Приключения Славки Щукина. 33 рассказа про враньё

Евгений Мамонтов, 2014

Как быть, если у тебя богатая фантазия, а вокруг столько всего интересного? Если тебе 12 лет, у тебя когда-то был прапрадедушка Фридрих с усами, как у императора Вильгельма? И как решить, что страшнее: синяя земляника или сумасшедший дом с привидениями? Эта книга о детях и взрослых – для детей и для взрослых. «Здравствуйте, меня зовут Славка Щукин. Сам не понимаю, как я стал героем этой книжки. Случилось так, что я однажды рассказал нашему соседу историю про ежика, а потом еще несколько других, ну так и пошло. Я рассказывал, а наш сосед их записал. Я прочитал и был в ужасе. Никому ничего нельзя рассказывать. Все в книжке правда, все как было, но выходит, что я сам все время вру. Тогда я сказал этому писателю: “Знаете что? Вы лучше скажите, что никакого Славки Щукина не было, и вы всё это сами придумали. А про меня потом нормальную книжку напишите, где я буду настоящим героем и совершу что-нибудь замечательное”». Об авторе: Евгений Мамонтов (1964 г. р.), писатель, педагог. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Публиковался в журналах «Дальний Восток», «Октябрь», «Сибирские огни», «Нева» и «Новый мир». Лауреат премий «Ясная Поляна», В. Астафьева и О`Генри. Живет в Красноярске.

Аркаша и Золотая Рыбка

Считается, что всем детям очень нравятся другие дети. Что им вместе ужасно весело. Так думают взрослые. Поэтому, пока я не стал взрослым, хочу сказать, что это неправда. Это собакам всегда нравятся другие собаки, и они обязательно играют или дерутся.

Ну вот, главное сказано.

А вообще, эта история так начиналась:

— Надо на морского червя, — сказал папа, когда мы собирались на рыбалку.

Он затачивал о брусок наши рыболовные крючки.

— Я помню, как мы в семьдесят втором году на плавленый сырок «Дружба» красноперку ловили, — сказал дедушка, выражая свое презрение к нынешней красноперке, которой вот подавай теперь морского червя.

— Смотри, Славка, завтра катер в шесть утра, — сказал мне папа, поглядывая на часы, — поедем с тобой на мыс Песчаный, там, говорят, хорошо клюет.

— Ох, ты… ближний свет, — сказал дедушка, — я помню, как она на Спортивной гавани в центре клевала, по двадцати штук за полчаса, еще когда там рыбоконсервный завод стоял, а сейчас и на Песчаном без толку просидите.

— Да что ты каркаешь! — рассердился папа.

— Ну, ладно, ладно, — смирился дед, — хоть проветритесь, и то толк.

И мы поехали. Я очень люблю ездить на катере. Если бы я не решил стать спортсменом, я бы решил стать матросом. Я за свою жизнь путешествовал на поезде, на самолете и на автобусе, конечно. Но катер лучше всего. И на катере лучше всего пахнет. Нет, не морем, а самим катером. Я не знаю, откуда у него берется такой особенный запах. И капитан даже простого катера — это не то, что водитель автобуса или машинист. Капитан может взять и уплыть куда хочет. Если ему все надоест…

И вот мы встали утром, пришли на причал, взяли билеты и поехали. И все было бы хорошо, если бы папа не пригласил с собой приятеля дядя Геру. Я его давно знаю, Гера — значит Герман. Он нормальный. А в этот раз дядя Гера взял своего сына — Аркашу, которому было шесть лет, и он поэтому считал себя страшно взрослым и вел себя выступонисто, прямо как избалованный ребенок. Про все-то он рассуждал и все-то он знал. И взрослые, даже с соседних мест, слушали его и смеялись от удовольствия, и хвалили его, хотя он нес полную чепуху. Я даже в три года не был таким дураком, как этот Аркаша. Но все было еще нормально, пока он не начал приставать ко мне с разными вопросами. А в каком я классе, а умею ли я считать, а сколько будет миллион прибавить миллион. «Два миллиона» — сказал я. Он удивился, что я так быстро посчитал, и говорит: «Ты врешь, это будет сиксилиард трилиардов, правда, пап?» И посмотрел он на своего папу Геру, а тот, смеясь, ответил: «Правда». Я хотел сказать — он у вас и так дурной, а вы из него совсем дурака сделаете… Но не сказал. Потом Аркаша уронил мне на брюки свое талое мороженное и смялся аж до хрюканья.

