жидким. Мокрой пленкой оседал на одежде, лице, волосах, натянутой ткани зонта над головой.

Под ногами ползали дождевые черви. Почувствовали сырость, выползли из земляных нор. Копошились в траве газонов, на кирпичиках и в швах тротуарной плитки. Их тощие тела сокращались и удлинялись, перетягивая себя с места на место. Тут же двигались толстые неповоротливые слизни, оставляя за собой блестящие следы. С интересом шевелили короткими рожками. Ира шла медленно, стараясь не наступать на маленькие тонкие тела, но все равно время от времени подошва скользила по чему-то мягкому. Вскоре уже невозможно было обойти их. Черви валили сплошным живым ковром. Казалось, что сам тротуар ожил, пришел в движение. Рябью копошились они на плитке, на асфальте, на припаркованных машинах. Ира застыла на месте, парализованная удивлением и страхом. Вместе с ней остановились и черви, прекратили движение, замерли. Они поднялись, вытянулись почти вертикально, словно в одну секунду тротуар и дорога проросли живой, скользкой, розоватой травой.

Ира оглянулась по сторонам. Увидела еще нескольких таких же замерших в недоумении пешеходов. На миг ей показалось, что черви отдают честь, приветствуют кого-то. Они тянулись к тому, что было выше, над ней. Ира убрала зонт, посмотрела наверх. Небо брызнуло ей в лицо холодной водой. Оттуда же летели вниз люди. Один, другой, третий, десятый. Широко расставив ноги и руки. Одежда трепыхалась на них, как перья птиц. Человек ударился об асфальт в десятке метров от нее. В самой гуще медитирующих червей. Что-то лопнуло с глухим влажным треском, как расколовшийся арбуз. Его голова, подумала Ира. Когда остальные начали падать, она проснулась.

— Девушка, — ее осторожно тряс за плечо бородатый парень в капюшоне, — с вами все в порядке? Девушка?

Ира осмотрелась. Она сидела на скамейке на автобусной остановке. Вокруг люди, машины, автобусы. Больше ничего. Ни червей, ни падающих с неба людей. Все это… сон. Она заснула здесь, пока шла на работу. Даже не заметила. Это какая-то нервная болезнь. Она читала о чем-то похожем.

— Вы кричали, — сказал бородач.

— Все, — она вскочила и чуть не бегом бросилась прочь от остановки, — все в порядке.

Даже не оглянулась на сердобольного спасителя. Раскрыла над головой зонт, дождь по-прежнему моросил. На тротуаре вытянулся раздавленный кем-то длинный дождевой червь. Ира поежилась. Перешла дорогу. Впереди уже виднелся куб бизнес-центра, где расположились офисы компании, в которой она работала.

Ира не сразу заметила лежащего на земле человека. Слишком погрузилась в свои мысли. Немолодой мужчина лежал навзничь на мокрой траве газона. Рот чуть приоткрыт, на небритом подбородке блестела слюна. Над ним склонился такого же вида персонаж. Довольно грубо тянул за рукав мокрой куртки.

— Э, друг, — хрипло звал он, — э, вставай давай. Проснись.

Рабочий день тянулся длиннее обычного. Время, казалось, застыло. Дождливая серость за окном, полутьма помещений, которую не могли разогнать потолочные лампы. Гудение кондиционеров и компьютеров, щелканье кнопок, бессмысленные разговоры коллег.

Ира держалась за эту работу. После того, как папу забрали в больницу (в хоспис!), после ссоры с Игорем больше у нее ничего не осталось. Одинокая стареющая трудоголичка, работающая сверхурочно и по выходным. Работа дала ей должность заместителя начальника отдела, отпуска в Европе, новую квартиру, хоспис и дорогостоящее лечение для папы, которое все равно не помогло.

На лицах коллег отпечаталось тоскливое послевыходное похмелье, отходняк, ломка начала рабочей недели. Они создавали иллюзию бурной деятельности, делали вид, что им действительно интересны расчеты, графики и таблицы на мониторах компьютеров, лениво попивали кофе и перешучивались друг с другом. Но делали это медленнее, чем обычно, сонно, через силу. Широко зевали, терли глаза ладонями, подолгу смотрели в одну точку, словно пытаясь сфокусировать взгляд. Некоторые открыто кемарили в креслах, опустив подбородки на грудь.

