Ведьма Агнета. Магические ритуалы и обереги

Евгения Потапова (2024)

Жизнь Агнеты наконец-то входит в привычное русло. Дом под надежной защитой, дела идут в гору, любимый муж и дети рядом, однако наша героиня не сидит на месте. Появились новые «сказочные» персонажи в нашей истории, а вместе с ними и новые проблемы. То познакомится с «Кощеем», то подберет невезучего человека в канаве, то встретит бабушку-шаманку с тотемом медведя, а то и вовсе Новый год наполнит магией. Несмотря на все эти переделки, Агнета сохраняет силу духа и уверенность в своих действиях. Она не даст никого в обиду, всех защитит и даст отпор, без рукоприкладства, конечно же. Новый сюжетный поворот в истории непростой городской-деревенской ведьмы…

Подушки с сюрпризом

Настал день Ха, то есть Икс. Предупредила Людмилу, что сначала заедем к маме, а уже потом будем в квартире ее тетушки порядок наводить. Женщина на меня испуганно посмотрела, но согласилась.

— А можно я в машине посижу, пока ты у мамы будешь? — спросила она.

— Ну, можно, но я ведь могу и час там проторчать. Хотите, я вас сначала в квартиру завезу, а потом к маме поеду? Просто не хотелось кругаля давать. Да и познакомитесь с моей мамулей. Она у меня не такая уж и плохая, — улыбнулась я.

— Я боюсь, — прошептала она. — Я погуляю по магазинам.

— Смотрите сами, там много всяких магазинов рядом, — усмехнулась я. — С собой у меня в мисочках готовая еда для мамы, ну и кое-какие продукты, надо отдать.

До города добрались без приключений. Людмилу высадила около тетиного дома, а сама отправилась к маме. Посчитала, что так будет лучше. Мама, как всегда, встретила меня с недовольным лицом.

— Я голодаю, — сказала она скорбно.

Открыла холодильник; в кастрюльке был суп, в контейнерах — тушеная картошка и мясо, в пакетике — два пирожка, на тарелке — кусок пирога.

— У тебя полно еды, — удивилась я.

— Это всё невкусное.

— Пирожки с пирогом кто принес? — спросила я.

Суп вылила в банку, Маруське всё вкусно.

— Соседка принесла, невкусно, мне не понравилось. Забери, пусть Катюшка съест.

— Мама, я хорошо готовлю. Не бери больше у соседей ничего, если тебе не нравится. Заберу пирожки собаке. Я принесла тебе плов и грибной суп. Тут творожок, яйца и сыр. Ешь. Есть надо, вкусно, не вкусно, меня вон не спрашивала в детстве, вкусно мне или нет, — ворчала я, убираясь в холодильнике. — Я всё ела, что давали.

— А мне вот Сидорова хвасталась, что ей дочь пять тысяч на день варенья подарила и дедушка денег подарил.

— Я рада за Сидорову. Тебе деньги нужны? Ты же ничего не покупаешь, то я тебе продукты привезу, то сестра твоя, то вон по соседям побираешься. Все думают, что я тебя совсем забросила, голодом морю. Меня соседка в прошлый раз встретила, высказала, что я про тебя забыла и вообще плохая дочь. Зачем ты так?

Привела в порядок холодильник, перемыла посуду, полила цветы. Выслушала тираду про соседей, какие они все плохие, и люди вот по улицам ходят, а она дома сидит, и ей скучно.

— Пошли, погуляем, — предложила я. — Хоть на лавочке посидишь, воздухом подышишь.

— А вдруг я упаду и опять что-то сломаю. Нет, я лучше дома посижу, — помотала она головой.

— Ясно всё с тобой. Ладно, я побежала, у меня еще дела. Созвонимся. Если что захочешь, то звони, я в следующий раз тебе это привезу.

— А вот Сидоровой дочь пять тысяч подарила, — повторила она еще раз и поджала губы.

— Нет у меня денег с собой в таком количестве. Пенсию получишь, оттуда возьми.

— Ты меня не любишь, — обиделась мама.

Я вытащила из сумки пятьсот рублей и положила ей на стол.

— Не надо мне, — она сбросила их бадиком на пол.

