Камера абсурда

Евгений Сухов, 2014

В центре Москвы убит известный продюсер Марк Лиснянский. Столичные сыщики немедленно приступают к расследованию и вскоре задерживают главного подозреваемого – режиссера Альберта Пиктиримова, который накануне убийства, будучи в изрядном подпитии, заявил, что собирается «завалить» продюсера. Репортер Аристарх Русаков не верит, что безобидный режиссер-алкоголик мог совершить убийство. Он начинает собственное расследование и вскоре выходит на нового подозреваемого. Русаков увлечен поиском истины и даже не подозревает, что его уже приговорили к смерти…

Глава 2. Первый допрос, или Почему продюсер Лисянский передумал

Режиссера Альберта Андреевича Пиктиримова — а с ним я решил поговорить первым (пока не отменили подписку о невыезде и не посадили в следственный изолятор) — мы нашли на съемочной площадке. Ирина, конечно, была рядом со мной. Ей не терпелось как можно быстрее заняться выручкой отца, а кроме того, в ее обществе было легче проникнуть на съемочную площадку: как-никак она — дочь режиссера!

Потоптавшись, я стал внимательно наблюдать за съемочным процессом.

Ах, как же хороша Аленина! Наталья Валерьевна была из категории тех женщин, которые с возрастом приобретают некую магию притяжения, против которой мужчины просто не могут устоять. Не устоял, видимо, супротив ее чар и покойный Марк Лисянский, оставив ради Алениной молодую гражданскую жену, с которой прожил неполных два года.

Эпизод, который снимался прямо на улице, рассказывал о встрече главной героини, недавно вышедшей из тюрьмы, со своим бывшим мужем, которого играл Александр Самойленко. По сценарию именно благодаря его «стараниям» потеряла свой бизнес и угодила за решетку героиня Натальи Алениной. Она, по ходу сюжета, пока еще не знает об этом, но уже кое о чем догадывается…

— Камера. Мотор, — услышал я бодрый командный голос и посмотрел в сторону говорящего. Обладателем зычного голоса оказался худощавый человек сорока с небольшим лет в какой-то кургузой затертой курточке без рукавов и серой кепке, надвинутой на самые брови. Из-под козырька торчал большой нос, и он вместе с кургузой курточкой и длинной шеей невольно напомнил мне образ Буратино. Правда, вместо «Азбуки» под мышкой у нашего Буратино была кожаная коричневая папка. Наверное, там лежал сценарий фильма. А в другой руке он держал мегафон. Это и был режиссер Альберт Андреевич Пиктиримов.

После команды режиссера на улице появилась Аленина. Актриса была в простеньком цветастом платьице, делающем ее молодой и близкой зрителю. Героиня Алениной посмотрела на вывеску продуктового магазина на противоположной стороне улицы, нервно сглотнула слюну (очевидно, она была сильно голодна) и сунула руку в кармашек платья. Достав несколько смятых бумажек и быстро пересчитав их, она хотела было перейти улицу, но в это самое время из магазина вышел с полным пакетом покупок герой, которого играл Самойленко. Он постоял немного возле входа, потом неторопливо закурил, очевидно, кого-то поджидая.

Аленина остановилась, глядя во все глаза на героя Самойленко. Вот она сделала шаг, еще один, столь же нерешительный…

— Стоп! — вдруг сказал в «матюгальник» Пиктиримов. — Наташа, подойди, пожалуйста.

Аленина подошла к Альберту Андреевичу.

— Наташа… Ты несколько часов назад приехала в родной город. У тебя ничего нет, кроме нескольких десятков рублей, это надо понимать… — начал ей говорить Пиктиримов.

— Мне это знакомо, — неожиданно возразила актриса.

Режиссер лишь сдержанно кивнул:

— Ты голодна, хочешь зайти в магазин и купить булку и тут ты видишь своего бывшего мужа. Радость! Вот то, что поначалу должно отразиться в твоих глазах. Но всего лишь на секунду — нет, на долю секунды! Это должна быть вспышка. Если бы ты была прежней, ты бы тотчас бросилась к нему, кинулась на грудь вся в слезах. Но ты была в таком месте, которое научило тебя притуплять эмоции и контролировать их. Потому что за ними могут быть последствия. Ты разучилась доверять людям и научилась в них сомневаться. Кроме того, внутри тебя зреет мысль, что именно твой муж виноват в том плохом, что с тобой произошло за последнее время. И эта вспышка радости в глазах при виде мужа проходит, уступая место холодности и раздумью, смешанному с расчетом… Понимаешь меня?