Ире было все равно. Пусть делают, что хотят, не до них сейчас. Утром, придя в офис, она сразу позвонила папе. Не выдержала. Он сказал, что врачи предлагали погрузить его в искусственную кому. Так, мол, он будет меньше страдать. Папа отказался, хотел встретить смерть в своем уме, осознанно. После разговора Ира пошла в туалет, долго брызгала в лицо холодной водой. Взбодриться, отогнать слезы и плохие мысли. Никто здесь не должен видеть ее такой. Получалось плохо. Летом папе давали несколько месяцев, не больше. Уже заканчивался сентябрь. Скоро он не ответит на звонок.

Настроение было нерабочим. Ира взяла чашку и вышла в коридор, набрать воды из кулера. Там толпились люди. Очередь выстроилась к аппарату с краниками, увенчанному большой прозрачной бутылью. В коридоре царили сумерки, под потолком тускло мерцали лампы. Люди стояли молча, неподвижно. Ира встала на цыпочки, заглянула вперед, пытаясь рассмотреть причину заминки. Человек возле кулера нажимал на кнопку крана, в бутыли булькала вода, тонкой струйкой лилась в подставленную чашку. Там же, за прозрачным пластиком, как в аквариуме плавали длинные черви. Извивались в поднимающихся пузырьках воздуха. Синхронно, грациозно, словно танцуя. Человек продолжал набирать воду. Ни он, ни кто-то другой вокруг словно не видел плавающих в воде червей. Ира хотела крикнуть, предупредить, но ее отвлек стук из соседнего кабинета. Она с тревогой заглянула в открытую дверь. На оконном стекле снаружи распласталась большая серая ворона, широко расставив дрожащие крылья. Птица на лету врезалась в окно и теперь медленно сползала по нему. Из открытого клюва сочилась мутная красная кровь. Через секунду рядом с ней грохнулась еще одна, только гораздо сильнее, прочное стекло треснуло. Ира даже подпрыгнула на месте. По окну катились крупные дождевые капли, смешиваясь с птичьей кровью. Снаружи пролетел вниз кто-то еще, гораздо крупнее любой птицы. Потом еще. Ира стояла и смотрела, как с неба падают люди. Кусок серой тучи в высоте зашевелился, свернулся во что-то живое, подобие щупальца или гигантской лапы. Потянулся к окну, к зданию, к Ире. Она отступила на шаг, уперлась спиной в стену и только тогда почувствовала на теле чьи-то цепкие руки.

Она подняла голову со стола и недоуменно оглянулась по сторонам. Ни птиц, ни падающих людей. Она по-прежнему на рабочем месте. Опять заснула? Не может быть. Но тяжелые слипающиеся веки говорили об обратном. Что ж за день сегодня такой?

— Сегодня у всех так, — словно прочитав ее мысли, сонно улыбнулась ей Светка от соседнего стола, — я сама никакая. Как будто ночью вагоны разгружала. Вон на нашего посмотри.

Она кивнула на начальника, Дениса Петровича, который удобно устроился в мягком кресле за прозрачными стенами своего кабинета. Дверь была приоткрыта. Его громкий густой храп разносился по отделу и был слышен даже в коридоре. Он коротко вскрикнул и заворочался, сквозь сон замотал головой. Как ребенок, которому приснился кошмар.

Вечером, возвращаясь домой, Ира решила посидеть немного на скамейке у детской площадки возле подъезда. Не хотелось идти одной в пустую квартиру. Она посмотрела на свои окна на седьмом этаже. Темно, никого. Она подумала об этом с грустью, разочарованно, словно действительно собиралась увидеть там свет. Кто может там ее ждать? Папа и Игорь, сказала она сама себе. Готовят ужин, смотрят телевизор, говорят о футболе. Ждут ее, любимую дочь и жену. А ей самой остается только войти, отдаться уюту и покою. Ира грустно улыбнулась этим мыслям. Вдруг захотелось плакать и курить. Даром, что бросила полгода назад, глядя на папу. Курить, не плакать.

