Школа отваги и мужества. Книга 1

Евгений Николаевич Стребков, 2023

Прошло почти полвека, как я впервые переступил порог Ленинградского высшего артиллерийского командного училища. И чем старше становлюсь, тем дороже воспоминания о годах, проведенных в его стенах. Уже давно нет этого уникального военного заведения, имевшего старинные традиции, громадную учебно-материальную базу, прекрасный профессорско-преподавательский состав, но до сих пор, когда бываешь в Санкт-Петербурге, нет-нет, да и потянет на Московский проспект 17. Замрёт сердце при виде старинного здания, где сопливых юнцов за четыре года превращали в офицеров-артиллеристов, закладывая крепкий фундамент на всю оставшуюся жизнь. Для всех, кто был курсантом этого учебного заведения, ЛВАКУ навсегда останется первой школой отваги и мужества.

Часть 1.

Город над вольной Невой

Как родная меня мать провожала,

Тут и вся моя родня набежала:

А куда ж ты, паренек? А куда ты?

Не ходил бы ты, Ванек, да в солдаты!

(Демьян Бедный)

Высокий, худощавый, молодой человек, с коротко подстриженными русыми волосами, одетый в простенький спортивный костюм, прищурившись от бившего снаружи света, на миг остановился у открытой двери вагона. Донеслась знакомая мелодия: «Город над вольной Невой, город нашей славы трудовой, слушай, Ленинград, я тебе спою, задушевную песню свою…»

— Ну, что смотришь! Шагай! — сказала проводница, указав рукой на перрон. Затем, улыбнувшись, добавила:

— Удачи тебе, паренёк!

Николай поправил рюкзак.

— Спасибо! — и, сделав шаг из тёмного, душного тамбура, оказался на залитом солнцем перроне. Пошёл, повинуясь движению людского потока, лавируя между выходящими из вагонов пассажирами, чемоданами, сумками и узлами. Московский вокзал навалился на него суетой толпы, носильщиками, с криком «Поберегись!» толкающими тележки, длинными очередями на такси и крепкими мужиками, таинственно шепчущими: «Гражданин, гражданин, вам куда ехать?» Вокзал жил своей хлопотной жизнью, встречая и провожая поезда, безразлично смотря глазницами старинных окон на снующих мимо людей, у каждого из которых была своя жизнь, своя история, свой путь.

У выхода с перрона возле небольшого ларька с надписью «Союзпечать» Николай остановился и стал внимательно смотреть на проходящих мимо людей. Он искал в толпе своих товарищей, с которыми познакомился, когда получал в военкомате предписание для поступления в военное училище. Вчера, провожаемые родителями, они договорились, что раз едут в разных вагонах, встретиться на вокзале и уже дальше действовать вместе. Все ехали поступать в Ленинградское артиллерийское училище. Почему остальные выбрали это учебное заведение, Николай не знал, главным было то, что он выбрал его. Это была воля случая, как, впрочем, многое, а может и всё в нашей жизни.

Николай с детства мечтал стать военным и другого пути для себя не представлял. Может быть потому, что отец его, майор внутренних войск, всегда был для него примером настоящего офицера. Может от того, что его дед прошёл две войны и в сорок седьмом году демобилизовался в звании старшего лейтенанта. Или от того, что был он от природы романтик, много читал, смотрел фильмы о людях, посвятивших себя великому делу — защите Родины. Ещё после восьмого класса сделал попытку поступить в Калининское суворовское училище. Но попытка оказалась неудачной. Не хватило знаний. Да и откуда они могли взяться, когда Николай, в связи с переводами отца по службе, сменил пять школ, все из которых были в глухих лесных поселках и лишь последняя в областном центре. Неудача с поступлением в суворовское училище не только не изменила его намерения, а лишь укрепила в вере, что он должен стать офицером. Юноша начал с усердием готовиться к поступлению. В двух последних классах, после уроков, не стесняясь, обращался к учителям за дополнительными занятиями, особенно по математике. После занятий, когда молодые люди его возраста встречались с девушками, он бежал в спортивную секцию на тренировку по боксу, стремясь и физически подготовить себя к военной жизни.

