Как Данила Лёню спасал

Екатерина Алёхина

Лёня Весёлов – ничем не примечательный учитель истории, который живёт скучной жизнью. Но однажды он знакомится с коллегой с шилом в заднице и вдобавок получает весьма необычный подарок от почившей бабули, которую едва знал.

© Екатерина Алёхина, 2020

ISBN 978-5-0051-0981-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. О том, как Данила Левитан позорил фамилию

С детством у Данилы ассоциировались картины еврейских художников и запах старых журналов на идише, сундук с которыми до сих пор хранился дома. Семья у него была большая, и Данила часто читал младшим эти журналы вместе с историями про Робина Гуда и Синдбада-морехода. Любимой забавой у него было нарядиться царём Соломоном с картины Исаака Аскназия «Экклезиаст» и приказывать «рабам» нести больше золота. Младшие тащили ложки, шкатулки с бусами и пуговицы, а мама смеялась и потом в шутку называла Данилу Соломоном, извиняясь за то, что ему приходиться есть за одним столом с рабами.

А в двенадцать он впервые побывал в Третьяковской галерее: отец взял с собой в Москву по работе. Там Данила увидел оригиналы картин своего знаменитого однофамильца Левитана, и жизнь его напрочь переплелась с искусством, хотя сам он никогда не рисовал. Но в каждом новом городе он всегда сперва смотрел музеи, а потом уже всё остальное.

Теперь за спиной была треть Европы, четыре года жизни в Лондоне, но Данила всё равно пошёл на ростовскую ночь в музее, хотя бы уж чтобы посмотреть парочку фильмов о русском авангарде, который очень любил, ну а на экскурсию остался, потому что чего бы и не остаться, если даром. Любовь к бесплатному у него была чертой исконно русской, хотя еврейской крови в нём было куда больше. Впрочем, в глаза это не бросалось, пока не приходилось представиться полным именем. А стоило только сказать, что зовут его Даниил Миронович Левитан, как сразу замечалось что-то этакое, хотя так сразу и не скажешь что. В свои тридцать без хвостика он был высоким, громким, имел черты харизматичной сволочи, к тому же одевался в светлое и отутюженное, а русые волосы причёсывал волосок к волоску, в общем, стоило ему появиться где бы то ни было, он сразу же обращал на себя внимание.

Сегодня же он, тем не менее, умудрялся помалкивать до поры до времени. Но тут его внимание привлекла девушка, у которой зазвонил телефон.

— Что значит «передумал»?! — рявкнула она в трубку, тут же подняла взгляд на окружающих, слега улыбнулась в знак извинения и понизила голос. Но Данила в силу своего безмерного любопытства уже начал прислушиваться.

— Ну дорогуша, значит, придётся убить этого полоумного старика. Ты хотя бы понимаешь, что без картины нам конец? — продолжила разговор девушка.

Данила про себя отметил, что вид у неё был чересчур деловой для расслабленной вечерней экскурсии: белая блуза с запахом, строгая чёрная юбка и лаковые туфли на шпильках. Губы её было ярко накрашены алой помадой, а чёрные волосы — стянуты сзади в жгут. На вскидку чуть за тридцать, подумал Данила. И нет, не любительница искусства, скорее всего, его продаёт.

Когда девушка закончила разговор, он тут же подошёл с несколько вальяжным видом, будто собирался поинтересоваться её мнением о выставке. Но фамильярность была одной из его спорных раздражающе-подкупающих черт, поэтому, склонив голову в сторону девушки, он тихо спросил:

— Простите, я слышал, вы картину потеряли? Это случайно не тот Айвазовский из частной коллекции, который…

Девушка резко повернулась и угрожающе ткнула указательным пальцем ему в лицо.

— Только посмейте.

Ногти у неё тоже были алыми. В этом чёрно-бело-красном колоре, с пронзительным взглядом, она напоминала плакат Эля Лисицкого — того и гляди полетят искры. «Клином красным бей белых». Данила — чего никак нельзя было ожидать в таком опасном положении — улыбнулся.

Афишу об открытии новой арт-галереи на Большой Садовой он, конечно, видел и непременно собирался зайти. Обещали показать ранее не выставлявшуюся картину из частной коллекции, такое он пропустить не мог. Ростов не Москва — каждый день на Айвазовского тут не посмотришь.

