Тамерлан. Дорога в Самарканд

Евгения Никифорова

XIV век, Средняя Азия. Силы Джете открыто враждуют с племенами Мавераннахра и Хорасана. Восстание готовят сербедары, ярые противники ордынской знати. Бесчисленные войны приводят к бедствиям, голоду и мору. В то время когда богадуры ищут славу завоевателей, Тимур, сын предводителя барласов, мечтает о новом мире. Роман описывает начальный период жизни выдающегося военачальника, известного как Тамерлан, от первых боёв до курултая, на котором вожди всех племён признали его Великим эмиром Турана.

Дизайнер обложки Евгения Олеговна Никифорова

Иллюстратор Евгения Олеговна Никифорова

© Евгения Никифорова, 2021

© Евгения Олеговна Никифорова, дизайн обложки, 2021

© Евгения Олеговна Никифорова, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0053-6828-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Железо обожгло правое бедро, и прежде чем Тимур опомнился, чей-то меч рассёк ему пальцы. Лошадь взбрыкнула, и он, отвлекшись на боль, позорно выпал из седла. Глаза заполонила красная дымка. Он глотал воздух с песком и пылью, вырывавшимися из-под ног воинов, что окружали его. Свои, чужие… Всё смешалось. Взгляд метнулся к руке: по коже, огрубевшей от бесчисленных схваток, текла кровь. Ногу парализовало. Лязганье металла и крики утихли под гнётом одной-единственной мысли: если не встать сейчас, потом можно не подниматься, — ангел смерти окажет большую любезность, забрав калеку из плена мук. Отыскав на земле оружие и поправив шлем, Тимур начал ползти. Внутренности скручивало от малейшего движения, рана была серьёзной, но он не хотел уступать слабости. Не хотел предавать мечты. Мимо скакала лошадь с повергнутым всадником; труп мотался из стороны в сторону, и Тимур изо всех сил сделал рывок. Ему удалось с первого же раза уцепиться за убитого, приостановить животное и в прыжке, перекидывая больную ногу через круп, забраться в седло. Для Тимура бой не был окончен. Созвав своих соколов, которые, увидев предводителя живым, заметно воодушевились, бросился в атаку. Меч кромсал непокорных, отражал удары и наносил ответные — столь жестокие, что враги замешкали. Они думали, что мужчина, которому едва исполнилось двадцать, быстро устанет и повернёт назад: с небольшим отрядом Тимур не представлял опасности для их вождя, — пока не застали на поле брани. Этот воин пощады не знал.

Город был взят. Обезоруженного бека выволокли из укрытия. Возможно, поведи он себя иначе, Тимур бы сохранил противнику жизнь, — всё же благородная кровь многого стоила, — но в момент, когда из пасти посыпались ругательства, а принятие судьбы осквернил дикий скулёж, иную участь, кроме как казнь, не предписали бы. Покидать седло Тимур не торопился; многие его союзники уже спешились и взялись за местное население, вынуждая народ принять новых правителей. В котле событий не обратили внимания, как он, преодолевая боль, велел Джаку найти лекаря. Джаку был на особом счету. Учился с Тимуром в Кеше: вместе они испытали горечь первого поражения и вкус настоящей победы, что в сотни раз превосходила успех учебных боёв. Увидев рану, которую предводитель всячески пытался прикрыть, он ринулся в близлежащую мечеть, где, по предположениям, обитали все знающие. Лекари отыскались быстро. Правда, их было мало. Джаку, дабы избежать лишних неприятностей, препроводил друга под крышу, — тот до последнего не слезал с лошади, — сам же возвратился к богадурам. Воинов больше интересовала добыча: женщины, монеты, меха и новое оружие. Отсутствие Тимура не заметили, но, когда придёт время… «Надеюсь, лекари здесь не бестолковые, иначе я каждому отрублю голову», — подумал Джаку, тоскливо наблюдая за тем, как молодые горячие соколы делят богатства. За Тимуром они последовали не из-за обещаний, а потому что углядели силу. Безногий глава — не глава.