Наконец катер стал причаливать, и мы сошли по трапу на пирс. Толпа грибников, похожих на бродяг, в спортивных костюмах, с корзинами и рюкзаками, прошла мимо нас, и мы остались одни. Стали расчехлять удочки. Аркаша носился вокруг и чуть не запутал мою леску. Я молча вздохнул, а мой папа сочувственно улыбнулся, глядя на меня. «Не кричи так, ты всю рыбу распугаешь», — сказал дядя Гера своему Аркаше. Но он все равно носился и орал: «Рыба, рыба — я иду тебя ловить!»

Дед был прав, поклевки долго не было. Потом у меня клюнула, у первого, крупная красноперка, я стал тащить и успел увидеть ее, сверкнувшую в воздухе, как лезвие, когда она сорвалась с крючка и шлепнулась в воду. «Ты не умеешь ловить!» — кричал Аркаша так, что мне хотелось столкнуть его с пирса. Потом одну красноперку поймал мой папа. И я за него очень обрадовался. Потом поймал дядя Гера. Потом опять мой папа, а только потом я. Пойманных рыб мы клали в садок и спускали на веревке в воду, привязав веревку к большому ржавому кнехту на пирсе, за который швартовался катер. Дядя Гера и мой папа в ожидании поклевки негромко разговаривали о чем-то мне не очень понятном, о делах. Аркаша не мог сидеть спокойно со своей удочкой и все время лез ко мне: «Дай подержать!» «У тебя своя есть», — отвечал я. «Моя не клюет» «Это рыба не клюет, а не удочка, удочка не может клевать», — говорил я. «Ну все равно — дай». И я уступил, так было проще. Я сел на кнехт и стал, скучая, глядеть, чтобы Аркаша не упустил мою удочку в воду. И очень правильно сделал. Удилище стало гнуться, Аркаша вздрогнул, выпустил его из рук, но я успел перехватить, и он тоже уцепился своими ручонками, мешая мне правильно тащить, но все же мы вытащили, и он все кричал: «Это моя рыба!» Боялся, что я заберу у него, когда я просто снимал ее с крючка. «Дай, моя!» И я уже знал, что произойдет, когда дал ему в руки рыбу. Она согнулась пополам, разогнулась, выскользнула, упала на пирс и через секунду — в воду. Аркаша стоял, открыв рот, и мы все смотрели на него и ждали, как в кино смотрят — взорвется или не взорвется что-нибудь взрывоопасное. А дальше произошло необыкновенное — Аркаша улыбнулся и стал смеяться. Нам всем стало легче.

С этого момента Аркаша, кажется, совсем утратил интерес к рыбалке. Он сидел на краю пирса, болтая ногами, и улыбался, время от времени надувая щеки и изображая всякие звуки. То ли поезд, то ли самолет, то ли взрывы, то ли музыку…

Мы наловили не слишком много. Солнце уже стояло высоко, и папа сказал: «Шабаш, больше клевать не будет». Дожидаясь обратного катера, мы пошли купаться. Аркаша бегал и брызгался на мелководье. А я нарочно уплыл подальше от него, и он мне завидовал, что сам так не может, и кидался мокрым песком, но не мог докинуть до меня. А я нырял и снова долго плавал. Лежал, раскинув руки, на спине и смотрел на облака. И все показалось очень хорошо. И даже Аркаша больше не злил меня, потому что я перестал на него злиться. Я заметил, от купанья в море у меня всегда хорошее настроение.

Когда я выбрался на берег и лег животом на теплый песок, Аркаша, шевеля пальцами ног и улыбаясь, сказал: «А мне зефир в шоколаде купят». Там, правда, был магазинчик неподалеку. И дядя Гера как раз туда отправился. «Зефир в шоколаде только девчонки любят», — сказал я. Аркаша подумал и спросил: «А мальчишки что любят?» Я тоже подумал и сказал: «Чипсы сырные и кока-колу». Аркаша наклонил голову и стал щепочкой водить по песку, шевеля губами. «Дети любят делать что-нибудь бессмысленное, — подумал я, — им это интересно». Я подумал так и испугался, вдруг я уже вырос! Потому что я не сильно хотел взрослеть. Только чтоб перед Аркашей показать себя старшим. Я тоже взял щепочку, совсем белую, вымытую морем и сухую, и стал рисовать ею по песку. Я раньше мог сидеть и часами медленно рвать бумагу, слушая и глядя, как она рвется. И мне было хорошо. Я ни о чем не думал, только иногда удивлялся, как это я так сижу и ни о чем не думаю.

