Любить королеву. Случай из адвокатской практики

Екатерина Руслановна Кариди, 2017

Темный переулок, фонарь, одинокая девушка. Темная фигура в плаще нагоняет ее, и… Что будет, похищение, убийство? Нет, будут судебные слушания. А на кону История одной несчастной любви. Здесь судят мужчину, и адвокату Марише предстоит защищать его. Это ее первое дело, проиграть нельзя – подзащитный умрет. Значит, адвокату придется найти выход. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Комнат в домике было четыре, Лене досталась самая маленькая, зато отдельная, с одной кроватью и крохотным санузлом. Она уже собралась спать, а тут стук в дверь. Открыла. Один из охранников Шарафова, она не помнила его имени. С поручением.

Обслужить гостя, пожелавшего поздний ужин?

Лена некоторое время не могла сообразить, о чем вообще речь. День был не из легких, все время на нервах. Не говоря уже о том, что устала адски. Еще и чувствовала себя, как пришибленная, после той демонстрации высокомерного презрения, которым ее облил один из гостей.

А теперь ей говорят, этот тип желает, чтобы она…?

— Почему я? — Глупый вопрос, непрофессиональный, но защитная реакция сработала раньше.

Глупо и непрофессионально.

Посланный за ней парень только пожал плечами и продолжил смотреть сквозь нее пустыми глазами. Кивнула отворачиваясь:

— Подождите за дверью, через пять минут я буду готова.

Забыв про усталость, быстро и сердито натянула на себя колготки и форменную одежду, сунула ноги в лодочки шпильках, закрепила бейджик. Униформа придает уверенности, прямо как латы перед боем. Наскоро накрасилась и причесалась.

И все это время ела себя поедом. Дура. Дура. Дура.

Она ведь с самого начала, как только этого Мережкова увидела, не могла глаз от него отвести. Из гостей Шарафова он самый заметный. На фоне невзрачных, увлеченных охотничьими рассказами мужчин, в лицах которых моментами сквозила животная жестокость, именно он настоящий хищник. Видно, что его добыча куда крупнее всяких медведей и лис, и тут ему нет равных.

Холеный, самоуверенный, жесткий. Жестокий. Из-за легкого налета цивилизованности цинизм заметен еще сильнее. И еще этот тяжелый взгляд, подавляющий волю. Падайте перед ним ниц и размазывайтесь по полу.

Но при всем при этом мужчина был привлекателен. Даже внешне. Она еще подумала, что женщины наверняка этому типу гроздьями на шею вешаются. А он вытирает об них ноги.

Упаси Боже, с таким в жизни столкнуться. Упаси Боже, привлечь его внимание.

Видимо, привлекла. И что же, теперь… Почему-то стало страшно, сердце сдавило нехорошим предчувствием. Глупость какая, это же просто работа. Просто сервировать стол, дождаться, пока он поест, а потом убрать. Посмотрела на себя в зеркало. Сказала отражению:

«Успокойся. На черта ты ему сдалась. Просто мужик чудит, ну не спится ему, есть охота. Накорми его, и дело с концом».

Но интуиция подсказывала другое. Приходилось ей не раз сталкиваться с такими субъектами, они, как напьются, из них потом какая-то черная злоба наружу прет, им почему-то надо отрываться на окружающих. И окружающей тут, за неимением других, будет она.

Пришла ассоциация с тигром в зоопарке, за которым хорошо наблюдать из-за решетки. Но вот беда, тигр-то был на свободе.

Закрыла глаза на секунду. А когда снова открыла, уставилась невидящим взглядом куда-то в угол, чувствуя холодок в груди. Выдохнула. В конце концов, довольно трястись, не сожрет же он ее.

Те несколько минут, что она отвела себе на подготовку, прошли, Лена вышла из комнаты. Парень, ждавший ее снаружи, скользнул равнодушным взглядом, повернулся текучим движением и двинулся вперед.