Тимур воткнул палку в рот — не хватало ещё откусить язык. Слуга с трудом снял сапог, стараясь действовать аккуратно. Кровь запеклась под штанами: пришлось, поливая водой, отдирать ткань от кожи. За спинами лекарей прятался молодой ученик. Он не лез к старшим, послушно выполнял работу, готовя смеси из трав. Хотя раз от разу оборачивался к захватчику, который мял шкуру с упрямым, поистине устрашающим молчанием. Бедренная кость была сломана. Лицо извергало пот, пальцы рвали шерсть в клочья, но крик в полутьме юрты так и не прозвучал. Это показалось ученику необычным. Он понимал, что лежащий на шкуре воин терпел адскую боль, и оттого устыдился неторопливым потугам соплеменников. Лекари всё делали неохотно: только угроза наказания вынуждала их помогать.

— Дать бы ему макового молока…

— Заткнись, — огрызнулся учитель.

«Не наша вина, если его сердце остановится», — невысказанное отразилось в глубине злых глаз. Нукер Тимура тоже чуял подвох, поэтому велел быть расторопнее.

— Нужно проверить, есть ли отломки. И вправить, пока не пошло заражение, — юноша не удержался, когда увидел, что ногу преждевременно принялись обматывать. Вмешался всё-таки, хотя опытом не мог похвастать.

— Подойди, — прозвучал хриплый голос.

Он вздрогнул, обнаружив на себе пристальный взгляд Тимура. Неуверенно шагнул навстречу и опустился на колени, выражая покорность.

— Как зовут тебя?

— Ахмад.

— Займёшься моим лечением?

Юноша порывисто вздохнул.

— Я… я не окончил обучение.

— Учиться будешь всю жизнь, — Тимур скривил губы в улыбке. — Так что, Ахмад?

— Я помогу господину.

— Этих гони вон!

Слуга чуть ли не за шиворот выставил за порог кучку лекарей. «Они меня никогда не простят», — Ахмад с тревогой наблюдал, как их пинают, точно собак.

— У таких не научишься, — услышал от раненого. Спохватился и, собравшись с мыслями, принялся изучать состояние ноги. Пока проверял кость, очищал от грязи и жал на суставы, напрочь забыл о том, с кем находится. Душу обуял восторг. Дело было крайне сложным, требовало терпения и внимательности, и Ахмад решил следующее: если не справится, то откажется от мечты стать учёным. Хотя бы раз, именно в этот день хотелось оказаться действительно полезным, особенно для такого странного воина. Внешним видом Тимур производил впечатление. С медными волосами, примечательным лицом, высокий — куда выше любого из кочевников, — за него говорила самая что ни на есть благородная кровь. Справившись с раной, Ахмад закрепил верх и область колена к двум деревянным доскам, объяснив попутно, что в ближайшее время ногу лучше не сгибать. Распоряжения срывались сами собой, и опомнился он, только когда нукер возмущённо одёрнул:

— Как смеешь, господину на лошади ехать!

— Справимся, — откликнулся Тимур, отдыхая после перевязки. — Вот цена за высокомерие. Аллах скор в расчётах.

— С Его милостью, поправитесь…

— Посмотрим, Ахмад, — в карих глазах ожила жестокость. — Жизнью отвечаешь за работу.

Ученик в ответ неуклюже поклонился. Предупреждение нисколько юношу не обидело и не испугало, напротив, Ахмад чувствовал, что стыдиться ему не следует: знания, которые он скрупулёзно собирал, изучая труды врачевателей, помогли предотвратить страшные последствия.

— Откуда ты родом? — спросил Тимур.

— Из туркменских земель, господин. Но я никогда не был на родине. Не помню ни отца, ни матери.

Тот задумчиво разглядывал руку: два повреждённых пальца противно жгла боль, благо кровь перестала вытекать. Незнакомец, по возрасту младше его самого, ждал приказов.

— Ты станешь хорошим лекарем. Возможно, я однажды возьму тебя на службу. За такими, как ты, будущее.

— Такими, как я?

— Упрямцами, — пояснил Тимур. — Не сходи с намеченного пути.

