Посланники Нибиру

Евгения Кретова (2024)

На границе с Выжженным полем — зоной аномальной гравитации между Единой Галактикой и Империей Коклурна — обнаруживается новая угроза: блуждающая планета. В её недрах — вирус, несущий смерть. Она движется по Галактике и вот-вот настигнет населенных планет… Тиль Теону и его команде предстоит выяснить, как её остановить. Тем временем привычная жизнь начальника криминальной полиции разваливается на куски, политические интриги грозят поглотить с головой, а на свободе преступник, которого все вокруг считают мертвым. Он уже близко… Кто победит в этом противостоянии? И получится ли у Единой Галактики стать по-настоящему единой, чтобы выжить?

Глава 9. Семейные споры — последнее дело

* * *

Борт фрегата управления сопровождения следственных действий «Тольда», личные каюты начальника криминальной полиции

Семаль вернулась ближе к окончанию рабочего дня — пасмурная и притихшая. Теон завершил проверку отчета управления внутренней безопасности — он продолжал искать следы Филина. Нарастающее ощущение тревоги не отпускало, а после прочитанного отчета только усилилось, поэтому молчаливая дочь, устроившаяся с ногами на диване, сперва порадовала. Но только сперва.

— Что-то случилось? — спросил, когда, наконец, сообразил, что молчание дочери на протяжении пятнадцати минут — как минимум странно. Как максимум опасно.

Девочка тряхнула розовыми волосами. Из-под отросшей челки блеснули две светлые молнии.

— Я повторю вопрос, и если ты на него не ответишь справедливо посчитаю, что ничего не случилось и попрошу тебя больше не портить обивку в моем кабинете.

Девочка с вызовом выпрямилась, поставила ноги на ковер. Губы ее были плотно сжаты, в глазах стояли слезы и плохо скрываемое раздражение.

— Я хочу видеться с мамой!

Теон подавил вздох.

— Я понимаю. Но у нее работа, ты об этом прекрасно знаешь. Как только она сможет…

— Я хочу видеться с мамой. — прервала его девочка. — Приехать к ней.

— Это невозможно.

— Почему? — голос дочери не дрогнул, взгляд не изменился — она заранее знала, что отец откажет, но хотела услышать его.

Теон неторопливо откинулся на спинку кресла — желание остановить время, чтобы успеть обдумать ответ, родилось внезапно, вместе с пониманием, что быть отцом — не капельки не легкое дело.

— Семаль, мы ведь это обсуждали, — напомнил он. — Есть человек, который желает причинить мне зло. И местонахождение это человека мне пока неизвестно. Нужно быть осторожными, чтобы не оказаться под ударом.

— Этим ты объяснил, почему я не могу поехать на «Иль» к маме. Но почему она не может прилететь сюда?

— Она может. И как только расправится со своими делами, прилетит.

Дочь вскочила на ноги. Руки сжались в кулаки, лицо покраснело от гнева:

— Ты врешь!..

Теон прикрыл глаза, изобразил усталость.

— Семаль, — его голос должен был звучать мягко и предупреждающе, но вместо этого прозвучал жестко и раздраженно.

Теон положил руку на стол и строго посмотрел на дочь. Та, с трудом переведя дыхание, заговорила быстрее:

–… Я говорила с мамой, она сказала, что не может прилететь, потому что у нее нет допуска на «Тольду», ни служебного, ни персонального! — Девочка шагнула к отцу, замерла в полушаге от стола. Ее взгляд при этом стал холодным, почти ненавидящим. — Ты мог бы сделать ей приглашение, если бы, действительно, хотел видеть здесь… Но ты не пускаешь ее на «Тольду», ты игнорируешь ее запрос на встречу со мной!

— Семаль, я действую так из соображений безопасности.

Дочь отшатнулась, будто он ее ударил.

— Так это все-таки правда, — сорвалось с ее губ.

«Рихта джаль», — чертыхнулся Теон, сообразив, что только что его поймали на крючок, он тоже вскочил.

— Семаль.

— Не подходи!

Девочка сделала еще шаг к выходу, повернулась к отцу боком, будто намереваясь обороняться. Хотя, почему «будто», она именно этим и занималась. Теон горько усмехнулся — из него вышел никудышный стратег.

— Семаль, любые передвижения по галактике, пока мы не знаем ничего о планах Филина — самоубийство. Я не могу допустить, чтобы с тобой или с Гретой что-то случилось. Пойми…

Девочка отчаянно мотнула головой, в ее глазах стояли слезы, губы подрагивали, но когда она заговорила, голос звучал неожиданно твердо.

— Ты запер меня на «Тольде». Лишил меня друзей, учебы, всего, к чему я привыкла… что я люблю.

— Это вынужденная мера, пойми же ты, наконец!

— Ты прикрываешься Филином, чтобы украсть меня у мамы. Чтобы мы отдалились. Ты манипулируешь моей мечтой стать следователем и узнать «Тольду», чтобы держать у себя, как… как домашнего зверька…

— Семаль, ты несправедлива, — Теон пытался воззвать к голосу разума девочки. Та только качнула головой, еще больше отдаляясь от него.

