Madame. История одинокой мадам

Елена Богатырёва

Книга выходила и переиздавалась несколько раз под названием «Трудно быть фотомоделью».Елену Вольскую – модель №1 – приглашают сниматься в кино именно тогда, когда странным образом одна за другой погибают три известные модели. Приятная и бессмысленная жизнь вокруг нее начинает рушиться, и порой она сама не может понять, где кончается реальность и начинается замысел талантливого режиссера. И не станет ли выдуманный сценарий ее настоящим кошмаром?

3

От одиночества и скуки хочется выть волком. Я терпеть не могу оставаться надолго одна. Если бы я была богатой старухой, то непременно наняла бы себе компаньонку, чтобы та не покидала меня ни днем, ни ночью. Какую-нибудь старую деву, но не обезумевшую без мужской ласки, типа Клариссы, а напротив, что-нибудь типа синего чулочка. Ах, как замечательно мы проводили бы с ней время! Играли бы в карты долгими зимними вечерами, да не в шумном клубе, а возле нашего камина, уютно устроившись в креслах. Я бы смотрела старые фильмы, а она вязала бы, примостившись на диване рядом. Мы ходили бы с ней по магазинам, делали покупки и с азартом спорили, насколько мне (или ей) идет какая-нибудь яркая тряпка. Она была бы немногословна, нет. Но если начинала бы говорить, ее хотелось бы слушать. Как жаль, что я не богатая старая дама, а Алка совсем не синий чулок. Она лучше всех подошла бы для этой роли.

Нет, я сейчас с ума сойду от скуки! Когда же он вернется? Мадам очень не любит ждать! Почитать, что ли, его треклятый сценарий — все развлечение.

Я поднялась, чтобы взять в руки толстую папку, но сначала сделала три круга по комнате, в надежде, что в двери все-таки звякнет ключ и мне не придется мучиться. Но тишину не нарушил ни один звук, и пришлось раскрыть папку…

«Эпизод 1.

Подиум, генеральная репетиция. По сцене одна за другой проходят манекенщицы. Модельер (женщина) хлопает в ладоши в такт движению девушек, подгоняя их. Бросает реплики: «Тамара, выше подбородок!»; «Что вы сегодня как сонные мухи?»; «Умница моя, Настюша! На тебя одна надежда!»

В камеру попадает весь зал целиком. Одна из девушек, облокотившись на спинку стула, беседует с красивым молодым мужчиной. Другая — ревниво наблюдает за ними из импровизированной гримерки. Девушка смеется, качает отрицательно головой, мужчина наклоняется к ней и шепчет что-то в самое ухо, отчего она розовеет, замечает наблюдающую за ними подругу и начинает согласно кивать мужчине. Он жестикулирует уверенней, слегка даже удивленный своей победой, достает из портфеля маленькую баночку, протягивает девушке.

Эпизод 2…»

(Боже мой! Неужели он думает, что люди пойдут смотреть такую скукотищу! От этого в сон тянет!)

«…Вечер. В комнате горит свет. Девушка в махровом халате сушит волосы феном, затягивает их на затылке лентой и, словно что-то вспомнив, достает из сумки баночку и садится к трюмо. Осторожно поддев содержимое кончиком мизинца, она принюхивается, удовлетворенно хмыкает и наносит крем на лицо. С удовольствием смотрит на себя в зеркало, посылает собственному отражению воздушный поцелуй, идет в спальню, скидывает халатик и гасит свет.

Эпизод 3.

За окном рассвет — что-то необыкновенно красивое, какая-нибудь нежная музыка сопровождает движение камеры по комнате: к халатику, соскользнувшему на пол, к смятому краю простыни, к резному изголовью кровати. Музыка обрывается, когда в кадре появляется девушка. Она лежит на кровати с обезображенным лицом, не проявляя признаков жизни…»

Я захлопнула папку и успела почувствовать, как бьется мое сердце. Казалось, вот-вот оно выскочит и запрыгает как заводной петушок на ковре под моими ногами.

В коридоре хлопнула дверь. Я подскочила, швырнув папку в кресло, и метнулась к дивану. Но из папки выскочили два листка, и мне пришлось сунуть их обратно, прежде чем я приняла на диване позу спящей красавицы. Правда, спящая красавица выглядела очень ненатурально — ее колотила нервная дрожь.

