Исцеление человечностью. Сборник рассказов

Евгений Михайлов

В новую книгу автора вошли ранее не издававшиеся произведения различной тематики в популярном у читателей жанре короткого рассказа.

Перчатки

Ещё со времён учёбы в Ленинграде у меня остались не лучшие впечатления о тамошнем климате. И в первую очередь, о зиме. Уж куда лучше наш сухой трескучий сибирский мороз, чем пронизывающая ледяная сырость.

Но вот, в январе девяносто второго пришлось мне нежданно-негаданно выехать в Питер, которому как раз недавно вернули его историческое имя.

А всё началось с телефонного звонка Витальки (институтского приятеля) в новогоднюю ночь. Ну, поздравили друг друга, поболтали про «интересную» житуху. Потом приятель вдруг говорит: — Слушай, ты же вроде бы нумизматикой увлекаешься?

— Так точно, — отвечаю, — А что?

— Да в нашем подъезде один старикан умер. От него осталась большая коллекция. Вдова решила её распродать, да боится «чёрных дилеров». Сам знаешь, времена какие. Вот она ко мне и обратилась, не подыщу ли ей честного покупателя. Приезжай. Авось, не ограбишь старушку.

— А что за монеты? — поинтересовался я.

— В основном — императорская Россия.

Коллекционирование — это такая зараза, что подчиняет человека себе не хуже алкоголизма, поэтому после недолгих раздумий я решил ехать, вернее, не ехать, а лететь. Потом вспомнил особенности питерской зимы и срочно побежал в магазин за тёплыми перчатками. Так уж я устроен — ужасно не люблю, когда руки мёрзнут. От этого и всему телу дискомфорт сплошной.

И вот я в квартире Риммы Михайловны, представленный ей своим другом. Воображение рисовало мне вдову величественной старухой с манерами выпускницы Смольного института. Однако в действительности она оказалась суетливой коротышкой средних лет. Вероятней всего, она была значительно моложе своего мужа. Коротышки чаще всего бывают болтушками, вот и она не умолкала ни на минуту, безо всяких предисловий поведав мне, как много средств вкладывал покойный муж в коллекцию, отказывая во всём не только себе, но и жёнушке.

— Представьте себе, мы с ним ни разу не были на Чёрном море. Дальше своей дачи носу не высовывали. Я по десять лет в одних сапогах ходила, а он, — тут вдова всхлипнула, — так и похоронен был в потрёпанном пиджаке, даром что профессор!

— Но теперь, — со злобной решительностью закончила она, — я верну потраченные деньги. И мне, и сыну они очень кстати будут.

Далее женщина деловито поинтересовалась, что меня конкретно интересует, вытащив пухлую тетрадь в клеёнчатом переплёте. Я предложил ей показывать всё подряд, а там видно будет.

— Только учтите, цены я знаю! — зачастила Римма Михайловна, выкладывая передо мной альбомы. Я сразу же понял, что до меня здесь кто-то здорово покопался. Многие ячейки кляссеров зияли пустотой.

Хозяйка горестно вздохнула: — Это всё племянничек постарался. Приводил какого-то приятеля.

Услышав, что они забрали и почём, я только головой покрутил.

— Ничего-то ты в нумизматике не понимаешь, курица глупая! — с досадой подумал я.

Тем не менее, нашлось что-то и для меня. Совесть не позволила мне обманывать незадачливую вдовицу, разве что чуть-чуть.

Пряча деньги, Римма Михайловна сказала: — Вы уж извините меня, Коля, что не приглашаю чайку попить. В азропорт тороплюсь. Сын сегодня прилетает на каникулы. Хотелось бы встретить.

— Ради Бога, не волнуйтесь! Я и сам тороплюсь. — соврал я, чтобы успокоить женщину. Расстались мы, доброжелательно улыбаясь друг другу.

_Чем же заняться? — думал я, спускаясь по лестнице. Поскольку Виталька был ещё на работе, я пообедал в первом попавшемся ресторанчике и отправился гулять по городу. Морозец основательно набросился на меня, но мои добротные перчатки и ботинки не оставляли ему шансов на победу.

К вечеру я зашёл на главпочтамт, чтобы отправить несколько заграничных писем, предусмотрительно вручённых мне супругой в надежде на скорую доставку из северной столицы. Устроившись за столиком возле колонны, я запечатывал конверты и надписывал адреса.

Рядом со мной сосредоточенно что-то писал коренастый парень в форме курсанта военного училища.

Отправив письма, я собрался уходить, но обнаружил, что перчатки мои куда-то запропастились. Я вернулся к столику. Перчаток не было. Курсант всё ещё что-то писал.

— Молодой человек! — обратился я к курсанту — Вы случайно здесь перчаток не видели?

— Конечно, видел, — отвечал парень, — Это же мои перчатки.

— Вы что-то путаете.

— Ничего я не путаю, — курсант был категоричен.

В этот момент я услышал сзади женский голос, показавшийся мне знакомым:

— Да вот же твои перчатки, Мишенька! Ты же мне их сам отдал. Извинись перед мужчиной!

Тут же перед нашим столиком появилась… Римма Михайловна собственной персоной. При виде меня она, вздрогнув, пролепетала: — Ничего себе!

Откуда Вы здесь, Коленька? А я вот тут с сыном…

— Мир тесен, — усмехнулся я, забрал перчатки из рук бормотавшего извинения парня и пошёл к выходу.

У самых дверей Римма Михайловна с Мишей догнали меня. Зачем же?

Оказывается, решили в гости меня позвать. Я отказывался, они настаивали.

Уговорили, в конце концов.

Где-то через час собрались Мишины друзья, и мы неплохо посидели. Так началось моё знакомство с этой семьёй. Оказывается у Риммы Михайловны дед и отец были профессиональными военными. Дед успел и царю послужить, и в Красной армии. Отец командовал танковым подразделением и погиб под Берлином. Названный в его честь, Миша тоже решил стать танкистом.

После этой встречи наши добрые отношения сохранились. Звонили друг другу. Римма Михайловна даже письма писала. Из них я знал, что Миша в девяносто четвёртом окончил училище и служил в Майкопе.

В канун девяносто пятого года я поздравил Римму Михайловну с праздником. Спросил и про Мишу. Бедная женщина очень переживала, что в Чечне началось кровопролитие.

— Не дай Бог, Мишеньку туда пошлют, — вздыхала она.

Не зря тревожилось материнское сердце. Через полмесяца я узнал от Виталия, что Миша погиб в ту самую новогоднюю ночь во время самоубийственного штурма Грозного, затеянного бездарными генералами.

Его танк подорвался на мине, но продолжал обстреливать позиции сепаратистов. Те отвечали шквальным огнём. Танк загорелся. Миша помог наводчику и механику выбраться через верхний люк, а сам почему-то задержался. Страшный взрыв сдетонировавших боеприпасов поставил точку в его жизни, отбросив башню в сторону. Наводчик и механик каким-то чудом спаслись. От них и узнали подробности этой трагедии.

В годовщину смерти Миши рядом со мной на поминальной церемонии оказался один из его друзей, наводчик Дамир. Он совершенно не пьянел от выпитого. Страшно было видеть его пустой взгляд.

Во время перекура на лестнице старого петербургского дома он сказал неожиданно: — Как глупо всё получилось! Если бы не эти перчатки!

Отвечая на мои недоумённые вопросы, Дамир пояснил, что Миша, оказывается, задержался в башне, доставая оброненную перчатку. Это его и погубило.

Я был просто в шоке. Ведь, действительно, как зависит человеческая жизнь от случайностей! Но иногда возникает мысль — а не закономерны ли эти случайности?