— Кажется, понимаю, — охотно откликнулась Аленина.

— Тогда этот эпизод снимаем еще раз.

Аленина вернулась на свое место.

— Камера. Мотор, — сказал в «матюгальник» Пиктиримов.

Аленина вновь пошла по улице. Вот она замечает вывеску магазина, сглатывает слюну, подсчитывает деньги. И видит выходящего из магазина лощеного мужчину, своего бывшего мужа. Взгляд ее вспыхивает невольной радостью и надеждой, но мгновенно тухнет. Подавшееся было вперед тело застывает, взгляд героини становится холодным и острым, и она проходит мимо магазина, краем глаза обратив внимание на вышедшую из магазина свою бывшую лучшую подругу, которую и поджидал герой актера Самойленко. Героиня Алениной понимает, что эти двое и есть истинные разрушители ее судьбы, но внешне это никак не проявляется, и только на миг, опять на миг, в ее взгляде зритель видит боль и отчаяние.

Героиня Алениной проходит мимо магазина, Самойленко с новой супругой садятся в дорогой автомобиль и уезжают. А Аленина идет спокойно, и хотя идти ей некуда, зрителю видно, что путь ею уже выбран. Это путь мести и восстановления справедливости…

— Стоп. Снято, — прозвучал голос Пиктиримова.

Этот эпизод был сыгран Алениной гениально. Все участники съемочного процесса это прекрасно осознавали, и тишина, которая несколько мгновений стояла на съемочной площадке, была этому свидетельством. А потом раздались неожиданные и громкие аплодисменты, как если бы действо происходило где-то на премьере столичного театра.

— Молодец, Наташа, — удовлетворенно констатировал Пиктиримов и жадно закурил.

— Идем, — непринужденно сказала мне Ирина, и мы подошли к Альберту Андреевичу. — Привет, — эти ее слова были уже обращены к отцу.

— Привет, — просто ответил Пиктиримов.

— Вот тот человек, о котором я тебе говорила, — Ирина кивнула в мою сторону. — Познакомься, Русаков Аристарх Африканович…

— Как? — удивленно вскинул голову Пиктиримов, — Аристарх, да еще Африканович?

— Именно так, — подтвердил я, — Африканыч. Поскольку моего отца звали Африкан.

— Занятно, — ответил Альберт Андреевич, весьма слабенько пожимая мою руку и разглядывая меня. — Никогда бы не подумал, что такое сочетание имени и отчества возможно. Значит, вы человек особенный. Таких людей видно даже по имени, а следовательно, вы были бы весьма полезны кинематографу. Да и фактура у вас подходящая… А вы, молодой человек, не хотели бы сняться у меня в эпизоде? — вдруг спросил он.

— Зачем? — Я удивленно посмотрел на Пиктиримова. — У вас не хватает актеров?

— Хватает, даже с избытком, — усмехнулся Альберт Андреевич и посмотрел на дочь: — А он у тебя… хорош. Самодостаточный господин. В наше время это уже редкость.

— Аристарх согласился тебе помочь, — нетерпеливо произнесла Ирина.

— А он может? — с сомнением спросил Пиктиримов, переведя на нее взгляд.

— Представь себе, — ответила она с некоторым вызовом. — И ты сейчас очень глупо себя ведешь, — добавила она с легким раздражением. — Это не ты снисходишь до разговора с Аристархом. Это он пошел тебе навстречу, согласившись помочь.

— Ну, хорошо, сдаюсь, — Альберт Андреевич как-то сразу сник, ореол значимости, что его окружал, мгновенно улетучился, и перед нами предстал просто худощавый человек в обыкновенной кепке, немного усталый, нервничающий, что он с невероятным трудом скрывал, и с большой опаской ожидающий неприятностей, которые вот-вот должны были обрушиться на его голову. Он медленно взял «матюгальник», медленно поднес его ко рту и весьма неуверенно сказал в него: — Перерыв сорок минут.