Однажды дед, в разговоре с внуком, спросил:

— Николай! Так ты окончательно решил стать офицером? Ведь всю жизнь придётся провести в сапогах и портупее, всю жизнь подчиняться!

— Да, дедушка, решил! — не сомневаясь, ответил Николай.

Дед прищурил глаз, затем медленно произнёс:

— Многие видят красивую военную форму, но не многие знают, как тяжело её носить!

Внимательно посмотрел на внука:

— А училище, куда поступать, выбрал?

Николай задумался.

Видя его замешательство, продолжил:

— Ты, внучок, подумай хорошенько, куда поступать! Надо не просто военным стать, а чтоб специальность была. Чтоб в случае чего на кусок хлеба и на гражданке мог заработать. Как отец, в конвойники (он так называл офицеров внутренних войск) не иди и в танкисты не ходи.

Дед смерил внука взглядом:

— Рост у тебя — не поместишься в танке, да и горят они! Не дай Бог! Я этого насмотрелся. А вот в инженерное, или в артиллерийское… Тут другое дело. Сам граф Лев Николаич Толстой артиллеристом был. Подумай!

Внук запомнил слова деда.

На зимних каникулах его и младшего брата отец впервые повёз посмотреть Ленинград. Как то, проходя по Московскому проспекту в сторону Фонтанки, Николай обратил внимание на красивое здание с белыми колоннами и головами львов на фасаде. У парадного входа на небольших постаментах стояли четыре пушки времен войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Вдвоем с братом осмотрели и потрогали пушки, подошли к входу.

— Ленинградское высшее артиллерийское командное училище имени Красного Октября — прочитал Николай на каменной плите, прикрепленной к стене.

— Здесь в тысяча девятьсот восемнадцатом году учился, — также начал читать брат на другой табличке, — а в тысяча девятьсот тридцать четвёртом — тысяча девятьсот тридцать шестом годах командовал училищем выдающийся советский военачальник Главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов.

Юноша подошёл к брату. Внимательно посмотрел на табличку с барельефом маршала и повернулся к отцу:

— Папа! Я буду учиться здесь!

Тот улыбнулся:

— Что ж, достойный выбор. Только чтоб здесь учиться, сынок, сюда ещё поступить нужно. А это дело не лёгкое. К сожалению, мы с матерью ничем помочь тебе не сможем.

— Я буду учиться здесь! — твердо сказал юноша, а затем, немного помолчав, добавил — Я постараюсь!

Поэтому, когда военрук в школе принес разнарядку, Николай, не сомневаясь, выбрал именно это училище.

Был, однако, один неприятный случай, который мог бы помешать поступлению. На врачебной комиссии, где мальчиков приписывали к родам войск, женщина — медицинский начальник, подводя итог, посмотрела на Николая и голосом, не терпящим возражения, сказала, как отрезала:

— Вы, молодой человек, приписываетесь в стройбат!

Он сразу не понял, а когда дошёл смысл её слов, кровь прилила к голове.

— Почему в стройбат?! — спросил он тихо.

— Всё, проходи! — не обращая внимания на его вопрос, резко сказала она.

Николай в одних трусах стоял перед столом, где сидели члены комиссии и не двигался с места.

— Я тебе, что!? Непонятно сказала!?

Ребята, стоявшие за ним, притихли. Николай собрался с духом и, подбирая слова, вновь тихо спросил:

— Извините! Почему в стройбат? Я, что — больной?

Женщина начала терять терпение:

— Ты, что?! Думаешь, в стройбате только больные служат?! Там и здоровые должны быть! Будешь служить как миленький! А то все десантниками, да моряками хотят быть! Надо кому-то и строить!

