Пустота Волопаса

Егор Фетисов, 2021

Роман о поисках себя и о любви. Два главных персонажа принадлежат к поколению, формирование которого пришлось на 90-е годы, им было не до внутреннего анализа и не до поиска призвания, и они выбрали филологию просто в качестве наиболее приемлемого занятия. Потом один из них продолжает плыть по течению, работая переводчиком художественной литературы, а второй резко меняет свою жизнь: уезжает в Норвегию, устраивается на китобойное судно и охотится на полосатиков, понимая в глубине души, что из одной крайности угодил в другую. Спустя годы выясняется, что дело, видимо, не в призвании и не в работе. Жизнь опять сталкивает их друг с другом, то ли распутывая старые узлы, то ли завязывая новые. Как бы то ни было, все решается не здесь и не сейчас, «здесь и сейчас» представляют собой пустоту, которую нужно пережить и понять, как ты к ней относишься: как к черной дыре или как к кокону, из которого рано или поздно высвободится твоя душа. Но если и высвободится – надолго ли, ведь век бабочки, символизирующей душу, недолог…

3

«Так вот, объясняю, в чем смысл истории». Голос в трубке пах медом акации и был таким же густым и липким, заполняя слух Антона и вытесняя из него периодические раскаты грома и шум ливня. Вага любил слово «история» и заменял им целый ряд других слов, таких как «смысл», «ситуация», «задача», «план», «идея» и многие другие. Смысл «истории» у Ваги всегда сводился к деньгам. К прибыли в любых ее формах и воплощениях. Трудно было в это поверить, но в юности он был художником и даже окончил художественную школу, а картины его деда и сейчас можно было найти в каталогах значимых выставок. Он любил рассказывать о своем венгерском происхождении, объясняя, что его фамилия восходит к известному в Венгрии роду Варга, хотя Варя время от времени повторяла, что вага — такая специальная штука, которой управляют марионетками, и в этом смысле фамилия ему очень подходит. Чем писатели не тряпичные куклы. Вообще-то в Ваге было что-то артистическое, Антон подумал, что зря тот бросил карьеру живописца. Правда, его работ Македонов никогда не видел так же, как и работ его деда, — про выставочные каталоги он знал только со слов самого Ваги.

В данном конкретном случае «история» заключалась в том, чтобы взять японские хокку, разных авторов и эпох, и донести их до рядового российского читателя, но в более приемлемом виде, то есть в таком виде, который позволял рассчитывать на их монетизацию. Вага гениально умел делать две вещи: платить за тексты как можно меньше и продавать их потом как можно дороже. Можно сказать, что он добросовестно выполнял свою работу. Когда речь заходила о высоких ценах на книги, он усмехался с видом специалиста и произносил всегда одну и ту же фразу: «О чем мы вообще говорим? Это же две чашки кофе в кафе средней руки». Хокку Ваге подходили идеально, как и все тексты, авторы которых умерли давным-давно и на выплату гонорара не претендовали, и даже поиск их наследников представлялся делом крайне затруднительным.

— Главное, они короткие и такие в меру сентиментальные, вполне в формате фейсбука, инстаграма и прочего, — пропел Вага в трубку. — Народ сыт сентиментальным, сейчас не девяностые: «Рабыню Изауру» людям уже не втюхаешь.

Антон сказал, что да, он готов подтвердить некоторое родство японской поэзии и постов в социальных сетях. Какие-то аналогии провести было можно. Только на кой черт Ваге он, Антон Македонов? Все эти тексты давно переведены, бери да печатай.

«Тут вот какая интересная история», — послышалось в трубке.

Через несколько минут Антон уразумел, что Вага недавно летел откуда-то в Москву, из какой-то европейской, скорее всего, страны, название которой он на всякий случай ни разу не назвал, по всей видимости, чтобы Македонов не смог сопоставить географические детали с каким-нибудь постом в том же фейсбуке и понять, с кем и зачем Вага туда ездил, и обратил внимание, что среди бестселлеров в книжном магазинчике аэропорта была книга духовных текстов, то что называется на каждый день. «Чтобы человек, так сказать, развивался, учился сохранять внутреннюю гармонию и прочая лабуда», — добавил Вага, дабы Антон не решил, что он сошел с ума. И это, со слов Ваги, была офигенно хорошая тема. То есть люди были готовы платить за это деньги. И Вага решил эту «историю» реализовать на нашем рынке, только не с духовными текстами, «тут, знаешь, зыбкая почва», а с хокку. «Пусть будет такая немного пелевинская история, — добавил он. — Пелевин вон уже лет тридцать хорошо идет благодаря этим своим восточным темам». Только стихи народ у нас не читает, проблема, как понял Антон, сводилась к этому, поэтому надо было их переделать в коротенькие рассказики. В прозе. Такие… инстаграмного формата. Можно будет даже сделать версию для инстаграма, хорошая будет история, сказал Вага. Три с половиной сотни — это, конечно, перебор, а вот по количеству недель, «Сколько у нас там недель в году-то?» — спросил Вага и обрадовался, узнав, что пятьдесят две и еще сто сорок две тысячных.

«Отличная история получится», — довольным тоном сказал он.

— Ты что сейчас делаешь? — спросил Вага.

У него было правило, которому он никогда не изменял. С авторами, которых он издавал или держал в уме в смысле публикации, он неизменно был на «вы». Македонов к ним не относился. Он был переводчик, а текстам, которые он писал сам, по мнению Ваги, категорически не хватало хайпа. «Напиши что-нибудь про наркотики, а еще лучше — про религию и наркотики, мы тебя напечатаем, — дружески сказал как-то Вага в ответ на присланные Македоновым рассказы. — Или хотя бы залезь на Александрийскую колонну, и пусть тебя оттуда снимают пожарные. Вот это будет хорошая история».

— Сижу под деревом. Тут гроза.

— Да, лупит ливень… Ну и хорошо, не люблю жару. Особенно в Питере. Спрятаться негде. Вот в Париже — нырнул в фонтан или устроился в тенечке в Люксембургском саду, — хохотнул Вага. — Никакое пекло тебе не страшно. Я имею в виду не прямо сейчас. Вообще. Над чем работаешь? Может, возьмешься за самураев?

И Македонов согласился. Потому что ему нужны были деньги. Хотя бы какие-то деньги, чтобы положить их в кошелек и носить там, и иногда доставать, расплачиваясь в магазинах, а не брать из холодильника купленные Варей продукты, делая вид, что это современный вариант скатерти-самобранки.