Сонливость к вечеру не прошла, наоборот, только усилилась. Ира чувствовала себя так, словно у нее сильный жар и все вокруг плывет, как во сне. Погода тоже не улучшилась. В мокрых сумерках загорались уличные фонари, тусклыми бледными звездами висели на изогнутых ножках опор. Ира сидела почти в полном одиночестве, если не считать одинокую молодую мамашу, которая, несмотря на холод и сырость, вывела на прогулку маленького мальчика. Малыш, потешный и пухлый в теплом комбинезончике, смешно и неловко ковырял лопаткой тяжелый слипшийся песок в песочнице. Мама сидела рядом на корточках, с улыбкой спрашивала ребенка о чем-то. Тот что-то звонко лепетал в ответ. Ира не слышала их разговора. Все звуковое пространство для нее заслонил скрип детской карусельки, стоявшей тут же, неподалеку, в метре от песочницы. Четыре пластиковых сиденья крепились к стальной раме, которая крутилась вокруг забетонированной в земле оси. На одном сидел человек, медленно отталкиваясь ногами, двигался спиной вперед. Карусель скрипела громко, натужно, словно ей было больно. От этого звука по коже бежали мурашки. Поначалу Ира даже не заметила незнакомца, слишком увлеклась разглядыванием окон, своими мыслями и матерью с ребенком. Из ступора ее вывел именно скрип, словно любитель каруселей пришел только что.

Ира пригляделась лучше. Сердце застучало, она подалась вперед. На карусели сидело длинное тощее тело, знакомое до боли. Сидело ровно и почти неподвижно, только ноги продолжали путь по кругу, задом наперед.

— Папа! — дрожащим голосом вскрикнула Ира и бросилась к нему. — Папа, как… что… почему… как ты здесь?..

Незаконченные вопросы, нелепые слова лились из нее, как рвота. Карусель замолчала, человек остановился. Поднял глаза, в упор посмотрел на дочь. Это он, без сомнений. Ушел из хосписа? Отпросился? Сбежал?

Одежда на нем висела, как на пугале. Та самая, в которой его забрали в субботу утром. Она шевелилась, шла волнами, словно под ней кто-то был. В доказательство этого появились черви, они лезли из папиных карманов, рукавов, из-за пазухи и воротника. Ира отступила, ее замутило. Отец подался вперед, силясь что-то сказать. Но вместо слов изо рта хлынули длинные извивающиеся нитки червей. Выкручивались, цеплялись за лицо, подбородок, лезли в нос, глаза, уши. Они лились потоком, раздували человеческое тело изнутри. Когда что-то громко хрустнуло и с влажным хлюпом упало на землю, Иру вырвало. Она стонала, не в силах открыть и поднять глаза. Когда приступ закончился, она вытерла рот ладонью и осмотрелась. Папа исчез так же, как и появился. Она снова заснула, не поняв этого.

В песочнице кто-то возился. Ребенка не было видно. Его закрыло собой материнское тело. Оттуда слышался только испуганный женский голос.

— Дима, — расслышала Ира, — Димочка… проснись. Не пугай маму.

Ира, шатаясь, встала. Переступила через лужу рвоты. Пошла к песочнице. Молодая женщина сидела прямо в песке, держа на руках спящего ребенка. Сонно гладила его по лбу, аккуратно трясла за тоненькие плечики. Мальчик лежал на спине и только вздрагивал, словно ему снилось что-то плохое. В сумерках, в свете фонарей Ира видела, как из-под длинных ресниц по щекам ребенка бегут крупные слезы. Когда она подошла ближе, малыш открыл глаза. Поднял пальчик, указал на небо.

— Когда закончится дождь, — серьезно сказал он, — мы проснемся…

Сел на коленях у матери, которая уже тихо сопела, опустив голову. Длинные волосы свешивались на грудь, закрывая лица, ее и ребенка. Мальчик сел ровнее, выпутался из материнских волос, посмотрел на Иру, добавил:

— И умрем.

Вторник и среда прошли тихо, но тревожно. Дождь не переставал, люди засыпали. Им снились кошмары. Дома, на улице, в транспорте, на работе. Потом просыпались, недоуменно оглядываясь по сторонам. Не понимая, где они. Каждый потом рассказывал, что видел во сне червей и мертвых людей, чувствовал прикосновение чужих рук.