Мы прошли в походный режиссерский вагончик, довольно уютный, где человек творческий мог бы укрыться от посторонних глаз: выпить кофе, почитать сценарий, отдохнуть на коротком диванчике или провести индивидуальную беседу с актером, настраивая его на роль. Пиктиримов закрыл дверь, налил себе из термоса кофе, присел на диванчик, закурил, посидел так с минуту, отхлебывая кофе и сопровождая каждый его глоток глубокой затяжкой, после чего, очевидно, решившись, посмотрел на меня и твердо произнес:

— Я готов. Спрашивайте.

Я кивнул и задал первый интересующий меня вопрос:

— Альберт Андреевич, кто именно пригласил в ресторан «Ерема»: вы Лисянского или он вас?

— Эта была моя идея, — спокойно ответил Пиктиримов и добавил: — Вернее, я пригласил Марка Лисянского поговорить, а ресторан он выбрал сам.

— То есть инициатором разговора были вы? — задал я уточняющий вопрос.

— Получается так, — ответил режиссер.

— О чем вы хотели поговорить с Лисянским? — спросил я.

Пиктиримов ответил не сразу:

— Мы хотели поговорить о главной роли… Вернее, об актрисе, выбранной на главную роль.

— Вы имеете в виду Аленину?

— Именно.

— А что, вам не нравилось, как она играет, и вы хотели предложить другую актрису на главную роль в фильме? — спросил я.

— Не так, — Альберт Андреевич тяжело вздохнул и произнес: — Все обстоит как раз наоборот, это Марк хотел предложить новую актрису вместо Наташи.

Я в упор посмотрел на режиссера:

— Странно… Но ведь главным условием съемок фильма, предложенного вам Лисянским, было именно то, что вы снимаете Аленину в главной роли, разве не так? — удивился я.

— Все так, — ответил Пиктиримов. — Но буквально за день до нашей встречи в ресторане он позвонил мне и сказал, что требует заменить Аленину любой другой актрисой на мое усмотрение. Он заявил мне это таким тоном, что сомневаться в его твердых намерениях не приходилось. — Альберт Андреевич опять тяжко вздохнул. — К тому же я хорошо знаю Марка, то есть… знал, и если уж он что-то вбил себе в голову, то переубедить его практически невозможно. Но я все же решил попробовать, конечно, не по телефону, и предложил ему встретиться и поговорить. Понимаете, все было очень серьезно, — Альберт Андреевич посмотрел на меня, — смена актрисы влечет за собой изменение всего процесса съемок. Все надлежало начинать заново. В результате чего получится уже совершенно другой фильм, отличный от задуманного. Меня это не устраивало. К тому же литературный сценарий будто бы нарочно был написан под Наташу Аленину…

— И что, пришлось бы еще переделывать и сценарий? — поинтересовался я.

— Вне всякого сомнения. Понимаете, — снова произнес Альберт Андреевич и отхлебнул уже остывший кофе, — помимо литературного сценария существует еще и режиссерский сценарий. По крайней мере, я его всегда пишу. В отличие от литературного мой режиссерский сценарий был уже специально написан для Алениной и под нее. И смена главной героини повлекла бы переписку этого сценария, да что там переписку, — Пиктиримов глубоко затянулся сигаретой, — замена главной героини означала бы необходимость написания нового режиссерского сценария, уже под другую актрису. А лучше Алениной на эту роль я никого не видел и не вижу. Она ведь актриса выдающегося таланта. Яркая! Сильная! С непростой биографией и характером. Каких совсем немного осталось. Такой фильм только ей под силу. К тому же мы нашли с ней полное взаимопонимание, настроились уже на одну волну. Если же поменять сценарий, да еще и актрису, — он немного помолчал, — то получится уже совершенно иной фильм. А я хотел снимать именно этот фильм и именно с Алениной. Вы понимаете меня?

— Да, — не сразу ответил я. — Получается, что если бы у вас в фильме в главной роли снималась, к примеру, Чулпан Хаматова, был бы один режиссерский сценарий. А если бы главную роль играла, скажем, Елизавета Боярская, то сценарий был бы совершенно другим.

— Совершенно верно! Вы правильно ухватили мысль. — Пиктиримов был, кажется, очень доволен, что я понял, о чем он мне перед этим говорил. — Режиссерские сценарии фильма, где эти женщины играли бы одни и те же главные роли, были бы во многом различными, поскольку Хаматова и Боярская тоже очень разные актрисы…

— А скажите, Альберт Андреевич, что заставило Лисянского так полярно поменять свое требование? — задал я режиссеру новый вопрос, — Сначала он хочет, чтобы Аленина снималась в главной роли. А потом вдруг меняет свое условие на совершенно противоположное и требует от вас, по вашим же собственным словам, «заменить Аленину любой другой актрисой на ваше усмотрение»? Чем была вызвана такая кардинальная перемена? Он вам об этом сказал?