— Ладно, Колюха, не быкуй! Не всё ли равно! — сказал кто-то из ребят сзади.

Но Николай не услышал его и вновь тихо, но твердо произнёс:

— Если бы я хотел строить, я бы пошёл в строительный институт!

Видимо у неё была какая-то разнарядка, а может просто не понравилось, что какой-то сопляк смеет ей перечить и она начала уже срывающимся голосом:

— Я что тебе сказала…

Но тут, сидевший рядом с ней мужчина в белом халате, под которым угадывалась военная форма, остановил её, осторожно дотронувшись до плеча.

— Одну минуту, коллега! — и обращаясь к Николаю, — Вы, юноша бледный, со взором горящим, наверно в военное училище собрались поступать? Так?

— Да! — с вызовом ответил мальчик.

Мужчина повернулся к женщине-врачу, что-то ей тихо сказал, затем к Николаю и резко:

— Так, что вы нам тут голову морочите! Так бы и сказали, что собираетесь поступать в военный ВУЗ!

Затем уже мягче:

— Всё, идите! Не мешайте работать!

*****

— Здорóво, Колюха! — крикнули сзади, ударив Николая по плечу.

Резко повернувшись, увидел улыбающегося Серёгу, крепкого конопатого юношу, с которым ехал поступать в училище.

— Давно ждёшь!?

Николай не успел ответить, как дружок достал пачку сигарет:

— Во-о, пока ты ротом мух ловишь, я уже курева купил!

Через несколько секунд к ним присоединились ещё четверо парней. Сергей с шиком открыл пачку «Космоса»:

— Ну, что, мужики? Перекурим и пойдем?

Двое из ребят потянулись к пачке. Взяли по сигаретке. Закурили.

— Не-е! — затянувшись, сказал один из них, — В училище мы ещё успеем! Давайте, пойдём, пока есть время, Ленинград посмотрим. А то, когда ещё получится. Запрут в училище и не увидишь ничего!

— Верно! — согласились все. Сказано-сделано. Сдав вещи в камеру хранения, ребята двинулись в город. Перешли Лиговский, пропустив трамвай, издавший резкий звонок, когда ребята попытались перед ним перебежать. Дальше к круглому зданию метро «Площадь восстания» и по Невскому проспекту, ориентируясь на золоченый шпиль Адмиралтейства. Были они молоды, полны энергии и юношеской романтики. Только вчера сидели за партами, сдавали выпускные экзамены, опекались родителями и учителями, а сегодня самостоятельные, взрослые, как им казалось, приехали поступать в одно из старейших училищ страны. Да ещё, в какой город! Город-музей! Город — революционной и боевой славы! Город — выдержавший блокаду и не сдавшийся на милость врагам! Одним словом — Город-Герой Ленинград! От всего этого приятно щекотало внутри и кружилась голова.

Над каналами, где на зеркальной глади замерли лодки, и, политым водой асфальтом, клубилась легкая голубая дымка, превращая всё в нереальность. Казалось, что мальчишки попали в прекрасную сказку. Чем дальше от вокзала, тем меньше становилось на улицах машин. Было летнее субботнее утро, город медленно просыпался после трудовой недели. Редкие прохожие, снисходительно улыбались: «Провинция приехала Питер покорять! Ну! Ну!»

На Аничковом мосту ребята задержались, рассматривая и обсуждая статуи усмиряемых коней, и, пройдя дальше, остановились напротив Гостиного двора.

— Мужики, давай перекурим! — предложил Серёга.

Двое из юношей вновь потянулись к протянутой пачке сигарет. Остальные ждали, болтая об увиденном.

— А у меня семечки есть! — вдруг воскликнул Лёшка.

— Чего ж ты!? Давай угощай! — загалдели все.

Алексей отсыпал каждому по горсти и ребята с наслаждением принялись грызть, сплевывая шелуху на асфальт, с шумом продолжая беседу.

