Спасение Эль

Евгения Райнеш, 2021

В побеждённом Таифе царит хаос, а в победившей Тумале зреет заговор. Мир рвётся ветхой тряпкой, и из прорех появляется нечто, не имеющее до сих пор названия. Когда Эль выйдет из межтенья, что и кто предстанет перед прозревшей Латницей?

Часть первая

Глава первая. Тинар проходит через Капь

После пьяной от надежд юности наступает момент, когда вдруг понимаешь, что жизнь перевалила на свою вторую половину. Кто-то начинает судорожно подсчитывать победы и поражения. Кто-то замирает от страха перед тем, что будущего может не быть. А кто-то теряет предназначение, направление пути, по которому прежде мчался, не разбирая дороги. И каждый — хоть на краткий миг — испытывает сожаление, что прошлого уже не вернуть.

Но в сожалениях мало толку, а то, что нельзя вернуть, почти всегда можно поправить по совести. Тинар в этом не сомневался. Если приложить усилия и для начала выполнить данную самому себе клятву. Сказанное должно быть сделано.

Плотные тучи медленно расходились, нехотя пропуская холодную воду лунного света.

— Может, останешься, Тин? — Келли попыталась погладить его непокорно точащий белоснежный вихор.

Для этого ей пришлось встать на цыпочки, получилось неуклюже. Как быстро мальчишка вырос…

— Торк — не злой на самом деле, он не будет…

— Нет, тётя Келли, — Тинар сказал это тихо, но отрубил раз и навсегда.

Она неестественно, навыворот, держала руку, которой только что пыталась потрепать его по макушке, словно он ещё был маленьким мальчиком. У Тинара всё внутри сжималось каждый раз, когда он видел, как Келли, сама не замечая, баюкает покалеченное в имперских казематах запястье.

Тинар отвернулся, чтобы Келли не прочитала в его глазах неуместное сейчас сострадание. Солончаки, которые в детстве казались такими белоснежными и блестящими, теперь тускло мерцали серо-грязным светом. Может, из-за отблеска показавшейся в сумеречных тучах луны, а, может, сам Тинар стал другим и видел всё взрослым зрением. В какой момент мир потерял свою яркость и удивительное очарование? Грум знал, когда это случилось. Но всё, что сейчас ему оставалось: до боли сжимать кулаки, стараясь, чтобы Келли не увидела его беспомощную ярость.

На небольшой холмик соляной глыбы вскарабкалась ящерка, и, перехватив взгляд Тинара, застыла крохотным изваянием в наивной надежде, что он примет её за что-нибудь неживое. Эта глупая ящерка могла быть тем самым Снупи из популярной грумовской песенки про безнадёжную любовь к Боти.

…И тут же хвост свой откусив,

Она вдали растаяла,

А Снупи, страстью истомим,

Сжимает хвост оставленный…

«Безнадёжно, как хвост Боти», — так говорили про любое дело, которое не имело будущего. Вся эта жизнь оказалась безнадёжной, как сброшенный хвост Боти.

Тинар Моу сглотнул вставший в горле комок, получилось громко и заметно, и тогда он заговорил быстро, перебивая сам себя:

— Вы знаете, что… Не могу… Теперь до осени, ладно?

Келли посмотрела ему прямо в глаза:

— Обязательно приходи. И как только тебе станет плохо, немедленно возвращайся, и если что-то узнаешь…

Тинар согласился слишком торопливо:

— Конечно, конечно…

Он чувствовал вину, потому что не может сказать ничего нового об Эль.

Келли всегда прячет его в копях, когда подходит срок. Тинар научился предугадывать мгновение, после которого опасно оставаться на поверхности. Как правило, всё начиналось накануне цветения кити, когда ветер менял направление и приносил на Холмы густой медовый запах со стороны степи.

Тинар ненавидел этот пьянящий аромат. Во-первых, потому что вместе с ним приходила болезненная слабость, а во-вторых… Медовый флёр кружил голову, но проникал в самое сердце тягостным напоминанием о ночи, которая навсегда разделила жизнь Тинара Моу на «до» и «после».

— Ты же знаешь, что отец любит тебя? — спросила Келли.

Он кивнул:

— Знаю…

— Возвращаешься в Ляльки? — кажется, она сказала это просто, чтобы не молчать. Тинар и Келли прекрасно понимали тишину, висящую между ними. В этом безмолвие застыло столько смыслов, что время от времени возникала необходимость разбавлять их словами. Иначе становилось сложно дышать: настолько густым было молчание.

— Да… Только мне ещё нужно заглянуть в… Одно место.

Она сделала вид, что не услышала про «одно место».

— Как там Надея? — Келли переживала за булю, хотя никогда в жизни наяву не видела, а знала только по его рассказам.

— Всё так же, — ответил Тинар. — Инка хорошо заботится о ней.

— В положении Надеи стабильность — это уже прекрасно, — кивнула мама Эль. — Ты нашёл надёжную помощницу и можешь с лёгким сердцем оставить булю, если тебе нужно уйти.

Инку грум нашёл в одном из соседних хуторов, разнося заказы — последние Ляльки-Одолень, оставшиеся с тех времён, когда буля Надея ещё могла работать. Вернувшись, он привёл с собой невысокую коренастую девчонку с тугими, торчащими в разные стороны косами. В причёску соседской дочки были вплетены незамысловатые дешёвые ленточки, и это смотрелось нелепо на фоне её слишком грубого даже для мальчика лица. Но Инка сразу, не говоря ни слова, схватила чугунок с остатками вчерашней каши, кинула его на жаровню и помчалась во двор к подготовленной Тинаром поленнице.

Несмотря на её обычно свирепый вид, Тин знал: девочка рада, что наконец-то стала пусть в чужом жилище и временно, но хозяйкой. В маленьком домике её родителей было то ли десять, то ли двенадцать сестёр.

На самом деле буля Надея чувствовала себя не столь хорошо, как Тинар пытался уверить Келли. Их жизнь напоминала бытие старьёвщика. Инка повсюду таскала с собой иголку и лоскуты тряпок, она крепила их к поясу, чтобы в любой момент поставить заплатку на Надею, которая разлезалась на куски. Она не могла больше говорить, половина лица застыла неподвижной маской. Прореха задела так же один глаз, и буля теперь видела только вторым. Через несколько солнц с того момента, как пошла первая трещина, она ещё могла ходить и что-то делать. Молча и медленно, тщательно вглядываясь единственным видящим глазом, потихоньку варила кашу или суп с сушёной травой, заготовленной с лета. Но три дня спустя прорвалась материя на её правой руке, а ещё через два отказали обе ноги.

Они отнесли её на кровать, и Надея лежала на чистой постели, безучастно глядя на балки, охапки трав и паутину. Инка с Тинаром читали в живом зрачке булиного ещё видящего глаза, какими безнадёжными были её мысли. Старая Лялька знала, что скоро настанет ей конец, и готовилась к нему. Изношенное тряпичное тело продолжало рассыпаться на части обрывками материи, и к утру Инка наставила уже с десяток заплаток, которые чужеродно и мёртво зияли на мягком туловище Надеи. Девочка не могла воссоздать жизнь на пришитых кусках, но, соединяя рваные края, хоть немного тормозила процесс разложения.

Тинар грустно улыбнулся, вспомнив её сосредоточенное сердитое сопение во время шитья.

— Мне пора. Передайте Ризи…

Он достал из кармана штанов небольшую фигурку. Протянул её на раскрытой ладони. Соляная девушка — смешная, полненькая, немного кривобокая, но удивительно похожая на Риз Фэнг, старшую сестру Эль. Сидеть в укрытии, выжидая положенное для восстановления время, было скучно, и Тинар приноровился вырезать из каменной соли всякие разные фигурки. Они получались совершенно не похожими на Ляльки-Одолень, ни внешне, ни назначением — залечивать беспамятством раны на сердце, но груму очень хотелось хоть как-то продолжить дело були Надеи.

— Пусть больше не плачет. И… Берегите себя, тётя Келли.

***

Несколько солнц и лун подряд младший Моу перебинтовывал ошмётки соляных мумий, чтобы узнать, где находится это место. Куски сухой кожи жутко скрипели, а на пальцах оставался серый прах. Казалось, он навсегда въелся в ладони грума, и теперь постоянно, хотя и тихо зудел, напоминая о бесконечных часах пеленания высохших мертвецов. Прошла целая вечность, пока одна из мумий наконец-то не разжала зубы и не произнесла с сухим свистом в награду за труды:

— Та-а-а-м, где трр-р-ри тени, вс-с-с-с-с-с-тань.

Мумия замолчала, отдыхая от непосильного напряжения, которым далась ей фраза. Высунула иссохший осенним листом язык, поболтала им, остужая.

— Нас-с-ступи на дв-е-е-е, в третью — ладонями уприс-с-сь.

Молчание, шелест языка, трепыхающегося на ветру.

–Ж-ж-ж-жечь до ко-с-с-с-стей, потом — мороз-з-зом…

Тинар поёжился. На одну тень наступить — уже, можно сказать, с этим светом простился, как сразу на три?

— Твоё дело…

Мумия больше ничего не произнесла.

Тинар искал перекрёсток трёх теней несколько недель, и если бы он не был всепроникающим подземным грумом, то и вовсе никогда бы не смог добраться сюда.

Его тень, сначала распластавшись далеко за горизонт, вдруг резко расщепилась на части. Как раскалывается тело выпущенной стрелы, встретившее на своём пути остриё другой. Он сглотнул вязкую слюну, которой внезапно и сразу наполнился рот. Осторожно ступил на правую тень. Другой ногой — на левую. Ожидал, что тут же и упадёт замертво на потрескавшуюся землю, но прошла секунда, вторая, и ничего такого не случилось. Степь привычно и монотонно гудела горячим ветром, который обжигал неудобно расставленные ноги. Тинар всё ещё находился по эту сторону.

Оставался последний штрих, и грум замер над средней тенью, не решаясь погрузить в неё ладони. А потом перед глазами встало беззащитное, свернувшееся на жёсткой траве тело Эль, тонкое и израненное, и Тинар вскипел от ненависти. Дёрнувшись от пронзительной горечи, упал навзничь в центр трёхтенья.

Как и предупреждала соляная мумия, пальцы сразу свело морозной судорогой, больно ударило в запястья, дёрнуло локти. В одно мгновение Тинар словно вымерз в звонкую хрупкую льдину, и испугался, что горячий ветер сейчас расколет заиндевелое тело. Но обжигающий холод сменился стремительным жаром, и от резкого скачка ощущений он, кажется, на мгновение отключился.

Только что перед глазами простиралась привычная до оскомины степь, а теперь было незнакомое нечто. Замкнутое пространство без видимых границ. Пустое, но всё живое и пульсирующее, наполненное гулким эхом голосов.

Тинар не видел ничего определённого, но от сдавившей тесноты не мог пошевелиться. И грум понял, что достиг цели своих многолетних поисков: входа в поселение великих и ужасных вайниров, священную арку Капи. Он читал в одном из свитков, которые Келли тайком приносила ему из старой Фэнговской библиотеки, что Капь — арка вайниров — сооружена из лунного света и пленённых выворотников, потерявших хозяев. Она обладала собственной волей и творила иллюзии, впитывая сущность проходящего сквозь неё.

Сначала вкрадчивое проникновение узников Капи в его сознание сменилось нарастающим шумом. Подобные хлопанью крыльев звуки окружили грума, и он услышал разноголосый галдёж.

Гомон, смешки, всхлипывания и бормотания наступали со всех сторон, а также — сверху и снизу. Шум постепенно рассредоточился, превращаясь в таинственный шёпот, в котором Тинар начал угадывать отдельные слова.

Сотни теневых голосов Капи требовали объяснения: зачем потревожил?

— Мне нужна помощь, — ответил он на беззвучный вопрос. Сказал негромко, но голос неожиданно гулко пронёсся по залу, отскакивая от стен, усиленный эхом.

Шёпот исчез. В воздухе повисло недоверие.

— Это дело чести, — торопливо добавил Тинар, чувствуя, что, если он не найдёт веской причины, его сейчас же вышвырнут обратно. — Я должен вернуться в прошлое и исправить что-то очень важное.

Кажется, Капь заинтересовалась.

— Что такого важного есть в жизни подземного соляного грума, требующее вмешательства того, кто горит ярче пламени, летит быстрее ветра и стоит прочнее земли?

— Не моей, — твёрдо сказал Тинар. — Я знаю, что моя жизнь — маленькая и незаметная в тени зверя Ниберу, но отражение ничтожного грума соприкоснулось с отблеском значимого существа.

Ему вовсе не нравилось называть себя ничтожным, и это стоило больших усилий, но Тинар заранее решил во чтобы то ни было сохранять спокойствие. По крайней мере, не язвить и не дерзить.

— Почему ты не называешь вещи внешнего мира своими именами? — полюбопытствовал хор беззвучных голосов. — У внешнего мира есть плоть и кровь, назови предметы тем, чем они являются.

— Эль Фэнг, — почти прошептал грум. Голос его предательски дрогнул. Столько времени прошло, а он всё ещё не может спокойно произносить её имя.

— В тени нет такого оттиска. Значит, это неважно. Уходи.

— Эль! — теперь Тинар кричал во весь голос. — Не может быть, чтобы… Руки Эль! Дарница Эль… Последняя дарница!

«Э-э-э-л-ль», — разнеслось по залу.

Голоса словно расступились, отпрянули от него. Отскочившее от стен эхо врезалось Тинару в грудь с такой силой, что он не удержался на ногах и отлетел в угол. Больно ударился спиной, сполз на пол и остался сидеть, с трудом восстанавливая отшибленное дыхание. Призрачная Капь оказалась очень жёсткой.

— Руки Эль? — пленённые тени заволновались. — Руки? Эль? Последней дарницы? Великой Латницы?

Тинар обрадованно подхватил:

— Да, да. Она должна быть…

— Латница впечатана в тень зверя Ниберу… Очень ярко. Мы видим её.

Тин заволновался вместе с беззвучными голосами Капи:

— Несколько лет назад. В степи. В ночь цветения кити. Он… Кто-то, кого я не видел. Напал на нас. Это из-за него…

Тинар был убеждён, что всё случилось из-за этой мерзкой твари. Оцепление грумгорода, предательство отца, уход Эль и её…

— Я должен вернуться и убить его, — твёрдо закончил грум.

— И чем же Капь теневых вайниров может помочь тебе? — усмехнулся сонм голосов.

Зад зверя Ниберу! Они же прекрасно и намного лучше него знали, чем и как могут помочь. Всё, что связано со временем и пространством, Капь в состоянии изменить.

— Вернуться, — покорно и терпеливо сказал грум. Он помнил, что должен сдерживать себя. — Мне нужно попасть на три года назад. В ту самую ночь цветения кити. Хотя бы просто увидеть того, кто это сделал. Верни меня!

— Ты знаешь цену? — множественные голоса, слившись в один, выдохнули с напором, и душа сжалась в желудок с очень нехорошим предчувствием.

Он, конечно, догадывался, что за всё придётся платить, но самонадеянно решил разобраться по ходу процесса.

— Знаю, цена есть, — уклончиво ответил Тинар. Сейчас главное — повести разговор так, чтобы Капь первая назвала свои условия. От них можно торговаться.

— Ты готов заплатить?

— А чего бы я тогда сюда явился?

— Дурак, — вдруг печально отозвалась Капь одним единственным женским голосом.

Тинару показалось, что он слышит голос Эль.

***

Когда грум разлепил веки, на него сразу же опрокинулось бледное, но ясное небо. В знойном мареве где-то очень высоко на западе дрожал солнечный диск. На востоке едва заметно намечались тусклые очертания красноватой луны.

Тинар, пытаясь встать, забарахтался возле жертвенного кобонга, разрисованного теневыми символами. От тотемного столба кольцами расходились жилища. То, что грум сначала принял за мистический туман, теперь подозрительно напоминало чад подгоревшей стряпни. Этот вонючий дым жжёного жира покрывал неказистые хижины, которые поднимались на толстых столбах над красноватой глиняной землёй. Старые брёвна, шкуры и кости каких-то невиданных зверей — основа этих жилищ была щедро обмазана всё той же красноватой глиной, на которой Тинар сейчас отчаянно скользил. Сверху мазанки прикрывались посеревшими, растрескавшимися от времени амулетами и расползающимися от дряхлости шкурами.

«Кажется, я пробился», — с удивлением подумал Тинар. Честно говоря, он до последнего не верил в успех этого предприятия. И не понимал, что случилось. С одной стороны, его просьбу, вроде, как жёстко отшили. С другой — почему-то пропустили на территорию вайниров. А с третьей…

Отчего здесь так малолюдно? Вернее сказать, абсолютно пустынно. Только едкий чад говорил о том, что поселение живое.

Тинар в очередной раз попытался подняться с разъезжающейся под ним глины и вдруг понял, что его держит вовсе не скользкая земля. Он был привязан к подножью кобонга серой паутиной теневых нитей. Настолько невесомой, что Тин не видел её, а чувствовал, как она звучит, тонко вибрируя под сквозняком.

— Эй, — донеслось вдруг до него вполне реально и даже как-то задорно.

Глава вторая. Неожиданная встреча почти родственников

Тинар ошалело повертел головой по сторонам, потом догадался посмотреть вверх и увидел, что в одной из хижин, возвышающихся на столбах, распахнулась дверь. Из времянки сначала показалась манящая ладонь, а следом — странная, перетянутая на одну сторону физиономия. Тинар Моу напрягся, но ощущения опасности не возникло, совсем наоборот, вдруг стало интересно и как-то… родственно что ли. Верилось в это с трудом, но это существо определённо являлось соплеменником Тина. Хотя и с очень странным лицом, но вот цвет кожи… Он определённо большую часть своей жизни провёл под землёй.