***

Странное дело. С того момента, что он отправил человека за женщиной, прошло всего-то не больше десяти — пятнадцати минут, а у Мережкова от напряженного ожидания аж уши раскалились. И вообще, состояние для него было слишком необычным, чтобы не осознавать это.

«Что с тобой творится?» — спрашивал мужчина себя, а из темной глубины, откуда-то, где в каждом из людей прячется зверь, в ответ слышалось только глухое рычание.

Ему не нравилось то, что с ним происходит, но отказаться от этого состояния? Ни за что. Давно он не был на таком взводе, все чувства обострены, предельно собран, прямо как в старые времена, когда на стрелу ехал. Адреналин, мать его. И все это из-за какой-то бабы? Официантки?

Тихонько рыкнул.

И в этот миг услышал легкий перестук каблучков. Сердце подскочило к горлу, молотком застучала в ушах кровь. Адреналин, мать его. Выдохнул, провел ладонями по бедрам.

Хорошо.

Плохо, что его неконтролируемо трясет. Взглянул на свою руку, сжал пальцы в кулак. Из кухни слышался негромкий звон столовых приборов и стук посуды. Ничего, пока она будет возиться, у него есть время устранить эту дурацкую дрожь.

***

Руки механически делали свою работу, а в голове пустота. И страшно. Страшно выйти, страшно взглянуть на него. Постаралась спрятаться от страха в холод, как делала всегда. Еще со школы. Холод помогал, защищал от всего.

Так… Все, поднос готов, нечего тянуть время.

Вышла на террасу.

***

Он сидел спиной. И спиной почувствовал ее появление. Ощущение, будто на загривке шерсть дыбом. Сердце снова забухало где-то в висках, а в груди липкая дрожь. Да его попросту корежит, мать его!..

— Добрый вечер, — услышал как сквозь вату.

Молча кивнул, глядя на нее.

Женщина споро накрывала на стол, уверенно и легко двигались изящные «умные» руки. А ему почему-то нужно было, чтобы она взглянула на него. Но женщина так и не сделала эту простую вещь, то, чего он сейчас хотел. И тогда весь его запал, весь адреналин перешел в злость.

Вот тут он чувствовал себя в своей тарелке. Злость. Азарт. Наказать.

Она как раз закончила сервировать, коротким жестом сложила руки у груди и кивнула:

— Приятного аппетита.

Хотела уйти? Нет. Окликнул:

— Подожди.

Она неуловимо дернулась, застыла на месте и наконец взглянула на него. Мережков откинулся назад, положив руку спинку дивана, смерил ее взглядом и спросил:

— Сколько ты берешь?

— Что?

Странный взгляд такой у нее проскочил, можно подумать, испугалась. Вот только не надо целку из себя строить. Повторил:

— Сколько берешь за ночь?

***

Лену словно кипятком ошпарили.

От его слов в первый момент она даже растерялась, словно дух вышибли. А потом пришло это чувство. Знакомое уже, пережитое.

И сразу разлился спасительный холод.

— Извините, если вам ничего не нужно, я пойду.

Сумела выговорить спокойно, и голос не сорвался. Правда, руки пришлось спрятать, чтобы не было видно, как они дрожат. Повернулась, хотела уйти.

— Я сказал, стой! — Тихо, но прозвучало, как будто он кнутом щелкнул.

У Лены уже сердце начало выпрыгивать. Повернулась.

— Я сказал. Стой.

Повторил. Указал на диван рядом с собой.

— Сядь.

Лена с тоской взглянула на мужчин, топтавшихся в отдалении. На дальнем конце большой беседки было маленькое с двух сторон закрытое помещение, специально для персонала. Там топталось несколько человек. Телохранители. Шарафова, Мережкова. Никто даже не дернулся в их сторону.

Не помогут.

Худшие предположения сбылись. Оставалось только вести себя естественно и не показывать страха. И стало от всего этого так противно… Лена оглянулась в ту сторону и села на диван напротив. А он продолжал смотреть на нее тяжелым взглядом, все так же облокотившись на спинку. Потом подался вперед, а в глазах нехорошие огоньки:

— Чего ты ломаешься? Я хорошо заплачу.

