Женщины принца Сигваля

Екатерина Бакулина, 2019

Он – чудовище. Так говорят. Жестокость, порок и безмерная жажда власти. Наследник, но почти полноправный король при живом отце. Он все решает сам, и его не остановить. Говорят, нет женщины при дворе, которая не побывала в его постели. Нет мужчины, с которым он не дрался. Говорят, пирам он предпочитает пыточные подвалы. О нем многое говорят. Но юной принцессе Оливии, взятой как трофей в побежденном городе, предстоит стать его женой. И узнать, что за человек Сигваль на самом деле. Содержит нецензурную брань.

8. Оливия, башня над городом

Воронья башня крепостной стены. Самая высокая, смотровая, отсюда самый лучший обзор.

Широкие низкие зубцы.

Оливия смотрит вдаль, на реку, на город у подножья холма, на поля вдали… пытаясь запомнить все это. Сохранить в своем сердце и унести.

Как давно она не поднималась сюда!

Ей нужно найти хоть какую-то точку опоры, хотя бы это… вот все это вокруг. То счастье, которое у нее было.

Два дня.

Она почти не спала в эту ночь.

Вчера отец плакал.

Это дико и страшно, она никогда не видела его таким. У него дрожали губы и мелко-мелко дрожали руки от волнения. И слезы текли по щекам.

И дело не в том, что ее отдают. А в том, что она не только будущая жена, но и заложница. Отцу передали бумагу от Остайнского короля Северина, в которой король ясно дает понять — если что-то пойдет не так, если Бейона решит нарушить договоренности, то принцесса умрет.

«Но ведь ты же не собирался нарушать договор»? — тихо спросила она. Сердце замирало.

Он покачал головой. Не ответил. Вот только… Собирался. Это было понятно без слов. И, возможно, даже собирается до сих пор. Вопрос лишь в том, что важнее — дочь или государственные интересы. Решить такой вопрос под силу не каждому отцу.

Страшно.

И у нее действительно нет выбора.

За что с ней так?

Ей ведь показалось, что этот Сигваль…

Что она вообще о нем знает?

Говорят, по дороге сюда он хладнокровно зарезал в трактире Никласа Оддмара, человека, который был предан ему, как брат, как никто другой, с которым они, выросли вместе.

Что произошло?

Что она вообще понимает?

Слезы наворачиваются на глаза… но плакать она не будет. Она принцесса, и никто не увидит слез.

Каролине теперь ненавидит ее. Смешно. Она бы поменялась этой ролью с сестрой…

Вот только…

«Рад встрече с вами, Оливия»…

То, как он смотрел на нее. Или даже нет — то, как они шли ночью по коридору и она показывала путь. Все казалось иначе. Он был совсем другим тогда.

Оливия обнимает каменный зубец руками… Смотреть вниз немного страшно… но она сделает это.

Нужно перестать бояться.

Иначе, придется бояться всю жизнь.

Ничего страшного… Нужно только залезть и посмотреть вниз.

На лестнице быстрые шаги. Кто-то поднимается. Мужчина. Бегом.

Что-то случилось?

Он взбегает к ней на смотровую площадку, и останавливается.

— Оливия…

Смотрит на нее. И за какое-то мгновение, та неуверенная, мальчишеская улыбка, с которой он бежал сюда, думая о своем, сменяется совсем другой — ослепительно вежливой и холодной. И кажется — совсем другой человек.

— Ваше высочество, — Оливия чуть склоняет голову.

Внезапно екает сердце.

— Мне сказали, что вы на башне, — он смотрит на нее. — Рад, что застал вас здесь. Хотел спросить, хорошо ли вы сидите в седле? Я планирую не задерживаться, и вернуться так же, как приехал сюда — верхом, налегке, без карет и обозов.

— Налегке? Мне не стоит собирать вещи?

Он снисходительно улыбается.

— Вы, безусловно, можете взять с собой все, что сочтете нужным. Но обоз поедет за нами следом. А мы вперед, не дожидаясь.

Это немного странно.

— Вы хотите, чтобы я поехала с вами в Остайн верхом? До самого Таллева? Только вы, я и те трое рыцарей, что прибыли с вами?

Ей кажется, она чего-то не понимает.

С ним вообще все не так. Когда эти четверо появились у стен Луржа, их, по началу, не приняли всерьез. Не поверили. Принц? Вот так, запросто, без пышной свиты, без штандартов… И только потом узнали. После войны многие помнят Сигваля в лицо.

Часть его войска все еще стоит недалеко от города — на всякий случай, для контроля. Он обещает увести их, но пока не увел.

И ехать с ним…

— Да, — спокойно говорит Сигваль. — Так будет быстрее всего.

