Письмо паршивой овцы

Евгения Черноусова, 2020

Она о себе говорит, что подобна сыру: снаружи твёрдая, а внутри большие дырки. Дырка «профессия», дырка «семья», дырка «материнство», дырка «мама». А потом становится ещё хуже: с работы увольняют, с братом несчастье, полиция в покушении на убийство обвиняет. А потом и на неё покушаются. Что делать? Разобраться и начать новую жизнь!

Глава четвёртая.

Утром удалось до обхода поговорить с палатным врачом. Он ничего не обещал, сказал, что все травмы, что по его части: ушибы, перелом ноги и полостная угрозы для жизни не представляют. Но вот голова — тут неопределённость. Глаза Лёша иногда открывал, но ни на что не реагировал. Нейрохирург ничего не обещал: очнется ли, когда очнётся и каким очнётся — всё под вопросом. Потом долго разговаривала со следователем, ведущим дело. В отличие от вчерашнего полицейского он был внимательным и неторопливым. Расспрашивал подробно, рассказывал откровенно. Брата обнаружили в котловане давно заброшенной стройки. Скидывали его на арматуру, то есть на верную смерть. Поэтому предполагалось, что это сделала банда подростков, которая в последние полгода не раз избивала бомжей.

— Как же он выжил… на арматуре? — дрожащим голосом спросила Инна Леонидовна.

— Помните, как у Гоголя? Что в России стоит забор поставить, как к нему всякой дряни навалят? Там всё заброшено с весны. Огорожено было хорошо, ведь яма очень опасная. Но со временем… сами понимаете. Ну, и из ближайших домов откуда-то мебель выкинули. Судя по всему, старушка какая-то померла, и освобождали квартиру для ремонта. Чем мебель вывозить, её через пролом в заборе на стройку протащили и в котлован пошвыряли. А когда Алексея Ивановича столкнули, он рухнул на бабулин диван. У него только нога на штырь попала, причём опять удачно — между большеберцовой и малоберцовой костями. Скинули его поздним вечером. К утру он бы или от травм помер, или замёрз. Но опять повезло — деда-собачника туда поздней ночью занесло. Вот и спасли вашего братца.

— Что это за молодёжь такая, — дрожащим голосом сказала она.

— Да вот теперь я на эту шайку бы не грешил, хоть и паршивцы они. У них все жертвы — бомжи, потому что они провозгласили себя санитарами общества. Одет Алексей Иванович был прилично, когда из гостиницы уходил. Никак на бомжа не тянул, я уже служащих гостиницы опросил. Кстати, куда он мог пойти? Кто у него из знакомых в нашем городе?

— Никогда он здесь не был, и знакомства никакого быть не могло.

— Всё ли вы знаете? Может, в отпуске или по работе…

— Лёша безвыездно пятнадцать лет живёт в селе. У него работа, хозяйство. Они детей поднимали. Дочь вот только родила, сын на первом курсе. Всё для них!

— Понимаете, его избивали в другом месте. Сюда привезли уже без сознания и раздетого. Это ведь не просто так, машину к котловану не подгонишь. То есть потом ещё протащили через пролом в заборе и несли до котлована. И избит он как-то… избирательно. Похоже, что всё сделано, чтобы его не опознали: разбитое лицо, отсутствие одежды. Значит, убивали конкретного человека. Кто мог желать ему зла?

— Господи, да максимум, кто что-то имел против него — это деревенские двоечники. И понесло бы их в другую область вслед за учителем?

— Да, надежда только на то, что он очнётся и сам всё расскажет.

Три ночи и два дня Инна Леонидовна безвылазно дежурила в этой шестиместной палате. Здесь все были лежачие, так что дел хватало: покормить, помочь умыться, судно подать и вынести. Спала сидя на полу и привалившись к Лёшиной подушке. Только раз выскочила за территорию, чтобы купить кое-какие мелочи: выезжала ведь не ожидая, что задержится так надолго. Даже зарядку телефонную не захватила. В магазине скривились, мол, такую древность не держим, спрашивайте у вокзальных цыган. Расчётные так на карту и не поступили, наличные кончались. Приходилось экономить. Когда дежурила тётя Шура, она приносила еду, что Лёше была положена. В остальные дни питалась в больничном буфете. Брала винегрет и булочку с чаем, на большее бы денег не хватило.

На третий день Сергей Сергеевич с соседней койки сказал ей:

— Инна Леонидовна, сегодня палата двухместная освобождается. Я за неё заплатил, так что переселяюсь. Но пока один не справляюсь. Давайте вы за мной ходить будете неделю? Я вам заплачу. И Алексею Ивановичу там лучше будет.

Когда радостная Инна Леонидовна вернулась из аптеки с упаковками разовых пелёнок, салфеток и купленной наконец-то зарядкой для телефона, сосед удивлённо спросил:

— У вас что, денег совсем не осталось? Но ведь мужики из палаты предлагали вам заплатить?

— Как-то стыдно деньги брать с тех, кому хуже, чем тебе. Вы-то, извините, лёгкий по сравнению с остальными.

— Это да, — озадаченно согласился сосед и задумался.

Травмы у него по сравнению с прочими однопалатниками и в самом деле были незначительными. На него по пути к собственному джипу на парковке наехал чужой джип. Стопа попала под колесо, а при падении он об бордюр ещё и руку сломал. Руку сразу загипсовали, а нога до заживления наружных ран пребывала в лангете. Легче травмы, да. Но почему с тяжело травмированных деньги брать стыдно? С ними же возиться тяжелее!

Конец ознакомительного фрагмента.