Жабья царевна

Екатерина Шитова (2024)

Иринушка бросила нежеланного ребенка в лесу, чтобы в родной деревне ее не заклеймили позором. После этого она начала новую жизнь: вышла замуж за достойного мужчину, родила дочь. Все эти годы она жила без угрызений совести, как будто ничего страшного не сделала. Но брошенное в лесу дитя не сгинуло бесследно, оно превратилось в нежить — темную, нечистую, страшную сущность. Все это время нежить росла и крепла, обитая на болоте. А теперь она жаждет лишь одного — мести. Сможет ли Иринушка спасти себя и свою семью от жуткого зла, которое она сама же и породила?

Глава 6

— Игнат? — удивленно спросила Василиса, приоткрыв тяжелую дверь, — Чего тебе тут надобно?

Парень стоял перед ней с пунцовыми щеками и молчал. Родители нетерпеливо топтались за его спиной, потом отец все же не стерпел, подтолкнул сына в бок и протиснулся вперед.

— Вы нас не ждали, а мы приперлися! — хохотнул он хриплым басом, — Ну, Василиска, чего встала, как вкопанная? Встречай сватов, невестушка, да веди скорей к столу!

— Сватов? — пролепетала Василиса и вновь растерянно посмотрела на Игната.

Парень смущенно улыбнулся и кивнул. Василиса почувствовала, что у нее от волнения подгибаются колени. Никогда прежде она не видела, чтобы Игнат, этот грубиян, этот наглый выскочка, краснел и смущался. Что же такого случилось, что он так переменился к ней? Что наговорила ее мать его матери, что она теперь подмигивала Василисе, как тайная заговорщица?

— Ну проходи, чего на пороге-то стоять? — сказала Василиса Игнату, когда его родители скрылись в доме.

Но он не торопился заходить, стоял и смотрел на нее, сверлил насквозь большими, светло-голубыми глазами. От его пристального взгляда Василисе стало и вовсе не по себе. Голова закружилась, перед глазами поплыли расплывчатые круги, какие плывут в жаркий день по воде, если с берега бросить камень. Василиса почувствовала неприятную легкость внутри, пошатнулась и в следующий же миг рухнула без чувств прямо в руки Игната, которые он предусмотрительно вытянул вперед. Парень легко подхватил девушку, занес в дом и под тревожные вопли и вздохи тех и других родителей, положил ее на лавку в крошечной и тесной для двоих девичьей светлице. Встав рядом на колени, Игнат взял Василису за руку, и ее ресницы дрогнули, затрепетали. Родители зашушукались, а потом свекровь торопливо вытолкала всех в кухню.

— Пусть вдвоем побудут, поговорят. Распереживалась девка на радостях! Игнатка наш тоже сам не свой уже который день. Все тут понятно, любовь у них!

Василиса все это слышала. Она лежала на лавке, чувствуя на себе взгляд Игната, и не смела открыть глаза.

— Ну ты чего? — тихо спросил парень.

— Ничего, — ответила она и отвернула голову к стене.

Игнат по-прежнему держал ее руку, не отпускал. Ему понравилось это ощущение девичьей близости — когда он крепко прижимал к себе безвольное, мягкое тело Василисы. Как будто они сразу сблизились в тот момент и смущаться больше уже не было смысла.

— Да не бойся ты, я ведь все знаю про тебя, мне мать рассказала, — улыбнувшись, проговорил Игнат. — Я ведь тоже тебя люблю! С самого детства!

Василиса повернулась, взгляд ее сделался удивленным, отчего светлые брови поползли кверху.

— Любишь? Меня? Чего это вдруг? — язвительно спросила она, — Мне казалось всегда, что ты меня ненавидишь! Что я последний человек, которого ты можешь полюбить.

Игнат усмехнулся, покачал головой.

— Ты мне как-то в детстве сказала, что за рыжего никогда замуж не пойдешь, что все рыжие хитрые и злые. Ну вот я и обиделся. Решил, что ты никогда мне взаимностью не ответишь. А вырос — совсем обозлился, потому как девушек-то в деревне много, а у меня перед глазами лишь ты одна.