— Я иду по стопам Абдуллаха ибн Сины, мой господин. Авиценна был величайшим врачевателем в мире! А ещё я слышал, что на Востоке по пульсу узнают болезнь. Это настоящее чудо! — Ахмад неожиданно пустился в откровения. — Я молю Аллаха, чтобы Он позволил мне учиться дальше. Ни о чём большем просить не смею.

— Я верю тебе.

Голос паренька убаюкивал. Дышал Тимур уже не так тяжело. Разговоры отвлекли от мыслей о повреждениях. Он отпустил нукера и устроился на овечьей шкуре удобнее. Ахмад милостиво подоткнул под голову подушку.

— А я иду по стопам Чингиз-хана. Он покорил мир и создал целое государство. Орда! Наши народы впервые озарила слава. Кем мы были до того, как Чингиз-хан объединил нас? И что сотворили дети с его наследием? Эмиры ссорятся из-за пастбищ, как женщины из-за любой юбки, плодят вражду и интригуют, напрочь забыв о чести. Потомки хана Чагатая пристрастились к выпивке и слушали наложниц. Воины давно не надевали на коней серебряную броню. Мы разрозненны и слабы. Сколько хозяев у нашего улуса? Каждый лелеет клочок земли, пока наши истинные враги пожирают целые страны. Это ли не позор, Ахмад?

— Мой господин прав.

— Я об одном жалею: что не родился в семье чингизидов, — признание прозвучало украдкой, тихо и совестливо, словно преступлением было говорить такое. Тимур уважал отца и предков, некогда служивших Великому хану. Столетие назад барласы ушли в Мавераннахр, территорию между реками Джайхун и Сайхун, там нашли дом и остались. Они не были в полной мере ни моголами, ни тюрками, но взяли от каждого народа лучшее.

— Эмиры дробили страну на глазах отца. Это началось ещё до моего рождения. В медресе меня отдали, как только научился ходить. Чтобы, подобно другим, не отклонился от шариата. Дали наставников. Я с детства превосходно владею оружием, — Тимур взглянул на лекаря с горечью и надеждой. — Я не могу вернуться домой калекой, Ахмад. Но и умирать не собираюсь. Если сумеешь вылечить…

Он коснулся спрятанного под одеждой амулета.

— Лично направлю к наставникам. Дарую свободу, золото. Никто больше не посмотрит на тебя, как на раба. Поедешь куда захочешь.

И Ахмад поверил пылкому обещанию.

— Быть Авиценной значит совершать невозможное, — выдохнул в ответ юноша, находя понимание в глазах воина. — Положитесь на меня, господин!

Тимур улыбнулся, обнажив желтоватые зубы. Совершать невозможное… В точности как Чингиз-хан, дошедший с войском до края земли и сваявший из племён, что исповедовали разных богов, Орду. Каждый раз, когда барлас сравнивал себя с правителем прошлого, в его жилах вскипала кровь. Забыться не давала одна важная и простая истина: можно без конца сражаться с людьми, но судьбу определяет исход другой битвы — с собственными грехами.

Вскоре его навестил Джаку. Нукер был крайне взволнован состоянием предводителя, хотя и старался этого не показывать. Захваченной Каркаре требовалась жёсткая рука: кочевники успели испробовать вина и, впав в буйство, отбирали у местных всё что видели. Джаку не знал, как вразумить соплеменников. Они уже ничем не отличались от шакалов Туглук-Тимур хана, разграбивших Мавераннахр и утвердивших свою власть.

Ходили слухи, что в былые времена Туглук-Тимур хан сторонился эмира Казгана, правителя земель Хорасана, но настал час, когда и он вспомнил о корнях — о родстве с Чагатаем. Более того, захватчик принял ислам и, чтобы найти поддержку среди духовенства, даже провёл над собой обрезание. Туглук-Тимур хан готовился к новой войне. И многие кланы стали её невольными участниками. Хаджи Барлас, правитель города Кеш, понадеялся на помощь Казгана и отправился в соседние земли, в Хорасан, тем самым допустив чудовищную ошибку — бросил племя на растерзание врагу. Казган посчитал поступок предательским и, как говорили местные, казнил эмира Хаджи за трусость. При этом не отправив войска на защиту союзников, не напомнив Туглук-Тимур хану, кому Мавераннахр принадлежит. Многие барласы погибли бы, если бы не появился юноша — мало кому известный, из семьи благородного Тарагай-бека, — не собрал их под своим началом и не встретился с Туглук-Тимуром лично. Этот мальчик, понимая, что иного пути нет, вступил в переговоры и пообещал хану абсолютную верность. Туглук-Тимур остался беком доволен. С виду смышлёный, хотя и неопытный, хорош в военном искусстве, покорный — почему бы не назначить его главным над барласами, над их землями и пастбищами, над армией новобранцев в конце концов? Туглук-Тимур хану нужен был свой человек на занятой территории, тот, кто знал её изнутри.