И этот невероятный здесь грум через миг уже спускался по глинобитным ступенькам. Тинар и глазом моргнуть не успел, как вайнировский грум протянул руку и… без большого усилия выдернул его из паутины.

— Ты же грум, так? — вопрос был риторический.

Кто бы мог усомниться при взгляде на Тинара Моу, что он — чистейшей соли выходец из грумгорода?

— Братец грум! Как тебя занесло-то сюда?! В любом случае, я безумно рад увидеть знакомую морду лица в этом унылом месте!

— А ты, братец грум, — Тинар бесцеремонно разглядывал спасителя, — если честно сказать, выглядишь не очень…

Несмотря на печальный внешний вид, глаза у незнакомого грума пылали весельем.

— Так я и вылез совсем недавно из самой задницы зверя Ниберу, — расхохотался вдруг он. — Уж не знаю, как это назвать, но пожевали меня там знатно.

— Кажется, ты из серных? — в перекошенном лице сложно было найти какие-то узнаваемые черты, и Тинар решил, что у него нет времени на вежливое гадание.

— А ты — соляной, так?

Тин кивнул:

— Моу. Тинар Моу. Мой отец был правым бригадиром у…

— У Фэнгов! — воскликнул серный грум. — А я… Ну как же… Ты должен знать эту историю, раз соляной Торк Моу — твой отец. Я же Эро Бернс, наследник серных приисков. Впрочем, кажется, бывший наследник…

Теперь, когда покалеченный грум назвал себя, Тинар понял. Раз этого меднолицего серного зовут Эро, то из-за него и началась вся печальная история. Эро Бернс собирался жениться на Риз Фэнг.

— Тебя забрали наймасты накануне свадьбы, — покачал головой Тинар. — Все думали, что ты погиб…

— Я и в самом деле побывал в утробе зверя Ниберу. Улизнуть оттуда мне помогла одна моя неслучившаяся родственница… Но знаешь…

Эро бесцеремонно потянул Тинара за рукав к глинобитной мазанке.

— Давай лучше зайдём…

Тинар кивнул:

— Мне тоже здесь не по себе.

— Да нет же, — улыбнулся серный. От напряжения мышц его рот уплыл куда-то к уху. — Сейчас в Капи только самые юные и бестолковые ученики. И тех совсем немного. Никто следить тут за нами не станет и подслушивать — тоже, а ты, наверное, с дороги… Есть хочешь?

— Пить больше, — признался Тинар.

Во рту после беседы с Капью и в самом деле воцарилась неприятная сухость, словно грума за эти несколько минут выжали досуха.

— Сюда добраться — то ещё приключение, — кивнул Эро Бернс.

В вайнировской мазанке запах жжёного жира достигал наивысшей концентрации. Посреди единственной комнаты пылала кособокая жаровня, явно неумело, но старательно собранная из подручных средств. В языках пламени коптилась глубокая сковорода: она-то и источала запах, от которого Тинара одновременно и подташнивало, и наполняло рот густой, тягучей слюной. Чад от жарёнки висел в воздухе, оседая на серых стенах.

— Немного я тут… — кивнул Эро, — накоптил, да? Ну, быстрее, расскажи мне, что происходит сейчас в грумгороде?

— Навряд ли новости тебя обрадуют…

— Я знаю, что случилось у Фэнгов после моего исчезновения, — внезапно голос Эро стал печальным. Настроение у него менялось быстро.

Он повозился миг в дальнем углу, чтобы достать из темноты большую кружку, наполнил её водой из глиняного кувшина, протянул Тинару. Соляной пил жадно, со вкусом, казалось, никогда ещё простая вода не была столь сладка. Напившись, Тин крякнул, вытер рукавом крупные капли, упавшие на подбородок:

— Ну… На данный момент дела обстоят так, что Хобан и Эль Фэнги исчезли, а Келли с твоей несостоявшейся женой Риз вернулись в грумгород…

Если этот Бернс сейчас спросит, кто ныне главный у соляных, Тинар тут же на месте умрёт от стыда. Он просто не сможет произнести имя своего отца. Поэтому, чтобы не встретиться взглядом с наследником серных, уставился в пустую кружку, которую крутил в руках, не зная, куда пристроить.

— Вернулись? — Эро казался вдруг очень удивлённым. — Откуда?

— Из имперских казематов, естественно, — в свою очередь не понял вопроса Тинар. — Риз много плачет, но здоровье её не пострадало, а у тёти Келли… Что-то не так с рукой.

— Из казематов? Но она… Она мне ничего не сказала.

— Кто она? Ты встречался после всего с Риз? Или с тётей Келли?

Если бы Эро удалось посетить грумгород, тётя Келли непременно бы рассказала об этом Тинару.

— Нет, — ответил расстроенный Бернс. — Тут другое. Знаешь, это кажется невероятным, но за много миль от дома, совсем уже перейдя на ту сторону тени, я случайно встретил сестру моей невесты и…

— Эль, — выдохнул Тинар, и его пепельное лицо побледнело.

У Риз не было другой сестры.

— Ты встречался с Эль… Когда?! Говори сейчас же, когда это случилось?

— Да, — кивнул Эро перекошенной физиономией. — Чуть больше года назад. Меня накануне сильно пожевали щенки Ниберу, и я уже почти совсем ушёл на ту сторону, когда из снежного тумана появилась Эль и вернула меня в мир Ойкумены. Щенки и их псари, которые пришли за мной, чтобы завершить своё дело, вдруг отступили. Кажется, они испугались одного её вида, и это очень странно. Эль довольно милая девочка, только события последних месяцев наложили на её взгляд некоторую жёсткость. Псари всё бормотали о каких-то инонитях, которыми Эль сшивала моё тело. И вдруг ушли, представляешь?

— То есть они бросили свою уже пожёванную добычу?

Пожёванная добыча кивнула:

— Так и есть. Сам в шоке.

— А потом?

— Потом появились солдаты армии Таифа и забрали нас. Меня, Эль и этого синга, что с ней.

— Синг?!

— Ну да, с ней был синг, впрочем, довольно дружелюбный, — продолжил серный, но вдруг заметил, как изменилось лицо Тинара. — Эй. Что с тобой?

— Ни. Че. Го, — еле выдохнул тот.

Эль с сингом. Это не могло быть чем-то хорошим. Мысль о том, что Эль застряла в снежном тумане с одним из этих полулюдей, почему-то повергала Тинара в ужас.

— Я тоже удивился, когда пришёл в себя и смог хоть что-то соображать, — признался Эро. — Но отношения между ними напоминали приятельские, и, кажется, он заботился о ней…

— Рассказывай дальше, — грубо перебил его Тинар.

Хватит с него синга!

— Там заварушка началась на Айу, — Эро резко снизил голос. — Та, о которой нельзя упоминать. На самой реке я не был, но тех, кто не ушёл в инотень, свозили в лазарет в таком виде, что лучше не спрашивай!

Грум зажмурился.

— Это я ещё только самое начало застал, нас сразу же с одним мужиком, у которого ступни ног отрезало, отправили к вайнирам в тыл. С первыми же повозками. Мужик куда-то по пути исчез, как-то незаметно: я проснулся однажды, а его — будто и не было вовсе. А меня привезли к вайнирам.

— Почему? — удивился Тинар.

С какой стати умирающего серного грума доставили в самое сакральное место Таифа? К высокопоставленным вайнирам, куда и не всякий высокородный чиновник из императорского дворца может попасть?

— Во мне какие-то инонити сейчас присутствуют, — с гордостью ответил Эро. — Им позарез эти нити нужны.

— А Эль… Где? — Тинар не выдержал длинного предисловия к самому для него важному. Гордости Эро за какие-то там инонити он вовсе не разделял.

— Так я не знаю, — пожал плечами серный. — Говорю же, только битва на Айу началась, меня из походного лазарета вайниры и увезли.

— Ну как так, — Тинар сел прямо на закопчённый пол. Стопроцентная вероятность измазать копотью штаны сейчас совершенно не беспокоила.

— А вот ты, кстати, зачем здесь? — вдруг спохватился Эро. — И как сюда попал? Это, знаешь ли, место такое… Особое. Ни с той стороны сюда, ни отсюда — обратно.

— Дело важное, потому и попал, — не стал особо распространяться Тинар. — Но всё без толку…

Он сплюнул себе под ноги с досады.

— Отшили? — сочувственно спросил Эро.

— Ага… Кажется, отшили, хотя не уверен. А мне очень нужно одного найти…

— Враг или друг? — сразу понял Эро.

— Враг, — ответил Тин. — Без всяких вариантов. Смертельный. Меня трясёт всего, когда о нём думаю.

Эро вдруг улыбнулся:

— Сама судьба нас сегодня здесь столкнула. Без вариантов, говоришь? Есть у меня вариант…

И, правда, с чего бы у Эро не имелось варианта? Разве грум мог называться грумом, если, проведя несколько месяцев в даже самом гнилом месте, не завёл бы в нём полезные знакомства?

Это самое полезное знакомство стояло сейчас перед Тинаром в виде совсем юного вайнира со смазанным, словно недоделанным лицом, на котором не наблюдалось ничего выдающегося. Вместо носа зияли две рваные дыры, а на абсолютно гладкой голове не осталось никакого намёка на уши.

Грум уже битый час увещевал юное вайнировское дарование, ради чего вкладывал в голос всё отчаяние, на которое был способен.

— Ты должен мне помочь, потому что никто в Таифе, и, наверное, даже во всей Ойкумене не сможет помочь мне.

Лицо юного вайнира, хоть и обезображенное двумя кривыми дырами посередине, пока не знало шаманских татуировок. В глазах не застыл обречённый взгляд существа, нависшего над бездной за миг до падения, а бритая под корень голова ещё не завесилась ритуальными лентами, которыми пестрят космы взрослых вайниров. Он мог бы считаться даже симпатичным (с некоторой поправкой).

— И как ты себе это представляешь?

Тинар ожидал, что безухий и безносый разозлится, но тронутый инотенью вайнир казался заинтересованным, хотя и пытался скрыть это. Он отложил в сторону какую-то толстую палку, которую только что увлечённо строгал коротким ножом.

— Тень, — просто ответил ему грум. — Я смутно, но помню его тень, которая накрыла меня перед ударом. Что если вытащить из меня образ по этому отблеску?

Он старался говорить как можно увереннее. Если вайнир поймёт сомнения Тинара, то тут же пошлёт его в самый зад зверя Ниберу. Но тот только хмыкнул недоверчиво.

— Кан, — сказал ему Эро, хлопнув по плечу. Вайнир поморщился, но стерпел. — Соляной правильно говорит. Вот прямо вижу, как это дело проворачиваешь. Помнишь, ты поймал за тень суслика, который кусок хлеба стащил?

Безносый вайнир отвернулся и пробурчал:

— Если ещё хоть раз вспомнишь, лихорадку нашлю…

— Ну так было же, — не унимался Эро.

— Было-не было, не в этом дело, — внезапно признался Кан. — Суслика я просто поймал, он с таким ломтём далеко не ушёл. А здесь… Воссоздать образ из памяти о тени…Это мог сделать только великий Шон, но он умер ещё до того, как я родился. Очень давно…

Судя по юному вайниру, это «очень давно» произошло максимум лет пятнадцать назад. «До того, как я родился…».

Моу поёжился, вспомнив страшилки о том, что сосуды «Того, Кто» тенью входят в ночные видения зазевавшихся сельжиток, отчего те тяжелеют. Когда приходит время ребёнку родиться, вайниры просто забирают его от матери, которая потом не помнит ни беременности, ни родов. Плоды страсти плоти и тени. Пустые материальные вместилища для того, кто горит ярче пламени, летит быстрее ветра и стоит прочнее земли.

— Вот ты будешь первым, кто прославится больше, чем этот легендарный Шон, — с воодушевлением подхватил Эро. Серный точно знал самые чувствительные точки вайнира и теперь старательно продавливал его скрытое тщеславие.

— Сначала меня в Капь закатают, — уверенно предсказал юный вайнир. — Что получится — не факт, а что закатают — без всякого сомнения.

— Это если раньше времени узнают, — поддержал пафос серного Тинар. — А как они узнают раньше времени?

— А когда всё получится, — подхватил Эро, — слава тебе обеспечена…

Он заглянул в безносое лицо вайнира, перехватил недоверчивый, но уже колеблющийся взгляд.

— Как пить дать, обеспечена. Тебе от этого пользы ещё больше полагается, чем нам. Мы-то всего-навсего гнусную рожу одного неприятного типа увидим, а ты наверняка этот ваш вайнировский главный экзамен вперёд всех прочих сдашь…

Два грума в предвкушении удачной сделки… Забыты горести и радости, вся жизнь осталась где-то в стороне, а мир сузился до близкой уже цели. Тинар упивался совместным с Эро «торгом». Младший Моу и не подозревал, что он настолько соскучился по общению с себе подобными. Такими, как Эро, который понимает всё с полвздоха. Им даже не обязательно обмениваться взглядами, на едином дыхании каждый подхватывает другого.

— Да как я один-то смогу? — юный вайнир начал капитулировать под двойным напором.

— Ты же умный, — без тени сомнения в голосе произнёс Эро. — Наверняка у тебя есть идея, как это провернуть. И время — самое подходящее. В стане почти никого нет.

Он повернулся к Тинару, чтобы специально объяснить:

— После той заварушки… Ну, о которой мы недавно говорили. Сейчас вайниры просто нарасхват. Все высокие дома хотят к себе хоть ненадолго. У кого родственники ранены, кто судьбу отмаливает, кто выворотников боится. Столько всех пошло на ту сторону, что пробка на выходе образовалась. Там, во внешнем мире, явно что-то непонятное происходит. Так же, Кан?

Безносый вайнир ошарашенно кивнул. Эро своей болтовнёй загипнотизировал этот юный сосуд для чужой души.

— Вот-вот, — быстро произнёс Тинар, — Пока что-то ТАМ происходит, мы можем быстренько уладить свои дела ЗДЕСЬ. Давай уже, давай…

Он тихонько подтолкнул Кана в бок, преодолев нежелание притрагиваться к безносому вайниру. В конце концов, от этого малого зависит исполнение обета, на который Тинар решил положить жизнь.

— Чего давать? — проворчал тот.

Он с безнадёжно тоскливой тревогой оглянулся на кобонг.

— Куда нам идти, чтобы… ну… это… того… — Тинар ещё раз подтолкнул заколебавшегося Кана, — к столбу, да?

— Платить ты будешь? — спросил вайнир.

Что-то хотел возразить Эро, но Тинар поспешно кивнул. Он теперь знал цену и внутренне решился.

— Никуда не надо, — вздохнул Кан. — Ты уже… притянул…

— Ну, там, может, в…арку? — стараясь не выдавать своей растерянности, спросил младший Моу. Он опасался, что в возникшей паузе Кан опомнится и передумает.

— Тенью больше, тенью меньше, — затараторил Эро. Он нёс уже сущую околёсицу, но «клиент» полностью дозрел, поэтому теперь не вникал в смысл сказанного, просто поддакивая непрерывному потоку речи. — Мы её с боку обойдём, на колесе объедем, что нам проблема эта, тьфу…

Он смачно сплюнул себе под ноги:

— Плюнь и разотри проблему. Простой реши и сделай.

— Пойдём, да? — вторил Тинар, заглядывая Кану в глаза.

Взгляд юного вайнира поплыл. Стал не то чтобы сонным, а каким-то вывернутым в себя. Это уже было не просто состояние существа, заболтанного грумами.

— Капь… — медленно, словно под гипнозом, сказал Кан.

А затем вдруг выгнулся назад, как будто собирался встать на «мостик», и неожиданно выкрикнул рваным хриплым голосом:

— Капь везде! В-е-е-е-ззз…

Талисманы, выбитые на кобонге, вспыхнули и загорелись. Ярко и пламенно пылали на его поверхности, но не задевали сам столб. Затем холодный огонь ударил по Кану, словно отвязавшаяся цепь.

Зад зверя Ниберу! Всё осталось на месте — едкий чад от гастрономических экспериментов Эро, обмазанные глиной и покрытые шкурами домики на деревьях, тотемный столб. Вот только холодный огонь от кобонга в одно мгновение словно притянул маленького вайнира в какое-то иное, неведомое пространство. Его перекосило и искорёжило с неистовой силой. Не касаясь земли, Кан завис над ней на расстоянии в несколько ладоней, и забился о воздух всем телом. Так жутко, что Тинар почувствовал внезапную резь внизу живота. И с ужасом осознал, ещё немного — и описается, если продолжит смотреть на бьющегося в судорогах Кана, который уже утрачивал все признаки личности, а стал просто вибрирующим куском мяса. Из ушей и носа маленького вайнира сочилась густая, словно тягучий мёд, кровь.

— Вспоминай, — пыхнуло жаром в голову.

Тинар опомнился и попытался сосредоточиться. В него ворвались ощущения той ночи — треск костра, полынный запах, всполохи огня в глазах танцующей Эль. И тень, внезапно выпрыгнувшая из-за спины.

Он жадно захватил тёмный силуэт в невидимую горсть, сжал так, что отдало и заныло где-то в локте.

«Не уйдёшь, скотина!», — подумал он. — «Я найду и убью тебя!».

— Плати! — закричал, булькая жидкостью в горле, выгнутый в судороге вайнир. — Бери!

Ударило внутри черепа. Младший Моу покачнулся, едва устояв на ногах. От внезапности и ненависти к тому, чьё лицо ясно и чётко, как наяву, предстало перед Тинаром и, кажется, теперь навсегда впечаталось в память.

Кто-то тронул его за плечо. Это был Эро. Всё закончилось.