— Молодые люди! Здравствуйте! — раздался негромкий женский голос.

Ребята повернулись и замерли. На них смотрела ещё не старая женщина, одетая в длинное платье, вязаную светлую кофту и белый берет. На носу красовались старомодные круглые очки. Волосы, почти седые, были аккуратно убраны. Вся она, какая-то маленькая и воздушная, напоминала добрую волшебницу из старинной сказки.

— Здравствуйте! — повторила она.

— Здравствуйте, тётенька! — ответили ребята.

— Я смотрю, вы не Ленинградцы?

— Да-а! — за всех ответил Сергей.

— В институт приехали поступать?

— Не-е-а! В военное училище!

— Это в какое?

— Да-а, в артиллерийское, на Фонтанке!

— Молодцы! Я и смотрю, что вы ребята хорошие! — она обвела их взглядом, — Только не обижайтесь! Послушайте моего совета!

Ребята притихли, а женщина продолжила:

— Ленинград — это особый город. Нет такого больше нигде, и жители относятся к нему бережно: не сорят и семечки не грызут. Вы, если приехали в Ленинград, не мусорьте, пожалуйста! Берегите город, в котором учиться будете! Лучше пирожок скушайте, а семечки в нашем городе не грызут!

— Извините, тётенька, мы не знали! — смущаясь, ответили ребята и дружно, подойдя к ближайшей урне, высыпали в неё семечки.

Когда они повернулись, женщины не было, словно она растаяла в утренней дымке, а может, зашла под арку в ближайший двор-колодец. Скоро ребята забыли о ней, но её слова навсегда врезались в память.

Долго ещё бродили они по Ленинграду, побывали на Дворцовой площади, на Стрелке Васильевского острова, прошли через Петропавловскую крепость, дошли до Авроры. Ели мороженое, покупая его у торговок, стоявших с тележками под зонтиками. Пили газировку из автоматов «Соки-воды» с одним граненым стаканом на всех, который, при нажатии на подставку, где он стоял, тут же ополаскивался водой. В четыре часа дня, забрав вещи и изрядно сбив ноги, вышли из станции метро Технологический институт.

— Мужики! — сказал Сергей, — Вам жрать не хочется? А то сёдня, наверно, килограмм мороженного съели и больше ничего. Я бы чего-нибудь кинул в живот! А вы?

— Да, мо-ожно! Только у меня ещё есть еда, которую мамка положила перед отъездом! — ответил Игорь.

— И у меня мама пирожков в дорогу напекла! — поддержал его Лёшка.

— Это хорошо, — сказал Сергей, — Но надо будет ещё и на ужин что-то перекусить, а может быть и на завтрак!

Он показал на другую сторону Московского проспекта, — Вон, глядите — «Пышечная»! Вы когда-нибудь пышки ели? А вообще, знаете, что это такое?

Все молчали.

— У меня бабушка пышки пекла, — начал Николай, — Круглые такие, как небольшой каравай! Вкуснотища!

— Всё! Решено! — перебил его Сергей, — Идем, пышки лопать! Сравнишь, какие вкуснее!

В пышечной до десятка ребят их возраста стояли за круглыми столами. На длинной стойке притягивал взгляд противень с пухлыми и румяными, как баранки, пирожками, обсыпанными сахарной пудрой. Рядом возвышались две большие круглые, блестящие емкости с краниками. За стойкой находилась толстая тётка в белом халате и смешном колпаке. Слева от неё за кассовым аппаратом сидела ещё одна, тоже вся в белом.

— Нам пышек, пожалста! — бодро сказал Серёга.

— Сколько? — равнодушно бросила продавщица.

Юноша немного растерялся, но стоявший сзади Лёшка поддержал друга:

— Каждому по пять штук!

Женщина окинула ребят взглядом. Отточенным движением положила в тарелки по пять пышек и, поставив каждую на весы, что-то сказала, сидевшей за кассой.