Василиса была поражена его признанием. Как она могла не заметить его чувств? А он — как умудрялся так ловко скрывать их все эти годы, пряча под маской грубости и безразличия?

— Ох, Игнат… — только и вымолвила Василиса.

Какая же она дура! Хотела избежать одной свадьбы и сама себя привела к другой… Она прижала пальцы к губам, всхлипнула, шумно и порывисто втягивая ноздрями воздух, а потом разрыдалась, отвернувшись к стене.

— Ты чего плачешь-то, дуреха? — воскликнул Игнат, и голос его зазвенел от счастья, — Не плачь, Василиска, я теперь всегда рядом буду. Ты за мной, как за каменной стеной заживешь! Не боись!

Василиса резко повернулась к Игнату и схватила его за руку. Глаза ее сверкнули дикими огнями.

–Не хочу становиться женой! Не сватайся! Уходи! — яростно прошептала она.

Но парень ласково погладил ее по волосам и, наклонившись к ней ближе, проговорил на ухо:

— Я знаю, чего ты боишься. Все девки этого боятся. Мала ты еще, тебе подрасти надобно. Не бойся, Василиска. Сосватаю тебя, а до свадьбы годик-другой обождем.

Игнат, видимо совсем осмелев, коснулся губами мокрой щеки Василисы, но тут же отпрянул. Щеки его снова запылали румянцем. Он поднялся с пола и, подмигнув девушке, вышел из комнаты.

Василиса вздохнула и уставилась в потолок. Спустя какое-то время к ней заглянула мать.

— Ну что, Василисушка, полегчало? Мы все тебя ждем, наша невестушка! — радостно проворковала она.

Василиса вытерла глаза и выдавила из себя кривую улыбку.

— Сейчас выйду, маменька.

— Ох, детушки, как же вы быстро выросли! — воскликнула Иринушка.

Она утерла невидимую слезинку, а потом придирчиво оглядела дочь с ног до головы.

— Это платье сними, оно у тебя, вон, все в заплатах, замызганное! Что об нас сваты подумают?

— Платье, как платье, в нем выйду, — ответила Василиса, глядя на мелкие синие цветы, рассыпанные по черной, выцветшей глади ее обычного повседневного сарафана.

— Нет, дочка, надо принарядиться! Не каждый день тебя сватать приходят! Достань из сундука красное в горох, ненадеванное!

Женщина махнула рукой в угол — туда, где стоял громоздкий сундук с Василисиным приданым и, довольно улыбнувшись, ушла.

Василиса встала с лавки, пригладила растрепавшиеся волосы и нехотя стянула сарафан через голову. Достав из сундука новое красное платье с белым ажурным воротничком, связанным ей самой, она надела его и покрутилась вокруг себя. Наряд был очень красив, но теперь это Василису ничуть не порадовало.

Она уже собиралась выйти в кухню, но вдруг остановилась, замерла, а потом медленно обернулась к окну. Оно было распахнуто настежь из-за жары. Уголки губ Василисы поползли вниз, из глаз покатились по щекам крупные слезы — на потемневшем от старости подоконнике сидела большая жаба. Она смотрела на Василису круглыми глазами. Девушка медленно подошла к ней, взяла ее в руки и поднесла к лицу.

— Сестрица… Сестрица моя милая… Прости меня! — проговорила она.

Потом она прошептала жабе несколько слов, поцеловала влажную, бугристую голову и, свесившись с подоконника, опустила в траву за окном. Жаба поскакала прочь от дома, а Василиса побрела к сватам, с трудом переставляя ноги.

***

Родители легко и радостно сговорились о том, что свадьбу молодым сыграют через год, а пока пускай жених с невестой подрастают да подготавливаются к семейной жизни. И те, и другие были рады тому, что скоро станут не только соседями, но и родней.

Будущие свекры относились к Василисе ласково, баловали подарками, Игнат то и дело норовил с ней увидеться и остаться наедине. Он приходил к окну невесты почти каждый вечер, передавал в окно то пряники, то маковые калачи. Один раз принес отрез цветастого ситца на платье, а в другой раз и вовсе подарил новую стеганую телогрейку из овчины. Василиса не хотела носить эти обновки, но мать заставляла надевать, чтобы порадовать жениха.