— Увы, не посчитал нужным, — не сразу ответил Пиктиримов. — Я задал ему подобный вопрос одним из первых, как только мы встретились с ним в ресторане. Марк мне только буркнул что-то невразумительное, и все.

— А что он вам буркнул? — быстро спросил я.

— Не помню уже точно… — неопределенно промолвил режиссер.

— И все же надо вспомнить, Альберт Андреевич, — безапелляционно заявил я. — Это крайне важно.

Пиктиримов опустил голову и надолго задумался. Мы все трое молчали. Я и Ирина — чтобы не помешать ее отцу вспоминать. А Альберт Андреевич, очевидно, прокручивал весь разговор в ресторане, что было, впрочем, на пользу и ему как «допрашиваемому», и мне как ведущему допрос и расследование в целом…

Наконец режиссер поднял голову и уткнул в меня острый взгляд.

— Вспомнили? — спросил я с надеждой.

— Да, — охотно ответил Альберт Андреевич. — Когда я спросил Марка, почему сначала он настаивал, чтобы Аленина снималась в главной роли, а теперь требует ее заменить, он ответил, что передумал в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

— Передумал «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами»? — переспросил я. — Хм, прямо как в следственном протоколе.

— Да, именно так он и сказал, — подтвердил Пиктиримов.

— И что это за обстоятельства? — спросил я.

— Вот этого я не знаю.

— Может, он поссорился с Алениной? — предположила Ирина. — В смысле крепко поссорился.

Альберт Андреевич посмотрел на нее и развел руками:

— Не могу знать.

— Придется задать этот вопрос самой Алениной, — сказал я. — Гадать не стоит, все равно ничего не выгадаем. А скажите, Альберт Андреевич, — я всем корпусом повернулся к режиссеру, — ведь ваш разговор с Лисянским происходил на повышенных тонах? Вы явно ругались?

— Да, было такое… Когда Марк сказал, что своего решения не изменит, — ответил Пиктиримов. — А что мне оставалось делать? Я был весь на нервах. Сами понимаете, какой это был для меня сюрприз.

— И чем все закончилось? — спросил я.

— Мы разругались в пух и прах, — пожал плечами режиссер. — И ушли из ресторана, очень недовольные друг другом. Я даже не представлял, как нам вновь налаживать отношения.

— Когда вы уходили, вы точно видели, что Лисянского никто не поджидал? — задал я новый вопрос.

— Я и не смотрел в его сторону, — признался Альберт Андреевич. — Мы расплатились каждый сам за себя и ушли. Я даже не знаю, ждала ли его машина или он пошел пешком.

— А вы? — поинтересовался я.

— А я стал ловить мотор, — сказал режиссер.

Я немного помолчал, а потом, глядя мимо Пиктиримова, произнес:

— Альберт Андреевич, на допросе вас спрашивали, грозил ли Марк Лисянский вам тем, что заберет деньги из проекта?

Вопрос был, как говорится, на засыпку. Если сейчас режиссер ответит, что такого вопроса ему не задавали, то наверняка соврет, поскольку не задать такого вопроса после того, как стало известно, что Лисянский и Пиктиримов разругались в ресторане, следователь не мог. Не мог он не задать такого вопроса еще и по причине того, что Альберт Андреевич становился главным подозреваемым. Если же Пиктиримов скажет, что Лисянский и не думал забирать обратно деньги и их разговор шел только относительно замены Алениной на другую актрису, то это тоже, скорее всего, будет неправдой, поскольку в случае несогласия Пиктиримова заменить Аленину другой актрисой единственным рычагом воздействия на режиссера будет угроза изъятия денег из проекта. Да-а, не хотел бы я сейчас оказаться на месте отца Ирки.

— Ну, это уже не так просто сделать, — после некоторой паузы уклончиво отреагировал Альберт Андреевич.

— Но все-таки возможно? — продолжал я настаивать на ответе.

Ирина тоже как-то напряглась, понимая, что сейчас наступил наиболее важный из всего нашего с ее отцом разговора момент.

— Ну да, такое возможно… — убито произнес Пиктиримов.