Тин с ужасом смотрел на безжизненное тело Кана. Вайнир затих на полу призрачной Капи в луже вонючей мочи. Из дырок, которые зияли на месте бывшего носа, сочилась густая, коричневая кровь.

— Тин, — ещё раз хлопнул его по плечу Эро, — чего уставился?

— Он же… Он… — Тинар отвернулся от беспомощного тела, только что перекорёженной в жерновах Капи.

— Да ладно, — беззаботно махнул рукой Эро. — Он же просто сосуд. Их ещё и не так натаскивают. Скоро оклемается. Бери за ноги, потащили в дом…

Глава третья. «Вылезай, мы его нашли»

В Ляльки Тинар возвращался в странном состоянии духа. Казалось, что между ним и окружающим миром возник глухой ватный кокон, поглощающий часть красок и звуков извне. Степь наверняка, как и всегда, стрекотала весёлыми жуками, притаившимися в жёсткой щётке её покрова, и гудела ветром, но Тинар сейчас ничего не слышал.

Он брёл по едва намеченной в сухих ковылях дороге, загребая ногами серую мелкую пыль. Перед глазами, подрагивая в разреженном зноем воздухе, стояло одно-единственное лицо. То, что безносый Кан вытащил из теневой памяти Тинара.

Это был явно синг. Логично и понятно: кто ещё мог напасть на путников в степи среди ночи, как не синг, для которых степь — дом родной? Он был молодой, кажется, ровесник Тинара, может, только если чуть-чуть постарше. Совсем немного.

Мальчишка-синг с тугими чёрными косами, ползущими по плечам гибкими змеями. Такой же, как тысячи других юных сингов, кочующих по бескрайней степи Ошиаса. Только глаза его…

Дикие, налитые дурманной яростью. Тин видел такие потусторонние взгляды у завсегдатаев сельских кабаков, бывших аристократов, отдавших всё, что у них было, за хмельную кить.

Тинар поразился этому конченому взгляду у ещё совсем юного мальчишки, замешкался и упустил момент, когда потревоженная ошалевшая тень бросилась на него. Рывок синга был таким стремительным и мощным, что сразу сбил грума с ног.

Моу почувствовал сквозь рубаху горячую потрескавшуюся землю, в шею впилась жёсткая травинка. Странно, что он тут же осознал высохшую и слабую травинку, и совсем не ощутил удара, когда всем телом рухнул как подрубленный в бесконечную степь. Он закрыл глаза, ожидая неминуемого нападения, поверженный, слабый в своей неподготовленности, но за эти несколько томительных секунд так ничего и не произошло.

— Эй, — голос проник сквозь плотно зажмуренные веки. — Ты чего?

У тени одурманенного синга не могло быть такого звонкого и радостного голоса. Тин помотал головой, надеясь сбросить выходящее за все рамки реальности наваждение, и только потом догадался открыть глаза.

Лицо, нависшее над ним, оказалось светлым, радостным и девичьим. Это точно не тень. И тем более — не синг.

— Чего ты упал и тут валяешься? — глаза у девушки были светлые, цвета застиранного неба, а ресницы — пушистые. Взгляд через эту светлую мягкость тоже светился чистотой и нежностью.

Тинар быстро сел, стараясь выглядеть независимым и гордым.

— Я просто… Чего пристала, уже и лечь отдохнуть уставшему путнику нельзя?

Видение, вытащенное безносым Каном из теневой памяти младшего Моу, исчезло, растворилось в жарких ароматах выжженной степи. Запахи, цвета и звуки хлынули в Тинара, возвращая в реальность.

— Ага, — произнесла девушка, ехидно стреляя своими невозможно пушистыми глазами из-под плотного капюшона, надвинутого на лоб. Несмотря на жару, её всю с головы до ног обтекал, мягко струясь, большой плащ. Тем не менее не было похоже, что незнакомке жарко, казалось, её одеяние совсем наоборот — дарит необходимую прохладу, защищая от зноя.

— Ага, — повторила она, ехидно прищурившись. — Я видела издалека. Ты шёл себе, шёл, а потом вдруг завертелся на месте, замахал руками и упал как подкошенный. У тебя, случайно, никакой падучей болезни не имеется? А то я не знаю, как в таком случае помочь. Лекарница из меня — ужасней не придумаешь, и до ближайшего селения, где есть лазарет, я тебя не дотащу.

Её журчащая, с небольшим южным акцентом речь совсем не походила на голос Эль Фэнг, но что-то сразу заныло в груди. Откуда взялось дыхание Эль в этой бесцеремонной девице?

— Слушай, — сказал грум, поднимаясь с травы и отряхиваясь. — Не нужно меня никуда тащить. И ты…

Внезапно девушка ошалело уставилась на его локоть, обнажившийся на месте съехавшего рукава. Там, где кожа не тронулась загаром, блестели капельки слюды, навсегда въевшиеся в неё в соляных копях.

— Ты же… Неужели это ты? Тинар Моу?

Тинар быстро одёрнул рукав, но скрывать уже было поздно, поэтому он просто кивнул. В конце концов, они совершенно одни, и что ему может сделать эта малышка?

— Ох, — сказала она. — Вот и не верь в судьбу…

Сначала Тинар подумал, что незнакомке стало вдруг плохо. Девушка схватилась за сердце. Он ринулся ей помочь, но та хлопнула по своей груди, словно пошлёпывая кого-то, и сказала строгим голосом:

— Сёма, вылезай! Мы его нашли…

Складки плаща затрепыхались, от этого движения с головы слетел капюшон. Тинар уставился на лоб незнакомки. Потому что из-под светлой пушистой чёлки торчал, подсвечивая синевой, маленький аккуратный рог.

— Найти тебя было ужасно сложно, правда, Сёма?

На её руки выскочил небольшой красноглазый зверёк с огромным пушистым хвостом. У него имелось целых шесть лапок, которыми этот невероятно милый Сёма привычно уцепился за её локоть и повис на нём, дружелюбно уставившись на Тинара круглым глазом из-под пряди, очень похожей на чёлку девушки.

— Это Сёма, — сказала она, — его не стоит надолго оставлять одного. Любопытный до неприличия, вечно в какие-то переделки из-за этого попадает. Вот и пришлось с собой взять, а то опять влипнет в неприятности. Что касается меня, то я — Улия. И, да… Не пялься ты так!

Она дотронулась до своего симпатичного рога:

— Я — аликорн. Мы пришли из Тумалы. На самом деле, перейти границу было несложно. Там совсем глухо и тихо. Так, что даже страшно. Ну это и понятно. Зачем держать толпу народа, если в любой момент может появиться фенир? Одна его тень способна напугать большую армию. Ваш император, кажется, тоже отозвал войска. Ему опять приходится принимать правила игры Тумалы…

— У нас водятся разные слухи, и никто не знает, что на самом деле происходит, — рассеяно сказал Тинар. — Но жить стало ещё тяжелее. Здесь это не так заметно, но, говорят, в столице полный бедлам.

Он спохватился:

— Но откуда ты меня знаешь?

Вот эти двое: друзья или враги?

— Ну так всё сходится, — сказала Улия. — Ты — грум, который замаскирован под сельжита, и ошиваешься в двух шагах от Лялек. Кстати, как буля Надея? Эль очень за неё переживала.

— Эль, — сглотнул Тинар ставшую вязкой слюну. — Ты знаешь Эль?

Тинар уже больше года ничего не слышал об Эль, а сегодня встретил сразу двух существ, которые что-то знали о ней.

— Ну, конечно, — сказала Улия, став внезапно серьёзной, — и она…

Сердце заныло, не желая слышать, что младшая Фэнг ушла на ту сторону тени.

— Я знаю, — перебил Тинар, пытаясь подавить поднимающийся к горлу ком. — Она больше не на этой стороне. Ушла на переправе во время великой битвы, о которой нельзя говорить в Таифе.

Он не хотел, чтобы Улия ещё раз сказала, что Эль больше нет на этой стороне, поэтому опередил страшные слова. Следом торопливо пробормотал:

— Буля жива. Хотя не очень хорошо выглядит. Но жива, да.

— Тю-ю-ю, — присвистнула Улия. — Эль не погибла на переправе, уж поверь мне. Потому что мы с Сёмой познакомились с ней уже после той самой битвы.

Тинар поднял на неё глаза, боясь обмануться надеждой.

— Где?

— В моей таверне. В «У». Кстати, мне пришлось оставить моё заведение на господина Бархуса, и я не уверена, что он хорошо справляется. И всё для того, чтобы попасть в этот ваш Таиф, будь он неладен. Оказалось, что у нас с Сёмой хроническая аллергия на засуху.

Зверёк, подтверждая её слова, смешно чихнул и попытался скорчить страдальческую мордочку. Улия оглянулась на цветущую степь. И в глазах её не отразилось ничего хорошего.

— Слушай, Тинар Моу, — сказала она. — Мы так и будем стоять тут, посередине этого странного лысого поля, или ты пригласишь меня куда-нибудь? Например, в Ляльки? Мы с Сёмой долго шли, и в основном пешком. Знаешь ли, на границе сложно поймать дорожную повозку. Там вообще всё сложно.

— Но Эль… Она здесь? С тобой?

Тинар оглянулся, словно ожидал, что Эль сейчас проявится прямо из дрожащего степного воздуха.

— Нет, она… Давай по дороге расскажу.

Улия махнула рукой.

— Но… Ты… Мы остановились на том, что ты встретила Эль и…

Она промолчала, сосредоточенная на дороге. При каждом шаге этой невероятной девушки раздавался приглушенный степной пылью звон. Тинар, опасаясь обнаружить копытца, незаметно посмотрел на её ноги. Из-под длинного плаща мелькнула туфелька на небольшом каблучке. Невероятно мило. Мало кто в Таифе надевал туфли в дорогу.

— И?! Ты встретила её… И?!

— Да, встретила, — Улия удобнее перехватила Сёму. Тинар заметил:

— Давай помогу…

— Не, он не тяжёлый, — сказала Улия и укоризненно добавила, — когда не вертится.

Любопытный зверёк, выпущенный из-под плаща на свободу, с восторгом осматривал окружающий мир. По сравнению с родиной тут всё казалось довольно тусклым, но его мордочка прямо лучилась счастьем от постижения нового.

— Её прибило к моей таверне сразу после того, как закончилась битва, — продолжила Улия. — Эль. Она была мокрая, грязная и совершенно неадекватная.

— Как это? — забеспокоился Тинар. Ледяная игла, морозившая сердце, немного оттаяла, но на месте онемения заворочалась тревога.

— Ну, первым делом, когда я затащила её в таверну, она схватила большой кувшин первоклассного эля… Ну, знаешь, того самого, что нужно пить медленными глотками, смакуя?

— Не знаю, — сказал Тинар. Он не понимал, что такое эль.

— Ну так она и выпила его одним махом.

— Кто?

— Эль выпила эль, — пояснила Улия.

Поняла, как странно это звучит, и засмеялась:

— В общем, она стала совершенно пьяная и тут же отрубилась. Из неё выпала разодранная кукла… Сёма, не вертись…

Улия полезла в складки плаща и вытащила знакомую Тинару Ляльку-Одолень. Он узнал её сразу, несмотря на затрёпанный вид. Поперёк живота шёл грубый рубец. Шов прихватывал рану вместе с платьем.

— Откуда у тебя, — Тинар даже остановился. Он протянул руку к кукле. — Откуда у тебя Лялька-Одолень?

— Она, Эль, сама мне её отдала. Позже, перед тем как отправиться на Плато фениров. Сказала, не хочет больше причинять боль тем, кто ей дорог. Поэтому освободилась от значимых для неё вещей.

— Не только, — прошептал Тинар. — Не только от вещей.

Он как-то сразу понял всё, что случилось в тот день, когда Эль сказала ему: «Уходи!». События годовой давности упали на него — душно и невыносимо тяжело. Какой он идиот! Почему послушался её тогда? Почему ушёл сразу, как только она сказала «уходи»?

Улия понимающе тронула Тинара за плечо:

— Она такая, Эль. Необычная. Ты разве не знал, что она — латник? Их тех, кто может сшивать неземную материю? Неужели не догадывался?

— Папороти ящуру хырцают, — пробормотал Тинар и уставился ничего не видящими глазами куда-то вдаль, поверх чуть светящегося рога аликорна.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он смог взять себя в руки.

— Догадывался, да, — кивнул он. — Только я же её с самого младенчества знал. С тех пор, как она родилась… Вернее, как появилась в грумгороде. Мне тогда три года было, и я помню, как отец привёл меня к Фэнгам. Её маленькие ручки, перемотанные тряпками. Келли сказала, это для того, чтобы она не расцарапала себя. Младенцам часто так делают, сказала Келли. И я просто принял, что вот такая она. Эль. Необычная грумка. И всегда хотел оберегать её. Чувствовал, что обязан. А потом мне сказали, она — дарница. И за ней охотятся два государства. За моей Эль, которой я вытирал сопливый нос. С которой мы съели пуд соли…

— Вы ели соль? — заинтересовалась Улия. — Зачем? Неужели в Таифе совсем плохо с едой? Ох, это паршиво! Мы с Сёмой такие голодные.

— Нет, нет, — Тинар торопливо развязал походный мешок.

Келли положила ему продуктов в дорогу, и кое-что ещё осталось. Он сохранил немного сухофруктов и солонины для Надеи. Протянул кусок вяленого мяса Улии. Сёме, который на запах еды показал чёрный влажный нос из складок плаща, сунул ломоть сушёной тыквы.

— Это просто у нас так говорят, когда хотят подчеркнуть глубину дружбы.

— Не понимаю, — призналась Улия, на ходу отрывая зубами куски от тягучей солонины. — Зачем в дружбе соль…

— У нас всё — соль, — вздохнул Тинар. — Чем солёнее, тем крепче. Вся жизнь такая.

— Да, — кивнула Улия. — Я чувствую.

Она замолчала, ковыряя степную пыль своими чудесными туфельками. Рот был занят едой. Потом, не выдержав напряжённого взгляда Тинара, продолжила:

— За ней, твоей солёной Эль, отправили целый отряд набатов. Откуда-то королева Вин узнала, что Латница перебралась через границу. Видел бы ты идиотские ленты в гривах их лошадей!

Улия засмеялась, и Сёма, который четырьмя лапами обхватил её руку, а двумя держал ломтик тыквы, затрясся и укоризненно мявкнул.

— Прости, — сказала девушка ему. — Так вот, они увезли Эль в поместье графов Лотардов. Они — самые потомственные набаты, и графиня очень близка с королевой Вин.

— А потом ты её видела?

— Эль приходила ко мне через несколько солнц. Её уже усиленно охраняли, но нам удалось немного поболтать. Тогда она передала мне Ляльку-Одолень. И ей… Тинар, Эль старалась не показывать, как ей страшно и одиноко. И я ничем не могла помочь. Это её путь, который только на мгновение прикоснулся к моему, и тут же пошёл в другую сторону.

— Ей было страшно? — Тинару стало плохо той болью, которую испытывала Эль уже так давно.

— В результате она преуспела, — поспешила его успокоить Улия. — Вскоре после этих событий в небе Тумалы появился первый фенир. Вся страна высыпала на улицы, все смотрели, как огненный шар пронёсся над Тумалой, перечёркивая небо красной петлёй. Он появился и над нашим икодовым лесом. Такой праздник! Я тоже видела фенира, но думала в тот момент об Эль, и мне было грустно, а вовсе не радостно…

— Почему? — Тинар сжал кулаки, догадываясь о том, что она ответит.

— Потому что я гадала, какую ценность ей в конце концов пришлось отдать за этот чудесный полёт…

Глава четвёртая. Те, которые — дар небес

Инка встретила Улию и Сёму из рук вон паршиво. Она радостно бросилась навстречу Тинару, но, увидев рядом с ним красивую девушку, резко помрачнела. Едва буркнула своё имя, когда незнакомка с невиданным зверем на руках переступила порог. А затем загремела посудой у жаровни так красноречиво, что Тинар удивился. Тем более там особенно и греметь-то было нечем.

Котелок с корнеплодами Инка метнула на стол с неожиданной силой, и еда чуть не вывалилась из него, а сам котелок чудом задержался на краю. Инка была очень недовольна, и это тут же поняли все, включая булю Надею.

Буля не вставала в последнее время, многократно перештопанный шов на правой ноге совсем не держался на ветхой ткани. Тело расходилось прямо под иголкой, и края прорехи осыпались, не позволяя нитке зацепиться. И как ходить с такой дырой на ноге?

Тем не менее буля почувствовала, что в доме гости, и очень обрадовалась.

— Эль… Девка, люба в ожиде переполонише…

Тинар откинул занавеску, громко и чётко произнёс:

— Это не Эль, буля! Но Улия принесла хорошие вести. Она видела её.

Он повернулся к Улии и пояснил:

— Всё время Эль ждёт. Очень скучает.

— Я встречала её год назад, — шепнула ему Улия тайком от були. — Про сейчас ничего не знаю…

Тинар приложил палец к губам и громко сказал:

— Она видела Эль и говорит, у неё всё в порядке.

— От ты ж, девка, — прошелестела буля, прикрывая глаза от света из-за открытой занавески. — В поряде она… Иш ты…

Буля счастливо вздохнула и добавила что-то совсем слабо. Новости вызвали всплеск эмоций, который её обессилил.

— Она говорит, чтобы мы садились за стол, — пояснил Тинар девушке. — Её Инка покормила недавно.

Инка недовольно пробурчала:

— Так уж не то, что некоторые. Мы тут не без пользы околачиваемся.

Тинар посмотрел на Улию виновато и развёл руками, мол, прости её. Но девушка совсем не обиделась, она широко улыбнулась и подошла к кровати. Выпустила своего шестилапого зверька прямо на постель и громко сказала:

— Бабушка, вы погладьте Сёму. А мы пока делом займёмся. Поедим позже. Мы тоже в дороге перекусили.