Также из чувства долга Василиса иногда соглашалась ненадолго выйти и прогуляться с Игнатом по деревне. Но как только парень наклонялся к ее лицу с намерением поцеловать, она боязливо отходила подальше, а потом и вовсе сбегала домой. Василиса по-прежнему противилась, не хотела замуж и даже как-то раз попыталась рассказать матери о своей лжи, но Иринушка ее не послушала, посчитав, что дочь от волнения перебирает всякую ерунду.

— Ты не бойся, дочка, — ласково сказала она, — Еще целый год впереди. Вот увидишь, к следующей осени ты будешь с улыбкой вспоминать свои нынешние переживания.

— Да я не люблю его, маменька! — воскликнула Василиса с отчаянием в голосе.

— Как же так? Все это время любила, а теперь вдруг разлюбила? Так не бывает! Это твой страх в тебе сейчас говорит. Ничего, скоро успокоишься. Все мы когда-то становимся женами, такова наша доля. Жених у тебя — всем на зависть!

Василий ходил довольный, смотрел на дочь с гордостью, а иногда — с тоской.

— Ты же у нас умница, дочка! Хозяюшка! Весь дом блестит от твоих трудолюбивых ручек! Как мы тут без тебя одни с матерью останемся? — спрашивал он.

Но вопрос его не требовал ответа. Василий не замечал задумчивого и тоскливого взгляда Василисы, он думал, что она томится от своих чувств, скучает по жениху, от того и ходит, как в воду опущенная. Иринушка перестала следить за дочерью по ночам, она решила, что даже если Василиса не бросила свою жабью дикость, то после свадьбы, все равно, вся дурь из ее головы выйдет. На этом и успокоилась.

А Василиса по-прежнему каждую ночь накидывала на себя жабью кожу и сбегала из родного дома в темный, дремучий лес — туда, где серебрилось в лунном свете глубокое Зеленое озеро, и где ждала ее никому неведомая Жабья царевна.

***

год спустя

— Ну вот, дочка, это последнее полотенце. Успела, довышивала! Теперь приданое твое полностью готово, не стыдно будет сундук перед свекрами открывать!

— Спасибо, маменька, — безразличным голосом сказала Василиса, расплетая длинную, светлую косу.

За окнами стояла ночь, промозглый осенний ветер срывал с деревьев пожелтевшую листву. Скоро ее намочат дожди, и она будет медленно гнить и смешиваться с землей, напоминая о том, что ничто не вечно. В этот раз осень наступила как-то особенно рано. Василиса была уверена, что накликала непогоду своими постоянными слезами. Чем меньше времени оставалось до свадьбы с Игнатом, тем чаще она плакала. В конце концов, она стала лить слезы каждый вечер. Вот и сегодня Иринушка, войдя в девичью светлицу, застала дочь с мокрыми щеками. Но вместо того, чтобы утешить ее, Иринушка рассмеялась.

— Ох уж эти невестины слезки! Знаем-знаем! Видывали!

Она с гордым видом развернула перед дочерью искусно вышитое полотенце, а потом аккуратно сложила его и убрала в сундук, доверху наполненный приданым. Тут были и полотенца, и скатерти, и вышитые Иринушкой наволочки на брачную постель молодых. В глубинах сундука покоились новые платья для Василисы, которой не пристало уже бегать в девичьих залатанных сарафанах, а также подарки свекрам — рубаха с кушаком для будущего отца и яркие платки для будущей матери. Иринушка готовила все сама — с любовью и заботой. Она радовалась предстоящей свадьбе больше Василисы.

Закрыв тяжелую крышку сундука, женщина погладила дочь по голове, поцеловала в светлую макушку.

— Последняя твоя девичья ночка! Завтра разделишь постель с мужем, доченька. Начнется у тебя новая жизнь. Так что не сиди сегодня долго, ложись спать.

Василиса посмотрела на мать заплаканными глазами и покорно кивнула.

— Сейчас лягу, маменька. Волосы расчешу и сразу лягу.