В четверг уже никто не мог молчать. Это назвали сонной болезнью. По телевизору объявили, что ситуация под контролем. В городах ввели карантин и комендантский час. На улицах появились солдаты, патрули, блокпосты. По громкоговорителям просили сохранять спокойствие и оставаться дома. По домам ходили «инопланетяне» — волонтеры в масках и комбинезонах. Были видны только глаза. Сонные, уставшие, покрасневшие. Они пили какие-то таблетки от сонливости, звонили в двери, интересовались, нужна ли помощь. Ира каждый раз вежливо улыбалась и говорила: «Спасибо, все в порядке».

Из магазинов исчезали кофе и энергетики. Из аптек — пантокрин, риталин и настойка лимонника. Дома люди громко слушали музыку и смотрели кино, выкрутив динамики на полную. Сводки происшествий переполняли новости об авариях и несчастных случаях. Люди засыпали за рулем, падали с платформ под колеса поездов и метро. Маляры, монтажники и промышленные альпинисты срывались с лесов, люлек и навесов. В соседнем городе без электричества остался целый микрорайон. На местной ТЭЦ произошла авария, персонал заснул на работе.

Метеосводки показывали одно и то же. Бесконечные дожди на несколько дней вперед, на неделю, на месяц. Даже новости с орбиты наводили на тревожные мысли. Члены экипажа МКС говорили, что никогда не видели ничего подобного. Вся планета окутана серым непроницаемым слоем дождевых облаков. Нигде нет ни просвета, ни синевы. В эфир утекла странная беседа между станцией и ЦУП.

— Мы спим, — хрипел голос космонавта, — мы спим и летаем во сне. Мы плачем, и слезы в невесомости жгут нам глаза. Снаружи стучат. Мы смотрим в иллюминаторы и видим его. Хозяин червей, пожиратель миров, принесший дождь и сны. Когда закончится дождь…

Связь обрывалась, и орбита больше не выходила на связь. По телевизору монотонно просили сохранять спокойствие. Ведущий новостей заснул прямо во время прямого эфира. Его голова тяжело рухнула на стол. Еще полчаса камера показывала, как он кричал во сне и пускал слюни. За кадром слышался храп и крики съемочной группы в студии. Потом картинка исчезла, сменившись просьбой «Оставайтесь с нами».

С улицы все чаще доносились громкие хлопки. Милиция и военные стреляли в мародеров.

Ира пришла в хоспис около полудня. Светлое время суток превратилось в одну сплошную серую дождливую пелену. Сонную и медлительную.

Вчера вечером позвонили. Усталый женский голос сказал, что папе стало хуже, он впал в кому. После этого Ира набрала номер «службы помощи». Выходить из домов запрещалось, для этого требовались пропуска. Ира долго, срываясь на слезы и крик, спорила с мужчиной, который предлагал ей подать запрос. Его рассмотрят в течение суток и обязательно сообщат. В конце концов, мужчина вошел в положение и пропуск, пластиковый прямоугольник на шнурке, поздно ночью доставил ей волонтер.

Дорога до хосписа была долгой. Транспорт не ходил, пришлось идти пешком. На каждом углу Иру останавливали военные или милиция, проверяли пропуск и документы. Город словно вымер. Его единственными звуками стали шум дождя и редкие шаги случайных прохожих. Таких же испуганных, усталых, сонных, с болтающимися на шеях пропусками.

По дороге она увидела, как двое волонтеров вели под руки женщину. Она еле переставляла ноги и громко кричала. Глаза ее были закрыты, она спала. Таких отправляли в палаточные городки. Там их укладывали на раскладушки и топчаны. Люди ворочались и кричали во сне. Когда они приходили в себя, волонтеры отводили их домой.

Хоспис встретил Иру пустым холлом и бледным светом ламп над потолком. В дороге она промокла до нитки, не смотря на зонт и плащ. Сырость проникла под одежду, волосы прилипли к щекам. За стойкой администрации клевала носом девушка в белом халате. Ира подошла, назвала фамилию.