— Кофе или чай сами нальёте, там подписано! — проговорила она автоматически и уже обращалась к следующим покупателям.

Налили кофе (молочно-коричневатую сладкую жидкость, которая оказалась неожиданно вкусной). Рассчитались, заплатив каждый за себя, отсчитав по пятнадцать копеек за пышки и по десять за кофе.

— Так вот вы, какие пышечки! — сказал Сергей, когда все разместились за одним круглым столом, полностью заставив его тарелками и гранеными стаканами с кофе, — А ты, Колюха, говорил, как карава-аи! Дере-евня ты!

Увидев, что ребята за соседним столом едят пышки руками, прихватывая их кусочками резаной бумаги, в большом количестве торчавшей из стаканчиков, стоявших тут же на столах, принялись за еду (пышки оказались очень вкусными и сытными).

— Наверно мало взяли! — вздохнул Сергей, прожевывая первую и запивая ее кофе.

Никто ему не ответил, все с удовольствием были поглощены едой.

Подходя к училищу, ещё издали увидели толпящихся на тротуаре людей. За несколько десятков метров до толпы, внимание Николая привлек зеленый дворик, огороженный чёрной якорной цепью, прикованной к низеньким гранитным столбикам. В глубине его во всю стену многоэтажного здания красовалась периодическая таблица Менделеева. В центре дворика возвышалась статуя, какого-то сидящего человека (как потом узнал Николай — это был памятник Менделееву).

— Чего замер! — крикнули ребята, — Догоняй!

У ворот училища, сделанных из кованного металлического прута в виде пик с наконечниками и украшенных в центре перекрещенными золотыми пушками, родители давали последние наказы своим детям. Несколько ребят в гражданской одежде и военной форме, даже один морячок в бескозырке, обнявшись с девушками, стояли в стороне под деревьями. Особенно Николая поразило то, что на удалении от всех, под большими тополями, две мамаши, достав торбочки с едой, кормили своих семнадцатилетних дитяток, а те торопясь, уплетали домашние котлетки за обе щеки. На всё это с высоты ступенек КПП*, облокотившись на металлический поручень, с чувством превосходства бывалого вояки, наблюдал загорелый курсант в парадной форме, в лихо сдвинутой на затылок фуражке, и начищенных до зеркального блеска глаженых сапогах. На плечах, отливая на черном бархате золотом полосок, красовались погоны с буквой «К», на поясе грозно висел штык-нож — знак, что он находится при исполнении, а на рукаве гордо желтели три нашивки.

— Мы…, это…! — путаясь, обратился к курсанту Сергей, когда они подошли к ступенькам КПП.

Тот, медленно повернул к ним голову и, глядя сверху вниз, голосом, в который вложил всю важность своего положения, не спеша произнес:

— Предписание!

Ребята торопясь достали документы и протянули ему. Курсант, не удосужив своим вниманием протянутые бумаги и даже не взглянув в них, бросил:

— Проходите! Там спросите, где приёмная комиссия!

Оказавшись внутри училища, ребята остановились. Прямо перед ними на спортивном городке двое курсантов, одетых только в военные брюки и сапоги ловко жонглировали черными гирями, ещё двое занимались на перекладине и брусьях. Под их загорелой кожей буграми играли мышцы. С два десятка ребят в спортивных костюмах, сидя на наклонных гимнастических досках, с интересом наблюдали за ними.

— Ничего особенного! Мы тоже такими будем! — сказал Сергей, — Пошли искать приёмную!

И они двинулись дальше.

— А это, что за башня такая? — показал Николай на строение из красного кирпича в виде старинной башни (потом он узнал, что это было обыкновенное отхожее место).

— Вы, что ищете? — строго спросил подошедший офицер, — Приёмную комиссию?

— Да! — вновь за всех ответил Серёга.

Офицер показал рукой в сторону видневшегося входа.