Юноша, который по странному совпадению носил имя Тимур, строил иной, долгоиграющий план. Казнь предыдущего вождя показала и доказала, что Казгану до барласов дела нет и помощи ждать не стоит. «Я стану врагу ближе, чем любой из его родни, а затем отниму лук и стрелы, — поделился он тогда с Джаку, который был потрясён решением пасть ниц перед моголами. — Нас может спасти только время». Джаку поверил. И вот они, благословлённые ханом, захватывают поселение за поселением: в то время как Туглук-Тимур полагал, что эти люди сражаются ради укрепления его власти, предводитель барласов набирал собственную армию из молодых и крепких ребят.

Соколы не видели чужеземного хана и не знали о нём ничего, кроме историй о набегах и разрушениях. Зато знали Тимур-бека, позвавшего их на борьбу за лучшее будущее. В решающий час, кто бы ни победил — Казган или потомок Чагатая, — третья сторона должна была выжить и унаследовать улус.

— Что происходит? — Тимур заметил смятение друга.

— Воины… Если их не обуздать, мы потеряем Каркару!

Ахмад исподтишка, будто любопытный ребёнок, наблюдал, как мужчина тыльной стороной ладони прикрыл глаза и принялся обдумывать выход из положения. Господин не располагал достаточным влиянием, чтобы из-за простого люда угрожать расправой богадурам, но бездействие привело бы к большим неприятностям.

— Собери всех в шатре, — минутой позже произнёс Тимур. — Вечером с ними разберусь.

— Но вы с трудом ходите! — Джаку осторожно приземлился рядом. — Умоляю, останьтесь пока здесь. Вас не должны увидеть больным!

— Предлагаешь прятаться, пока рана не заживёт?

— Послушайте, мы живём в трудное время. Скольких вождей они убили? Стоит почуять слабость — и волки нападут!

— Нет большей слабости, чем страх.

Тимур был непреклонен. Джаку предпринял ещё несколько попыток его разубедить, в конце концов потерпел неудачу.

Только когда лекарь выбрался из душной юрты на свет, тогда понял, о чём толковал барлас. По разным углам старухи оплакивали родных, торговцы и ремесленники с угрюмыми, почерневшими лицами безмолвно шатались по городу, ища знакомых. Кто боролся — лежал на площади обезглавленным. Девушек давно забрали. Ахмад нашёл необходимые для мазей травы и, напуганный до одури, спешно возвратился.

Каркару не хвалили за богатства или укрепления. Относительно небольшое селение было возведено из необожжённой глины и камня, и жило оно за счёт пастбищ. Местных кормили овцы и лошади. Хорошо продавались мясо, шерсть, шкуры, ткани. Отнять их значило обречь ни в чём не повинных людей на голод.

К вечеру захватчики успокоились. Кто успел протрезветь, обратил внимание на отсутствие Тимура: сколько часов прошло, а бека не видели уже давно. Джаку придумывал десятки оправданий. Поначалу ссылался на усталость, затем — на случайно приглянувшуюся хатун. Но внезапно в отряде вспомнили, что видели у Тимура кровь, тут же и хитрые слуги нашептали о лекарях, которые весь день слонялись вокруг его юрты. Пожёвывая баранину, воины сплетничали о ранении и болезни: похоронить вождя мешало разве что уважение.

— Мы хотим его видеть! Пусть разделит наш праздник, — восклицали в толпе.

— Почему Тимур брезгует нашим обществом?

— А может, он заболел?

— Если серьёзно ранен, как дальше поведёт нас?