Девушка повернулась спиной к маленькому зеркальцу в темной раме и стала водить гребнем по волосам. Взгляд ее был обреченным. Иринушка подошла к стене, на которой висел нарядный красный свадебный сарафан, смахнула с него невидимые пылинки, а потом взглянула на подоконник. Увидев там жабью кожу, она, пользуясь моментом, пока дочь не видит, протянула руку и схватила холодный, скользкий комок,зажала в кулак, спрятала в складках платья.

— Пойду тоже спать. Завтра ранехонько вставать. Ох и долгий завтра будет день!

Василиса кивнула матери, а потом встала и легла в постель, натянув одеяло до самого подбородка. Так, уставившись в потолок, она пролежала час, а потом вылезла из-под одеяла, скинула с себя длинную ночнушку и, подойдя к окну, распахнула его настежь. В лицо ей тут же ударил промозглый осенний ветер, дождь покрыл ее стройное,обнаженное тело мелкими каплями воды. Василиса вдохнула влажный воздух полной грудью, засмеялась и проговорила в ночную тьму:

— Прощай, маменька, прощай, отец. Я вас очень люблю, но, увы, никогда мы больше не свидимся. Ухожу от вас навсегда… Не поминайте лихом!

Она провела рукой по подоконнику, но под ее рукой не было ничего, кроме шершавой доски. Василиса наклонилась и прищурилась, чтобы лучше видеть, но подоконник был пуст. Ее жабья кожа, которую она прятала за занавеской, куда-то подевалась. Присев на корточки, девушка принялась тщательно ощупывать пол возле окна. Она обползала всю комнату, но жабья кожа так и не нашлась.

— Да куда же она подевалась? — заплакала Василиса.

Опустившись на пол, она схватилась руками за голову и прошептала:

— Мама?

Это осознание будто ударило Василису под дых — она задохнулась и почувствовала боль под ребрами. Ветер рвался в дом сквозь открытое окно, раскачивал ставни, мокрые желтые листья залетали в комнату и, кружась, оседали на пол. Василиса не чувствовала холода.

— Мама, мама… — шептала она, поднимаясь на ноги.

Подняв брошенную на пол сорочку, она натянула ее через голову и, словно белое привидение, поплыла из своей девичьей комнатушки к родительской постели. Она ступала легко и бесшумно — так, что ни одна половица не скрипнула под ее голыми ногами. Остановившись возле спящих родителей, она позвала:

— Мама, проснись!

Отец громко храпел, а мать причмокнула губами во сне и вздохнула.

— Мама, проснись! — снова повторила Василиса и дотронулась до ее плеча.

Иринушка тут же открыла глаза и испуганно взглянула на дочь.

— Василиска? Ох и напугала! Думала, привидение стоит! Не спится тебе, доченька? Волнуешься?

Василиса стояла перед матерью — простоволосая, бледная, совсем еще юная. Стояла и плакала.

— Мама, молю тебя, отдай мою жабью кожу, — жалобно попросила она.

Отец, услышав шепот, заворочался на своей половине кровати.

— Что там, женка? — сонно спросил он.

— Спи, Васенька. Ничего, так… Бабские дела, — торопливо ответила Иринушка и поплотнее укрыла мужа одеялом.

Тот, сопя, перевернулся на другой бок и снова захрапел. Иринушка спустила ноги на пол и поежилась.

— Ох, что-то зябко! Будто ветер по дому гуляет.

Она встала с постели и засеменила к комнатке дочери. Василиса последовала за ней, растирая по щекам соленую влагу.

— Отдай мне мою кожу! — вслух произнесла девушка, едва они вошли в ее светлицу.

— Ох, окошко открылось, вот ведь напасть! — воскликнула Иринушка, будто и не слышала просьбы.

Она схватилась за деревянные створки, щурясь от дождя и ветра. Закрыв окно, женщина судорожно вздохнула и резко обернулась к дочери. Лицо ее стало бледным и суровым.

— Ты с этими глупостями-то кончай уже, дочь, — строго сказала она.

Василиса никогда раньше не видела такого каменного лица матери, не слышала таких холодных ноток в голосе. Но девушка не собиралась отступать от принятого решения. Целый год она ждала этого дня, готовилась к нему.