— Нет, все так, как я говорю. — прошептала Семаль, продолжая буравить отца взглядом. — Никто не знает, что с Филином. Никто наверняка не знает, жив ли он… Как удобно. Им можно прикрываться вечно, верно?

— Ну что за глупости ты говоришь! Ты ведь дочь следователя прокуратуры, ты сама хочешь стать следователем, хоть немного критичности добавь к своим размышлениям! — Он схватил со стола и швырнул к ногам дочери отчет о Филине, который только что изучал. — Вот сводки, посмотри. Это разведданные, это рекомендации службы безопасности…

Девочка скользнула взглядом на разбросанные у ног бумаги, покачала головой.

Теон повысил голос и шагнул к дочери.

— Семаль. Я предлагал маме перевестись на «Тольду», она отказалась, прекрасно осознавая, что я вынужден буду вмешаться в ее судьбу и просить коллег из ее ведомства присмотреть за ней и обеспечить ей охрану.

— Так вот почему ее держат в секретариате!

Теон прикрыл глаза. Устало вздохнул:

— Да. Пойми, вам нельзя выходить в открытый космос, никто не знает, как близко Филин подошел ко мне сейчас. Мне нужно чуть больше времени, дорогая, — он подошел в дочери, протянул к ней руку и положил на плечо. Привлек к себе. Семаль не сопротивлялась, но была словно кукла. — Я все улажу, я над этим работаю. Потерпи немного, умоляю…

Он гладил ее по прямой, будто каменной спине, надеясь растопить лед, которым была скована дочь, шептал обещания, заверения, просьбы. Умолял и призывал к осторожности. Не получив ответа на сказанное, поймал себя на мысли, что заново рассказывает девочке уже озвученные доводы. А та по-прежнему молчит.

Он отстранился, заглянул в глаза дочери — две серебристые бездны. Осторожно позвал:

— Семаль…

Девочка неохотно подняла на него взгляд, с трудом разлепила пересохшие губы:

— Мама была права, что не рассказывала мне о твоем существовании. Без тебя мне было лучше.

* * *

Там же, кабинет начальника криминальной полиции

Духов часто повторял присказку: «Беда не приходит одна». Теон посмеивался. Его друг-медик с опытом работы в «полях» и боевыми вылетами, латавший раны оперативникам и спецназу и видевший на своем веку такое, что иному и присниться не может, был суеверен и мнителен, а его земные пословицы и поговорки, которые он то и дело ввинчивал в свою речь, иногда доводили церианца до исступления. Вот и сейчас, когда Анатолий, скрестив руки на груди, смотрел на него сверху вниз многозначительным и усталым взглядом из категории «я тебя предупреждал», Теон готов был дать ему затрещину или хотя бы вцепиться в горло. Сдерживался из последних сил. Потому что этот землянин был прав во всем. Опять прав.

Они заперлись в его кабинете после ссоры с Семаль — девочка требовала объяснений, почему к ней не может прилететь ее подруга Тавра и почему ей нельзя прилететь к Тавре. И, что самое главное, увидеться с матерью.

— Что мне ей сказать? — Теон поднял на него глаза.

Тот пожал плечами с видом оскорбленной добродетели.

— Да, да, я помню, ты предупреждал, что это случится… Но что мне теперь делать, а?

Духов вздохнул и, пройдя к дивану, опустился на него, положил руку на подлокотник.

— Ты интересно рассуждаешь, Тиль. Сперва ты городишь околесицу, а потом просишь у меня совета, как выбраться из того комплекса мероприятий, который на моей родной планете красноречиво называется «Жопа».

Теон поморщился. Духов пожал плечами:

— Из песни слов не вычеркнешь… Я до сих пор не понимаю, почему вы не поговорили нормально с Гретой. Почему ты в твоей излюбленной манере всё за всех решил и запер дочь на «Тольде», прекрасно понимая, что девочке нужно общество сверстников, социализация и учеба… И, прости за прямоту, весь этот беспредел исходит от чужого, в сущности, для нее человека.

Теон полоснул его взглядом:

— Спасибо, друг. Дочь как раз мне призналась, что без меня ей было лучше…

Духов развел руками и вздохнул в ответ. Теон сник и опустил голову, стер со лба усталость. Пробормотал едва слышно:

— Я был уверен, что Грета переберется сюда.

— С чего бы это вдруг? У нее без тебя была жизнь, работа. Карьера, в конце концов. Всем этим она не готова была жертвовать четырнадцать лет назад. С чего бы начинать сегодня?

— С того, что у нас есть дочь. Мы семья — разве этого не достаточно?

Духов вздохнул, одновременно оглянувшись по сторонам, будто в поиске поддержки в этом странном и не самом легком разговоре. Он подался вперед и уперся локтями в колени, посмотрел в глаза друга:

— А что такое по-твоему семья?

Теон замер.