Ее повели по лестнице наверх и по коридору вглубь здания. Вокруг никого. Двери палат раскрыты, там храпели и стонали больные, пищали медицинские приборы. У папы была отдельная палата, самая лучшая. Зайдя внутрь, Ира тут же бросилась к отцу, который лежал неподвижно, как мумия, со скрещенными на груди руками. Словно уже был мертв. К запястьям крепились датчики и трубочки, рот и нос закрывала прозрачная маска. По застывшему каменному лицу ползали черви. Ира, давясь слезами, борясь с отвращением, руками собирала их скользкие тела, отбрасывала в стороны. Черви извивались, летели на пол, прилипали к стенам палаты, оставляя после себя разводы слизи.

Их становилось больше. Выползали из-под подушки, одеяла, пижамы больного, маски на лице.

— Помогите! — срывая голос, в ужасе вопила Ира. — Кто-нибудь!

Без сил она поскользнулась в раздавленных на полу червях, упала на лежащего отца. Зарылась лицом в его костлявую твердую грудь. Горько зарыдала. Черви копошились в волосах, щекотали уши, словно успокаивали. Они уже не вызывали омерзения. На затылок Ире опустились руки, погладили. Папа, жив. Руки вцепились в волосы, сильно, до боли. Прижали сильнее, дышать стало тяжело. Ира хотела закричать, но не смогла. Руки вдавливали, толкали куда-то в сырость и копошащуюся темноту. Раздался стук. В окне. Ира не могла поднять голову, чтобы посмотреть. Ударили сильнее, было слышно, как по стеклу с хрустом побежали трещины.

Кто-то дернул ее назад, повалил на спину.

— Девушка, — услышала она, — проснитесь…

Женские руки осторожно, но сильно хлопали ее по щекам. Ира с медсестрой сидели на полу. Папа лежал неподвижно, вытянувшись дугой. Голова запрокинута, стеклянные глаза уставились в стену, прозрачная маска сползла на подбородок, рот приоткрыт. Приборы пищали монотонно, без остановки, на одной ноте. Пульса не было.

Ира заплакала.

Чтобы организовать похороны, пришлось сделать десяток звонков, сорвать голос, потратить часы, нервы и слезы.

На третий день после посещения хосписа Ира ехала в арендованном микроавтобусе за город, к городскому кладбищу. Кроме нее в салоне сидел накачанный кофеином водитель и двое волонтеров. Гроб с папой стоял в проходе. Пришлось убрать половину сидений, чтобы он поместился. Больше не было никого. Телефоны близких и дальних родственников не отвечали, да и вряд ли кто-то из них смог бы сейчас приехать. Даже венок искусственных цветов у гроба был только один. От Иры. С надписью «Дорогому папочке» на длинной ленте.

У кладбищенских ворот их встретили четверо заспанных медлительных рабочих. Открыли задние двери микроавтобуса, осторожно вытащили гроб, понесли. Ира шла следом, несла венок. Дождь хлестал по волосам и плечам. На папином костюме оставались темные мокрые разводы. Заострившийся нос покойника уставился в серое небо.

На другом конце кладбища было движение, рычали машины и громко переговаривались люди. Там были братские могилы. Солдаты и волонтеры в брезентовых костюмах хоронили убитых мародеров и неопознанных мертвецов. Тех, кто погиб в несчастных случаях. Кого санитарные бригады находили во дворах и на городских улицах.

Гроб поставили возле глубокой ямы, на дне которой уже скопилась приличная лужа.

— Прощайтесь, — хмуро сказал рабочий.

Ира подошла, коротко поцеловала отца в мокрый холодный лоб. Слез не было. Она уже не могла плакать. Не было сил. Хотелось только спать. Уже не в первый раз она заметила, что под открытым небом чувствует себя неуютно. Было желание сжаться, спрятать голову в плечи, будто сверху кто-то смотрит, прибивает взглядом к земле. Она посмотрела на остальных. То же самое. Дерганные, нервные, испуганные.

Когда гроб накрыли крышкой, в последнее мгновение Ире показалось, что внутри она увидела какое-то движение. Из микроскопической щели между досками вылез длинный тонкий червь. Свесился, упал в мокрый песок. Рабочие застучали молотками. Изнутри гроба ответили. Несколько глухих сильных ударов, даже крышка чуть подпрыгнула, сдвинулась с места. Рабочие не обращали внимания, Ира тоже. Она уже не могла удивляться или пугаться. Могла только одно. Спать.