— Они мне в кошелек не сыплются, — сказала я и подобрала деньги с полу. — Всё, давай, пока-пока, звони и веди себя прилично. Главное, ешь. Не мори себя голодом.

Чмокнула ее в щечку, подхватила пакет с собачьей едой и побежала в машину. За десять минут добралась до Людмилиной квартиры. Женщина сидела около подъезда и что-то читала в телефоне.

— Людмила, вы чего тут сидите? Я уже думала, вы половину квартиры разобрали, а вы гуляете, — удивилась я.

— Агнеточка, знаешь, я к квартире подошла, позвонила по привычке, а потом вспомнила, что тети больше нет. Мне в этот момент так тоскливо стало, про родителей подумала, что как хорошо, что они живы. Решила тебя на улице подождать. Осень, хорошо, вот только в городе воздух другой, — она вздохнула и отвернулась.

— Идём, чего сидеть на холодной лавке, квартира сама себя не разберет, — сказала я.

Людмила поднялась и направилась к двери. В подъезде в нос шибанул кошачий запах. Я поморщилась.

— Тут кошатница живет, никому от нее покоя нет. Мало того, что кошек со всего района к ней тащат, так она еще на всех жалобы катает. Если кто-то шумит, или ей кажется, что кошечку обидели, или просто так.

— Повезло с соседкой, — покачала я головой.

— Да не то слово. Сколько она нервов всем сделала, не описать.

— Говорят, люди, у которых есть кошки, добрые, — сказала я.

— Это всё от людей зависит, а не от кошек, — вздохнула Людмила. — Там с головой беда.

Мы зашли в квартиру, пахло затхлостью и старыми вещами. Людмила кинулась открывать все форточки. Я посмотрела на работающий холодильник.

— Там варенье всякое, мясо и прочие скоропортящиеся продукты, я сразу убрала, — пояснила женщина.

Самая обычная двушка-хрущевка, с планировкой «чулком» — это когда проходишь из одной комнаты в другую. Зал, спальня, обстановка стандартная, советская: стенка, диван, кресла, журнальный столик, ковры на стенах, телевизор на тумбочке и стол-тумба. Каждая плоская поверхность накрыта вязаными салфетками. Весь диван завален маленькими подушечками, думочками, на креслах по паре таких подушек.

— Тетушка любила диванные подушки. Сама их шила, покупала, знакомые дарили. Ей казалось, что квартира с ними уютнее. У нее и кровать завалена ими, — кивнула Людмила в сторону спальни.

— С чего начнем? — спросила я.

— Не знаю, со спальни, наверно, — пожала она плечами.

Спальня тоже весьма стандартная: кровать полуторка около стены, ковры на стенах, трехстворчатый шифоньер, швейная машинка и дамский столик с зеркалом, закрытым простыней. Людмила стояла посреди комнаты и не знала, с чего ей начать. Я молча сняла горку подушек с кровати и плюхнула их на пол.

— Ой, у нее подушки такие хорошие были, — сказала Люда и потянулась к ним.

— Людмила, у вас дома подушек нет? — спросила я, брезгливо морщась.

— Есть, но, может, вам или Мишке надо, — она схватила одну подушку и стала мять ее в руках.

Ойкнула и уронила ее на пол. На белой наволочке осталось несколько капель крови. Люда смотрела на свои руки, на пальцах и на ладонях выступило несколько капелек крови.

— Агнета, что это? — она протянула их мне и показала.

Подушка, словно ежик, ощерилась иголками. Помотала головой, чтобы снять наваждение, но никуда ничего не исчезло, иголочки торчали на своих местах, как на елке.

— У бабушки была аптечка? — спрашиваю Людмилу.

— Да, где-то там, — машет она в сторону кухни.

Взяла за запястье Людмилу и повела с собой на кухню.

— Агнета, как же так? Она ведь на них спала и ничего, получается, не чувствовала? — растерянно спросила она.

— Так они были предназначены для нее, вот и не чувствовала, — пожала я плечами.

— Она так ими всегда хвасталась, и такие они у нее пушистые, и такие замечательные. Правда, всю жизнь от мигрени страдала.

Нашла в одном из кухонных шкафчиков перекись и облила ей руки над раковиной.

— Кто хоть подушки делал, знаете? — спросила я.