Тут я вздрогнул, потому что к нам сзади подошел дядя Гера, я его как-то не услышал.

— Зефира не было, Аркадий! Купил тебе чипсов и кока-колы… Только ты маме не проболтайся, что я тебе эту химию покупал.

— А какие чипсы? — спросил Аркаша. Дядя Гера, щурясь, посмотрел на пачку и сказал: «Сырные».

Я сам не понял, но что-то показалось мне странным во всем этом.

Аркаша очень довольный стал хрустеть чипсами и пить колу из бутылки. Поглядев на меня и на бутылку, он спросил: «Хочешь?»

— Нет, — сказал я, — ты туда слюней напускал.

— Это я у рыбки попросил, чтобы папа купил чипсов и колы, — сказал он между делом.

— У какой рыбки?

— У той, которую я отпустил. Она золотая.

— Это красноперка была, — сказал я.

— Нет, — убежденно ответил Аркаша, — золотая.

Я подумал и сказал:

— Ну, попроси у нее еще что-нибудь.

Аркаша задумался:

— А что?

— Ну, — сказал я, — пусть… настанет ночь!

— Зачем? — спросил Аркаша.

— Ну, просто, чтобы проверить.

— Я ночь не люблю, — сказал Аркаша, — меня спать заставят.

— Хорошо, — сказал я, — пусть эта бутылка колы не кончается.

В бутылке было еще наполовину колы.

— Я больше не хочу, — ответил Аркаша.

— Ладно, подожди, сейчас… Вот! — сказал я. — Пусть за нами обратный катер не придет.

— А зачем?

— Ну как? Тогда мы будем купаться до самого вечера, пока не придет последний катер или вообще останемся здесь, и еще завтра будем купаться и загорать.

— Ладно, — согласился Аркаша и стал снова шевелить губами и рисовать палочкой на песке. Заметив, что я смотрю, он отвернулся.

— Нельзя смотреть, — сказал он, — рыбка не разрешает.

Я тоже отвернулся.

А через полчаса мой папа скомандовал: «Подъем, ребята! Пошли на пирс, а то грибники все места на катере займут».

Мы стали собираться. И пока шли к пристани, уже был виден подходивший катер с толпой народа на корме. Я шел тихонько улыбаясь. А Аркаша канючил, что у него песок и камушки в сандалиях и ему плохо идти. Грибники с полными корзинами уже так плотно обступили край пирса, что сквозь них было не пробиться. Даже тем, кто высаживался с катера, они с трудом уступали дорогу.

Но тут над всеми зазвучал голос из капитанской рубки:

— Граждане пассажиры. На «Муссон» посадки нет.

И потом еще раз:

— Катер неисправен, посадки нет.

В толпе поднялся возмущенный шум.

А я даже удочку уронил. «Так не бывает!» — говорю. А папа услышал и говорит: «Бывает. Эти катера уже тридцать лет без капремонта ходят. У нас еще и не такое бывает…»

Короче, мы остались до вечера. Но погода испортилась, поднялся ветер, и купаться нам не разрешили. Почти все время мы просидели под широким навесом местного магазина. Папа с дядей Герой разговаривали, и им было не скучно.

Я согласился поиграть с Аркашей в пятнашки и даже нарочно ему все время проигрывал. Только для того, чтобы он согласился загадать еще одно желание. Но Аркаша отказывался.

— Нет, — говорил он, — не буду. Это же последнее третье осталось.

— Ну, ты ведь все равно два на ерунду истратил! — убеждал его я.

— Ладно, — наконец согласился Аркаша, — только не смотри.

Я с готовностью отвернулся и ждал, пока он что-то бормотал и чертил палочкой на песке.

— Все, — сказал он.

Я обернулся.

— Ну?

— Что? — спросил он.

— Что ты загадал, — волнуясь, спросил я, — ты обещал мне сказать.

— Я загадал всегда поступать правильно, — серьезно, как взрослый, ответил Аркаша.

— Чего?.. — растерялся я.

Он повторил.

После этого я перестал с ним играть. И вообще почти всю дорогу до дома молчал. Но когда наш катер уже почти причалил к городскому пирсу, меня осенило, и я спросил Аркашу:

— Сколько будет один миллион прибавить один миллион?

Аркаша бойко ответил:

— Шесть сискилиардов тысяч.

— М-гу, — говорю я.

А дома я первым делом, даже не раздеваясь, побежал, схватил калькулятор и набрал «1000000+1000000=» Тут же высветился ответ: «2000000»

Я облегченно вздохнул.