Кранфуриум. Рассказы.

Евгения Олеговна Клепацкая, 2020

Маленькая девочка из постсоветского города тополей на одном из чердаков заброшенных домов знакомится с пушистым созданием, которое знает о её жизни всё. Кранфур Ноум становится лучшим другом девочки Женьки и помогает ей пережить накрывающие её эмоции и чувства.

День Победы

Этот день всегда сопровождался особым настроем. В груди колотилось маленькое сердечко, по телевизору показывали бабушек и дедушек, которые со слезами обнимали друг друга. Почему всё это происходило, рассказывали мама и папа, бабушки и дедушки, а также учителя в школе, но в маленькой головке не укладывались картины, которые происходили много лет назад, ещё до появления на свет белокурой девочки с зелёными глазами. Дедушка частенько подсовывал Женьке книги из библиотеки, в которых были описаны события тех лет.

Самое страшное в этот день было оказаться перед бабушками и дедушками, которые уже не могли стоять, в минуту молчания. Слёзы начинали душить, сказать или спросить что-то у рядом стоя́щих родителей не поворачивался язык. Центр посёлка. Монумент павшим солдатам перед спортивным залом, где дедушка проводил тренировки по шахматам и теннису, оградка вокруг него и прилегающих длинных клумб с искусственными цветами в затянутой мелкой травкой земле. Вдоль этих гряд с цветами шагали ребята постарше с повязанным на шее красным галстуком. Они доходили до памятника, поднимали руку к голове и сменяли стоявших там коллег. Разворачиваясь к выходу, мальчишки и девчонки в белых рубашках, чёрных юбках и брюках цеплялись взглядом за стариков, сидевших на самодельной лавке. Ветераны будто не наблюдали за происходящим — они тонули в своих воспоминаниях под фронтовую музыку и рокот голубей на крыше спортзала. Тонули, вздыхали и плакали.

Почему так происходило? Никто не мог объяснить… Женька ничего, что сейчас всплывало в памяти седых стариков, не видела. Над её головкой всегда было голубое и чистое небо. Истории о таких же, как она, детях нельзя было прочувствовать настолько, чтобы поверить в это… Но сверкающие слёзы, которые появлялись в эту минуту на ресничках — были самые настоящие.

— Ноум, почему так происходит? Ведь я даже не знаю бабушку, на которую смотрела, пока тикали часы, — лежала в постели Женя и пыталась осмыслить происходящее днем.

— Это происходит, потому что ты человек. Маленький, понимающий ещё не всё, но человек. В тебе, как и в большинстве окружающих, живёт это существо по имени «человечность», которое заставляет тебя чувствовать жалость, сочувствие, понимание, соболезнование. Поверь, через несколько лет увидишь, как мало этого останется в окружающих. Ты будешь видеть тех, кто будет смеяться в минуту, в которую провалилась сегодня.

— Ты правильно сказал, провалилась. Перед этой минутой рассказывали вещи, которые я не знала. Страшные вещи. Бабушка та сильно плакала. А в тикающую минуту молчания слёзы закрыли мне глаза, и я это видела, как по-настоящему…

— Люди… Твой народ впитал и боль, и радость так, что они прошли не одно поколение и снятся даже тем, кто только картинки в книжке видел. Боль позволяет нам понять, что мы ещё живы, а также ценить данное нам.

— Только помним мы больше страшное, а не радость. Мне хочется взять и отключить память, как свет в комнате. Чтобы не было того, что рассказывают взрослые. Чтобы снова не переживать то, по чему плачут бабушки и дедушки, вернувшиеся с войны. — шептала школьница.

— А это сущность человека. Боль имеет глубокий шрам. Ни один народ-участник не вдаётся во все эти воспоминания, как русский. Потому что вам больно в несколько раз сильнее. У них другая история, которую они сами писали. Они не несут это сквозь годы, потому что им не так глубоко резанули.

— А зачем нам её помнить? Боль эту? Зачем мы должны «болеть» ею?

— Чтобы быть человеком. Ты любишь весну? А без холодной зимы ты бы не чувствовала особенного запаха счастья… Или, смотри, ты заболела. Всё было нормально, а потом нос не дышит, горло болит и температура. И вдруг ты понимаешь, что твоё «нормально» было самым прекрасным состоянием. То же и здесь, пытаясь прочувствовать то, что творилось тогда, мы как бы переносим ценность жизни из состояния «нормально» в «прекрасно», понимаешь? — попытался объяснить Ноум.

— Вроде понимаю… Но у меня один вопрос. Почему нельзя было договориться? — вдруг подскочила на кровати Женька. — Они же взрослые люди, умные. В любой ситуации можно поговорить, разве нет?

— Понимаешь, те люди, что руководят целыми странами, не многим отличаются от простых рабочих заводов и даже учеников в твоей школе. Всегда есть те, у кого в голове одно, а на языке другое. Всегда есть те, кто пытается докричаться, но его не хотят слышать. А ещё есть те, кто давно уже не может думать сам и действует под чью-то дудку. Всё, как в обычной жизни. Есть подлость, злость и нетерпимость.

— Они не смогли, а мы несём эту боль, — девочка устало опустила голову на подушку и закрыла глаза. — Ведь не было ни одной семьи, в которой кто-то, да не погиб. Разве это честно?

— Не пытайся искать справедливость в Мире Людей. — грустно вздохнул Ноум. — Любая война заканчивается переговорами.

— Но ведь это могут быть переговоры на полностью выжженной земле, — испуганно бормотала девочка.

— К сожалению, — тихо ответил кранфур.

— Это больно и страшно, — кинула Женька и зарылась в подушку.