В гробу стучало, дрожало и тряслось, когда его опускали в яму. Оттуда явно хотели выбраться. Стук прекратился, когда кто-то потряс Иру за плечо.

— Проснитесь. Вы сейчас свалитесь.

Монотонные удары по доскам начались снова, когда на крышку начали падать мокрые комья земли. Стук успокаивал, баюкал.

Она даже не поняла, как осталась одна. Только моргнула и вот уже стояла возле могильного холмика, в котором чуть криво торчал деревянный крест. Она пошла вдоль могил в сторону ворот, где должен был стоять микроавтобус. Черви были везде. Под ногами, на памятниках и надгробиях. Висли на оградах и крестах. Падали с ветвей деревьев и самого неба вместе с дождем. Застревали в волосах, противно заползали за шиворот. Ира медленно шла вперед, неуклюже отряхиваясь.

Остановилась возле свежей, только выкопанной могилы. Яму наполовину заполняла мутная грязная вода. Там лежал человек в брезентовом комбинезоне волонтера. Спал, прижавшись боком к земляной стенке ямы. Загребал воздух руками, тряс головой, громко стонал, никак не мог проснуться. Вода дошла ему почти до груди, угрожая заполнить яму целиком, скрыть человека с головой. В ней плавали черви. Извивались, переплетались, рисовали фигуры из собственных тел. Ира оглянулась по сторонам. Никого. Только где-то далеко-далеко, на другом конце кладбища, возилась в братской могиле похоронная команда.

— Эй! — позвала она как можно громче. — Сюда! Здесь человек!

Эффект нулевой. Все равно, что кричать в пустоту. Ее голос поглощал шум дождя, как звуковая ловушка. Тогда Ира встала на колени у края могилы, в самую грязь. Плевать на одежду, она и так уже мокрая до нитки. И так уже есть риск слечь с гриппом или воспалением. Она потянулась к человеку внизу.

— Эй! — снова крикнула она, бессмысленно водя рукой по воздуху. — Проснитесь! Вы утонете!

И тут, подмытый снизу водой, большой пласт могильного песка под ней съехал в яму. Ира не успела среагировать, подняться на ноги, отскочить. Нырнула вниз, в грязную холодную воду. К червям и спящему человеку. Вода накрыла с головой, за секунду напитала одежду, сделала ее тяжелой, неподъемной. Ира подняла голову над поверхностью, закашлялась. Увидела прямо перед собой закрытые глаза человека, ткнулась руками в его твердую грудь. И тут она с хрустом проломилась, ребра разошлись в стороны, как беззубый рыбий рот. Оттуда появилась рука, крепко схватила Иру за запястье, потянула на себя. Потом еще одна, вцепилась в волосы. Ира завизжала от боли и страха. Появлялись все новые и новые руки, хватали, били, тянули, рвали. Они были бледные и холодные, скользкие от покрывающей их слизи. Они лезли из тела спящего человека, из земляных стен ямы, из-под воды. Хватали за ноги, тянули на дно. Ира снова скрылась под водой, когда ее за плечи рванули вверх другие руки. Сильные, горячие, живые. Вытащили на поверхность, залепили пощечину.

Ира проснулась.

— Гд…, — она тряслась от страха и холода. — Где я?

— Все еще на кладбище, — хмуро ответил сонный рабочий, — уснули и свалились в яму, прямо на гроб.

Ира с трудом встала, посмотрела вниз. Из жидкой грязи торчали доски гроба. По ним ползали черви. Больше не стучал никто.

Ира лежала на спине, глядя в высокое голубое небо. Лежала на мягком покрывале посреди моря травы. В высоких, жарко пахнущих стеблях, в деревьях неподалеку шумно гулял ветер. Она знала это место, была здесь с Игорем. Тогда именно здесь у них чуть не случилось то, что обычно ломает дружбу. Он был ласков и настойчив, но она остановила. Игорь послушался. Потом только тихо лежал рядом, обнимая за плечи, гладя по лбу, ласково отбрасывая с него длинные пряди каштановых волос. Всю обратную дорогу в город он молчал.