— Где моя кожа? Куда ты ее дела? — зло спросила она.

Иринушка увидела, как дочь сжала кулаки, как заходили под тонкой кожей желваки на лице. Но она не поддастся ее гневу. За последние годы дикие выходки Василисы ей изрядно надоели.

— Нету больше твоей кожи! Забрала я ее и в землю схоронила. Пусть сгниет! — проговорила она.

Василисино лицо, всегда бледное и прозрачное, вдруг побагровело.

— Что? Что ты наделала? — закричала она.

— Тише, отца разбудишь! — шикнула Иринушка и прижала к губам дочери свою ладонь.

Но Василиса резким движением отбросила ее руку и вцепилась пальцами в плечи матери.

— Говори, мама, где моя жабья кожа? Куда ты ее закопала? Говори же! Или я с тобою больше ни единым словом не обмолвлюсь!

Взгляд Василисы был страшен, из прозрачно-голубых глаз будто летели в разные стороны огненные искры. Она вся тряслась, губы дрожали. Иринушка обхватила дочь руками, сжала ее крепко в объятиях. Та затрепыхалась, будто раненая птичка, закричала во весь голос:

— Аааа! Отдай мне мою кожу, мама! Отдай! Не мучь меня!

От ее крика проснулся Василий. Вбежав в светлицу и увидев рыдающую жену, которая держала бьющуюся в конвульсиях дочь, он рявкнул так, что, казалось, затряслись стены:

— А ну, умолкли обе! Глупые бабы! Устроили тут шабаш! И это перед таким важным днем!

Иринушка с Василисой испуганно смолкли, прижались друг к другу. Василий всегда был добр, но уж если его что раззадорило, то вспыхнувшую ярость было сложно унять, он начинал рвать и метать, крушить все, что попадалось ему под руку. Обе женщины знали об этом, поэтому замолчали, прижались друг к другу, замерли неподвижно.

— Василиска! А ну быстро ложись спать! Иринушка! Пошла в постель! Дуры, ой дуры!

Василий смотрел на жену и дочь и тяжело дышал от негодования.

— Завтра свадьба! Жизнь новая у вас обеих начнется! А вы тут удумали драться да ругаться посреди ночи! Дуры-бабы, дуры!

Он схватил дочь за руку и толкнул ее на лавку, потом схватил за шиворот жену и вытолкал ее из комнаты.

— Спи, дочь! Чай не маленькая уже, чтобы капризы свои показывать! — грозно сказал он, — Мы тебя сосватали? Сосватали! Рукобитье было? Было! А если что учудишь завтра, я тебя за старика Прохора замуж отдам, он давно третью жену себе подыскивает!

После этого Василий плотно притворил дверь в светлицу, но спать не лег. Василиса слышала его тяжелые шаги в кухне до самого утра. Она тоже не сомкнула глаз — лежала, уткнувшись лицом в стену и шептала отчаянно:

— Сестрица моя, прости…

Шепот Василисы сливался с шелестом последней листвы, с завываниями ветра и с пронзительно-громким кваканьем озерных жаб, которые до самого утра ждали в траве под ее окном.

***

На утро дом невесты наполнился женщинами, стали сдвигаться столы и лавки, на печи закипели котлы с угощениями, все вокруг было заставлено пирогами и дымящимися шаньгами. Румяные бабы, гремя посудой, шумно и весело обсуждали последние деревенские сплетни, а соседские девушки столпились в Василисиной светлице, чтобы помочь ей облачиться в свадебный наряд.

Спустя несколько часов наряженную Василису, лицо которой стало таким бледным, что напоминало снежный покров, усадили в повозку, запряженную тремя лошадьми, и повезли в соседнее село к маленькой деревянной церквушке на венчание. Девушки, сидящие рядом с невестой, хоть и не были ее подружками, но смеялись и повизгивали от удовольствия. Цветные ленты в гривах лошадей развевались по ветру, бубенцы, подвязанные к пышным хвостам, весело звенели.

Василиса ничего не видела и не слышала. Она сидела в повозке с прямой спиной и с холодным, каменным лицом, будто везли ее не венчать, а отпевать…