Сёма заскакал по буле, она ловила ладонью его мягкую шкурку и счастливо улыбалась.

— У тебя иголки есть? — обратилась Улия к Инке, и та молча достала с полки коробку со швейными принадлежностями. Просто протянула её, всем видом показывая, что ничего хорошего от пришлой незнакомки она не ждёт. И другим ожидать не советует.

Тинар наблюдал, как Улия пытается выдернуть длинную пушистую нитку из хвоста протестующего Сёмы. Зверёк, учуяв её намерения, запрыгал по буле с удвоенной силой, пытаясь увернуться. Но по ловким и отточенным движениям чувствовалось, что Улия посягает на его пушистое достоинство уже далеко не в первый раз. Через минуту она продевала шерстину в игольное ушко, а Сёма с обиженным видом вылизывал свой многострадальный хвост.

— Бабушка, — сказала Улия, — я попробую зашить порыв на вашей ноге. Вы потерпите, ладно? Не гарантирую полного и окончательного результата, но ходить какое-то время сможете. Нитки из хвоста Сёмы невероятно крепкие. На несколько недель хватит. А, может, и на пару-тройку месяцев.

Буля прошелестела что-то, очень похожее на согласие и откинула одеяло. Улия осторожно потрогала рану:

— Не бойтесь, будет немного больно, но недолго, скоро пройдёт…

— И-их, — вдруг как-то игриво протянула Надея, — знани есть в тебе, коли имея я перший достаток? Нет боли. Совсем нет чуи боли во мене.

***

Рано утром Тинара разбудил непривычный шум. Кто-то вломился в булину избушку. Не стучал, не кричал с крыльца, чтобы открыли, а без всяких разговоров выбил хлипкую дверь и теперь с грохотом пинал всё, что попадалось под ноги, и хрипло ругался.

Тинар вскочил с лежанки. Запутался в одеяле, рванувшись на шум, даже спросонья помня, что в доме под его защитой две нежные девушки и разваливающаяся на части старуха.

На пороге стоял неопределённого возраста сельжит в длинной холщовой рубахе. Рубаха доходила до колен, а сразу из-под неё торчали мосластые, густо поросшие грязно-серым волосом ноги. Этот фрагмент мужика, на котором отсутствовала обязательная часть в виде штанов, тут же уходил в огромные пимокаты.

«Вот же ему жарко», — почему-то в первую очередь подумал Тинар, а потом удивился: что тут делает этот волосатый и мосластый?

Выражение лица ворвавшегося в булин дом сложно было определить опять же из-за густой пегой поросли, покрывавшей все щёки, подбородок и даже часть лба. Но то, как он шумно и грозно дышал, а ещё огромный дрын от штакетника в руках мужика явно свидетельствовали: он чем-то очень недоволен.

— Где этот выкидыш из зада зверя Ниберу? — мужик заметил Тинара и теперь вперился в него негодующим взглядом, словно пытался тут же пригвоздить грума к стенке.

— Ннн-е-е знаю, — запнулся Тинар.

Спросонья даже груму требовалось время, чтобы оценить происходящее и наметить пути отступления.

— Прячешь этого выродка ты где? — мужик взял ещё на полтона выше и принялся надвигаться на Тинара.

Дрын, который он держал наперевес, задевал предметы, расставленные по комнате. Они валились на пол, издавая то звон, то треск, то гулкий стук. Со стола опрокинулся кувшин, вода из него разлилась по полу, старательно отшкрябанному Инкой накануне. Мужик тут же влез своими огромными пимами в лужу, по комнате мгновенно распространился запах мокрой собачьей шерсти, смешанной с навозом.

— Эй, дядечка, — от резкой вони Тинар быстро пришёл в себя. — Чего ты тут ищешь?

Он нашарил позади себя табуретку, не отрывая взгляда от мужика, перехватил её за ножку. Табуретка против дрына была фиговым оружием, но всё лучше, чем ничего.

— Охальника этого, паршивца, — вдруг каким-то даже доверительным тоном произнёс дядька. — Насильника.

И хлюпнул носом.

— Здесь только я, буля Надея и две девушки нежного возраста, — сказал Тинар, приободрившись.

Драка, кажется, откладывалась. Грум не любил драться. Каждый раз, когда приходилось это делать, Тинар старался побыстрее забыть о случившемся, а если и вспоминал потом, то без всякого удовольствия.

— Ты? — мужик выпалил это с таким напором, что Тинара даже издалека чуть не сшибло с ног едким запахом застоявшегося перегара в придачу к аромату намокших пимов. Незваный гость пил давно и беспробудно.

Пьяница осмотрел Тинара с ног до головы. В его взгляде промелькнула снисходительность, оскорбившая грума.

— Не-е-ет, — уверенно протянул мужик. — Ты никак не подходишь.

— Почему? — ляпнул Тинар, сообразив только через мгновение, что сначала нужно было поинтересоваться «для чего».

— Нам в роду инокровники не нужны, — гордо сказал тот. — Кровь наша, хуторская, чиста с самого начала тени Ниберу.

Тина тут же обуяли противоречивые чувства. С одной стороны, он даже как-то обрадовался, что не нужен этому пропитому мужику с дрыном, а с другой: обиделся за «инокровника».

— Чего это? — спросил он глупо, — И вообще… Какого зверя вы, уважаемый, ворвались в чужой дом и оскорбляете?

Мужик шумно выдохнул, ещё раз обдав грума перегаром, а у Тинара за спиной раздалось удивлённое:

— Папа?!

Тинар обернулся. Из-за перегородки, которую они устроили из многочисленных булиных тряпок, чтобы отделить мужскую и женскую половину, выглядывали две пары блестящих, испуганных глаз. Инка и Улия, конечно же, проснулись, разбуженные внезапным шумом.

— Это твой… папа? — переспросил он Инку, припоминая тот день, когда забрал её с соседнего хутора.

Никакого мужика там не видел. Тинар договаривался с давно и навсегда уставшей женщиной с глубокими тёмными впадинами под глазами. Она с радостью согласилась отдать дочку в хозяйство за еду. Судя по всему, мужик обнаружил недостачу в своём семействе только сейчас, спустя несколько месяцев.

— Иди ж твою, — поприветствовал Инку мужик. — Вот же шалава! Говори, где твой хахаль? Быстро давай, ты мне тут не это…

— Э-э-э, — Тинар загородил пьянице дорогу, так как тот направился к девочкам с самым решительным видом. Его решительность груму совершенно не понравилась. — Вы — отец Инки?

— Так я ж тебе о чём? — мужик попытался вложить в свой взгляд, направленный на грума, всю свирепость, на которую был способен. Взгляд фокусировался с трудом, поэтому свирепость время от времени размывалась, и лицо мужика становилось просто пьяно-обиженным и потерянным. — Как отец, я должен устроить будущее этой…

Фразу он не закончил, потому что оглушительно икнул и тут же потерял мысль.

— Папа, — жалобно пискнуло у Тинара за спиной. Инка страдала поодаль от кровного родственника, жалея его, стыдясь и опасаясь. — Я тут в услужении. Хозяин Тинар хорошо ко мне относится…

— Хозяин? — чуть было поутихший папаша опять взъярился. — Инокровное отродье? И в чём же это хорошее отношение проявляется? Позволяет тебе греть его постель?!

Тинар представления не имел, как закончить этот затянувшийся балаган. Нет, конечно, он предполагал, что мужику нужно дать денег для утешения оскорблённых отцовских чувств, но грумы таким образом проблемы не решают. Не мог он вот так просто взять и отсыпать незнакомцу от щедрот своих.

В комнате сгущалась томительная безысходность, когда вдруг Улия, решительно отодвинув Тинара, зависнувшего с табуретом наперевес, вышла на первый план.

— Я — невеста этого самого грума, — сказала она. — Практически жена. И почти хозяйка. Какие у вас, неуважаемый, могут быть претензии к этому обстоятельству?

— Что значит — практически? — от неожиданности глупо переспросил грум.

Она повернулась к нему. Перештопанная булина ночная рубашка висела на девушке просторными складками, закрывая ноги до самого пола. Несмотря на раннее утро, волосы были забраны в какой-то булин же платок. Таким образом Улия скрыла аликорн. Видимо, так и спала.

— Практически, это значит, что теорию мы оставили позади, — весело подмигнула она Тинару. — И перешли к действиям.

— Ккккаким? — одновременно выдохнули грум и явно заинтересовавшийся её словами пьяница.

— Практическим, — Улия не стала удовлетворять их любопытство. — А теперь, когда мы всё выяснили, и вы убедились, что чести вашей невинной девочке в этом доме ничего не угрожает, самое время вернуться к СВОЕЙ жене…

С нажимом на «своей» она легко, но настойчиво принялась подталкивать Инкиного родителя к выходу. Он опешил и от её слов, и от действий, так что почти не сопротивлялся. А ещё… Тинару показалось, или на самом деле из-под платка, туго наверченного на голове Улии, полоснуло синим отблеском? Одновременно с этим светом мужик словно поник, потеряв волю к сопротивлению. Он больше по инерции перебирал ватными ногами, и сам не заметил, как оказался за порогом.

— Папа, подождите, — опомнившись, выкрикнула Инка. — Я провожу!

Она метнулась за занавеску, и через минуту выпульнулась оттуда, на ходу застёгивая крючки от платья на спине. Ещё пара мгновений — Инка с налёта вделась в стоящие у порога чоботы, и слабый ветерок закрутился в том месте, где она только что пронеслась.

Тинар и Улия остались одни. Если не считать булю, которая не подавала ни малейшего признака присутствия. Скорее всего, она просто ничего не услышала. Тинар даже не удивился — иногда на неё находила такая беспросветная глухота.

— Зачем ты сказала, что моя невеста? — растерянно спросил он девушку.

— А в чём дело? — не поняла Улия. — У тебя есть потребность вести с этим отцом-защитником долгие переговоры? Денег бы ты всё равно ему не дал, так?

Тинар покачал головой. Вот это — точно.

— Или ты горел желанием жениться на Инке?

— Да нет, конечно, — Тинар почему-то чувствовал себя смущённым. — Только это ерунда какая-то получается…

Никто никогда не назывался невестой Тинара Моу. Ему и в голову не приходили мысли о женитьбе. Пусть всё было и не по-настоящему, а в результате глупого недоразумения, но почему-то это сильно смутило грума.

— Ерунда-не ерунда, — засмеялась Улия, — но зато мы быстро решили эту проблему. И даже без значительных потерь.

Она кинула взгляд в комнату, где на полу валялись черепки посуды, и исходила ароматом папашиных пимокатов большая лужа.

— Как ты его успокоила так быстро? — Тинар вспомнил посоловевший взгляд мужика.

— Есть один секрет, — кивнула Улия.

— Но всё равно, — пробормотал Тин, злясь на себя за это смущение, — мы совершенно не знаем друг друга, а ты такое… Надо же ляпнуть…

— Тю-ю, — почти пропела Улия, — И это невнятное бормотание исходит от изворотливого грума, о котором я слышала, что он способен на любую хитрость ради своего интереса? Если бы ты не дал ему денег, то он бы объявил тебя по всем весям мерзким насильником и забрал Инку обратно на хутор. Кто бы оставался с булей, когда ты уходишь?

— Откуда знаешь, что мне скоро опять уходить? — удивился Тинар.

Улия ничего не успела ответить, так как с треском отворилась дверь. Инка вернулась мрачная как десять туч.

— Вы уходите? — вытаращила она глаза, задыхаясь от нахлынувшего гнева. — Только пришли — и опять?

— Девочка, — Улия протянула к ней ладонь, но Инка негодующе замахала в сторону аликорна руками, словно надеясь, что от энергичных взмахов та исчезнет.

— Вот вы — какая ещё невеста?! — завопила Инка с трогательной обидой в голосе. — В зад зверя Ниберу, какая вы невеста?!

— А её можешь успокоить? — Тинар с надеждой посмотрел на Улию.

Та улыбнулась:

— В этом нет необходимости. Она не со зла…

— Девка, в ревновании пребывати, — вдруг прошелестела буля Надея. — Ото ж, её смага раздирающе…

Тинару показалось, что в булином голосе пробивается тихая усмешка. Она, кажется, нисколько не напугалась, а даже была довольна.

***

Закат занялся невероятно алым, пламенным. С одной стороны, так красиво, что захватывало дух, а с другой — наполняло сердцем тревогой. Такие закаты бывают в Таифе перед сильной засухой, или, наоборот, смертоносными холодами. После неожиданно сумбурного утра и дня, не замеченного в будничных хозяйственных хлопотах, торжество кровавого неба отдавалось в сердце будоражащим набатом.

Тинар, подновлявший покосившийся за время его отсутствия штакетник, застыл с молотком в руках, вперился взглядом, не отрываясь, в стремительно багровеющие небеса. Чистый алый наливался мрачной синевой, от этого потянуло мертвечиной.

— Чего застыл?

Он вздрогнул, когда на плечи что-то мягко запрыгнуло. Пушистый хвост вскользь погладил щёки, на миг перекрыл глаза. Тревога отступила так же внезапно, как и нахлынула.

— Сёма, — отмахнулся грум, стараясь, чтобы голос звучал ворчливо-недовольно. На самом деле он был рад пушистому вниманию зверька. — Иди ты в пень солёный…

— Он чувствует, что ты растерялся, — сказала Улия. — И хочет тебе помочь. Сёма всегда хочет помочь, только никогда не знает как. В этом вы похожи.

— Я знаю, — сказал Тинар, откладывая молоток и принимая Сёму с плеч на руки. — Вернее, иногда знаю.

— Думаешь об Эль? — спросила Улия.

— С чего ты взяла?

— Просто мне кажется, что ты всегда думаешь о ней.

Это было правдой. Эль тупой болью тянула в Тинаре, даже когда он по уши влазил в важную проблему, требующую немедленного решения.

— Не стесняйся, — сказала Улия, усаживаясь прямо на прогретую за день траву. Ноги она подобрала под длинное, испещрённое заплатками булино платье. Кажется, девушка пришла в полный восторг от тщательно перештопанного гардероба Надеи и намеревалась перемерять все старушечьи наряды.

Тинар сел рядом, думая, что Сёма сейчас же переберётся на колени девушки, но, к его удивлению, зверёк послушно свернулся в руках, не собираясь покидать грума.

— Не нужно этого стесняться, — повторила Улия. — Все, встретившие на своём пути Эль, испытывают точно такие же чувства. Пронзительное желание помочь и понимание, что при всём старании это невозможно.

— Почему? — глухо переспросил Тинар. В глубине сердца он знал ответ, но ему хотелось, чтобы Улия сказала вслух.

— Слишком высоко, — она произнесла это. — То, что горит в Эль, слишком непостижимо. Даже для не совсем простого существа.

— Имеешь в виду себя? Неужели ты?..

— Я — аликорн, Тинар, — сказала Улия, мягко прикоснувшись к своему маленькому рогу. — У меня нет какой-то особой силы или невероятных знаний, но есть пронзительное понимание того, что происходит. На уровне солнечного сплетения. Я специалист по душевным мукам.

Она тронула рукой грудь Тинара чуть правее сердца. Неожиданно стало жарко и неловко. Но когда Улия убрала руку, Моу почему-то расстроился.

— Ты чувствовал когда-нибудь вот здесь жгучий жар? — спросила девушка-аликорн.

Тинар поспешно кивнул. Именно сейчас он и чувствовал некоторое жжение, которое медленно ползло вниз, словно стекало.

— Это оно самое, — удовлетворённо сказала Улия. — Я чувствую то, что не заметно глазу. И как только увидела Эль… Как бы объяснить?

Она задумалась на миг.

— Есть создания, которые сами не знают, насколько важно то, что они существуют. И само их появление в чьей-то жизни — дар небес.

Тинар посмотрел на неё непонимающим взгляд. Небеса не дают ничего хорошего. Только высушивающий зной, выматывающий ливень, от которого всё вокруг гниёт, и вымораживающий живое снег. Для грумов, которые надолго задерживаются под небесами, они несут ещё и смертельную болезнь.

— Ах, да, — исправилась Улия. — Не небесный. Дар тени зверя Ниберу. Вот Эль — именно такая. Не у неё — дар, а она такая. Только сама не подозревает, насколько волшебная. Ты понимаешь, о чём я?

— Я всегда знал, что должен защищать её, — Тинар сглотнул вязкую слюну. Ему стало жутко, словно он вдруг очутился на пороге тёмной комнаты, за которой скрывалась неизвестность. — И не справился. Даже мою тень не примет Ниберу, не перевернёт её. Мне не быть даже тенью своей тени…

— Я не так давно тебя знаю, — сказала Улия, — вернее, почти не знаю. Но у меня почву выбивает из-под ног от умиления тем, как ты практичен и в то же время романтичен и чувствителен. Хватит грустить о высоком. Лучше делать дело. Заканчивай тут быстрее и возвращайся в дом. Скоро совсем стемнеет, не видно будет не зги. Если не успеешь, есть завтрашний день. И тот, который придёт за ним.

— Только завтрашний, — сказал Тинар. — У меня есть только завтра. А потом мне придётся опять покинуть Ляльки. И не знаю насколько.

Улия кивнула, словно ждала от него этих слов.

— Мы с тобой, — сказала она тоном, не терпящим возражений. Сёма подтвердил намерение, высунув любопытную мордочку из складок её платья. — У нас тоже есть дело.

Она поднялась, рассеянно поглаживая мягкую шкурку встрепенувшегося зверька:

— Если только это не поход по борделям Каракорума, мы определённо — с тобой.