— И вам задавался такой вопрос?

— А почему я, собственно, должен вам все выкладывать? — вдруг взъерепенился Альберт Андреевич.

— Потому что он твой друг, — живо вмешалась в разговор Ирина. — И он хочет тебе помочь.

— Да не нужно мне ничьей помощи, — заявил Альберт Андреевич и зло посмотрел на меня. — Я сам во всем разберусь. Марка я не убивал, и на суде меня оправдают. Я даже не сомневаюсь в этом.

— Тогда я советую вам, Альберт Андреевич, нанять очень хорошего адвоката, — сказал я и сделал вид, что не собираюсь больше продолжать разговор. — Поначалу я тоже думал, что тюрьма вам не грозит. Теперь я начинаю в этом сомневаться…

— Отец, если тебя арестуют и предъявят обвинение в убийстве, никакого фильма уже не будет, — снова встряла в разговор Ирина. — Ты что, этого добиваешься?

— Мне, похоже, уже ничто не сможет помочь, — ответил Альберт Андреевич. — Возможно, это мой конец. Конец всему.

— Ты знаешь, — она сурово посмотрела ему прямо в глаза, — мать правильно сделала, что ушла от тебя.

— Это почему же? — Пиктиримов готов уже был впасть в отчаяние.

— Потому что ты сдаешься раньше времени, до того, как началась схватка, — выпалила она. — Потому что ты безвольный и слабый…

— Я не слабый, — попытался возразить Альберт Андреевич, но Ирина отмахнулась от него.

— Не слабые до последнего момента борются и сопротивляются обстоятельствам, — жестко произнесла она. — А не поднимают лапки уже тогда, когда еще можно сопротивляться.

Черт побери, как она была прекрасна в этом своем невольном негодовании! Правда, меня всегда немного настораживали в ней эта ее пресловутая твердость характера и упертость в достижении поставленной цели, но в данный момент она была абсолютно права. Понимал это и Пиктиримов.

— Хорошо, что ты от меня хочешь? — произнес Альберт Андреевич, глядя на дочь.

— Я хочу, чтобы ты помог сам себе, — просто ответила Ирина. — С нашей помощью.

Она посмотрела на меня. Вслед за ней обратил на меня свой взор и Пиктиримов.

— Ты ему веришь? — спросил Ирину режиссер.

— Конечно, — не раздумывая, ответила Ирина.

После этих слов у меня где-то в центре груди стало растекаться благостное тепло. И что-то похожее на гордость. За себя. Что я могу вызывать доверие у таких красивых девушек, каковой является Ирина. Вернее, у конкретной девушки, дочери режиссера по имени Ирина…

— Да, следователь задавал мне такой вопрос, — выдавил из себя Альберт Андреевич.

— И что вы ему ответили? — быстро спросил я.

— Что вопрос об изъятии денег из проекта не стоял, — ответил Пиктиримов. — И разногласия у нас возникли лишь по поводу изменения сценария.

— А как было на самом деле? — посмотрел я в упор на режиссера.

Альберт Андреевич выдержал мой взгляд и перевел глаза на дочь. Ирина кивнула, и Пиктиримов, выдохнув, ответил:

— А на самом деле он сказал, что если я не заменю Аленину, то никакого фильма вообще не будет, поскольку он откажется его финансировать и заберет деньги из проекта. Все!

Наступило молчание. Ирина нахмурилась и старалась не смотреть на отца. Пиктиримов закурил и посмотрел на часы.

— До окончания перерыва осталось пять минут, — негромко произнес он. — Мне нужно быть на площадке.

— Мы успеем, — заверил я режиссера. — Сегодня вам еще много осталось снимать?

— Два ключевых эпизода, — ответил Альберт Андреевич.

— А потом вы поговорите с Алениной, чтобы она выделила для нас минут пятнадцать? — спросил я.

— Поговорю, — сказал Пиктиримов.

— Что ж, подведем итоги, — после небольшой паузы проговорил я. — Итак, вы пригласили для разговора вашего продюсера Лисянского, чтобы постараться убедить его не снимать Аленину с главной роли, потому как весь процесс съемок, режиссерский сценарий и вообще ваше видение фильма — все уже было выстроено под нее. Так?

— Именно, — коротко ответил Альберт Андреевич.