— Да, мама моя делала и подруга ее, — Людмила растерянно хлопала глазами. — Мама пух гусиный у Ольги специально брала, чтобы подушки соорудить для сестры.

— Они же не ладили?

— Да, но не до такой степени. Мама хотела, чтобы у нее голова не болела, дескать, это всё из-за старых подушек. Вот ей парочку соорудила.

— Там четыре подушки, — уточнила я.

Мы с ней переглянулись.

— Чего делать-то? Она же мама моя, я ее люблю, — закусила губу Люда. — Не может быть, что это ее работа.

— А подруга? — спросила я.

— Так она померла в прошлом году, — махнула рукой женщина.

— Так она ежовые подушки могла преподнести, — покачала я головой.

— Зачем? — удивилась она. — Подружка всегда лучше жила, чем тетя, и муж у нее хороший был, и дети образец — для подражания, и дом полная чаша.

— Мало ли, чтобы не жила лучше ее. Люди разные, у всех свои мысли, могут и свои другому приписать. Например, могут завидовать, что волосы красивые, или кожа чистая, или китайский чайный набор имеется, или умеет шить. Да много чего может прийти в человеческую голову, зависть вызовет даже удачная выпечка плюшек, при голой жопе и кривом лице.

— Глупости какие, разве можно такому завидовать? — пожала она плечами.

— Неважно, — махнула я рукой. — Сама как думаешь, что делать будем?

— Если это мама, то я не хочу ей навредить, тети уже нет, ничего не исправить. Если это ее подруга, то смысла нет, ее уже нет в живых, да и тети нет. Так что выбрасываем так.

— Нет, так не пойдет, сейчас кто-нибудь подберет эти подушки и домой потащит, а потом страдать будет, — покачала я головой.

— Чего делать тогда?

— Вам, может, не понравится, — ответила я.

— Ну, — насупилась она.

— Распороть все подушки и пух перемешать, так и выкинуть. Такое подбирать явно никто не будет. Можно туда всякое тряпье покидать и мусор, или землю с горшков.

— Давай, — согласилась она.

— Застелить только всё надо, — сказала я.

— Простыни старые пойдут?

— Конечно.

Пол весь застелили. Людмилу я не пустила, подушки меня не кололи. Распорола сначала «ежика», что там с него посыпалось, и иголки, и булавки, и труха какая-то, и земля, и обломки от веника, и ости от перьев, и какие-то косточки, и чьи-то перья, лоскутки. В общем, набита подушка была всем чем угодно, только не нормальным пухом. Люда охала и ахала, заламывала руки и плакала.

Вторая подушка была чистенькая, пушинка к пушинке, и в серединке куколка из тряпочек, такая ладная и пахнет лавандой. Не выдержала, помяла ее, она запахла травками.

— Это что? — спросила Люда.

— Кукла-сплюшка, для хорошего сна, — улыбнулась я. — Хорошая подушка была, добрая.

— Жаль распороли, — покачала она головой.

— Вот и сшейте своим родным такие же подушечки.

Третья подушка была нормальная и также с куколкой-сплюшкой с травками. С четвертой не повезло, внутри была всякая гадость, и гвоздем программы стал пятнадцатисантиметровый гвоздь.

— Замечательно, — сказала я, разглядывая ржавое железо.

— Теперь это надо как-то собрать, — с ужасом смотрела на заваленную перьями комнату, Людмила.

— Соберем, — улыбнулась я. — Вы берите за один конец простыни, а я за другой. Сейчас тюк свяжем и с балкона выкинем. Внизу подберем и дотащим до помойки. Там баки в землю врыты, никто туда не лазит.

Кое-как мы это все стянули и связали. Еще в старое покрывало завернули, и в огромный пластиковый мешок запихали. Скинули с балкона, а потом вдвоем доволокли до помойки.

— Людмила, только на маму не думайте, это последнее дело — подозревать близких.

— Они всю жизнь не ладили, — покачала она головой.

— Но ведь они вас любили, и одна, и другая.

— Да, — улыбнулась она, — и баловали.

— Вот и всё.

— Думки давай тоже выкинем, только копаться в них не будем, просто изрежем, чтобы домой никто не поволок. Я оставлю себе парочку, которые она для себя лично делала, на память, а остальное в мусор, — сказала женщина.

Конец ознакомительного фрагмента.