Сёма укоризненно глянул на девушку. Он самоотверженно намеревался не оставлять грума даже в таком тяжком деле, как поход по злачным местам.

— Нет, — покачал головой Тинар. — Какие бордели? Мне просто нужно убить одного синга.

— О, — ответила Улия. — Мне мало что известно о сингах, но даже я знаю, что убить кого-то из степного народа — это проблема.

— Ты не представляешь всей её сложности, — кивнул Тинар. — Во-первых, я точно не знаю, кто он, так что это предстоит выяснить, прежде чем его искать. А во-вторых… Синг, которого я должен убить, кажется, ещё и высокопоставленный.

Глава пятая. Засада теней

Небольшой патрульный отряд, который возглавлял Ринсинг, третий сын великого стратега Ошиаса, попал в засаду.

Это казалось невозможным: никто, кроме сингов, не отважился бы на путешествие в безлунную ночь в стороне от главного пути в Каракорум. В непроглядной тьме на расстоянии вытянутой руки нормальное зрение отказывалось различать смутные тени. Только легендарное обоняние сингов позволяло отряду продвигаться по бескрайней степи. Поэтому Ринсинг расслабился, совершенно непозволительным образом утратил бдительность.

Всё случилось так внезапно, что чувствительный нос Рина не уловил даже намёка на привкус смертоносного металла в горьковатом воздухе. Только вдруг резануло болью у сердца, где пламенел цветок калохортуса, предупреждая: что-то изменилось в сонной тишине. И тут же кромешную мглу внезапно прорезал лязг вынимаемых из ножен клинков, над всадниками просвистели наконечники стрел, ударная сила скрывающегося за пологом ночи противника отбросила застигнутых врасплох сингов назад.

— Стоять! — закричал Ринсинг. — Мы не…

Он не успел закончить фразу, отражая стрелу, которая ещё мгновение — и впилась бы в лицо. Рин рванул вперёд руку с потемневшим клинком. Вторая стрела, летевшая прямо в центр цветка калохортуса, прикрывающего его сердце, обиженно звякнула о металл, улетела в степную траву. Только на миг чиркнула по коже там, где Рин легкомысленно распустил ворот, переживая вечернюю духоту.

И вновь стало тихо.

— Есть потери? — спросил Рин, даже не оглянувшись проверить.

— Все целы, — так же почти неслышно ответили за спиной.

Синсинг, ставший его правой рукой после гибели Пана, оказался надёжным тылом. Рин зажал ладонью кровоточившую царапину на шее, не отрывая ледяного взгляда от кромешной тьмы, теперь наполненной угрозой до краёв.

Кто-то, не имеющий никакого запаха, без всякого предупреждения и беззвучно атаковал патрульный отряд почти у самой главной дороги в столицу Таифа. Дерзко, возмутительно и непонятно.

«Словно с иной стороны тени», — пронеслось в голове Ринсинга, а потом он уже вообще ни о чём не думал, предоставив решать исход битвы инстинктам.

Повинуясь им, младший сын стратега Ошиаса слетел с коня, и только потом услышал, как стрелы безуспешно просвистели над Мальчиком. Точно там, где голова Рина была ещё миг назад. Упал на одно колено, выхватил патрульный лёгкий арбалет, пытаясь определить точку, с которой только что опрокинулся свистящий шквал. На степь снова упала тишина, теперь уже зловещая, и его уши слегка подрагивали в тщетной попытке уловить движение невидимого противника. Тёплый ветерок пробежал по отросшей за лето траве, дотронулся до лица, взметнул прядь чёрных волос, выбившуюся на лоб. Глаза синга холодно сияли в темноте, как две далёкие, безучастные звезды.

На миг они полыхнули хищным, довольным светом, и тотчас одиночная стрела пронзила плотное тело ночи, оставляя за собой ослепительные искры, вытянувшиеся в яркую черту.

Тут же на другой стороне темноты раздался звук спущенной тетивы, и ещё одна одинокая стрела устремилась навстречу выпущенной Ринсингом. С поразительной скоростью они понеслись прямо в лоб друг другу, столкнулись в воздухе и рассыпались, вспыхнув, как угасающие молнии. Невидимый враг демонстрировал контроль над ситуацией, посылая стрелу чётко по той же траектории, что и синг.

— Они издеваются, — охнул кто-то из отряда, притаившегося за Рином, и его накрыла ярость, впрочем, ещё не поглощая остатки осторожности. Он тоже почувствовал издёвку странного противника. Напавший имел несомненное преимущество: он видел отряд, а патруль его до сих пор так и не учуял. Но было и другое: притаившийся в ночи словно заранее знал любое движение сингов.

Рин выпустил ещё несколько стрел подряд, молниеносно меняя позицию. Траектория и скорость каждой из них была совершенно отличной от предыдущих. Противник ответил таким же количеством стрел, словно зеркаля.

— Ринсинг, — попытался предупредить его кто-то из отряда, но тот уже ничего не слышал: яростный азарт заклокотал в висках вместе с щелчками тетивы.

В темноту медленно просачивался предрассветный туман, прохладной моросью покрывая траву и одежду патрульного отряда, распластавшегося на ней. Все молнии, выпущенные из арбалета Рина, разорвались на лету в клочья от столкновения со стрелами невидимого противника. Он явно не уступал Рину в опыте и сноровке, но самое паршивое: нападавший также точно знал секретную технику боя сингов.

Когда свист от раздираемых друг о друга стрел развеялся, и они посыпались в холодный туман грудой щепок, Рин слегка прищурился. Даже сквозь непроницаемую пелену он по-прежнему чувствовал устремлённый на него бесстрастный и насмешливый взгляд противника. Ринсинг всё ещё не мог уловить ни малейшего запаха с той стороны, это выбивало почву из-под ног. Единственное, что сейчас безошибочно кровоточило, указывая направление опасности, это был цветок калохортуса. Как всегда, он терзал его сердце то сильнее, то слабее, но неизменно предупреждал и защищал в минуты смертельной опасности.

Вот и теперь: почти одновременно с приступом боли в небе закричал ястреб и в светлеющей пелене, разделившей поле на две стороны, поднялась тень. Ринсинг увидел только грозное тёмное пятно, но чувствовал, что противник усмехается. Это он несколько секунд назад палил из арбалета, играючи превращая стрелы Ринга в щепу.

Время застыло, и застыли в немом ожидании обе стороны. Несколько бойцов патрульного отряда осторожно шагнули, сравнявшись с Рином, и тут же пара тёмных силуэтов выросла рядом с незримо ухмыляющимся врагом.

Ринсинг и его противник, отбросив арбалеты, почти одновременно вынули тяжёлые мечи. Синги по неслышной команде рванулись вперёд. Теперь, когда цель стала ясна, отряд молча и стремительно попытался сравнять преимущества.

Замелькали лезвия мечей и острия копьев и дротиков. Рядом с Рином, задев его вскинутой рукой, упал с глухим стуком один из младших бойцов. Краем глаза синг отметил два торчащих из груди острия меча, пробивших юного воина насквозь.

Рин рывком кинул своё тело в рассыпающуюся на смутные облики белёсую тьму. Не глядя, по наитию, рубанул мечом сначала налево, потом направо. Ещё одним взмахом прорубил дорогу перед собой, туда, где несколько секунд назад стояла, ухмыляясь, большая и значительная тень.

В пылу привычных долгой муштрой движений в самом глухом закоулке сознания засвербила мысль: что-то происходило не так. Острое лезвие проходило сквозь тела врагов, не встречая сопротивления. Слишком легко. Меч рубил воздух, не нанося им никакого урона. Они продолжали издеваться, молча, но в точности копируя каждое движение сингов, потому что знали свою неуязвимость. В темноте раздавались короткие, полные безнадёжного отчаяния крики уходящих на ту сторону, но это были голоса только бойцов патрульного отряда. Только знакомые голоса. Холодный пот прошиб яростного синга, но тут же пришло озарение.

— Стрелы и пики жикоров! — закричал отчаянно Рин, когда понял, что тварей не берёт обычное оружие. — Хватайте охоту Ниберу!

Последовала заминка. Наконечники, вымоченные в хмельном молоке жикоров и заговорённые вайнирами на желчи зверя, использовались очень редко и только во время охоты на Ниберу. Совсем рядом просвистело заветное копьё, синг перехватил его на лету. Помощник быстро сориентировался, послав главе отряда сакральное орудие.

Рин оказался прав. Первый же призрак, в очертания которого вошёл заговорённый наконечник, споткнулся, завис над землёй, словно так и не веря, что это случилось с ним, и упал, придавленный собственной тяжестью. На миг опрокинутое лицо попало в поле зрения Рина, и он замер, ошеломлённый.

Вытянутые к вискам тигриные глаза с характерным прищуром, бронзовая по-солнечному кожа… Поверженный противник был сингом, самым настоящим, чистокровным сингом. Но от него… Рин не чувствовал кровного запаха. Словно чужак, иной по своей внутренней сути, нацепил, издеваясь, личину противника. Кроме того, теперь Рин явно видел на поверженном тёмно-синие кожаные доспехи, с малейшей точностью повторяющие известную всему Таифу фамильную броню стратега Ошиаса.

Заговорённого оружия было мало, но те, у кого имелась хоть пара таких наконечников, воспользовались ими в самой полной мере. Наконец-то битва повернулась в привычное для сингов русло, и они услышали, как глухо бьются о траву тела врагов. Строй неясных теней смялся, тёмные очертания в боевой броне, точно такой же как у сингов, кинулись в рассыпную в белёсом тумане.

— Отставить! — гаркнул Рин. — Нам их не догнать…

Рассыпающиеся в разные стороны противники передвигались не то, чтобы быстро, а совершенно неуловимо. Заговорённых на теневую охоту наконечников почти не осталось. Чтобы закрепить победу, пришлось бы в тумане собрать драгоценные клинки, застрявшие в рассеянных по траве трупах. Сколько это займёт времени? Вполне достаточно, чтобы успели скрыться и менее расторопные противники.

Лучше поберечь силы, не распыляясь на бессмысленные в итоге действия. Рин вдел в ножны меч, оказавшийся бесполезным. В тумане скорее почувствовал, чем разглядел силуэт своего коня. Мальчик совершенно беззвучно и мелко дрожал, он находился в каком-то оцепенении, не в силах двигаться и издавать звуки.

Туман рассеивался так же внезапно, как и упал на землю. Только что он стоял плотной стеной, скрывая под своим покровом и своих, и чужих. И прошло каких-то несколько минут, когда мрачная картина схватки принялась медленно проявляться сначала крупными, а затем и мелкими деталями.

Примятая трава на склоне небольшого оврага, из-за которого на отряд сингов полетели стрелы. Обломанные кусты, ощетинившиеся в обиде за безжалостные повреждения. Разбросанные между ними тела, исходящие стонами или уже замолчавшие.

С уходом тёмных силуэтов в разреженном тумане к Рину возвращалось обоняние. Он с удовольствием втянул в себя горький, влажный от раннего рассвета воздух. В нём чувствовалось немного крови, удивительно немного после случившего накануне. И ещё Ринсинг с удивлением понял, что где-то совсем рядом находится храм зверя Ниберу, хотя несколько часов назад отряд патрулировал совершенно другое направление. Их как-то вынесло в иную часть Ошиаса.

— Что это за существа? — Синсинг, опуская руку со ставшим вдруг невероятно тяжёлым мечом, приподнял левую бровь.

Помощник обладал странной особенностью: две стороны его невероятно подвижного лица действовали вразнобой.

— Непонятно, — мрачно, но честно буркнул Рин.

— Никогда о таком не слышал, — признался Син, кося правым глазом в сторону, откуда несколько минут назад появились странные враги.

— Я тоже. Обработайте раны и соберите трупы.

Рин был страшно зол сам на себя: надо же так глупо попасться! Их взяли тёпленькими, как телят из-под жикоров.

— Трупы — и свои, и чужие. Своих — похоронить, чужих — с собой. Опознаем позже. Хорошо, если кто-то из них тоже остался в живых. Если такой будет: допросить сразу же.

Не успел он договорить, как раздался стук копыт. Син кивнул, скомандовал тем, кто ещё мог оставаться в седле, и, пришпорив коней, сопровождение исчезло в клубах предрассветного тумана.

Рин опустился на землю, схватившись за левую сторону груди. Сначала ему показалось, что его всё-таки задело лезвием: боль смешалась с прохладой, очень знакомое чувство, то самое, когда рана исходит кровью. Но броня не была повреждена. Тут же он понял, что это налился цветок калохортуса. Кровь обильно сочилась даже сквозь броню и пропитывала походный плащ. Такое случилось лишь однажды, там, на берегу замерзающей Айу, когда Рин навсегда потерял друга, брата и «мою»… Её. Эль Фэнг.

Он словно сам тогда ушёл на ту сторону тени. Когда обезумевший пытался достать что-то в обжигающе холодной воде полыньи голыми руками, воя в бездушную бездну. А затем метался среди умирающих своих и чужих солдат, разыскивая Эль. А потом Тансинг, старший брат умирал у него на руках. И — как ни жутко звучало — это было уже хорошо, потому что, по крайней мере, от брата осталось тело, тень которого можно проводить на ту сторону как полагается.

Там Рин словно навсегда заледенел, оставив все чувства в зимней Айу. И сейчас он не испытывал страха, просто — отстранённое любопытство. Кем был этот затаившийся в степи противник, заставивший цветок калохортуса плакать кровавыми слезами?

— Ринсинг, — Син вернулся и уже несколько минут стоял у него за спиной, не решаясь окликнуть.

Командир патрульного отряда сингов обернулся. Взгляд был тяжёлым и равнодушным. Не лицо, а застывшая маска.

— Что? — Рин медленно, стараясь не тревожить кровоточащий цветок у себя на груди, поднялся. Он сразу понял: случилось что-то более чудовищное, чем внезапное нападение на его отряд.

— Тел нет, — доложил Син.

— Как так?! — Рин нехорошо прищурился.

— Пропали, — развёл руками Син. Растерянно, совсем не по уставу. — И наши, и чужие. Исчезли. Как будто ничего не было. Но треть нашего отряда… Я видел, как падали синги. Динсинг, Варсинг, Жаксинг… Они не отозвались на перекличке. Их нет среди нас. Но тел — тоже.

— Совсем ничего? — рявкнул Рин.

— Стрелы, — торопливо пояснил Син. — На месте боя остались окровавленные стрелы. Мы собрали их.

— Дай, — коротко приказал командир. В его ладонь тут же послушно легло лёгкое древко, выпачканное кровью вперемешку с землёй.

Рин повертел стрелу в руках. Точь-в-точь как те, что тихонько перезвякивались за его спиной в колчане. Это была стрела сингов.

— Наша, — сказал Рин, ощупывая бороздки на древке. Он знал каждую линию с раннего детства. — Ты идиот? Зачем мне наша стрела? Нужно опознать, какое племя устроило эту засаду.

— Да, — кивнул с чувством собственного достоинства Синсинг. — Они все такие. Наши.

— Что?!

— Все, которые мы собрали на поле. Один в один. Но их слишком много. В два раза больше, чем мы выпустили. То есть половина из них замаскирована под наши.

— Ты посчитал?

Син опять кивнул.

— Надо немедленно сообщить отцу, — сказал Ринсинг.

Он потянулся к сумке, чтобы достать пергамент и перо, но как представил, сколько времени и сил уйдёт на выведение этих дурацких закорючек, его сразу же прошиб холодный пот. Честное слово, Рину лучше бы ещё раз схватиться с полчищем обезумевших выворотников, чем взять в руки перо, измазанное чернильным камнем. Перемётная сумка так и осталась непотревоженной.

— Передашь на словах, — произнёс торопливо, но тоном, не терпящим возражения. — Только точно, ничего не пропустив и не напутав. Доставишь вместе со стрелами.

Глава шестая. Странная находка

— Ты просто нечто, — сказала Улия, с наслаждением прислонившись спиной к чахлому кустику. Сёма тут же выпрыгнул на её колени, покрутил чёрным носом, требуя положенный ему обед. — Как говоришь? Вытащил образ из тени, увидел лицо, но не знаешь, кто он и где его искать?

Тинар развязал свою котомку.

— На самом деле, у меня есть план.

Они шли целый день по выжженной степи, ни разу не присев. Улия сбила ноги, они выкручивались и ныли в лодыжках, но больше всего ей было жалко безвозвратно испорченных туфель.

— Почему мы не взяли повозку? — спросила она грума, когда поняла, что выбивается из сил. — Я видела несколько таких на большой дороге, от которой мы тоже почему-то стараемся держаться подальше…

Она махнула рукой в сторону «Виа соляриа», связывающую соляной кевир, степи Ошиаса и столицу Таифа.

— А почему ты до сих пор шла пешком? — вопросом на вопрос ответил Тинар. — С самой границы?

— Я не видела там никаких наёмных повозок, — сказала Улия, пожимая плечами. — Только толпы беженцев. Они все шли пешком.

— Нам не нужно светиться, — признался грум, почувствовав, что ответить всё равно придётся. — То, что знает чахил, знают все.

— Чахил?!

— Гильдия перевозчиков, — пояснил грум. — Их называют чахилами. Они связаны с особыми имперскими отделами. Думаю, главная их обязанность: докладывать, кто и куда отправляется по дорогам Каракорума. Так что, идя на важное дело, не стоит светиться в повозке чахила.

Он произнёс это таким тоном, что девушка поняла: путешествие в повозке не состоится, и смирилась. Когда наконец-то Тинар сказал, что можно отдохнуть, Улия ничего не произнесла вслух, но с облегчением вздохнула.

— Нам всё равно въездную дорогу не миновать, — пояснил грум, зацепив глазами небольшую полянку, окружённую относительно пышными кустами. — Если мы хотим попасть в Каракорум, придётся влиться в толпу, но чем позднее это сделаем, тем безопаснее.