— Лисянский согласился поговорить с вами и выбрал для встречи ресторан «Ерема», — продолжил я. — Вечером вы встречаетесь, начинаете разговор, который вскоре приводит вас обоих к полному и взаимному непониманию. Вы не желаете снимать Аленину с главной роли, Лисянский не хочет, чтобы она в этой роли снималась. Причину изменения своего решения он не называет. Говорит только, что открылись некие таинственные обстоятельства, после чего он становится категорически против ее участия в фильме. К консенсусу вы не приходите, и Лисянский грозится выйти из проекта, забрав деньги. Положение явно угрожающее. И для вас, и для Натальи Алениной. Разругавшись, вы с Лисянским расстаетесь, даже не прощаясь, как непримиримые враги. Если кто-то не пойдет навстречу, то вашей дружбе придет конец. Конец придет и самому фильму. Но идти навстречу никто не хочет. Вы оба настроены очень категорично и не собираетесь менять своих решений. Но результат вашей встречи в ресторане «Ерема», Альберт Андреевич, явно не в вашу пользу: командует парадом все же продюсер Лисянский. День-два, и если вы не сообщите ему, что Аленина в фильме больше не играет, он закроет проект. И вдруг тем же вечером, точнее уже ночью, Марка Лисянского убивают тремя выстрелами в грудь. Причем смертельным было только одно ранение. Это значит, стрелял явно не профессионал. Причем его не ограбили, а посему стреляли в него не для того, чтобы испугать, а непременно чтобы убить. Кому была выгодна смерть Лисянского? Правильно, вам и Наталье Алениной. Ведь как только не стало Лисянского, исчезла необходимость убирать Аленину с главной роли, переписывать режиссерский сценарий и так далее. И денег из проекта уже никому не вынуть.

— Вот только все дело в том, что я не убивал Марка, — тихо произнес Пиктиримов. — У меня даже в мыслях не было ничего подобного.

— Да, Аристарх, отец не убивал, — снова вмешалась Ирина.

— Я понял, понял… Мой расчет отнюдь не строится на том, что это вы убили вашего продюсера, — примирительно произнес я, посмотрев на режиссера. — Значит, его убила Аленина. Больше никому его смерть невыгодна.

— А его бывшая жена? Ну, эта… — Ирина запнулась и посмотрела на Пиктиримова.

— Светлана Аркадьевна, — подсказал дочери Альберт Андреевич.

— Ну да, Светлана Аркадьевна, которую Лисянский бросил, уйдя к Алениной.

— А ей зачем его убивать? Какой мотив? — посмотрел я на Ирину. — Развод не повод, чтобы убить. Деньги, что ли?

— Мотивом не всегда служат деньги… — заметила Ирина. — Это может быть…

— Знаю, знаю: месть, ревность, любовь даже… — не дал я ей договорить. — А здесь тогда что?

— Месть, — твердо проговорила Ирина. — Женщины, поверь, умеют мстить…

— Верю, — ответил я, встретившись со взглядом Ирины. — Значит, лиц, подозреваемых в убийстве продюсера Марка Лисянского, у нас трое. Это режиссер Пиктиримов, актриса Аленина и бывшая гражданская жена продюсера Лисянского Светлана Аркадьевна.

— Двое подозреваемых, — поправила меня Ирина.

— То есть? — не понял я.

— У нас с тобой двое подозреваемых: актриса Наталья Валерьевна Аленина и бывшая гражданская жена Лисянского Светлана Аркадьевна, — жестко произнесла Ирина. — Причем они могли убить и не сами, а нанять кого-нибудь за деньги.

— Ну да, двое, — согласился я (наверное, как-то не очень убедительно для отца и дочери), вспомнив, что у нас с Ириной имеется изначальная установка на то, что Альберт Андреевич к убийству своего продюсера не причастен никаким боком. — Так вы поговорите с Натальей Валерьевной, чтобы она согласилась ответить на наши вопросы? — напомнил я Пиктиримову.

— Поговорю, — буркнул Пиктиримов, недовольный, очевидно, тем, что я все-таки не исключаю его причастность к убийству Лисянского.

— А вы позволите подождать ее здесь, у вас? — попросил я.

— Да, конечно, — ответил Альберт Андреевич. — После съемок я ее к вам сюда и приведу.

— Это было бы здорово, — улыбнулся я. — Спасибо, Альберт Андреевич.

Когда режиссер вышел, Ирина недобро посмотрела на меня и сказала:

— Ты же не думаешь, что именно Пиктиримов убийца?