Вдруг на ум приходят все истории, которые она слышала о нем… Неприличные истории. Он, и еще трое… его друзей… а она всего лишь заложница… даже если и будущая жена, то такая, которую можно выбросить в любой момент, как надоевшую вещь, сославшись на нарушение.

— Вы боитесь? — Сигваль вдруг ухмыляется, словно угадав ее мысли. — Вы можете взять своих надежных людей для охраны. Нас четверо, так возьмите десяток, вам будет спокойнее.

Ухмыляется.

И от этого краска заливает щеки. Что он такое подумал?

— Для охраны от вас? — тихо говорит она.

— Именно, — говорит он. — Как вы думаете, десяток доблестных рыцарей сможет защитить от моих посягательств на вашу честь до свадьбы?

Ему смешно. А у Оливии горят щеки. Она отворачивается, пытается все это осознать. Не может… Там где-то поля, и город внизу… Она хотела… Теперь вся ее жизнь зависит от этого человека. И даже сотня верных рыцарей не защитит ее. К чему этот балаган?

Он подходит, останавливается за спиной. Совсем близко, но в то же время не пытаясь коснуться. Просто рядом.

— Простите, — говорит тихо. — Пожалуй, это была неудачная шутка. Но вы можете взять охрану и слуг, которые способны быстро ехать верхом.

— Я не стану брать охрану, — говорит она, не поворачиваясь. — Теперь моя безопасность в ваших руках.

Слышит, как он вздыхает.

— Вы так доверяете мне, Оливия? — он сам в это не верит.

— Нет, — говорит она. — У меня нет причин вам доверять. Но иллюзии — зло. Никакие верные рыцари не защитят меня.

Она поворачивается к нему, чтобы спросить главное, но… он вдруг так близко. И она не готова. Сигваль стоит прямо за ее спиной и, повернувшись, она… вздрагивает. Почти интимно… Но сделать шаг назад будет неправильно.

— Отец показывал мне письмо короля Северина, — твердо говорит она, так твердо, как только может. — Я ваша заложница, и вы в любое время можете убить меня, если что-то в договоренностях пойдет не так.

У него чуть вздрагивают крылья носа, раздуваются… едва заметно… дергаются желваки на скулах… у него такое лицо, словно ему дали пощечину.

— Да, это так, — ровно говорит он.

Она смотрит ему в глаза. Совсем близко. Еще успевает заметить, как в этих глазах мелькает злость, почти ярость, безумная, и боль. И тут же он закрывается. Ничего. Только холодный глянцевый блеск, словно не человек, а каменная стена.

— Это было не ваше решение? — наверно, не стоит говорить этого, но сейчас понимание приходит настолько отчетливо, что не сказать нельзя. — Требование вашего отца?

Каменная стена. Он быстро взял себя в руки. Стояла бы Оливия хоть в паре шагов от него, не так близко, она бы вообще ничего не заметила. Но сейчас, когда она почти чувствует его дыхание на своем лице — правду скрыть трудно.

Он вздыхает.

— Не мое, — его голос уверенный и ровный. Да, голосом он владеет в совершенстве, а вот глаза еще выдают. — Я не король, Оливия. И пока не все решения принимаю я. Могу сказать только, что не позволю забрать у меня жену…

«…пока я жив». Нет, этого он не говорит, но это так отчетливо в его голосе, его взгляде. Упрямо и до конца.

— Не позволите?

«Вы будете меня защищать? Вам не все равно?»

— Мне не нравится, когда пытаются забрать то, что принадлежит мне, — почти резко.

И Оливия невольно улыбается.

Он ее не отдаст. Наверно, стоит бояться такого человека, но вот так, рядом с ним, бояться не выходит.

— Я хотела спросить вас, ваше высочество, — говорит она. — Чего вы ждете от меня? Как мне, по-вашему, стоит себя вести? Молчать? Стоять рядом с вами, кивать и улыбаться, как вы советовали сестре?

Он чуть заметно качает головой.

— Не нужно молчать, Оливия. По крайней мере, мне вы можете говорить все, что считаете нужным. Не бойтесь. С остальными, думаю, разберетесь.

— Хорошо…

Она, все же, делает шаг назад и в сторону. Так близко долго стоять невыносимо. У нее колотится сердце.

И отворачивается, глядит вдаль, на город, на зеленые поля.

— Я буду скучать по дому, — говорит тихо. Вдруг так хочется вернуть то мимолетное и простое… — Знаете, я никогда не уезжала из дома надолго. Мы ездили к тетке в Марнес, ездили на побережье в Иль-Кьярго, но я никогда не оставалась там больше месяца. Это было чудесным путешествием… Но сейчас мне немного страшно.