Пока Женя раздевался, осторожно пробираясь в гостиную, чтобы меня не разбудить, я, как ни странно, думала вовсе не о прочитанном, а о том, что, пожалуй, впервые в жизни испугалась…

***

— Ах, какие холодные пальчики у моей принцессы, — сказал я, и Мадам тут же широко раскрыла глаза.

Пожалуй, слишком широко для того, чтобы изобразить пробуждение от сна. Холодные пальчики нервно подрагивали в моей ладони.

— Я тебя напугал? — спросил я с сожалением.

— Не знаю. — Она протянула мне губы. — Может быть, приснилось что-то страшное?

— Разве ты знаешь, что такое страх? — засмеялся я.

И тут же понял, что актер из меня никудышный. Но Мадам этого не заметила.

Я поцеловал ее и почувствовал, как она вздрогнула всем телом и слегка отстранилась. Совсем чуть-чуть. На одну сотую дюйма, возможно, но обостренная чувствительность моего сердца зафиксировала эту перемену. Передо мной уже была не Мадам, а живая женщина, мечущаяся в сетях собственных чувств. Мысль эта разбудила в моей душе безумную радость. Я почувствовал себя Творцом, Богом! Мне удалось вдохнуть жизнь в бездушное существо!

— У тебя сейчас такой дурацкий вид! — ласково произнесла она тоном прежней Мадам. — Что случилось, милый?

Я посмотрел на нее в упор. Не причудилось ли мне только что… Глаза Мадам светились. И я снова поддался ее чарам. Как ей удается проделывать это со мной снова и снова?

Через час, когда она уснула на свой половине кровати и ярый май схлынул из моего сердца, вкралось уныние. Кем я себя возомнил? Чего достиг? Все — лишь игра моего нездорового воображения.

От расстройства я вышел на кухню и закурил. Взял пепельницу и вернулся в гостиную. (Мадам всегда протестовала против того, чтобы я курил в комнатах, но теперь мне необходимо было нарушить хоть какой-нибудь запрет…) Я остановился у кресла. Вот он, мой хваленый сценарий. Лежит нетронутый и никому не нужный. Я бережно поднял свое любимое детище, покачал на руках, словно родного ребенка, раскрыл папку и чуть не выронил ее из рук. Две первые страницы поменялись местами. Мне хотелось прыгать до потолка, я догадывался — кто этому причина…

Неожиданно зазвонил телефон, и я подхватил трубку, уронив пепел на ковер. Лопушинский, захлебываясь от восторга, орал не своим голосом. Как некстати он сегодня…

— Ты не мог бы говорить медленнее и отчетливее? — поинтересовался я.

— Ну хорошо, хорошо, — согласился он, прекратив орать, как спятивший осел. — Слушай медленно! По-лу-чи-лось! — произнес он по слогам. — Ты понял, Джек? Есть!

Я торжественно помолчал в трубку. И потом спросил, сразу же позабыв обо всем остальном:

— Ты это серьезно? Не как в прошлом месяце?

— Абсолютно! Все расчеты проверил! Все готово! Ты понимаешь, чем это пахнет?

Я-то, в отличие от него, понимал, чем это пахнет. И очень боялся этого часа. Честно говоря, когда Дима описал мне парашют, который он конструирует, я отнесся к его идее, мягко говоря, с недоверием. Но денег дал. Работа продвигалась медленно, конца-края ей было не видно. И кто же знал, что в один прекрасный день она завершится?

Правда, завершилась она только для Димы. Там, где кончается работа конструктора, начинается работа испытателя. Кажется, однажды, поддавшись порыву, я пообещал ему, что испытаю его детище лично. И вот на тебе! Именно сейчас у меня не было ни малейшего желания рисковать жизнью.

— Здорово! — сказал я Диме и замолчал.

Он тоже немного помолчал; похоже, удивлялся тому, что я не предложил испытать его парашют прямо сейчас, среди ночи. Но потом он, похоже, вспомнил, что нам еще нужен самолет, и приуныл.

— Конечно. Я еще не верю, что сумел это сделать. Денька два беру, чтобы успокоиться и на свежую голову все пересмотреть. Но если все в порядке, через два дня я у тебя!

— Надеюсь, дружище!

Заключительную фразу я произнес с особым оптимизмом, а положив трубку, признался себе, что мечтаю только об одном: пусть там будет какая-нибудь маленькая, но заковыристая ошибочка и пусть Дима провозится со своей идеей хотя бы еще полгодика…