— Не думаю, — соврал я.

— Не ври, если не умеешь, — быстро раскусила меня Ирина. — Так вот, я заявляю тебе: отец не убивал. Поверь мне.

— Тебе верю, — сказал я.

— А ему? — спросила Ирина.

— А ему пока не очень, — сказал я сущую правду.

— Ну, если ты мне веришь, то должен верить и ему, — заключила Ирина. — Я его не выгораживаю. Просто знаю, что он не мог убить и никого не убивал.

— Нет? — посмотрел я на нее.

— Нет, — ответила Ирина.

— А что ты тогда делаешь? — спросил я.

— Что я делаю? — Взгляд Ирины смягчился, и следующую фразу она произнесла более мягко: — Просто я не хочу, чтобы ты в своем расследовании этого дела направился по ложному пути. Это отнимет у нас время, которого и так не очень много.

— Хорошо, — решил я принять ее точку зрения. — Значит, будем подозревать только Аленину и эту, как ее… Светлану Аркадьевну.

— Вот и отлично. — Ирина улыбнулась и чмокнула меня в щеку: — Я в тебя верю.

На что я голосом Михаила Горбачева ответил:

— И это правильно…

Пиктиримов вернулся в вагончик через полтора часа. Один.

— А где Аленина? — спросила его Ирина.

— Она не придет, — глухо ответил Альберт Андреевич.

— Почему? — как бы между прочим поинтересовался я, хотя то, что нам не удастся побеседовать с Алениной, меня отнюдь не обрадовало.

— У нее после съемок разболелась голова, — сообщил Пиктиримов. — Так бывает…

— Все ясно, — сказала Ирина и выразительно посмотрела на меня. — Она с нами просто не хочет разговаривать. Или боится…

— Не факт, — сказал я.

— Факт, — не согласилась со мной Ирина. — Ну что, убедился?

— В чем? — не понял я ее выпада.

— В том, что отец не виноват? — ответила Ирина. — Он ведь с нами поговорил и рассказал все, о чем ты его спрашивал…

Я промолчал.

— Ну, может, у нее и правда разболелась голова, — не очень уверенно произнес Альберт Андреевич. — Все-таки было отдано много душевных сил, личных переживаний.

— Ага, разболелась, — усмехнулась Ирина. — Она просто боится с нами разговаривать.

— Ну а чего ей нас бояться? — пожал я плечами. — Мы не полиция, не прокуратура. Она может попросту не хотеть с нами говорить. Потому что ни во что нас не ставит…

— Если так, то это она зря, — задумчиво произнесла Ирина.

— А дочь ее, Маша? — задал я вопрос Пиктиримову. — Она на площадке?

— Наверное, — ответил Альберт Андреевич.

— У нее-то, может, голова не разболелась? — спросил я с некоторой надеждой.

— Я понял, — произнес режиссер и исчез.

Вернулся Пиктиримов опять один.

— Что, и у Маши тоже разболелась голова? — не без сарказма спросила отца Ирина.

— Нет, — ответил режиссер. — Впрочем, я не знаю. Знаю только, что она вместе с Алениной уже уехала домой.

— А где они живут, ты знаешь? — спросила Ирина.

— Знаю, — сказал Альберт Андреевич.

— Завтра у тебя съемки есть? — поинтересовалась Ирина.

— Есть, конечно, — ответил Пиктиримов. — Вечерние…

— Отлично. Давай адрес, и мы пошли, — безапелляционно сказала моя подруга, решив и за себя, и за меня, как она это часто проделывала. Впрочем, спрашивать Пиктиримова мне больше было не о чем, и после того, как Альберт Андреевич записал на бумажке адрес Алениной и передал ее дочери, мы попрощались и ушли.

— Сегодня мы к ним не поедем, — сказал я Ирине, когда мы вышли из режиссерского вагончика. — Поскольку нас все равно не примут. Даже если бы у Алениной эта мигрень прошла.

— Конечно, не поедем, — согласилась Ирина. — Поедем к ним завтра. С утречка. Пока дневные заботы еще не вызвали головных болей, — добавила она не без сарказма.

Я промолчал. Потому что перечить девушке было бесполезно.

— Я сегодня ночую у тебя, — так же безапелляционно заявила она.

— Хорошо, — ответил я. Против этого ее решения я ничего не имел против. И даже наоборот.