Джаку давно не ощущал подобной беспомощности. Он порывался возвратиться к Тимуру и доложить о волнениях, но боялся оставить соколов. Их не воспитывали на законах чести, не учили порядку. Бесконечные истории о том, как эмиры интригами и силой отнимали земли других правителей, разворошили незрелые умы. В войско вступали из-за нищеты и желания поправить положение, из-за несправедливости, жажды мести. Потому Джаку не ожидал понимания. Просто смотрел, как воины спорили о вероятном отходе Тимура от дел, смачно обгладывая при этом бараньи рёбрышки и заливая глотки вином. Баяр, которого знали как человека вспыльчивого, утёр губы и шумно поднялся из-за стола.

— Среди нас много достойных богадуров. Уж чем-чем, а силой не обделены, хвала небу, — громогласный голос перекрыл бойкий весёлый шум. — Я метал топоры, когда Тимур только учился листать свой Коран. К чему нам горевать о его судьбе? Горюют пусть женщины.

— Знай своё место, Баяр! — зарычал Джаку.

— Это ты, Барлас, знай своё! Пусть Тимур явится и сам говорит за себя!

— Он придёт, будь уверен. Но когда придёт, ты пожалеешь о том, что сказал.

— Тимур мальчишка!

Баяр выступил вперёд. Огонь осветил морщины вокруг его чёрных глаз и широкое, привыкшее к ветру лицо. Расправив плечи, могол передвигался по юрте, точно огромный зверь.

— И хан не поможет ему. Дальше мы пойдём без Тимура. Довольно играть с нами в игры.

— По-твоему, это игра? — Джаку был потрясён услышанным. — Неужели ты забыл, кто нас спас? Мы едва не лишились земель из-за безумного султана, нам нечего было есть! Хвала Аллаху, Казган одержал победу, но его ли стоит благодарить? Тимур по крупицам собирал наше имущество, ввёл для рабов порядок, уберёг пастбища от разорения. Затем могульский хан… Мы остались одни против целой армии! Что бы ты делал без Тимур-бека, скажи? Лежал бы в земле? Или стирал бельё для женщин хозяина?

— Следи за словами, Барлас!

Баяр много чего хотел добавить, но смолк: порог юрты переступила высокая фигура, облачённая в золотистые доспехи. В потёмках облик было не разглядеть, кроме разве что волос. Они спадали на плечи подобно языкам пламени. От неожиданности, пожалуй, Баяр всего на миг допустил, что на празднество явился шайтан. Стараясь не наступать на правую ногу, гость прошёл к центру и занял позицию напротив грозного насупившегося воина.

— Значит, ты не допускаешь даже мысли, что я поведу армию? — произнёс Тимур.

— Армию? — Баяр засмеялся. — А не много ли на себя берёшь? Думаешь, хан тебя сделает наместником? Он скорее отдаст тебе Кеш, как собаке кость — жуй и радуйся! — чем доверит владение Самаркандом. И потом, ты калека, Тимур. Ясно теперь, почему от нас прятался.

— Что же, отними у меня право на Мавераннахр и на твою жалкую жизнь. Займи место, попробуй.

Глаза Джаку округлились, когда его господин обнажил меч — то было оружие отца, Мухаммада Тарагая. Баяр вынул свой. Жадные до кровавого зрелища, соколы подались вперёд. Тимур из-за ранения мало двигался, не маневрировал на площадке. Противник же, полагаясь на удачу, ринулся навстречу. Но прежде чем лезвие поразило цель, Тимур отклонился и совершил нечто странное. Слишком быстро, чтобы кто-то урок запомнил. Меч рассёк тело, отрубил руку и опорожнил желудок. Баяр рухнул с грохотом, распахнув напоследок рот.

— Если кто намерен занять моё место, пусть сражается, а не воет на несправедливость, как трусливый шакал!

Заворожённые схваткой, богадуры замерли и не находили ни сил, ни желания возражать. Их предводитель храбро и требовательно заглядывал в лица, но в ответ все молча преклоняли головы.

— Или это вино затмило ваш разум?

Меч пронзил деревянную бочку, стоявшую с краю от дастархана. Багровые потоки хлынули на песок и смешались с кровью убитого.

