Манифестация знаков абсолютного присутствия

Евгений Кирьянов

Книга состоит из внешне тематически не связанных между собою глав. Но всё, написанное в ней, инициировано общей идейной предпосылкой, раскрытие которой осуществилось как завершение ранее написанного. В этом смысле книга является непосредственным продолжением ранее опубликованной книги «В поисках пристанища без опоры». Таким образом, книга является не только естественным продолжением идей, составляющих существо написанного прежде, но и завершением его в единстве общего смысла и содержания.

НИКАК

«У того мыслимого за пределами всякого универсума есть один признак и одно имя в этом мире. Оно — НИКАК. Оно по ту сторону Бытия и Небытия и соотносится с ними как универсальное с частным. Оно универсальнее, чем НИЧТО и ВСЁ. Ведь только оно (глубже, чем и НИЧТО, и Всё) имеет потенциал для того, чтобы инспирировать как возможное, так и невозможное».

Но почему источник бытия — НИЧТО? Потому что только оно имеет потенциал свободы от связи с любым уже наличествующим модусом осуществлённости. Оно не имеет на себе печати ограниченности в уже состоявшемся выборе. И именно таков смысл этого слова. НИЧТО равно-потенциально в отношении осуществления любого сущего. Ведь даже Бытие оседает в осознании его в качестве частного сущего.

Почему для всякой осуществлённости источник — НИКАК? По подобной же причине. НИКАК содержит потенциал свободы перед ним в равносущности всех сущих без исключения. Как возможных в осуществлении, так и невозможных. Оно универсальнее НИЧТО, поскольку в принципе содержит потенциал индифферентности к выбору в сущих. И оно не связано необходимостью содержать в себе априорный критерий возможности осуществления для сущих. НИЧТО же содержит в себе отношение к некоему особому сущему, знак которого сохраняет при всех обстоятельствах. Это — универсальность отсутствия. Сознание содержит в себе знание НИЧТО с неизгладимостью на нём этой печати. Следует принять НИКАК доминантой, в которой есть перспектива умопостигания в абсолютной простоте не-выбора. Также и необходимо его умопостигать в перспективе порождения абсолютно немыслимой данности с потенциалом не укладываться ни в какую альтернативу.

Даже и в универсальную данность ВСЕГО. Если НИКАК есть предшествие порождения чего-либо, то таковое не подвержено априорности самоопределения в модусах возможности и невозможности.

Эти слова не имеют иного шанса к оснащению их смыслом кроме как в спонтанном порождении взгляда в бездну в пронзительно-остром и ничем не мотивированном умопостигании. Но на нём есть знак причастности тому, что открывается до начала всего.

Но вернёмся к действиям демиурга. Что есть субстанция? Она только одна — Первоматерия. И она бескачественна. Она, фактически, и есть НИЧТО, из которого творится всякое сущее и которого пока нет. НИЧТО принимает функцию субстанции. У нас нет шанса позиционировать себя относительно НИЧТО вне восприятия его в отрицании подверженности определению в сущих. Фактически, в этом смысле оно и есть НИЧТО. Откуда оно взялось? Оно покоится в неразличении, которое априори не позиционирует себя НИКАК. И оно покоится в НИКАК. Отсюда и поглощение двойственности. НИЧТО в неразличении, до исключения или утверждения в нём сущих, имеет и потенциал ВСЕГО. И в сознании субъекта оно есть нечто имеющее потенциал для всякого осуществления. Ведь оно не предъявлено субъекту иначе.

И не следует совершенно противопоставлять Первоматерию и НИЧТО. Разница в том, что они постигаются в универсальности определения их в сдвиге интенсивности близких смысловых коннотаций. Ведь у человека нет априорного различения НИЧТО и Первосущности как бескачественного беспредельного. Оба они всегда должны опознаваться в своей универсальности и беспрецедентной нам предъявленности. Но в человека не положена предпосылка для эффективного различения смысловых модальностей того и другого паче его (человека) субъективистского произволения. Ведь сам он в отношении к Сущему в умозрении позиционирует себя как принадлежащее ему. И заметим, НИЧТО содержит и коннотации исключения любого ограничения своих возможностей. Как тоже (его — ограничения) сущего. Это металогический аспект выявления потенциала НИЧТО. Но и логосный. НИЧТО не может прорваться к самому себе в абсолютности в сознании сквозь цензуру неразличительности без потери себя в негации. И оно всегда приносит на себе и печать универсального НЕЧТО. Его индифферентность же в предпочтении сущих тем самым иначе выражает пластичность в их осуществлении. И нет препятствия для уподобления актов созидания всего Сущего в зависимости от полагания в основания творения НИЧТО или Первосущности. Первосущность есть что-то вроде «буферной зоны» между НИЧТО и всем универсумом сущих.

Что же касается поиска досократиками возможности наделить Первосубстанцию каким-то одним качеством, то здесь может быть и невольная подмена. Вода Фалеса, Воздух Анаксимена, Огонь Гераклита, это всё тот же Апейрон Анаксимандра. Ведь отношение у них к этим стихиям было целостное и формировалось на основе непосредственного восприятия общего пластического потенциала этих стихий. Постулировалась причастность к ним как к парадигмам для наследования результатов этой пластичности сущими.

Попробуем ещё немного отстраниться от позитивистских наработок более поздних времён и увидеть, что огонь — это огненная вода, а вода — жидкий огонь. А Первосубстанция есть их инвариантная общность. Ведь в свете платоновского «Тимея» так оно и есть. А стихии только символы Первосущего.