— Вообще-то, я могу вам помочь. У меня есть один талантливый знакомый, который за ночь может хоть Сикстинскую капеллу скопировать.

— Вы что предлагаете… — заговорила она резко, но тут же перешла на шёпот, — подделать картину?

— А вы предлагали убить старика.

— Если вы такими способом решили меня соблазнить…

Данила хмыкнул и руку освободил.

— Клянусь святым именем Ивана Константиновича Айвазовского, что это даже не пришло мне в голову.

Не то, чтобы это было прям правдой, мало ли чего там могло прийти в его богатую на фантазию голову, но ситуация и в самом деле не располагала, да и способ был не самый лучший. Девушка, кажется, оскорбилась.

— Сколько это будет мне стоить? — спросила она сухо.

— Ради Бога, Сули мой давний товарищ, одна бутылочка хорошего — и дело в кармане.

Он щёлкнул себя двумя пальцами по шее, красноречиво поясняя, бутылочку какого хорошего имел ввиду. Девушка закатила глаза и резко толкнула дверь на улицу.

— Послушайте, давайте без шуток, — сказала она там. — Если на открытии не будет Айвазовского, меня не просто уволят, меня к чёртям по стенке размажут. — Она вздохнула. — Господи, угораздило же повестись с полоумным. Ну а вы бы не повелись, когда у него там такое? Купил на аукционе в Польше. — Девушка достала из сумочки пачку сигарет и закурила. — Милый старикан сначала показался, ну божий одуванчик прям, сразу можно было догадаться, что он с маразмом.

— Она ведь вам по сути нужна на один день, верно? Эта картина. И фотография у вас есть?

Девушка выдохнула дым и кивнула.

— Тогда идёмте. Терять вам всё равно нечего. Только в магазин зайдём.

Ей ничего не оставалось, как только пойти следом, поскольку согласия он не дожидался. Только обернулся и добавил:

— Я Данила, кстати.

— Лада, — ответила она, поспешно затушив сигарету о край урны.

Идти было около получаса. Данила расспрашивал о старике, о картине, Лада цокала каблуками и отвечала несколько нервно.

— Теперь меня не только размажут по стенке, но ещё и посадят, — пробормотала она себе под нос.

Данила успокоил:

— Не бойтесь, вам больше двух лет не дадут.

Лада прожгла его саркастичным взглядом.

В магазине он долго искал бутылку подходящего бурбона и сказал Ладе поставить на место коньяк, потому что не кошерный. Взяли пол-литровый «Jim Beam» и немного закуски, а когда снова вышли на улицу, уже начало темнеть. Данила сбавил шаг: как раз пришлось преодолевать участок улицы Станиславского возле Центрального рынка, где меняли трамвайные рельсы. Вернее сказать, выдрали старые. Обычно процесс укладки новых настолько затягивался, будто их отливали на заводе во Владивостоке, а доставляли в Ростов при помощи бурлаков. Сейчас улица выглядела как после бомбёжки, и Лада, преодолевающая препятствие на шпильках, была на грани того, чтобы отказаться от затеи.

— Господи, у нас что, опять какой-то чемпионат мира предстоит?

Данила снова успокоил:

— Расслабьтесь, дальше будет только хуже.

И надо сказать, что он не шутил. Товарищ его жил за рынком в старом двухэтажном доме, из тех что под угрозой сноса стояли в центре города уже несколько десятков лет, а на время визита президента закрывались занавесом с красивой картинкой. Сначала пришлось поковыряться с деревянной калиткой, на которой висел проржавевший кодовый замок. Потом предстояло преодолеть узкую скрипучую лестницу, которая вела со двора сразу на второй этаж. Квартира начиналась с какого-то хлипкого балкона с деревянными, лет сто немытыми рамами.

— На всякий случай предупреждаю, что я пока не готова умереть, — сказала Лада, не решаясь шагнуть на ступеньки.

Данила, обернувшись, улыбнулся.

— Сейчас не страшно. Вот когда трамваи ездят, могут и пломбы из зубов повылетать.