Ощущение липкой ледяной грязи на коже. Отвернулась. Пусть говорит что хочет. Если ему приспичило выговориться, пусть говорит. Лишь бы…

— Смотри на меня!

Обернулась, непроизвольно отдернувшись от неожиданности. Слишком уж близко прозвучал этот короткий рык. Слишком! Перебор!

В его глазах и так уже было мало человеческого.

— Извините.

Резко поднялась, чтобы уйти.

***

Она выказывала строптивость и холодную неприязнь, а на него это почему-то действовало, как красная тряпка на быка. Получалось, он, как холуй какой-то, выпрашивал у нее слово, взгляд? Он?

Что она строит из себя? Обыкновенная продажная тварь.

Но тот голодный зверь, что сидел у Мережкова внутри, рычал, что она НЕ обыкновенная. Зверь хотел именно эту самку. Хотел немедленно.

Его подстегивало все. Темнота ночи и глухая дичь вокруг, ее холодность и видимое сопротивление, но гораздо больше — ее страх. А когда женщина дернулась в попытке сбежать, тормоза сорвало окончательно.

Быстрый рывок. Схватил ее, бросил на диван, подмял под себя. Женщина пыталась отбиваться, сопротивлялась. Заломил руки. Стал сдирать колготки с дергающихся ног, а у самого-то в голове ураган… Крышу срывает…

Только что-то на грани сознания не давало покоя. Наконец понял. Охрана, люди Шарафеича. Он же на виду у этого шакалья! Бл***. Зрелище им бесплатное устраивать?!

— Убрались отсюда к х***! — заорал дико.

Сам от себя не ожидал такой злости, охранников как ветром сдуло.

Теперь никто ему не помешает, никто. Никто!

Теперь это гибкое, злое, дико сопротивляющееся, сладкое тело его. Его!

Зверь урчал от удовольствия, дорвавшись до самки, зверь хотел, чтобы ей было приятно. Зверь хотел этого, был неутомим. Хотел, чтобы она кричала под ним.

И она кричала.

Сначала от бессильной ярости и унижения. От страшной душевной боли, незаслуженной обиды, словно у нее отняли самое важное. Без которого нельзя жить. А потом…

Потом случилось самое ужасное. Когда она в какой-то момент перестала понимать себя, перестала справляться. И уже кричала от страсти, унижения, отвращения, наслаждения.

После, когда наконец, не через час и не через два, но это все закончилось, он, завернул их обоих в плед и крепко сжимал ее в объятиях. Молча, страшно, как тисками.

А она… неживая от презрения к себе.

От непонимания, как она могла, как это могло случиться, за что?!…

За что, Господи…

Она не плакала. Слезы испарялись, высыхали где-то по дороге, разъедая душу. В груди пекло огнем, а снаружи смертельный холод, ледяная грязь.

Так и молчали оба. Лена спиной к нему, скрючившись, боясь шевельнуться. Он прижимал ее к себе каждый раз, стоило ей попытаться встать или выбраться из его объятий. А ей хотелось исчезнуть, провалиться под землю. Скрыться от себя куда-нибудь, где снова можно было бы ощущать себя человеком.

Но вместо этого память раз за разом подсовывала флэшбэк ее недавнего безумия, убивая на корню остатки уважения к себе.

***

Для Мережкова случившееся было как прорыв. Какой-то непонятный прорыв, открывший ему иные, новые грани состояний. Совершенно новое восприятие того, что может дать женщина. Наверное, будь он оборотнем или сентиментальным дураком, мог бы сказать, что такое возможно только в одном случае. Нашел свою истинную.