— В былые времена наши народы молились Тенгри. Говорили: мало держать оружие, чтобы считаться воином, потому что путь воина — это путь наивысшего мастерства. Когда я стал взрослым, отец повелел чтить предков. Помнить, кто меня породил. Он передал всё, что получил от своего отца и что приобрёл — не только титул и земли. Мастерство! Вместе с этим оружием — умение обращаться с ним. И когда люди спрашивают кто я, им отвечают: «Это Тимур-бек, сын благородного военачальника Мухаммада Тарагая из племени Барлас, что сражалось плечом к плечу с Великим ханом». Чтобы ожидали предстать не перед простым человеком. Перед правителем! То, что вы делаете сегодня, сотворит судьбу ваших потомков, — Тимур указал на порубленное тело. — И когда про его детей спросят кто они, люди скажут: «Это сыновья Баяра, гнусного предателя, восставшего против господина. Господина, который вёл своих воинов к победе».

Джаку, не скрывая восхищения, пал на колени первым. Следом — Зинда Чашм и Кайхосров Джиляны, знакомые с вождём бессчётное количество лет и почитавшие его за многие заслуги. Друг за другом соколы опускались на землю.

— Клянусь Аллахом и всеми пророками, Мавераннахр будет принадлежать нам, — заключил Тимур. — И нет иного будущего, кроме нашего.

Позже взволнованный лекарь шепнул Джаку, что его подопечный не испил макового молока. Господин добрался до юрты, сошёлся в поединке — и всё это время терпел боль. Без жалоб на своё состояние он разделил трапезу. Ничто не согнало с лица Тимура суровости, ни лакомства, ни попытки друзей шутить. Мужчина отдавал распоряжения, не срывая голос, оставляя рассудок ясным несмотря на кость, раздробленную железом.

— Всё потому что Аллах его самого сотворил из железа, — ответил Джаку, кинув насмешливый взгляд на удивлённого Ахмада.

Тому был любопытен Тимур. Только наедине с лекарем он становился собой: не пряча усталости, ложился на шкуры и, чтобы отвлечься, начинал рассказывать истории. Говорил о разном. О детстве, когда носился с мальчишками по кишлаку, о матери, всегда встречавшей его объятиями и крепкими поцелуями, об учителях, которые рассуждали о жизни мудро и красноречиво. Ещё в раннем возрасте Тимур сознавал, что жаждет большего.

Однажды поутру Ахмад застал бека за разделыванием барана.

— Господин, вы бы приказали! Слуги и сами могли…

— Это пожертвование. В мирное время я готовлю мясо для бедных, — Тимур улыбнулся, заметив, как удивлён юноша. — Отчасти я виноват в том, что Каркара потерпела убытки. Победителям нужны трофеи, с этим спорить нельзя. Но ни у какого правителя нет права закрывать глаза на страдания народа. Много лет назад…

Мужчина вздохнул.

— Много лет назад я попал в бурю. Была лютая зима, найти укрытие не удалось, и я уже стал задумываться о смерти, как вдруг меня нашла одна престарелая пара. От холода я почти не чувствовал рук и ног. Они отвели к себе, обогрели, дали поесть. Эти люди были рабами. Ничем, кроме маленькой юрты, не владели и еды припасли немного. Но они поделились. И знаешь, Ахмад, что самое странное? Старики были счастливы. По их словам, они прожили вместе всю жизнь и главным богатством считали семью. Когда отец нашёл меня, я попросил даровать им свободу.

Тимур задумчиво покрутил ножом.

— Люди, которые имеют так мало, чаще всего оказываются бескорыстными, а мелочи, которым мы не придаём значения, могут сделать большое дело. Даже спасти человека. Я принял решение, что по утрам буду резать барана для нуждающихся. В память о той семье.

Любой другой не преминул бы возможностью лестно отозваться о сердце господина, однако лекарь обладал достаточной долей ума, чтобы понять: не по доброте совершались пожертвования.

— Вы боитесь утратить свет, — произнёс Ахмад, не отрывая смущённого взгляда от смуглого лица Тимура. — Этот свет пришёл к вам в виде законов Аллаха. Они, как путеводная звезда, не дают потеряться в ночи. А ночи бывают долгими.