— Это близкие. Кому не все равно на то, существуешь ты или нет.

— Мне тоже не все равно, — отметил Духов, приподняв бровь. — Но я — не твоя семья при этом.

Теон вспылил. Резко поднявшись, он прошелся по кабинету от стены до стены. Движения его стали резкими и злыми. Он был раздражен. Духов усмехнулся.

— Ты знаешь, что я одиночка по жизни, — резко обернувшись к нему, заговорил Теон. Он раскачивался на каблуках, от этого напоминал разъяренную, готовую к атаке кобру. Взгляд метал молнии. — Мой отец не слишком обрадовался моему выбору профессии и практически прекратил со мной связь. Сестра… состоит в весьма непростой организации, чем реже ее видишь, тем спокойнее спишь. У меня нет никого дороже Греты и Семаль! Неужели этого не достаточно?

Духову было жаль расстраивать друга. Но он был медиком, при том — медиком военным, работавшим в полевых условиях, весьма далеких от комфорта. Делать больно он не любил, но понимал неизбежность и необходимость боли — если болит, значит, ты жив. Вот и сейчас, с сожалением качнув головой, он напомнил:

— Ты верно сказал, ты — одиночка. И это стало причиной, почему Грета не показывала тебе Семаль, разве нет? Ты одиночка, — повторил он с большим нажимом. — И Грета все это время сама воспитывала дочь, потому что не могла на тебя положиться. Неужели ты этого не понимаешь?

— Но ведь сейчас… — Лицо Теона покрылось испариной. — Сейчас Семаль со мной.

— А Грета хранит для нее возможность обратной дороги. Оберегает шанс вернуться домой, к прежней, понятной для девочки жизни. Когда та узнает тебя достаточно, чтобы быть готовой сделать выбор.

Теон отвернулся. Пройдя еще несколько шагов по комнате, он опустился в кресло напротив землянина.

— Ты думаешь… Грета никогда не вернется ко мне? Я имею в виду… вы это обсуждали с ней? Или сказанное тобой — пустые догадки? — он посмотрел в упор.

Духов понял, что он хотел услышать. Снова качнул головой.

— Нет, тебя мы не обсуждали, если ты об этом. Я говорю о том, что вижу. Есть одинокий холостяк, который болтается по галактике и ведет жизнь затворника. Есть женщина, которая его когда-то любила. И есть их общая повзрослевшая дочь. Их отношения с матерью предполагают определенный уровень доверия, поэтому женщина позволила дочери самостоятельно принять решение — общаться с отцом или нет, как часто общаться и в каком контексте. Никакой семьи я не вижу. И твоих попыток ее создать, к слову, тоже… Запереть девочку на «Тольде» — не лучшая твоя идея.

Последнюю фразу он сказал после непродолжительной паузы, чтобы она прозвучала не так удручающе грустно и болезненно.

— Но я их люблю. И Грету, и Семаль.

Признание далось легко. Оказывается, оно давно жило в его душе. Чтобы вырваться наружу, ему потребовался незначительный толчок. Им стали слова друга-землянина.

Анатолий улыбнулся:

— Вот об этом тебе и стоит дать сигнал им обеим.

— Что, прямо так и сказать?

Духов закатил глаза:

— Боже мой, какой ты, в сущности, чурбан!.. Нет, конечно, разговоров не достаточно. Они должны понять, что дороги тебе, что они — твоя семья и ты больше не одиночка, понимаешь? Не достаточно говорить, в делах любви нужны поступки.

— Поступки, — повторил Теон. — Я боюсь, Анатолий. Ты можешь назвать меня сумасшедшим, но Филин все еще на свободе. Я готов руку себе отгрызть, лишь бы Грета и Семаль не оказались в его руках. И если мне для этого нужно будет запереть их на всю жизнь, настроить против себя, я сделаю это.

Духов долго смотрел на него. Тиль Теон никогда не позволял себе эмоции. Как начальник криминальной полиции он был максимально хладнокровен даже в самые сложные моменты. Сейчас Филин добился главного — заставил его нервничать. Оглядываться по сторонам и совершать ошибки. Этими ошибками Филин непременно воспользуется.

— В морщинках волн ты не увидишь истину, — проговорил, наконец.

Теон снова поморщился:

— Опять ты со своими аллюзиями… Без них тошно.

Духов встал.

— Это не аллюзии. Это вековая мудрость моего народа. Мудрость, которую твой народ тоже наверняка имел, но в гордыне научно-технического прогресса растерял. — Он направился к двери, но остановился у входа, решившись все-таки сказать то, что вертелось на языке. — Тиль, страх — плохой советчик. А ты боишься. Мой тебе совет — успокойся и посмотри на ситуацию трезво: нет никаких сигналов, что Филин жив, что он не оставил мысль о мести тебе. Но даже если это так, если он поджидает за поворотом, ты, удерживая Семаль на коротком поводке и разрушая собственную жизнь, сам становишься оружием в руках Филина. Заставив бояться, он уже тебя победил…