Текст в большом городе

Егор Букин, 2022

Летние деньки, и никого вокруг. Главный герой всеми силами идёт к своей писательской мечте, сражаясь с одиночеством, бессмысленностью, однообразием. Радио и телевизор, блокнот и карандаш; компьютер и пустой лист "Word"; автобус; всепоглощающее одиночество и причудливые сны.

Я знаю — мое дерево не проживет и недели, Я знаю — мое дерево в этом городе обречено…

Кино, «Дерево»

Я очнулся, когда ночь уже дошла до своего пика и начала скатываться в предрассветный туман. Безумие, отрешенность от мира, бред, помешательство или, — как его принято называть, — вдохновение медленно покидало мой воспаленный мозг, отдавая бразды правления опустошению.

Я отошел от компьютера и подошел к зеркалу. Долго вглядывался в глубокие тени под глазами, пытаясь ответить на неожиданно возникший вопрос: кто этот человек? После медленного, но непрерывного истекания кровью перед компьютером (которое другие люди или другие писатели называют простым сочинительством) перед глазами был только текст. Мозг, казалось, обратился в комок ваты и никак не мог принять, что вот эти чужие, немигающие глаза, эта легкая щетина, растущая черт знает как, эти жирные волосы принадлежат именно мне. Но спустя несколько минут облик человека в зеркале потеплел, ожил и снова стал таким знакомым, что даже и представить нельзя было, как это мимолетное чувство чуждости вообще могло возникнуть.

Я прошел на свою маленькую кухню. Сквозь окно пробивался желтый свет, лучи солнца пыльными снопами падали на стол. Я включил радио и полез в холодильник. Сквозь помехи слышалось:

И так идут за годом год, Так и жизнь пройдет. И в сотый раз маслом вниз Упадет бутерброд…

Я сел на стул и принялся медленно пережевывать соленые от копченой колбасы бутерброды, запивая их крепким черным чаем. Вовсе не потому, что хотел есть. А лишь потому, что так надо делать перед работой. Я уставился в одну точку и перестал воспринимать действительность. Исчезли звуки, запахи, чувства. Из-за недосыпа внутри меня образовалась пустота. Голова казалась стеклянной и вообще перестала соображать.

Я очнулся от забытья, только когда радио начало мучиться в агонии своей неисправности, выплевывая нескончаемые потоки помех и шипения. Оказалось, что я уже давно поел, совершенно не заметив, каким образом это произошло.

Я вышел на улицу. Голубое небо, легкие, как пух, облака, невероятный запах сотен цветов, еще прохладный утренний ветерок, щебетание пробуждающихся птиц, широкие янтарные полосы света на серых панельных домах… К чему все это? Это не имеет смысла. Внутри меня все по-прежнему какое-то мертвое или по крайней мере спящее.

Двигаясь по тротуару, я услышал отдаленные звуки гитары, голоса людей, гул машин. Но стоило обернуться — и казалось, что никого и ничего нет. Все это не имело никакого смысла. Единственное, что сейчас важно, — остановка и подъезжающий к ней с недовольными звуками пазик. Я с болью смотрел в заднее стекло на то, как за поворотом в летнем воздухе постепенно начинают расплываться очертания моего дома. А потом с болью смотрел вперед на то, как вдали начинают вырисовываться очертания офиса, представляя его темные коридоры, голые стены моего кабинета, бессмысленный стук клавиатуры, тусклый экран компьютера.

Я сидел на потертом сиденье автобуса, слушая рычание мотора и глядя на ссутулившийся в темном беззвездном небе месяц, надеясь, что сегодня получится что-нибудь изменить. Все эти чертовы действия — душ, завтрак, работа, обед, опять работа, ужин, сон — уже не имеют никакого смысла. Это разве жизнь? Скорее какое-то существование. Эти вещи давно потеряли смысл. Я не могу больше так жить. Не могу больше жаловаться на это самому себе.

Автобус со скрипом остановился. Никого не видя и ничего не слыша, я поплелся домой. Это очень странное ощущение. Я не мог совладать с собой. Каждое действие — будь то поход в магазин или просиживание штанов на работе — вызывало во мне отвращение. Каждое живое существо — от муравья до успешного человека — возбуждало ненависть.

Я вошел в квартиру и с тяжелым вздохом опустился на диван, даже не раздевшись. Лишь дома и исключительно вечером мозг начинал не только гнобить меня проблемами и лишними переживаниями, но и активизировать отделы, отвечающие за творчество. Появлялось страстное желание творить, делиться чувствами с единственным понимающим предметом — чистым листом; но почти каждый раз я разрывался между письмом и каким-нибудь другим делом. Всем существом хотел писать, но совершенно не знал о чем. В голове мелькало столько мыслей, что их невозможно было собрать и структурировать, невозможно записать. Наверное, я просто перегорел, когда в мое пламя желаний плеснули ведро уничтожительных, бескомпромиссных обстоятельств.