— Ты даже не представляешь…

Он и не смел представить: кровавыми боями увлекались крепкие и выносливые, кто с малых лет учился стрелять из лука и держать меч, мечтая когда-нибудь пронзить им противника. От Тимура юноша отличался всем: ростом, телосложением, характером, — оттого и поведение вызывало алчный болезненный интерес. Закончив с пожертвованиями и утренним приёмом пищи, заодно выслушав отчёты, бек удалялся в степь, где посвящал себя тренировкам. Под небом, что спотыкалось о верхушки гор, возведённых прямо по горизонту, он оттачивал движения, — скорость перемещений, увы, больше не была его сильной стороной, отныне он полагался на навыки владения оружием. Некоторое время спустя Тимур пригласил друзей на состязание. Те под испуганные вздохи лекаря нападали с разных сторон, однако никому не удалось выбить меч. Даже с повреждённой ногой он был слишком хорош.

Так продолжалось месяц. Резкая боль постепенно сходила на нет, и Тимур начал смотреть в будущее с той же уверенностью, что и прежде, до битвы за Каркару. Амбиции не утихали, напротив, разрослись, подобно виноградной лозе, стремительно и всеохватывающе, поскольку очень скоро он взялся за подготовку к возвращению в стан Туглук-Тимур хана.

— Дай Аллах, станешь новым Авиценной.

Ахмад широко улыбался.

Юноша и подумать не мог, что заслужил похвалу от величайшего военачальника, ведь перед ним на вороной лошади сидел самый обычный, на первый взгляд, человек, которого одолевали страдания и кошмары, и который боролся за своё место не на жизнь, а на смерть. Тимур умел удивлять. Талантами, крепостью духа, верности данному в пылу обещанию. Ахмад совершенно не ожидал, что мужчина щедро отсыплет ему монет.

— Мы идём разными путями, но к одному источнику. Не жди добрых слов от завистников, не уподобляйся тем, кто ставит превыше своё мастерство и слепнет: солнце слишком далеко, чтобы нам удалось достичь его.

— Благодарю за напутствие, господин.

— Куда ты отправишься?

— В Хорезм. Хочу хоть раз побывать на родине, прежде чем поехать на Восток.

— Возвращайся, — ответил Тимур, с задором глядя на молодого лекаря. — Я всегда буду рад тебе. Когда стану владыкой Мавераннахра, ни один учёный не получит отказа посетить мой двор.

Джаку напоследок похлопал Ахмада по плечу, страшно довольный, что нашёл толкового врачевателя, который, возможно, решит возвратиться на службу. «Судьбы не избежать, брат, — отпустил нукер, думая про себя, — ведь только Аллаху ведомо, окажешь ли ты нам помощь, памятуя о милости моего бека».

— Выдвигаемся завтра? — спросил Барлас у Тимура.

— Мы едем без тебя.

Джаку поначалу не понял почему.

— Я оставлю здесь три арбана. Каркара теперь под твоим контролем.

— Что я должен сделать?

— Набери армию из новобранцев. Эта местность кишит парнями, которым некуда деваться: либо они скоро превратятся в разбойников, либо найдут хозяина. Лучше если их хозяином будешь ты.

Тимур внимательно следил за реакцией воина: тот, смекнув, что его сделали вождём, расцвёл во вдохновлённой улыбке.

— Мне нужны люди, Джаку. Готовые присоединиться ко мне по первому зову. Не к хану, не к другим эмирам, а ко мне.

— Можете не беспокоиться, господин. Я не подведу.

— Знаю, Джаку. Сколько лет мы вместе?

— Сколько себя помню, — с теплотой отозвался Барлас.

Собственных братьев он не имел: Тимур занял их место, когда принял ответственность за Джаку и других таких же осиротевших юношей.

— Дальше не будет легче. Прошло время, когда мы могли ошибаться. Мавераннахр на грани войны, и, клянусь Аллахом, эта война затронет каждый народ и каждого жителя. Если мы не подготовимся, падём сразу, — произнёс Тимур. — А я проигрывать не намерен.