— Зайдёте в Голубой коридор… — начал он, затем поморщился, — Короче! Вход видите!?

— Да! — дружно ответили все.

— Вам туда! Там найдёте! — посмотрел на ребят и добавил, — По училищу не болтайтесь!

Войдя в дверь и, немного пройдя, ребята оказались, и в самом деле, в арочном коридоре, выложенном голубой плиткой. Как позже узнал Николай, этот коридор назывался «Голубой» или «Банный». «Голубой» — понятно, по цвету (в то время прекрасный голубой цвет ещё не был испоганен представителями сексуальных меньшинств), а «Банный» — оттого, что в былые времена, когда училище носило имя «Константиновское», господа юнкера изволили здесь мыться. Сейчас же в нём располагались учебные классы, а мылись курсанты в городе, в бане (не господа!).

— В приёмную комиссию? — спросил парнишка в спортивном трико с красной повязкой на рукаве и, не дожидаясь ответа, показал рукой на дверь, — Здесь! Проходите!

Это был обычный класс, со сдвинутыми в сторону столами, с грифельной доской на стене, у которой за столом сидел скучающий прапорщик. В углу на стуле, прикрыв глаза, дремал маленький юноша в сером пиджаке, надетом на спортивный костюм, и тоже с красной повязкой.

— Документы давайте! — устало сказал прапорщик.

Посмотрев бумаги, поднял глаза:

— Чего поздно так!?

–Дык! Поезд… — начал было Серега.

— Молчать!!! — рявкнул прапорщик.

Ребята от неожиданности втянули головы в плечи, а парень, до этого дремавший, от испуга чуть не свалился со стула.

— Знаю я ваш поезд! По-оезд! По Питеру, небось, шлялись, как собаки с вытянутыми языками? Приключений на свою задницу искали?! Та-ак!?

Ребята молчали.

— Так?! Я, вас спрашиваю!

— Угу! — промямлил Серега.

— Не «угу», а «так точно!» Привыкайте человеческим языком разговаривать! Сиди здесь! Жди всяких оболтусов, пока они, видите ли, соизволят красотами Ленинграда налюбоваться!

Он замолчал. Посмотрел документы, сделал запись у себя в журнале и уже спокойно, обращаясь к сидящему в углу юноше произнёс:

— Абитуриент! Отведешь этих оболтусов в первую батарею в третий взвод! Понял? Повторить приказание!

Мальчишка вскочил, вытянулся и прокричал:

— Есть! Отвести этих оболтусов в первую батарею третий взвод!

В коридоре Николай спросил:

— Слышь, пацан!? Это кто такой нервный?

— Да-а! Не обращайте внимания! — махнул тот рукой — Прапор выделывается от безделья! Говорит: «Пусть сразу привыкают, так мамины пирожки быстрее выскочат!»

— А ты чего с повязкой?

Он вновь махнул рукой и с горечью в голосе ответил:

— Да мы, как придурки утром приперлись, вот нас сразу — кого в наряд по батарее, а кого посыльными поставили! Лучше бы, как вы — по городу погуляли!

По узкой лестнице поднялись на второй этаж и оказались в длинном, широком, светлом коридоре с блестевшим, как зеркало паркетным полом, который беспрестанно, словно танцуя, натирали два юноши тоже с красными повязками.

— Нам хоть повезло, — продолжил парнишка, который их сопровождал, — А кто в наряде по батарее, вон как паркет драят, да ещё и толчок чистят! Идите вдоль стенки, не пачкайте!

Николай шёл и думал:

— А ведь прапорщик прав! Ещё вчера он был дома, где так надёжно и спокойно. А здесь! Что ждёт впереди? Надо быстрее привыкать к новой жизни — более суровой, где не будет ни мамы, ни папы и ты должен будешь сам, только сам постоять за себя, сам принимать решения и отвечать за свои поступки!

Стало немного грустно.