Если он ответит сейчас, то та беспечная болтовня — ей не приснилась. И та беспечная чушь про закаты над Райной. Если нет…

Все слишком сложно, пожалуй. Если нет, это ничего не значит.

Он молчит.

Немного страшно обернуться и посмотреть ему в глаза.

— Я с детства любила приходить сюда, — говорит Оливия. — Когда-то мне казалось, что отсюда я вижу весь мир, от края до края. Мне казалось, что вон те горы вдали — поддерживают небесный свод, и в горах живут драконы. А вон там, где сосновые леса за холмами, я думала, там живут мантикоры и оборотни. Это было страшно, но так заманчиво. И храбрые рыцари побеждают чудищ, спасая принцесс. Мой мир был полон сказок, он был ярким и простым, хоть и совсем маленьким. Я немного боялась высоты, но моя мама приходила сюда со мной и держала за руку. И рядом с ней становилось спокойнее, и я… — немного дыхание перехватывает. Оливия облизывает губы. — Я выглядывала между зубцами, а она крепко держала меня. А мне казалось, я на самой вершине мира, и сейчас вырастут крылья. Я была так счастлива.

Зачем она говорит все это?

Зачем это — ему?

Но он слушает. Он все еще здесь, он стоит и слушает, так внимательно.

Тогда Оливия подбирает юбку, пытается ухватиться, залезть… Боже, как же ужасно глупо и неуклюже это выглядит! Если только он не подумает, что она собралась прыгать.

— Подожди…

Сигваль оказывается рядом слишком быстро, она не успевает.

А он легко, без усилий, подхватывает ее и ставит на широкую площадку между зубцами.

— Не упади только!

И тут же запрыгивает сам.

Он стоит боком, прислонившись к зубцу спиной, расставив ноги, насколько позволяет ширина стены, одной рукой надежно держит Оливию, другой держится сам. Тут достаточно места для двоих.

От его близости колотится сердце.

Но это даже не объятья, он держит ее, как мог бы держать сестру, обхватив за талию, ничего лишнего. У него ведь есть сестры… У него четыре сестры и два брата, он знает в этом толк.

Сначала она даже думать ни о чем не может, только он том, как он касается ее… И в этом столько всего, что не понять. Смущение, стыд, желание вырваться и желание остаться. Тепло и сила его рук, дрожь собственных, стук сердца настолько гулкий, что кажется, он тоже слышит его.

— Просто охренительная красота, — очень честно говорит Сигваль, глядя на поля и город… И улыбается. Ему нравится.

Никаких заигрываний.

Удивительно — он, как и она, залез сюда просто посмотреть, а не пользуясь случаем приобнять. Да и зачем ему какой-то особенный случай? Прижал бы ее тут к стене, и куда бы она делась?

Но он смотрит по сторонам. Осторожно выглядывает вниз, очень осторожно, словно боится высоты.

Весь мир там внизу. Если просто выглянуть через край, стоя на полу смотровой площадки башни — все выглядит иначе. Слишком много лишнего, много преград. А так — словно летишь.

И удивительное, почти нереальное, чувство безопасности.

И счастья.

Полета и головокружительной высоты.

— Я не была здесь с того дня, как умерла мама, — говорит Оливия, так хочется с кем-то поделиться. — Боялась одна, без нее. Я поднималась несколько раз, но ни разу не хватало сил даже просто подойти и выглянуть. А сегодня решила, что это мой последний шанс, я уеду, и ничего больше не будет.

— Правильно, таким шансом нужно пользоваться, — говорит он, фыркает ей в ухо. — А я тоже боюсь высоты.

Так просто говорит это.

— Правда?

— Да, — он довольно улыбается.

Нет, невозможно поверить. Как такой человек вообще может бояться…

— А зачем тогда вы полезли сюда?

— За тобой, — он пожимает плечами. Словно у него и выхода не было. — Мне вообще сначала показалось, что ты сейчас прыгнешь.

— И что бы вы делали, если бы я решила прыгнуть?

— Ловил бы. Что мне еще делать?

Это так просто.

Он рядом. И это не страшно. И даже почти не страшно уехать отсюда вместе с ним. Потому, что кажется — он защитит ее, ничего плохого не будет.

Все это, вокруг, она запомнит и сохранит в своем сердце. Навсегда.

И все же…

Иллюзия покоя, простоты и тепла. Все не так. Только иллюзия.

Птица на его шее — ожег, оставленный совершенно сознательно, и женщиной, скорее всего. Такие игры…

Бумага, что показывал отец…

Каролине…

Все это…

Люди внизу уже смотрят на них.