Он отправился к присмотренной полянке, чтобы привычными уже движениями расположиться на ранний привал. Улия не стала дожидаться, когда грум разложит на тряпице свои неизменные мешочки, торбочки и сниски — этот процесс мог затянуться — и опустилась на мягкую траву. Покров здесь оказался более свежим и приятным на ощупь, чем, откуда они пришли. Улия с удовольствием провела ладонью по мягкой траве и вдруг замерла. Сёма, уловив перемену в её настроении, тут же проснулся и вопросительно пискнул, выставив заспанную мордочку из складок её плаща.

— Мне кажется, совсем недавно тут что-то произошло, — сказала Улия.

Тинар поднял взгляд от разложенной еды и увидел лёгкое свечение аликорна, пробивающееся сквозь плотную ткань капюшона.

— Где? — переспросил он.

— Прямо здесь.

Улия опять провела рукой по траве, но уже осторожно. Всё ещё не веря своим ощущениям, девушка подняла пальцы к глазам и выдохнула.

— Это кровь… Тут всё пропитано… И ещё чем-то. Оно страшнее, чем кровь, и ещё, кажется, я уже встречалась с этим.

— Непонятно, — сказал Тинар, делая вид, что ему совершенно наплевать на коричневые пятна, оставшиеся на пальцах Улии. — Это может быть кровь раненого животного. Например, зайца, которого сожрал ястреб. Их много тут. И ястребов, и зайцев.

Он поднял палец, указывая в небо. И в самом деле, где-то высоко в синеве плавно кружило несколько тёмных точек.

— Ястреб сожрал зайца, — грум тоже чувствовал себя не в своей тарелке, но хотел успокоить девушку. Тревога и в самом деле могла быть ложной. — Что в этом страшного? Ну, если не смотреть на ситуацию глазами самого зайца…

Он незаметно ощупал землю вокруг себя. Улия была права: ладонь наткнулась на наконечник стрелы. Равнодушно глядя прямо в глаза девушке, Тинар провёл пальцем по заострённому металлу. Остриё на ощупь казалось шероховатым, на нём явно запеклись сгустки крови. Грум не знал ни одного ястреба, который бы охотился на зайцев с помощью стрел. Здесь шёл бой, и, судя по тому, что земля ещё не полностью впитала кровь, произошло это несколько часов назад. Он незаметно сунул наконечник в карман.

— Ешь давай, — сказал Тинар, искренне надеясь, что хозяин стрелы не собирается возвращаться на поле битвы. — А то этот проглот всё подчистит. Не успеешь и глазом моргнуть.

Несправедливо обвинённый Сёма укоризненно уставился на грума круглыми большими глазами.

— Лошадиные копыта, — сказала Улия. — Много следов от лошадиных копыт.

— И? — Тинар трезво рассудил, что не может всё свалить на ястреба. — Вся степь испещрена такими следами вдоль и поперёк. Это территории сингов. А они рождаются прямо на лошадях.

Если грум не ошибался, несколько часов назад тут и в самом деле схватились между собой синги. Тинар даже на ощупь определил, каким дорогим был наконечник. Чистый металл, прекрасно обработанный. У простых разбойников, промышляющих грабежом вдали от центральной дороги на Каракорум, навряд ли имеется подходящее оружие для такой стрелы.

— Точно? — спросила Улия, глядя в упор. — Нам точно не о чем сейчас волноваться?

Тут она попала в точку. Чего волноваться, если они при любом раскладе не смогут убежать от вооружённого конного отряда? И кроме того, вдруг судьба повернётся к Тинару и избавит от долгих поисков врага, лицо которого запечаталось в памяти грума при помощи юного безносого вайнира? Вдруг она пошлёт этого синга прямо вот сюда, на блюдечке?

Тинар утвердительно кивнул и даже засвистел немудрённую песенку. Улия, хотя ещё немного переживала, всё-таки успокоилась. В конце концов — это родина Тинара, и он лучше знает, когда нужно волноваться, а когда нет.

— Так какой у тебя есть план?

Улия, кажется, сомневалась в способности Тинара составить вразумительную схему действий. По крайней мере, интонации в её голосе звучали очень недоверчиво. Наверное, после всего, что случилось накануне в Ляльках, Тинар казался Улии простофилей. Он не стал переубеждать аликорна, хотя грума задело её неверие в его стратегические и тактические способности. Просто сказал:

— То, что я собираюсь найти первым делом, — имперские списки номов. Желательно, с портретами.

— Что это? — удивилась Улия.

Ну, конечно. Она же была из Тумалы, Тинар всё время забывал об этом, и приходила в недоумение от целой кучи вещей, которые казались само собой разумеющимися для того, кто всегда жил в Таифе.

— Каждый ном составляет списки всех, кто имеет более-менее существенное значение. Вообще-то, быть в списке, значит очень многое для достоинства рода.

— А ты есть в списке?

— Не знаю, — пожал плечами Тинар. — Раньше грумы всячески избегали попадать в поле зрения императора, списки составляли только на тех, кто вынужден иметь дело с высокими домами. Это необходимо для установки торговых связей. Начальники гильдий находились на уровне бароната, поэтому все Фэнги там были точно. Что сейчас происходит в грумгороде, мне сложно сказать. Наверняка с тех пор, как начальником гильдии стал мой отец, многое изменилось…

Впервые за долгое время Тинар упомянул отца. Кажется, Улия действовала на него, как те сонные травы, которыми поят заботливые мамы чересчур возбудимых грумят, когда те не могут уснуть.

— Мне мало что известно, — пояснил он всё тем же спокойным и даже рассудительным голосом. — Сейчас я толкьо пережидаю там необходимое для восстановления время, стараюсь никому не попадаться на глаза и ни во что не вникать.

Это было правдой. Тинар не хотел видеть никого, кроме Келли (и то — по необходимости), а когда она заговаривала с ним о делах в грумгороде, давал понять, что не хочет об этом слышать. Так же, как и не собирается встречаться ни с близкими, ни просто со знакомыми. Он не знал, как смотреть им в глаза. Ему — сыну Торка Моу, который предал своего старинного друга. Жгучий стыд опалял жаром лицо, как только Тин думал об этом.

Улия внимательно посмотрела на грума:

— Это безумно, но заслуживает уважение. То, ради чего ты оставил Ляльки.

Тинар покачал головой:

— Просто обещание из тех, что нельзя отбросить. Каким бы оно не казалось безумным, опасным, даже никчёмным или глупым. Кроме того, мне уже назначили цену за его образ. Так что нужно просто пойти и сделать. Времени у меня не так уж много.

— Какую цену? — удивилась девушка. — Кто назначил?

— Капь, — непонятно ответил Тинар. — Капь явила образ из тени. Она выставила счёт, который я не могу не оплатить. Чуть позже, но это всё равно нужно будет сделать.

Он помолчал. Затем вдруг произнёс те слова, которые Улия никак не ожидала от него услышать.

— На самом деле я сейчас ничего не боюсь. Потому, что испытал это. Своими глазами наблюдать, как унизили и растоптали близкое тебе существо, но не в силах ничего предпринять. Вот это — самая мучительная вещь на свете.

— Хорошо, — просто сказала Улия, отбирая огромный кусок солонины у Сёмы. Зверёк повис под её рукой, вцепившись зубами в желанный ломоть, но понял, что захотел больше, чем в него влезет, разжал челюсти и полетел вниз.

— Я просто ещё немного должен подумать, так как мой план нуждается в некоторой доработке.

— Доработке?

— Думаю, я не рассмотрел все варианты, — Тинар махнул рукой и схватил кусок солонины, провожаемый жалобным взглядом Сёмы. — А что насчёт тебя? Ты так и не рассказала, почему пошла со мной. И вообще — зачем ты появилась в Таифе?

Улия вздохнула:

— Не только ты можешь давать обещания, которые нельзя не исполнить.

— Ты кому-то поклялась?

— Не так, чтобы прямо поклялась-поклялась… Я пообещала Эль кое-что.

Улия не знала, стоит ли говорить Тинару о некоем мальчике Рафе, и решила пока утаить эту часть своих поисков.

— О фенирах, — сказала она. — Я пообещала, как можно больше узнать о фенирах.

Тинар с недоумением воззрился на девушку:

— О фенирах? В Таифе? Какого… Какой задней части зверя Ниберу ты решила, что здесь известно о них больше, чем в Тумале?

— Врага изучают тщательнее, чем друга, ты не находишь? — Улия вдруг развеселилась. Словно вспомнила что-то забавно прекрасное. — Наверняка здесь я могу найти сведения, которые в Тумале сочли незначительными.

И в самом деле…

— А ведь ты права! И… Нужно поторопиться, если мы не хотим ночевать прямо посреди степи.

С некоторых пор Тинар ненавидел ночевать в степи.

— Просто не копайся. Если нас ничего не задержит, то после полудня мы будем уже у стен Каракорума. И если мне не изменяет память, то попадём аккурат на празднование совершеннолетия наследного принца.

Глава седьмая. Утро совершеннолетия

Его высочество наследный принц Раф в утро своего четырнадцатого дня рождения проснулся в слезах. В этом юный дофин не мог признаться даже самому себе, но факт оставался фактом: лицо и подушка были мокрыми, когда первые лучи солнца робко заглянули в опочивальню. Он полежал ещё немного, пряча высыхающие щёки в летучий шёлк одеяла и пытаясь унять неистовый перестук сердца. Раф чувствовал, что Дарс стоит у кровати, и тень старого дворецкого навалилась и вдавливала в ложе.

«Он видел», — думал Раф, — «Он жалеет меня, и это так стыдно».

Принц плакал, потому что ему снилась девушка, тянущая серебряные нити из облака.

Сначала сон был радостным и безмятежным. Раф смеялся и баловался: старался запутать луч света, выстроившийся в тонкую линию, а она деланно сердилась, пытаясь скрыть улыбку за суровым выражением лица.

С Эль в этих снах они всегда встречались не на земле, а в каком-то неизвестном пространстве. Там, обнявшись, летали — широко и свободно, не скованные толпой озабоченных насущными проблемами существ. И Раф знал, что это состояние монолитности и полёта — единственно правильное из всех возможных. Свобода и наполненность. Поток и целостность. С тех пор, как наследный принц Раф три года назад встретил в храме Первозверя Ниберу светлую путницу, он всегда чувствовал острое одиночество. А после сегодняшней ночи к этому выматывающему душу ощущению пустоты без неё прибавилась тёмная, мрачная тайна.

Неземным, потусторонним холодом надвинулась на Эль и Рафа неожиданная туча, нити, не выдержав её напора, лопались с протяжным стоном, разъединяя принца и путницу. Эль тонко вздрогнула, взмахнула руками и полетела вниз, как если бы в твёрдом небе вдруг образовалась дыра, и она в неё скатилась, не удержавшись на скользком краю. Раф рванулся следом, но без Эль в нём не было энергии, а у неё без Рафа не осталось полёта, поэтому она всё падала и падала в неизвестность, на ходу вращаясь и отскакивая всем телом от невидимых стен тоннеля.

— В этом только твоя вина, — сказал кто-то наследному принцу его же голосом. — Ты торопишься, Раф, всё время торопишься. Постоянно забегаешь вперёд и поэтому — отстаёшь. Почему ты так спешишь?

И Раф почувствовал себя куском мяса, наколотым на шампур над разгорающимся костром. Едкий дым окутывал его, а горячий, острый соус стекал по бокам, прожигая кожу. У куска мяса не нашлось рук, чтобы защититься от кипящих подтёков, и ног — поджаться от наступающих языков огня. Тот, кто старательно лил на него подливу с пряными приправами, неумолимо продолжал:

— Ты поспешил родиться почти на век раньше, чем твоя огненная часть, и всё пошло не так, как нужно.

В тот же миг Раф почувствовал себя кем-то очень старым. Тело, в котором оказался скорчившийся от боли кусок мяса, избегало лишних движений, казалось, что кожа расползётся от ветхости. Именно в этот момент принцу стало вдруг так горько и страшно, как не случилось до сих пор, даже когда он висел абсолютно беспомощным куском мяса над разгорающимся огнём.

— Шон, — неожиданно для самого себя позвал Раф. — Почему ты явился только сейчас?

— Ты становишься мужчиной, — ответил старый незнакомый вайнир сам себе, — тонкая грань между прошлым и будущим, именно сейчас тебе позволено заглянуть за пределы физического тела.

— Это не я, а ты торопился, — догадался вдруг Раф. — Это тебе нужно было срочно устранить ошибку во времени. Ты настолько промахнулся, что физически не мог дождаться её. А с моей помощью пытаешься это исправить, так? И меня же ещё и винишь…

— Прекрати!

Старый Шон закричал на него:

— Пустые слова, никчёмная трата времени и сил. Не цепляйся за бесполезные вещи. Найди её. Времени мало, так мало его всегда в этом мире, умирающим зверем Ниберу…

Шон, которым был во сне Раф, с трудом обернулся (принц чуть не взвыл от неожиданного прострела в пояснице), и увидел… Эль. Девушка сидела на красной от пенящейся лавы земле, судорожно вцепившись в неё двумя руками, и беспомощно смотрела в безнадёжно бурое небо, сильно запрокинув голову. Её волосы стали совершенно белыми, как у старухи, а верхнюю половину лица Эль закрывала плотная маска. Она хваталась за горячую, чёрную от копоти пену лавы настолько привычно неуверенно, что не возникало сомнений: девушка слепа. И так давно, что успела привыкнуть к этому состоянию.

— Эль! — закричал Раф, выбиваясь из ненавистного старого тела, — Эль!

И проснулся. Почувствовал мокрое от слёз лицо и натянул на него одеяло, словно этим жестом мог стереть ужасный кошмар. Старый вайнир Шон, уходя, оставил на совершеннолетие наследного принца подарок. Непонятное послание. Что-то в словах умершего сосуда для духов заставило Рафа сесть на постели, отбросив одеяло, и прикусить палец. Младенческая привычка, от которой Дарс с трудом отучил его к пяти годам от роду.

— Ваше высочество, с днём рожде…

Дарс, уже несколько часов ожидавший, когда принц проснётся, замер с заготовленной фразой на устах. Во взгляде Рафа всего за одну ночь появилось что-то совершенно потустороннее. От этой мудрой до отчаяния старости верному слуге вдруг захотелось немедленно отправиться в паломничество в храм Первозверя Ниберу. Закрыться в ветшающем зале от всего мира и долго-долго не выходить из его покоя.

— Дарс, слушай… А ты случайно не знаешь что-нибудь о вайнире по имени Шон?

Чего угодно мог ожидать в это праздничное для всей страны утро старый дворецкий его высочества Дарс, только не подобного вопроса. Он подавился воздухом (которым благополучно дышал всю свою жизнь, а тут вдруг глотнул слишком много) и закашлялся.

— Откуда вы… — растерянно пролепетал он, когда приступ кашля немного спал, и Раф увидел в глазах слуги страх, и тут же сам испугался.

— Значишь, знаешь… — принц обречённо вздохнул. Последняя попытка представить, что сон оказался просто глупым кошмаром, потерпела неудачу. Всё в Дарсе — паника во взгляде, внезапно и предательски задрожавшие руки, сорвавшаяся фраза — говорило о том, что он явно в курсе загадочной истории с Шоном.

На несколько секунд в опочивальне нависла гнетущая тишина. Затем Дарс взял себя в руки.

— Это просто слухи, ваше высочество, — сказал он, отворачиваясь, якобы для того, чтобы подать Рафу праздничные штаны.

Сдержанный гул за парадными дверями спальни недвусмысленно говорил о том, что придворные давно собрались у порога поздравить наследного принца с совершеннолетием. Штаны были необходимы, учитывая это обстоятельство, но всё-таки главным образом, отвернувшись, дворецкий пытался скрыть выражение своего лица от пристального взгляда принца.

— Какие слухи? — Раф приподнялся, чтобы Дарс смог стянуть с него пижаму.

Дворецкий ловко освободил нижнюю часть высочества от спальных штанов и принялся натягивать на стройные ноги принца бриджи, искусно вышитые мордами зверя Ниберу. На чёрном бархате золотом горели пышные гривы. Таким же чернильно-огненным был и камзол, который Дарс подготовил поверх белоснежной блузы с пышными, тяжёлыми кружевами на обшлагах рукавов и по вороту.

— Слухи, что вас в первые секунды жизни у подножия тени Ниберу встречал старый вайнир Шон, — дипломатично вывернулся Дарс.

Дворецкому пришлось это сказать. В замке запрещено упоминать о некоторых деталях появления на свет наследного принца, но, если Раф решил разузнать о своём рождении, его навряд ли кто-то или что-то остановит. Свидетелей смерти вайнира Шона с плацентой новорождённого в зубах оказалось слишком много, чтобы наглухо запечатать эту тайну. Кто-то всё равно проболтается. Лучше он сам, Дарс, поведает принцу старую историю наименее драматичным способом.

— Как это — встречал? — юный принц не оценил изящного оборота дворецкого, который пытался найти достойное определение такому действию, как «принимать роды».

— Когда вы появились на свет, он оказался единственным, кто находился подле императрицы, — продолжал выкручиваться Дарс.

Он застегнул белоснежную пену жабо под самым подбородком Рафа и смахнул невидимые глазу пылинки на чёрном бархате камзола.

— А остальные? — сложно представить, чтобы такое грандиозное событие, как его появление на этом свете, не удостоилось хотя бы обычной помпезности.