Он не знал, что с ним случилось, но все его тело трясло, а в груди при каждом вздохе вспыхивало пламя. Кровь как будто кипятком бежала по венам.

«Соберись, соберись, у тебя есть еще один шанс на уход из этого ада», — вторили мысли.

Но он не мог, он просто не мог собраться. Схватившись за пылающую болью грудь, он сидел у компьютера и задыхался от отчаяния. Как, как он мог собраться, если это лето уничтожило его мечту, растоптало его цель, к которой он шел с самого ноября?! Как он мог собраться, если это лето размозжило ему голову?!

«У тебя есть еще один шанс», — блекло, само в это не веря, твердило сознание.

Шанс этот был мал и — более того — приводил совершенно к другому результату. И что же теперь делать?

Что теперь делать…

Я ехал в поезде. Тутух-тутух, тутух-тутух — стучали колеса. Я смотрел в окно на голубое зимнее небо, на бесконечные белые поля, на яркий глазок солнца, не отстающий от моего вагона. Вскоре я уже стоял на перроне и ждал автобус. Голова казалась такой легкой и чистой, будто все печали и заботы исчезли из нее, растворились в свежем зимнем воздухе. Сидя в автобусе, я улыбался — даже несмотря на то, что с меня ручьем лился пот. Из динамиков послышался неразборчивый шипящий голос. Я кинул взгляд в окно и понял, что это моя рабочая остановка. Но автобус не остановился. Напротив, он ускорился и пролетел нужное место почти мгновенно. «Бз-з», — прожужжал телефон. С каждой секундой он все громче и громче оповещал о новых проблемах. Я посмотрел на экран, но он оказался совершенно размытым. Телефон тут же устремился в окно. Следом полетел пустой кошелек. Я поднялся и подошел к двери. Вдали я видел лишь ночь, высокую звезду и чистую ото всего дорогу.

Резкий стеклянный звон будильника заставил меня вскочить и сесть на кровати. Сердце испуганно колотилось в груди. Первое время я даже не понимал, что произошло.

— А, это всего лишь сон… — пробубнил я пересохшими губами.

Восход. За окном светлеет небо. Сонную тишину изредка прерывает щебетание птиц. Но у меня нет времени наслаждаться этим. Я смотрю на все это мельком, вскользь. Примерно так же я слышу обрывки людских разговоров и детский смех, когда иду по двору.

Эта работа бесцельна и мало кому нужна. Она отнимает много времени и — что самое главное — утомляет однообразием, просто душит им. Мне начало казаться, что еще чуть-чуть — и я разнесу компьютер ко всем чертям. Но… что же я тогда буду делать? И где возьму деньги на еду?

Пришел приказ задержаться из-за болезни моего коллеги. Интересно, а смогу ли я хоть когда-нибудь почувствовать себя полноценным, свободным человеком?

Я сидел в автобусе, устало прислонившись лбом к стеклу. Колени до боли упирались в переднее сиденье. За окном уже было совсем темно. Луна безразлично плыла по темному небосводу, поглядывая вниз сквозь разорванные облака. Местность то светлела, обнажаясь строениями, то незаметно и сразу темнела. Я почувствовал, как тяжелеют веки, как звуки уходят все дальше и дальше.

Мне снилось, что я стою в большом зале, среди сотен — если не тысяч — занятых кресел. Люди с неопределенными чертами лица всматриваются в сцену, где в круге белого света сидит человек с микрофоном в руках. Я не могу разобрать, что именно он говорит, но голос кажется таким знакомым… Когда человек умолкает, кто-то из зала задает вопрос — и начинается новая речь. Продвигаясь между рядов, я спешу к человеку на сцене. Поднявшись, оборачиваюсь и понимаю, что больше не нахожусь в зале — он исчез. Теперь я стою около массивного кресла в небольшой, но очень уютной комнатке. В кресле напротив сидит девушка, слева от нее установлена камера. Я бросаю взгляд на кресло, подле которого стою, и вижу человека со сцены. Осознаю, что этот человек — я. На маленьком круглом столике передо мной лежит книга с моим именем, а девушка напротив записывает мои ответы…

Автобус подскочил на кочке, и сон вылетел из меня.

Я сидел на балконе, глядя то в тетрадь, на свой кривой почерк, то по сторонам, наблюдая, как тихой поступью невидимых шагов уходит куда-то сегодняшний день. Нужно было остановиться и отдохнуть, перестать себя насиловать, но я не мог, так как чувства лились из меня пульсирующей струей, как кровь из артерии, потому что внутри меня жила огромная жажда самовыражения.

Конец ознакомительного фрагмента.