Но он не хотел думать об этом, не хотел озвучивать, анализировать, ничего не хотел. Потому что не понимал, что такое с ним творится. Просто знал, что теперь эту женщину не отпустит от себя ни на шаг, пока не насытится ею досыта, до полного пресыщения, пока не выпьет ее до донышка. А потом…

Потом она будет обеспечена до конца своих дней. Он всегда был щедр с женщинами, а уж если у тех хватало ума вести себя правильно, тем более. Взглянул на нее, настороженно затихшую в его объятиях.

Усмехнулся беззвучно. Елена. Обер-кельнер. Хммм…

Напугал ее немножко, но сама виновата, пришлось. Нечего было выеживаться, целку из себя строить. Зато потом… умммм! Ощущения вернулись молниями в груди, заставляя его тело блаженно передергиваться.

А как она дралась с ним? Василий даже испытал за женщину некоторую гордость, не каждая так смогла бы вот так сопротивляться до конца. Но тем слаще была победа.

И вообще, был в ней какой-то стержень, делавший ее в чем-то почти равной ему. Сила воли, наверное. Занятная попалась официантка, таких любовниц у него еще не было.

Да что говорить. У него такого секса ни с кем еще не было. Вот уж не чаял тут нечто подобное встретить. Угодил Шарафеич, угодил.

Женщина давно уже перестала вырываться и затихла без движения. Дышала неслышно, похоже, заснула. Он все еще был возбужден, переполнен ощущениями и странной гордостью, чувством обладания, победы.

Думал, так и не заснет сегодня, однако вскоре погрузился в короткий, но крепкий, практически мертвецкий сон.

А когда проснулся минут через сорок, женщины рядом с ним не было.

Вот же строптивая сучка, подумал с ухмылкой, перевернулся на спину, раскинув в стороны руки. Лежал с закрытыми глазами минуту, потом резко поднялся и натянул одежду.

С этим своеволием надо кончать. Сразу, чтобы не повадно было. Должна была уже понять, раз не прогнал ее сразу после секса, значит, она теперь его пока ему не надоест.

К тому же разные фантазии, мгновенно родившиеся в голове. Ночью он далеко не все опробовал, теперь хотелось продолжения. У него еще два дня чистых, можно провести их, не вылезая из постели.

Взглянул на часы. 4.07. Скоро охотники поднимутся. Видеть кого-то из них сейчас не хотелось, надо успеть уйти к себе раньше. Покидая беседку, оглянулся, окинул ее взглядом на прощание, запомнил зачем-то. Покачал головой, усмехнулся, сентиментальная хрень.

Подозвал одного из охранников, торчавших поблизости:

— Приведи женщину.

Тот зыркнул и странно замялся, заюлил, отводя глаза. Василий насторожился, почувствовав неладное.

— Что ты там мумишь? Говори понятно.

— Женщина уехала. Полчаса назад.

— Куда уехала? Как? На чем?

А потом вдруг разъярился, тряхнул мужика за грудки, прошипел зло:

— Почему выпустили? Кто позволил?!

Но трясти воздух было бессмысленно. Приказа не выпускать ее никто не отдавал. Женщина взяла одну из лошадей, сказала, что ей нужно срочно успеть принять партию продуктов, специально заказанную для сегодняшнего стола, и уехала.

Хоть на периферии сознания и скреблось беспокойство, Василий принял эту версию. Во-первых, это могло оказаться правдой, а во-вторых, не мчаться же за ней посреди леса сломя голову.

Ушел к себе, лег. А только беспокойство и непонятная тревожность нисколько не унимались. Он с трудом дождался утра, послал своего человека проверить. Чтобы убедиться, что женщина так и не вернулась. И вообще, уехала из имения Шарафова еще ночью.

Потом он везде искал ее, позорился перед Алишером. Обещая себе, что выдерет как Сидорову козу, ноги вырвет и шею свернет. А в сердце постепенно вгрызался страх. Дикая досада обманутых ожиданий и непонятный животный страх больше никогда ее не увидеть.

Но женщина исчезла без следа, оставив его со странной, непривычной, болезненно саднящей дырой в сердце.

Так он в первый раз потерял ее.