— Вайнир Шон был старинным… гмх… другом его величества императора Сента, вашего венценосного родителя, — пояснил Дарс. — Ваш приход в этот мир сопровождался некоторыми сложностями. Дворцовые повитухи и шаманы не могли справиться с возникшими трудностями. Поэтому его величество позвал великого вайнира на помощь. Но… Почему вы сегодня заговорили об этом?

— Проснуться, не значит перестать видеть сны, — глубоким, будто не своим голосом произнёс Раф.

Словно отзвуком из сновидения.

И расстроился.

— Да что же это такое, — воскликнул он уже привычно звонко. — Неужели так чувствуют себя те, кто достиг совершеннолетия? Сосудом, в который перелили подвыдохшееся вино…

— Извините? — Дарс всё никак не мог понять перемены настроения, слишком стремительные даже для наследного принца Рафа.

— Как ты думаешь, Дарс, может один человек во сне видеть памятью другого?

— Я всё ещё не…Ваше высочество?

— Хорошо, оставим…

Как Раф мог так измениться всего за одну ночь? Интонации, взгляд, движения — всё теперь в нём дышало глубоким достоинством. Мальчишка, звонкий ветерок, вдруг за несколько часов превратился в сдерживаемый своей собственной волей могучий ураган.

— Дарс, — сказал он, не обращая внимания на уже нетерпеливую возню за закрытыми дверьми опочивальни. — Ты помнишь, что случилось на Айу?

Старый дворецкий беспомощно развёл руками. О прошлогодней битве, бесславной и унизительной для Таифа, запрещено было говорить в империи. Даже отчаянный Раф никогда не упоминал о событиях того страшного утра, в одночасье перемоловшего лучшие отряды военной силы Таифа в ледяную кровавую крошку. И вот сейчас, именно сейчас наследный принц почему-то заговорил об этом.

— Ладно, — торопливо произнёс Раф, заметив ужас в глазах слуги. — Я не о… Ты понимаешь, да? О чём я не говорю? Сейчас я имею в виду Эль…

— Девушку, которую вы спасли из-подо льда застывшей реки?

— Ага, — довольно кивнул принц. — О ней. О моей Эль. Что случилось тогда? Ты помнишь?

— Вы сказали, что видели знак, и в самую неподходящую минуту… переправы через Айу… помчались к другому берегу. Я и опомниться не успел, еле догнал вас тогда.

— Ты очень медленный, — покачал головой Раф.

— Я стар, ваше высочество, — упрямо ответил Дарс. — И никогда не скрывал, что мне трудно перемещаться в вашем темпе. Хотя… Хотел бы я посмотреть на человека, который сможет успеть за вами…

— И потом?

–Мы увидели подо льдом девушку, которая билась о застывшую поверхность, пытаясь выбраться наружу.

— Это была Эль, Дарс!

Больше всего на свете дворецкий наследного принца хотел бы сейчас закончить разговор и никогда в жизни к нему не возвращаться.

— Я не разглядел, ваше высочество, простите! Мы вытащили девушку, кажется… Просто я потерял сознание, простите ещё раз, наследный принц Раф. Когда очнулся, девушки нигде не оказалось, а вы лежали далеко от этого места белый, как снег, и плечо у вас было разодрано и окровавлено. Словно вы попали в лапы дикому хищнику. К тому времени стало совсем тихо, по мёртвому тихо, как на той стороне тени, не будь она упомянута. Пара уцелевших солдат из наших помогла мне переправить вас, ваше высочество, за границу Таифа.

Раф сморщился, потирая плечо:

— Значит, мне не пригрезилось, и я действительно схватился с этим альфином.

— С кем?

— Не смотри с таким ужасом, я в своём уме. И, в самом деле, перелетел границу с Эль, но по пути на меня напала эта животная птица. Или птичье животное…

Раф передёрнулся:

— Такой урод! Накинулся, словно я у него что-то невероятно ценное забрал. Но, кажется, ему от меня тоже хорошенько досталось. Жаль только баронг с собой был, броню и большой меч я скинул, потому что подняться в воздух мешали… Дарс…

Его голос стал проникновенным, торжественным и в то же время немного растерянным:

— Я и в самом деле летал. Поднялся и полетел. Наяву.

— В юности часто кажется, что ты летаешь, — тихо сказал Дарс, почти прошептал. — Вы будете удивлены, выше высочество, но я помню это ощущение.

Он взял большой костяной гребень, чтобы провести по мягким каштановым локонам принца. Раф отмахнулся с досадой, и в этот момент опять стал самим собой — прежним. Жизнерадостным щенком, беззаботным лёгким бризом.

— Я же говорю тебе: НЕ КАЖЕТСЯ. Это не был сон, галлюцинации или бред. На самом деле, Дарс, на самом деле.

Он сорвался с места, в мгновение ока распахнул входные двери и закричал на отпрянувших от неожиданности придворных:

— Ну, давайте сюда свои подарки! Поздравляйте!

***

Сент недовольно нахмурился. Рыжий бар, охраняющий вход в императорское галле, встрепенулся: малейшее неодобрение со стороны хозяина доставляло ему боль. Это было душевное страдание, но настолько сильное, что переходило на физический уровень. Даже когда раздражение не имело никакого отношения к самому бару. Убрать эту боль можно только одним способом: устранить причину недовольства.

Но причина сейчас была недоступна для устранения. Император гневался на своего единственного наследника. Уже давно и так непоколебимо, что запретил широкие гуляния по поводу дня рождения принца Рафа.

— Он только проснулся? — голос шелестел сыпучим песком, но, казалось, его слышал даже ничтожный младший подмастерье в отдалённых конюшнях.

— Ваше императорское величество, но сегодня у него день…

Под закрытыми веками скрипели горячие искры. С недавних пор Сент с трудом различал голоса, которые крутились у ушей, словно надоедливые мухи. Он никогда не жаловал шумные компании и старался избегать церемонии, требующие огромную свиту, а сейчас — чем дальше, тем больше — и вовсе погружался в непроницаемое одиночество. Все те, что постоянно крутились рядом, оставались за воздвигнутой самим императором личной стеной, призрачные и безликие, с одинаково тусклыми голосами.

Кто сейчас ответил ему? Кажется, второй смотритель галле. Впрочем, какая разница? Галле окружён барами. Злоумышленник и подумать не успеет причинить Сенту вред, как его тут же разорвут на части.

— Скажи, чтобы явился немедленно, — Сент не дослушал, отмахиваясь с досадой от коробящего голоса.

Говорить с наследником не хотелось так же, как и общаться с кем-либо ещё. Эти встречи были самыми раздражающими, потому что принц, своевольный и бесстрашный, не выказывал к отцу достаточного почтения. Но именно Раф нужен Сенту, как никто другой во всей Ойкумене.

— Ваше величество! — голос изменился.

Этот, второй, казался даже смутно знакомым и невероятно настойчивым. Его нельзя проигнорировать.

— Что?! — никакая сила не заставит Сента открыть глаза. — Говори уже.

Он поморщился.

— Сегодня совершеннолетие наследного принца Рафа, — голос был настроен в любом случае донести всё, что собирался.

— Я знаю. Дальше.

— Крикуны на городских площадях очень оживились.

Сент правильно понял возникшую паузу и промолчал, давая одобрение для доклада.

— Всплыло старое пророчество. О монстре, зачатом с помощью колдовства, который погубит Таиф.

Пауза. Молчание.

— Говорят, что с совершеннолетием Рафа, предсказание начнёт стремительно вступать в полную силу. И это не слухи на пустом месте. Уже несколько лун как в разных частях степи Ошиаса на путников нападают странные существа. Без опознавательных знаков, непонятного роду и племени, и без всяких видимых причин. Они не грабят своих жертв. Налетают, наносят урон и скрываются в густом белёсом тумане, появляющемся с ними. А потом… Когда туман рассеивается, на поле боя не остаётся никаких трупов. То есть они забирают только трупы, словно это и была их главная цель. И ещё… Докладывают о стремительно участившихся случаях выворотников. Из-под взрослых сильных существ, не склонных к внезапным испугам.

— Хорошо, — сказал Сент.

Начальнику императорской показалось, что император остался даже… Доволен? Чуть дрогнули уголки запавшего, иссохшего рта, почти незаметно, но внимательный взгляд высшего стражника не мог ошибиться. Император улыбнулся.

— Простите, ваше величество, — это движение губ так поразило начальника стражи, что он осмелился перечить императору. — Простите великодушно, но я, наверное… Наверное, я настолько глуп, что не вижу в этом ничего хорошего… Совсем наоборот. Из Ошиаса пришло известие, патрульный отряд сингов…

Начальник дворцовой стражи замолчал, вперив взгляд в высохшие руки Сента. На узловатой фаланге выделялось единственное украшение: массивный перстень из закрученного в замысловатый узор серебра с тростниковым опалом. И сейчас тончайшие пальцы, словно паучьи лапки, гладили его с невиданным сладострастием. Каждое прикосновение к опалу сочилось мистическим, непонятным наслаждением.

— В зад зверя Ниберу сингов, — сказал император, и начальник дворцовой стражи оцепенел от ужаса. — Кому теперь нужны синги? Немедленно зови мне наследного принца. У меня есть для него прекрасный подарок. На день совершеннолетия.

Глава восьмая. «Безлунная свинья»

— Этот город очень вонюч, — сказала Улия, с подозрением оглядывая кучу ветоши возле углового дома. — И это столица Таифа, претендующего на мировое господство? Где же обещанное празднование совершеннолетия принца?

На ворохе тряпья засохли пятна, подозрительно напоминающие кровь. Догадку подтверждала туча мух, клубившаяся над гниющей кучей.

Впрочем, мухи сопровождали путников от самых городских ворот — жирные, надоедливые и наглые. Весь Каракорум противно звенел мухами.

— Город не был таким, — растерянно произнёс Тинар. — Когда мы с Эль в последний раз приходили сюда, он казался совершенно другим.

— Неужели? — приподняла бровь Улия.

Плащ на её груди заходил ходуном, Сёма не высовывал даже носа наружу с тех пор, как они вошли в Каракорум. Но ни разу не упустил возможность показать своё молчаливо-красноречивое недовольство обстоятельствами, в которые попал.

Тинар кивнул. Он не меньше, чем гости из Тумалы, оказался удивлён и удручён этим хаосом.

— И каким же он был? — Улия не унималась.

— Ну, таким… Грандиозным. Живым. Хлопотливым. Может, где-то и вонючим, но не до такой степени…

Словно перечёркивая его слова, сверху вдруг опрокинулся ушат зловонной жидкости — кто-то вылил содержимое ночного горшка прямо из окна на улицу. Тинар еле успел отскочить, зацепив Улию. Они чуть не свалились на замызганную мостовую, в последний момент удержавшись на ногах. Сёма, который почти вылетел из своего укрытия, пронзительно заверещал: вонючие капли всё-таки попали на мордочку.

Улия принялась вытирать несчастного зверька пропылённым подолом своего длинного плаща. Чище Сёма от этого не становился, действие имело скорее утешающую функцию.

— Нам срочно нужно помыться с дороги, — сказала Улия, когда несчастный зверёк спрятался обратно. — Но у меня не осталось никаких иллюзий. В этом городе?

И тут же сама ответила, словно грум осмелился возразить, хотя он не сказал ни слова:

— Брось! Никогда мы не найдём здесь чистой воды.

— Вообще-то, — мягко напомнил Тинар, — вы сами решили идти со мной.

Ему очень хотелось сказать «навязались», но не стоит усугублять ситуацию. Ссориться сейчас совершенно некстати.

— И, извини, но я напомню, — вежливость Тинара превосходила все мыслимые ожидания, — мы сюда не помыться пришли, а залезть в имперские свитки переписи.

— Одно другому не мешает, — заявила Улия.

Тинар чувствовал себя немного виноватым. В Каракоруме он собирался обратиться за помощью к знакомым теневым аримам, но встретиться с ними не удалось. Рыночная площадь, на которой располагался театр, мало напоминала прежнюю себя. Всеобщая неразбериха в стране проникла в самое сердце столицы. Торговые ряды, смятые людской паникой, обветшавшие в мгновение ока дома вокруг. Мусор и вонь, запустение и мрак — вот что сейчас царило в центральном торжище Каракорума.

И там, где когда-то давал волшебные представления театр теневиков, безжизненно взирали на происходящее грязные стены. Единственная надежда на помощь пропала. Оставалось полагаться только на себя.

Тинар на всякий случай отошёл от брызжущего нечистотами дома подальше и задумался. Самые полные свитки наверняка хранятся в особом отделе, но попасть внутрь бастиона наймастов — на грани возможного. Вернее, за его гранью, поэтому Тинар сразу откинул эту идею. Надо сказать, откинул он её уже давно, ещё в пути, где много размышлял о своём хлипком проекте. Так же как забраковал планы по проникновению в архивы Министерств. Все управления, которые призывают баров, были недоступны. Даже (а вернее — особенно) для везде проникающего грума. Не складывалось у подземного народа симпатии с верными псами. Причём взаимно.

Следом в списке Тинара шёл дом стратега Центрального нома. Конечно, можно попытаться. Подружиться с каким-нибудь лопоухим слугой, прикормить сторожевых псов, обольстить дочь или жену…

Впрочем, последнее — это грум уже размечтался. Тинар трезво оценивал своё влияние на противоположный пол. А вот подружиться или прикормить звучало вполне осуществимо. Только усилия, потраченные на этот вариант, требовали много времени и сил. С точки зрения грума, цель и средства для её достижения должны быть соизмеримы. План оставался громоздким и неуклюжим.

— Эй, — сказала Улия, почувствовав напряжение от мыслительного процесса Тинара. — Я знаю, где мы можем найти больше информации о том, что происходит. Например, выведать, куда переехали эти твои… аримы.

— И где же?

— Конечно, в таверне, — уверенно сообщила аликорн. — Даже когда всё переворачивается с ног на голову, кабак остаётся кабаком. И туда стекаются все, потерянные в этом мире. Нам нужен стоящий на распутье. Шумный перекрёсток, кипящий жизнью, несмотря ни на что. Осталось только найти такой кабак.

— Ты хоть представляешь, что там происходит? — неуверенно спросил Тинар. — Безудержная выпивка, крепкая брань и пьяные драки. Считаешь, это подходит для тебя?

Эль он навряд ли потащил бы с собой в такое место.

— Ты забыл, что я — тавернье? — улыбнулась аликорн. — И обо всём этом знаю наверняка больше тебя. А ещё сразу могу определить, есть перекрёсток в кабаке или нет.

Спустя три часа блуждания по запущенному городу, они остановились перед крепким двухэтажным зданием с яркой красной крышей и разноцветным флюгером.

— Так вот же! — весело сказала Улия.

Огромная вывеска «Безлунная свинья» говорила о том, что они пришли по назначению. Шум, который слышался из полуоткрытой входной двери, также подтверждал сказанное.

Улия рассмеялась.

— Ты чего? — Тинар огляделся вокруг, но не увидел ничего, что могло бы вызвать такой внезапный приступ смеха.

— Дурацкое название, — сказала его спутница, вытирая навернувшиеся слёзы.

— Почему? — удивился грум.

— Ты не понимаешь, да? Как может быть свинья безлунной?

— А лунной? — спросил в свою очередь Тинар, и вопрос не был лишён логики. — Как свинья может быть лунной? Всё здесь в порядке. По своему опыту я знаю: чем безумнее название, тем насыщеннее и интереснее проведёшь время.

— Странные понятия у вас в Таифе, — сказала Улия.

— Нормальные, — ответил Тинар. — И я думаю, что эти понятия и правила работают, где угодно. А вот, к примеру, твой кабак, он как называется?

— «Таверна «У»», — охотно поделилась аликорн.

— Т-ю-ю-ю, — присвистнул грум. — Я бы в такое заведение зашёл, только если бы несколько лун бродил по степи и страшно проголодался.

— Так тебя никто бы и не пригласил в мою таверну, — парировала Улия. — Она не для таких, как ты… целых…

— Что значит, целых?

— То и значит. Пришедших повеселиться. В моей таверне собираются межсезонники. Те, у которых сердца раскололись пополам.

Тинар всё равно не понял, но решил, что выяснять подробности ему и некогда, и не хочется.

— Пойдём? — спросил он, с грустью думая о своём стремительно худеющем кошельке. Он пытался угадать, много ли может выпить Улия, а также прикидывал, в какую сумму встанет наличие с ними Сёмы.

— Подожди, — Улия вдруг схватила его за рукав, — мне не нравится это ощущение…

Кабак внезапно окутала ненормальная тишина. Она длилась недолго, тут же из него, как пробка из закупоренной бутылки, вырвались душераздирающие крики. Разномастная толпа, в которой сельжитов от аристократов можно было отличить только по одежде, хлынула из двери. Вся эта масса дико вопила и рвалась из кабака с раззявленными ртами и выпученными глазами. Что-то ирреальное гнало их: обычная драка или даже убийство не могли напугать завсегдатаев, привычных к подобной рутине питейного заведения.

— Ох ты ж, — произнёс Тинар, непроизвольно прикрывая внутренний карман на груди. Там у него был кошель. — А ты права.

Он попытался поймать проносящегося мимо мелкого мужичка с жидкой бородёнкой.

— Уважаемый, что там случилось?

— Выворотники! — гаркнул тот неожиданным густым басом. Наверное, от страха с недюжинной силой он рванулся из рук Тинара и помчался дальше. Кажется, быстрее, чем ветер.

Улица вмиг опустела. И в этом тоже была какая-то сверхъестественная ненормальность.

— И что это? — спросила Тинара Улия.

Тот пожал плечами:

— Ты же слышала — выворотники.

— Мне рассказывала Эль, — Улия разозлилась. — Про ваших выворотников я знаю. А спрашиваю, почему эти существа их так испугались?