— Даже не знаю, что меня пугает больше: эта лестница или ваш оптимизм, — пробормотала в ответ она, но Данила уже заходил в квартиру: дверь оказалась незаперта.

— Сули! — крикнул он с порога.

Лада, хватаясь за перила, неуверенно прошла по лестнице и ступила в квартиру следом за ним. Балкон оказался одновременно и прихожей, и кухней, было светло. В углу угрожающе рычал холодильник советского производства. Имелся тут и небольшой столик, покрытый потрёпанной клеёнкой в цветочек, пара табуреток, полная пепельница, инсталляция пустых бутылок из-под кошерного алкоголя и множество прочего мелкого барахла. Из-за арочного проёма выглянул невысокий молодой человек, он держал в зубах перепачканную красками кисть. Его тёмные, местами зелёные от краски волосы торчали во все стороны, а лицо поросло негустой щетиной с теми же оттенками зелёного.

— А, Левитан, — отозвался он без особого энтузиазма и вынул кисть изо рта. — Морда ты жидовская. Рад меня видеть, только когда нужно что-то даром сляпать.

— Я, между прочим, с Джимом, но могу и уйти обиженно.

— С Джимом? — в голосе тут же прибавилось энтузиазма.

— Ладе нужен Айвазовский.

— Хм, Айвазовский… — Молодой человек, он же Сули, задумчиво пошкрёб щетину зелёными пальцами. — Даже не знаю, получится ли с бурбоном, надо было лучше водки взять. Но можно попробовать, проходите.

Сразу началась суета, Данила скинул ботинки и нашёл две пары каких-то потрёпанных тапочек, Сули взялся за гостинец, порезал лимон и сыр, достал бокалы. Лада оторопело застыла на месте: подобная слаженность ввела её в недоумение. Ни этот странноватый еврей (вернее, два еврея), ни это жилище не внушали ей доверия, что уж говорить о тапочках. Не снимая туфель, она всё-таки прошла в квартиру. За арочным проёмом был тесный проход, дверь в туалет, а дальше — всего одна крошечная комната со страшенной люстрой, сервантом с немытыми дверцами и грудой полотен разных размеров. У окна стоял мольберт с неразборчивой зелёной мазнёй.

— Это что всё тоже?.. — спросила Лада, окидывая взглядом пространство.

— За кого вы меня принимаете? — отозвался Сули. — Я, знаете ли, и для души рисую.

Он быстро расставил на раскопанном Данилой журнальном столике посуду. Внезапно из-под хлама появился и продавленный диван.

— Извините, Данила, но вы же не собираетесь надраться бурбона?

Он развалился на диване и растянул губы в улыбке. Вообще-то, Данила был человеком интеллигентным, преподавал в университете и не имел привычки «надираться». Но продавать подделки ему тоже было неприлично, хотя именно с его подачи Сули этим некогда и занялся.

Познакомились они ещё во время студенчества. Сули тогда рисовал открытки и уменьшенные копии с картин, зарабатывая так на жизнь. Данила предложил в шутку развести какого-нибудь богача на пару тысяч долларов. Даже нашёл подходящего, воспользовавшись своим умением обаять. Думали, догадается, а дело странным образом выгорело. Не расстраивать же человека. С тех пор старались не злоупотреблять, конечно, но мало ли какие бывали случаи.

Сули ответил вместо Данилы, озвучив его мысли.

— Ну почему сразу «надраться», милая? Культурно откушать. Я же вам не алкоголик, чтобы в одиночку пить. А для Айвазовского, извините, нужна особая кондиция. Что рисовать-то будем?

Лада вздохнула. Она с опаской опустилась на диван и достала из сумки планшет, открыла фотографию. Сули притащил старое кресло и сел с другой стороны стола. Он внимательно изучил фотографию, что-то прикинул в уме и кивнул Даниле, чтобы наливал. Тот молча повиновался и первый бокал отдал Ладе. Она вздохнула снова и подцепила с тарелки кусочек сыра.

— Я, кажется, схожу с ума, — сказала самой себе и сделала первый глоток.

Наутро она проснулась на плече у Сули, придавленная к нему Данилой, а посреди комнатки уже стояла идеально написанная подделка Айвазовского.