Но мне кажется, что есть граница между творчеством тимеевского Демиурга и космогоническими концепциями досократиков.

Мысль досократиков о созидании циркулирует вокруг уже свершённого акта осуществлённости в Первостихии.

Если в умопостигании несколько сдвинуть место Первосущности в сторону трансцендентности, то и забрезжит перспектива видения её в апофатической явленности сознанию как НИЧТО. Мне кажется, что «разрешающая способность» сознания субъекта не может окончательно справиться с принципиальным отсечением беспредельной и бескачественной Первосущности от (с необходимостью несущего на себе в сознании след предсущего) НИЧТО на конечном этапе решения этой проблемы. Это возможно сделать только в трансцендентном акте. А в логосе потенцирования осмысления этой проблемы мы вязнем в придании модуса неразличения в этой паре. Так как же всё обстоит с этим? Пусть же будет пока НИКАК.

НИЧТО или первоматерия? Что это есть? Частность осуществлённости над-порядка, извлечённого из недр НИКАК, или неизбежность? Возможно ли помыслить иную, не столь печальную, перспективу?

К надежде на разрешение в трансцендентном… Для того, чтобы получить шанс для обретения невозможного, неизбежно пройти в НИКАК очищение от модуса фатальной и неотменяемой невозможности. Вернуться через него в абсолютную простоту непричастности и обрести неприкосновенность от всякого поползновения Неизбежности. Принципиальная несвобода всего сущего не в ограничении его наличной осуществлённости, а в том, что каждая малость вопиет о невозможности невозможного. В том, что принцип несвободы в полноте онтологического осуществления лежит в основе всего и навязывает свою неизбежность.

Но титаны проиграли битву богам…

Я говорю о «моих» интересах. А они находятся на пределе напряжённости онтологического запроса в освобождении от чтойности. Отодвинуть НИЧТО глубже «такой» его явленности именно «мною» и есть шаг в решении задачи по обретению свободы и потенциала осуществления невозможного «всякого». Но это есть титанический шаг! Несколько условно можно сказать, что это есть шаг в авантюре стяжания власти над самим принципом субстанциальности и обретении свободы в выборе субстанции. Разумеется, как потенциальной перспективы. Это знак освобождения от звучания во мне мелодии судьбы в её неизбежности. Освобождение от немыслимости альтернативы «этой» чтойности. И это не надумано, а является нервом онтологического запроса. И НИЧТО покоится в НИКАК, это значит, что мне надо освободить для себя его от следов навязчивой «этой» чтойности, в которой НИЧТО активно имитирует себя в себе абсолютном, будучи не им, а неся на себе следы безальтернативной «таковости». НИЧТО должно пройти очищение в НИКАК. Тогда оно не будет навязывать свою чтойность, а спросит у «меня — предсущего», чем я хочу осуществиться. Разумеется, всё что я сейчас сказал, есть иносказание для выявления тенденции в отношении к своему онтологическому статусу. Это и импульс титанизма, который загоняет в тупик и из которого возможен выход только в акте трансцендирования. Но это не просто метод. В этом присутствует и живая боль осознания абсолютной беспощадности немыслимого в отменяемости положения.

Дело в том, что человек не просто в тупике. Он не просто — «неудачный проект». Всякое онтологическое его наполнение безусловно и абсолютно неудовлетворительно. Неудачный проект — принципиально само бытие. Ответ Бытия человеческому запросу о себе неудовлетворителен принципиально! Это самый простой, глубокий и неотчуждаемый метафизический факт.

Субъективное в человеке взыскует того, что альтернативно самому существу бытия. Даже и во всей его мыслимой полноте. В этом иррациональная открытость субъективности безграничному, неведомому в каждой мельчайшей своей частичке. И только трансцендентный потенциал присутствующего за пределами бытия мог бы разрешить эту проблему.

Что имеет кто-либо другой в виду, говоря об онтологическом тупике, я не знаю. А что я сам имею в виду, конечно же, выразить вполне не могу. Но тупик только тогда, когда выход из него не мыслится в принципе. И это метафизически значимый факт.

Верующий же взыскует пакибытия. Я не знаю, какого именно тот или иной из них. И каков диапазон разных ожиданий его. Всё те же слова подходят для описания этого ожидания и тогда, когда оно всего лишь психологически значимый факт. Ведь дело не в том, что человек может быть неудачно вписан в этот мир. И не только конкретный человек, а даже и универсальный. И дело не в том, каков этот мир. Пусть он таков… И пусть человек таков. Но если он может помыслить хотя бы о возможности иной перспективы как принципиальной иной возможности невозможного, то это уже решает его проблему и проблему оправдания мира, в который (неудачный мир) он так неудачно вписан. Мы можем отсылать наше разделение на бытие и пакибытие к каким угодно далёким рубежам, но не окажемся в условиях тупика, пока не уткнёмся в то, что за пределами всех рубежей между ними. И только в порядке немыслимого трансцендирования мы можем покинуть этот тупик и уйти в истинное пакибытие. То, которое не в ряду с «этим» бытием, а воистину иное. Но пока я могу остро осознать только то, что пакибытие мною только подозревается в моём стремлении в него, а сам я, как бы далеко в себе не воспарял мыслью и чувством, остаюсь только отраслью бытия.

Конец ознакомительного фрагмента.