— Да не знаю я! Конечно, нет ничего хорошего, если у твоей тени случится выворотник, но если соблюдать осторожность, то этого не произойдёт. И дело это такое… Интимное. А ещё выворотники не нападают на живых существ, если только не загнаны в угол. Сами боятся.

— Значит нам нужно выяснить, что случилось, — Улия, несмотря на опасность, явно чувствовала себя в своей тарелке.

Сёма пошёл протестными волнами под её плащом. Тинар мысленно присоединился к колебаниям зверька. Вслух же сказал:

— Стоит ли? Мы ещё не определились…

— Если будешь бегать от того, что само идёт в руки, у тебя так ничего никогда и не появится, — глубокомысленно заявила девушка. — Откуда ты знаешь, может, там как раз и находится ответ на твой вопрос?

Они осторожно поднялись по лестнице опять замолчавшего кабака и заглянули в распахнутую дверь.

— Зад зверя Ниберу, — выругался Тинар, отшатываясь от входа.

Он резво скатился с высоких ступеней и, зажав ладонями рот, кинулся в чахлый куст. Булькающие звуки, которые немедленно послышались с той стороны, не оставляли сомнения: Тинара выворачивало наизнанку. Причём куст даже не пошевелился, а продолжал философски взирать в небо: он явно привык к таким инсинуациям.

У Улии съеденное накануне тоже подошло к горлу.

Выворотник застиг сельжита около самого порога, поэтому от входа всё было видно очень хорошо. Свежевывернутая тень пожирала своего хозяина. Выворотник начал с ног, поэтому в перекошенном лице несчастного ещё различались характерные черты, но всё, что находилось от пояса, превратилось в кровавое месиво. Руки ниже локтя напоминали клейкую кашу, густо приправленную нежно-белыми осколками костей.

Сельжит ещё дышал и даже пытался сопротивляться. Но мог только по инерции дёргать головой, издавая нечеловеческое шипение. Выворотник молча и жадно втягивал в себя раздробленную плоть. Мстительно распластался по умирающему хозяину, за которым ещё несколько минут назад трепетно повторял каждое движение.

Улия с трудом сдержалась, чтобы тут же не закричать (долгие годы управления собственной таверной приучили её сначала и очень быстро думать, а только потом реагировать), затем заставила себя оторвать взгляд от жуткого зрелища. Нужно было осмотреть всё поле трагедии.

Она увидела кровавые кляксы на полу и ещё одну, сползающую с широкой скамьи. Лавка оказалась настолько тяжёлой, что её не перевернула даже толпа крепких мужиков, метавшихся по залу в панике.

Улия внимательно всмотрелась в тёмный угол под левой стойкой бара. Каждый тавернье знает, что это самое безопасное место для укрытия во время заварушки. И не ошиблась. Из-под стойки блеснул испуганный глаз. Кабатчик приложил палец к припухшим губам, по-детски алеющим сквозь бурную поросль на подбородке. Улия кивнула и отпрянула от входа. Выворотник, поглощённым пиршеством, не заметил ни её появления, ни исчезновения.

Она спустилась с крыльца, села прямо на траву, покрытую сальным слоем городских отходов, и, не моргая, уставилась на смертельно опасный вход в «Безлунную свинью».

— Это… — Тинар кашлянул, обозначая, что он в порядке.

— Хорошо, — кивнула Улия, не поворачивая головы. — А теперь скажи, о чём ты сейчас думаешь?

— Это невероятно, — ответил Тинар. — Выворотники — одни из самых забитых существ Таифа. Никогда и никто не слышал о том, что они на кого-то нападают. Самые бесправные, униженные и слабые существа, наверное, во всей Ойкумене.

— Может, просто некому было рассказать о таких нападениях? — Улия намекала на то, что вывернутые тени сжирали своих хозяев, превращаясь в них.

— Нет, — покачал головой Тинар. — Здесь что-то другое.

Аликорн кивнула.

— Без постороннего вмешательства здесь не обошлось. Я… почувствовала дух древня. Никогда не думала, что они покидают границы Тумалы, но, кажется, я ошибалась.

— Кто это? — удивился Тинар. — Древни… Что за ерунда?

Улия резко поднялась с травы:

— Давай-ка зайдём.

— Не-не-не-не… Я думал, ты предложишь, наоборот, срочно покинуть это жуткое место.

— Ни за что, — решительно сказала Улия, мягко похлопав разволновавшегося под складками плаща Сёму. — Здешний тавернье ещё юный мальчишка, очевидно совсем недавно получивший кабак в наследство. Есть же солидарность гильдии…

— В смысле? — Тинар понимал цеховую солидарность, но никак не мог взять в толк, какое она имеет отношение к тому, что находится вне гильдий грумов.

— А как ты думаешь? — Улия почти рассердилась. — Неужели я брошу брата-тавернье в такой ситуации на произвол судьбы? Ещё и когда…

Она окинула взглядом улицу, словно вымершую в один миг.

— Когда все те, кто веселился и гулял тут сутки напролёт, слиняли прочь, как только запахло жареным?

Тинар проворчал что-то неразборчивое, но поплёлся за аликорном.

— Слушай! — Улия резко обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. С таким напором, что грум непривычно смутился. — Вот как ты думаешь, почему мне, нежной девушке, удавалось многие годы содержать таверну? Такую, что стоит на перекрёстке миров?

— И почему же? — пробормотал Тинар.

— У меня есть небольшое, но прекрасное преимущество, — сообщила Улия, заглядывая в распахнутую дверь. Тинар маячил за спиной аликорна, каждую миг готовый к стремительному отступлению.

Выворотник доглодал хозяина. Томно распластался на пятне от тела, подрагивал конечностями, где формировались нервные окончания. Наполнялся новыми ощущениями, привыкал к состоянию. Весь ушёл в себя, сосредоточился на только что обретённой сущности.

Юный трактирщик из-под барной стойки взирал на воплотившегося монстра всё с тем же ужасом, но воспрял духом, как только Улия и её спутник вернулись.

В его глазах загорелась надежда, когда Улия сдёрнула с головы капюшон. Рог, кокетливо выглядывающий из-под пушистой чёлки, засиял чистотой и хрустальной нежностью. Его свет пробежался по залу кабака, очищая от скверны и крови.

Когда волна дошла до выворотника, он дёрнулся. Сначала недовольный потревоженным отдыхом после перерождения, а затем испуганно. Священный свет прошёл через только что образованную кожу и стал разъедать её множеством осколков. Монстр взвыл, словно пробуя голосовые связки, получилось хрипло и клокочуще, как будто в его глотке закипал густой суп.

Он пополз, хрипя и дёргаясь всем телом. Стремился к привычной стене, где совсем недавно в бытность тенью не раз находил спасение от бьющих башмаков. Схватился за неё руками, прижался к закопчённому дереву. Выискивал щель, чтобы спрятаться в ней.

Так как выворотник совсем недавно обрёл плоть, у него получилось. Оставляя кровавые разводы на брёвнах, выворотник сжался в плоский лист и просочился сквозь стену. В кабаке стало невыносимо тихо и пронзительно светло. Тинар смотрел с восхищением на прекрасный и чистый свет аликорна. В глазах жгло и резало. По щекам катились, не переставая, слёзы.

— Э-э-э-т-т-о и есть твоё преимущество?

Тинар заикался.

— Да, — сказала Улия, пряча рог под капюшоном. Его свет тускнел, словно потусторонняя злоба выворотника выпила волшебство. — Именно так я прекращаю все безобразия в своей таверне.

Она подошла к стойке, под которой прятался кабатчик, и заглянула вниз.

— Можете выходить, уважаемый.

Тот помотал головой, словно смахивая с себя наваждение, а затем прытко выскочил. Через долю мгновения мальчишка уже стоял на ногах:

— Как это вы его? — он смотрел на Улию с восхищением. — И… О, тень зверя Ниберу! Неужели вы… Улия? Рогатая дева из таверны на перекрёстке? Не может быть! Все наши знают… О вас ходят легенды, и не мечтал, что когда-нибудь…

Улия похлопала его по плечу, прерывая поток восхищения. Но Тинару показалось, аликорн довольна, что слава вышла за пределы родного леса.

— Не время сейчас, — сказала она. — Нужно разобраться, что здесь произошло. Как это случилось.

— Всё было обычно, — пожал тот плечами. — Посетителей набилось много, я не уловил момент, когда из-под одного сельжита случился выворотник. Мужик напился в стельку: сидел здесь со вчерашнего вечера, кутил всю ночь и продолжил утром, даже глаз не сомкнув. Хвастался, что купил по дешёвке дом в столице, счастье его так и раздирало, не мог ни спать, ни есть. Только хмелел всё сильнее. От дурной его радости, наверное, и случилось. Внезапно все принялись кричать, я услышал, как поминают выворотника, но и подумать в первый момент не мог… Это же… Интимное. Разве выворотник случается при свидетелях?

Тинар понимающе покачал головой. И в самом деле, видано ли такое?

— Они сначала, кажется, собирались выворотника побить и выкинуть прочь — пьяным-то и море по колено, вот только резко протрезветь пришлось, когда эта тварь с той стороны тени вдруг набросилась на хозяина и начала его… Ну вы же видели…

Обратился он к Улии.

— В это сложно поверить, но она начала его в прямом смысле слова пожирать. Все отпрянули к выходу, когда ещё из-под одного тут же случился выворотник и тоже… Того… А потом ещё. И ещё.

— Сколько вы насчитали? — спросила Улия.

— Пять, — тяжело вздохнув, ответил кабатчик. — Здесь их было пять. А сколько потом — не знаю.

— Конечно, — задумчиво сказала Улия. — На улице мы не видели ни одного.

— И что? — не понял Тинар.

— Радиус действия, — опять непонятно сказала Улия.

Ох уж эти тумалинские заморочки. Она раздражала Тинара, когда вот с таким видом всезнайки говорила о чём-то само собой разумеющимся, но совершенно неведомом груму из Таифа.

Плюс ко всему она опустила резко побледневшее лицо вниз, словно нюхала своим маленьким рогом воздух, и произнесла:

— Их даже два. Взрослые, сформировавшиеся древни. В винном погребе. Вот что бы древням делать в винном погребе?

Тинару показалось, что сквозь капюшон Улиного плаща опять пробивается синий свет аликорна. Он набирал силу, становясь всё ярче и пронзительнее. Словно рог реагировал на мощный источник зла, предупреждая, что враг совсем рядом.

Глава девятая. Вместе

Третий сын великого стратега Ошиаса въехал на рыночную площадь Каракорума. Ленивый и душный сквозняк раскачивал покосившиеся вывески, поднимал пыль и покрывал ей останки бывших торговых рядов. Недалеко отсюда юный Рин бил маленьких птиц, чтобы положить их на пути Эль Фэнг. Сейчас это время казалось ему таким далёким, словно в прошлом обороте, когда он мучился тенью своей тени.

Эль Фэнг была коротко острижена, каштановый ёжик по-мальчишески торчал на бледной голове, и от этого золотые глаза оттенка послеполуденного солнца казались огромными. Она штопала крылья подброшенных птиц, трепетно водила над ними невероятно длинными пальцами, и самое главное: она была жива, а, значит, у Рина оставалась надежда.

Плащ вздрогнул от порыва ветра, конь фыркнул, словно осуждая хозяина. Синг не должен поддаваться никаким эмоциям, кроме ярости. Но вот это всё, не имеющее для него названия, вдруг накатывало горячей волной от цветка калохортуса, будто Рин снова и снова умирал от смертельной раны. Досада на судьбу, горечь за опоздание, отчаянье разбитого вдребезги сердца.

Он возвышался над толпой и смотрел, не видя, а только ощущая. Улицы пропитались ароматом бесконечного страха и запущенных болезней. Кровь и смерть на поле боя не вызывали у него тошноты, но запах тлеющей жизни, скученной на небольшом пространстве, заставлял затаить дыхание.

Толпа беженцев несколько месяцев назад смяла караул у въезда в город, выломала створки ворот и ворвалась в Каракорум. Ворота восстановили, но беженцы, попав в город, забились в каждую дыру, крепко вцепились инстинктами выживания в его кварталы и закоулки. Вся эта масса теперь спала, размножалась, отправляла естественные нужды и умирала прямо на улицах Каракорума.

На ярмарочной площади больше не торговали.

Сквозь горечь сожалений и вонь до Рина донёсся не менее неприятный звук. Вопил сгорбленный оборванец в замызганных обносках непонятного цвета, и тянул костлявые руки, обтянутые кожей, к любому, кто попадал в его поле зрения.

— Приходит конец всему! — завывал грязный оборванец. — Послушайте, вы, доживающие последние дни, ваши тени уже толпятся за спинами, ожидая своего часа! Свершится великое пророчество, и монстр, зачатый при помощи колдовства, погрузит землю в хаос! Завтра день рождения чудовища, поздравить которого придут выродки из инотени, и поглотят они ныне живущих, и воцарятся выворотники в нашем мире! Близится час, когда выпустит их монстр на эту сторону!

Промелькнула мысль, что для нищего оборванца крикун изъясняется слишком уж гладко, а где-то даже изысканно. И он вполне реально намекал на наследного принца, о котором с самого его рождения ходили жуткие легенды.

Синг развернулся, размышляя, затоптать ли этого купленного «предсказателя» копытами Мальчика или отдать страже. Конь, привыкший к раздолью степи, всегда плохо переживал городскую давку, он попятился, когда кто-то попытался перехватить его под уздцы.

— Досточтимый синг, — мужик уставился снизу вверх перепуганными глазами.

Он пребывал в таком волнении, что не только рискнул остановить синга, а ещё и обратиться без подобающего пиетета:

— Там… Там…

Одной рукой придерживая дрожащие складки на огромном животе, другой он показал на красную крышу здания. Ринсинг знал этот кабак. «Безлунная свинья» имела вполне приличную репутацию.

— И что же — там? — Рин сощурил тигриные глаза, пронзая взглядом посмевшего его остановить.

— Вы должны… Сами… Это нечто! — мужик всем грузным телом осел на мостовую.

И Рин понял, что беспорядочный поток толпы внезапно приобрёл направление и стремительной лавиной движется навстречу. Он убрал из носа заглушки, вдохнул ненавистный городской воздух. От красной крыши явно тянуло чем-то очень опасным. Не противником из плоти и крови, пахло сильным страхом, ужасом до оцепенения, а ещё… Тем, на что синг с патрульным отрядом напоролся накануне в степи Ошиаса.

— Стража! — рявкнул он зычно, но голос потонул в панике. — Где городская стража?!

Никого из блюстителей порядка Каракорума в обозримом пространстве не наблюдалось.

Рин развернул Мальчика к кабаку.

***

Входная дверь вдруг захлопнулась с раздирающим скрежетом. В таверне стало темно, несмотря на торжествующий снаружи день. Юный кабатчик метнулся в укрытие, кляня себя за долгие, ненужные разговоры, помешавшие своевременному бегству.

Сверху, с потолка, вполне телесно грохоча, свалилась огромная тень. Стукнувшись о пол, она резво вскочила на ноги и оказалась среднего роста мужичком с хитрым взглядом и крепкими, натренированными в уличных драках кулаками. Сзади раздался ещё один гулкий стук, и Тинар, оглянувшись, увидел, как с пола поднимаются два выворотника — уже не сельжиты, а явно боеспособные солдаты. Ох, это совсем плохо…

— Я отвлеку их, — тихо сказала Улия. — А вы полезайте в погреб, попробуйте устранить источник нашествия. Думаю, это древни. Чувствую.

— Но…

Она поняла Тинара с полуслова.

— Ты не распознаешь древня… Вот же гадость! Я даже не уверена, что сможешь его увидеть. Но если не заткнуть эту дыру, то зараза будет только распространяться…

Улия вытащила из-за пазухи перепуганного Сёму и всучила Тинару.

— Вот, держи… Он имел с ними дело и знает… Сёма, не строй несчастную морду. Мы всё равно не можем убежать и спрятаться.

Зверёк пискнул с таким отчаяньем, что Тинару тут же захотелось убежать и спрятаться.

— Идите же, — сказала Улия. — Некогда тут беседы разводить.

Тени падали с потолка на пол. Как огромные капли из прорвавшейся трубы. Им нужно было время, чтобы осознать себя в теле, и это давало некоторое преимущество.

— И что нам делать, если мы их найдём?

— А я откуда знаю? — искренне удивилась Улия. — В Тумале мы раза два изгоняли их с помощью тётушкиного молока, но тут нет ни тётушки, ни её прекрасного шоколадного бюста. И те вылазки носили характер пакостных диверсий. Здесь же чувствуется нарастающая мощь какого-то сложного плана. Так что действуйте по обстоятельствам. Главное, перекрыть канал, по которому они распространяют свои жуткие кошмары. И… Тин, я в тебя верю.

Она похлопала грума по плечу и подтолкнула. Совсем легонько, но от неожиданности Тинар пролетел спиной вперёд недобрые несколько метров, беспомощно прижимая Сёму к груди. Свалился, стукнувшись о лавку, изо всех сил стараясь удержать верещащего зверька на вытянутых руках. Перевернулся и пополз за стойку: жизненный опыт подсказывал, что где-то там должен находиться лаз в винный погреб.

Улия проводила взглядом Тинара и вздохнула. Она не любила тревожить мощь аликорна. Но что ей сейчас ещё оставалось? Девушка решительно сдёрнула с головы капюшон.

Прорвалась из высших сфер мелодия. Достигла ближайшего выворотника. Он словно натолкнулся на барьер, остановился, удивлённо шаря перед собой неловкими руками. Свет, сковавший потустороннее существо, пробился дальше, заполняя раскуроченное пространство питейной. Он пеленал исчадия изнанки чистыми путами спокойствия, подавлял неуёмную жажду.

Конец ознакомительного фрагмента.