Теперь же Ира не останавливала его. Будь что будет. Уже все равно. Ей даже хотелось этого самой. Игорек. Ласковый, верный, надежный, свой. Его руки бегали по ее телу. Трогали, гладили там, где можно и где нельзя. Она сосредоточилась на его ласках и красивом, залитом солнечной синевой небе. Как же давно она его не видела. Его рука умело расстегнула пуговицы спереди платья, отвела ворот в сторону. Потянула за бретельку лифчика. Нежно, но сильно сжала грудь, ущипнула за сосок. Другая скользнула по животу вниз, задрала подол. Сквозь тонкую ткань погладила, надавила. Рывком спустила до самых колен, вернулась обратно. Ира свела ноги. Стало тесно, жарко, мокро, хорошо. Она двигала бедрами в такт нарастающим ласкам. Дура, с улыбкой мысленно корила сама себя, какая же дура. Чего ждала? Хорошо же. Давно бы так. Еще в тот раз. Только эти руки и только небо.

Наверху летел самолет, оставляя после себя длинный белый след. Тонкий, как зажившая царапина. Это и была она. Рана, порез на теле неба. Словно кто-то большой вел там длинным невидимым когтем. Он был там, с другой стороны солнечной синевы. Сейчас он разрежет небесный купол, разведет в стороны края и явит людям себя. Не успела Ира закончить эту мысль, как самолет исчез, вспыхнув ярким белым пламенем, которое залило и без того солнечное пространство вокруг. Возле вспышки образовался и разросся рой черных точек, сначала меленьких, почти невидимых. Через минуту они стали четче, заметнее. Их было много, целая туча. Птицы, подумала Ира. Нет, птицы летят, а эти падают. Что-то или кто-то с большой скоростью летел к земле. Люди. В этом Ира была почти уверена. Спящие люди. Они падали, переворачивались в воздухе, ветер трепал их одежду. Они видели сны друг друга, и кошмар казался им бесконечным.

Вскоре все небо, как тучами, было затянуто слоем падающих людей. Сквозь них пробивались тонкие лучи солнца. Трава под Ирой пришла в движение. Она чувствовала ее сильные настойчивые рывки и толчки. Холодные скользкие стебли заползали на покрывало, тянулись к горячему телу женщины. Она поняла, что лежит в море червей, когда они накрыли ее с головой, как набежавшая волна. Забили нос и рот, лишив возможности говорить и кричать. Руки ни на секунду не прекращали работу, движение. Ласкали, трогали, держали сильно, цепко. Обвились вокруг тела, потянули вниз. Под землю, под червей, в самые темные глубины сновидений.

Там Ира стояла посреди исполинских руин. Пустые покосившиеся здания тесно прижимались друг к другу. Она никогда не видела такой архитектуры. Прекрасной, безумной, неземной. Сине-фиолетовое небо прорезала полоса. Она удлинялась и расширялась. Оттуда на землю потоком хлынули черви, словно кто-то открыл кран. Шмякались на крыши, летели в пустые проемы, волнами поднимались до верхних этажей, накрывали собой здания и целые заброшенные кварталы. Из прорези в небе, из этой дыры между мирами свешивались длинные щупальца. С оглушительным грохотом на землю опустилась огромная колонна. Конечность невиданного исполинского существа. Стопа могла накрыть собой целый город. Сустав терялся на невиданной высоте. Где-то, в сотнях километрах отсюда на землю опустилась еще одна нога, задрожала почва. Свет неземного солнца заслонила гигантская туша размером с небо. Когда раздался голос, Ира, которую швырял из стороны в сторону поток червей, ладонями зажала уши. Не было слов, только оглушительный, как контузия, рев тысячи труб.

Это был он. Хозяин червей, пожиратель миров. Извещал о своем пришествии. Его невозможно было рассмотреть целиком. То колоссальное, что открылось миру, было лишь малой его частью. Щупальца и конечности, тень туловища. Вот все, на что могли рассчитывать его жертвы. Его кожа переливалась миллионом цветов. Из пор лезли миллиарды червей, толстым слоем копошились на теле отца, срывались вниз живым дождем. Даровали людям сны и кошмары. Небесные щупальца перепахивали землю под собой в поисках пищи. Их венчали тысячи длинных цепких рук. Выхватывали людей из червивого месива, как конвейер передавали друг другу наверх, где в предвкушении исходили слюной, клацали зубами тысячи ртов. Вниз летели опустошенные, высосанные до дна человеческие оболочки.

Отрыжка Бога.

Ира пришла в себя, стоя у окна. Голова запрокинута. Она смотрела на небо. Тучи. Все еще эти проклятые дождливые тучи. Она тяжело оперлась руками на подоконник. Посмотрела в окна дома напротив. Там тоже стояли люди. В каждом прямоугольном проеме. Смотрели на небо.

Ира окончательно потеряла счет времени. Понятия не имела, сколько дней прошло с похорон. Все слилось в один долгий, бесконечный, сонливо-дождливый кошмар. Волонтеры не приходили уже давно. Это она знала точно. Не было больше звонков, никто не интересовался, как она себя чувствует и все ли у нее в порядке.

На стекло снаружи с мягким, еле слышным стуком приземлился длинный червь. Подержался чуть-чуть и отклеился, сорвался вниз. Ира отошла от окна. Взяла мобильный, сети не было. Она принялась одеваться, понимая, что если сейчас уйдет из дома, то обратно уже не вернется. Как папа когда-то. Натянула джинсы, свитер, взяла зонт, накинула на плечи плащ.

Дорога была долгой, пусть никто уже и не спрашивал документов и пропусков. Во дворах и подворотнях Ира видела тени. Из асфальта и тротуарной плитки как растения торчали руки. Перебирали, скребли пальцами, тянулись к ней, норовя схватить за лодыжку. Она видела мертвецов на скамейках. Из пустых глазниц выпадали черви. Ира просыпалась, находила себя на газонах, бордюрах и в лужах. Одежда стала тяжелой, грязной. Иру трясло от холода и страха, но она продолжала идти.

На земле под дождем лежали люди. Спали, громко храпели, ворочались и кричали. Гражданские, солдаты, милиционеры и волонтеры. Сон сразил всех. Ира натыкалась на другие тела. Мертвые. Словно сброшенные с большой высоты. С размозженными головами, вывернутыми конечностями, переломанными в кашу костями. Розоватая от крови дождевая вода журчала по желобам и каналам. В решетках коллекторов застревали обрывки одежды, волосы, кусочки мозга и костей. Трупы лежали на дорогах и раздавленных машинах. Один тряпичной куклой повис на фонарном столбе.

Ира пришла, когда уже начинало темнеть. Дверь подъезда была распахнута настежь. На лестничной клетке второго этажа стоял папа. Скелет в больничной пижаме. Из широко раскрытого рта хлестали потоки воды вперемешку с червями. Растекались по ступенькам. Ира заехала сама себе в переносицу, ойкнула от боли, из глаз хлынули слезы, но сон ушел. Мертвец исчез. Добравшись до пятого, она позвонила в дверь. Почти сразу из-за двери послышались тяжелые шаркающие шаги. Словно ее ждали. Конечно ждали, подумала она.

Щелкнул замок. На пороге стоял Игорь. Похудевший, изможденный, всклокоченный. Устало прислонился к дверному косяку. Глаза закрыты, по щекам бегут слезы.

— Я пришла, — сказала она.

Игорь открыл глаза. Улыбнулся.

Он крепко держал ее за руку. Они молча шли вперед. Вокруг были другие люди. Все вышли из домов, когда закончился дождь. Улицы превратились в человеческий поток. Когда закончится дождь, мы проснемся, говорил малыш в песочнице. Он сказал что-то еще, но Ира не помнила.

Облака стали тонкими, светлыми, почти прозрачными, вот-вот рассеются. Сквозь них почти уже можно было рассмотреть небо. И что-то еще. Кого-то, что ворочался наверху, стонал в предвкушении пиршества. От этих стонов закладывало уши, дрожали стекла в окнах домов, срабатывали сигнализации брошенных машин.

Ира огляделась, посмотрела назад. Вокруг люди, насколько хватает глаз. Молча идут вперед. Туда, где наверху переплетаются длинные отростки, на которых сжимают пальцы холодные скользкие руки.

Под ногами что-то чавкало. Ира посмотрела вниз. Ботинки по щиколотку тонули в толстом зловонном слое мертвых червей. От запаха гнили кружилась голова.

Она до последнего надеялась, что это сон. Но в глубине души понимала, что тот, за облаками, существует на самом деле. Он реален.